Ходили мы и вы походами. Сборник рассказов о подводниках

Андрей Гелиосович Зотиков

Говорят, царь-батюшка в свое время издал приказ по морскому министерству, чтобы «подводникам платить, сколько они пожелают, ибо все равно они скоро все потонут или взорвутся, а потому большого ущерба казне не принесут»… Да, наша служба «и опасна, и трудна». Лодки тонули и на войне, и в мирное время. И было бы совсем грустно, если бы не удивительная способность моряков-подводников не унывать в любой обстановке: не служил бы я на флоте, если б не было смешно!

Борис Абрамович

Капитан первого ранга Борис Абрамович Герман был, пожалуй, самым уважаемым человеком в училище. Ему было уже за семьдесят, он был маленький, худенький, страшненький, как все евреи в его возрасте. Походка его напоминала ходьбу по неровной дороге — то ямка, то кочка — с закрытыми глазами. Года согнули его спину, и при ходьбе он смотрел вниз, выставляя на всеобщее обозрение обширную лысину, покрытую старческими пятнами. Казалось бы, внешне — ничего особенного, старичок как старичок. Но что было с нами, курсантами, когда мы сталкивались с ним где-нибудь в коридоре учебного корпуса! Курсанты пятого курса, без пяти минут лейтенанты, которые не всегда отдавали честь офицерам младше капитана второго ранга, эти разгильдяи, которых на флоте называли «неволинские ублюдки», встретив Бориса Абрамовича, просто прилипали к стенке по стойке смирно. Отдавали честь, глядя на него, и в глазах их была,…нет, не любовь,… было какое-то обожание, смешанное с восторгом от того, что они не просто счастливы находиться рядом с такой личностью, как капитан первого ранга Герман, а имеют честь быть его учениками.

За свою долгую жизнь Борис Абрамович изобрел такое количество хитрых «штучек», стоящих на вооружении флота, что имел «иконостас» на груди, какой и не снился незабвенному Леониду Ильичу. Он умудрился дважды пройти все ступеньки служебной лестницы от лейтенанта до капитана первого ранга. Первый раз капраза он получил еще до войны, но в сорок первом, когда, вез из Ленинграда в Москву чертежи свой новой секретной «штуковины», познакомился в купе поезда с интересной женщиной… Наутро, проснувшись, не нашел ни своей новой знакомой, ни портфеля с чертежами. От расстрела его спасло только то, что второго такого специалиста в стране не было. Борис Абрамович был разжалован до лейтенантов, но к концу войны опять стал капразом.

А как он принимал экзамены! Отвечает ему курсант по билету, а Борис Абрамович потихоньку засыпает, засыпает… Голова свешивается на грудь, слюнки потекли, засопел дедушка. Курсант, чтобы не разбудить его, продолжает монотонно нести ахинею. Наконец, запас слов иссякает, следует бодрый доклад:

— Курсант Пупкин ответ закончил!

Борис Абрамович просыпается, с шумом втягивает носом воздух, вытирает слюнки и спокойно говорит с ярко выраженным еврейским акцентом:

— Ну что же, товагищ кугсант, вот здесь вы ошиблись, тут допустили неточность, в этом вопгосе показали абсолютную безггамотность. А мину, о котогой вы сказали, что ее пгидумали амегиканцы, изобгел в одна тысяча девятьсот пятьдесят пятом году я, и получил за нее вот этот огден Ленина, но это неважно. Ну что ж, думаю, нам пгидется встгетиться осенью…

Вот так: спит, а все слышит!

Ходил Борис Абрамович в старенькой, засаленной, видавшей виды тужурке. Периодически начальник училища делал ему замечания типа:

— Борис Абрамович, ну нельзя же так — пора надеть новую тужурку.

На что Борис Абрамович отвечал:

— Мне эта тужугка догога, как память: мне в ней еще Михал Иванович Калинин огден в Кгемле вгучал!

Лет пять, если не больше, капитан первого ранга Герман не был в отпуске. А чем ему еще заниматься, как не любимым делом — учить будущих адмиралов флота Российского. Как ни выгонял его начальник училища в отпуск, не идет Борис Абрамович, хоть ты тресни!

— Ну что я там буду делать, в четыгех стенах? Я уж как-нибудь на кафедге отдохну, товагищ адмигал, — просил Борис Абрамович начальника училища, кстати, своего бывшего ученика. А тому как-то неудобно строить своего учителя, тем не менее, приходилось приказывать:

— Как хотите, Борис Абрамович, но с завтрашнего дня вы в отпуске! И без возражений.

— Хогошо, товагищ адмигал, — уныло соглашался Борис Абрамович.

Назавтра начальник училища приходит на службу — Борис Абрамович сидит на кафедре. Эхо от адмиральских воплей долго витает под сводами старинного здания…

Вечером адмирал выходит к разводу суточного наряда и лично инструктирует мичмана — дежурного по КПП:

— Я запрещаю пускать капитана первого ранга Германа на территорию! Под страхом смерти!! Сниму с должности и уволю без пенсии!!! Не дай Бог! (и так далее).

Утром Борис Абрамович ковыляет на службу. Перед вертушкой перед ним на колени падает дежурный по КПП:

— Товарищ капитан первого ранга, не губите! Начальник училища приказал вас не пускать, иначе он мне кровь пустит.

— Ну что же, пгиказ есть пгиказ. Пгиказы надо выполнять, — соглашается Борис Абрамович, выходит на улицу и уныло стоит, сгорбившись, перед КПП. Дождавшись первого же курсанта, возвращающегося из увольнения, он обращается к нему:

— Товагищ кугсант, где вы ходите в самовольные отлучки?

Онемевший пятикурсник, хлопая глазами, смотрит на капраза.

— Да что вы такое говорите, товарищ капитан первого ранга? Чтобы мы, советские курсанты…

— Не надо, товагищ кугсант, — перебивает его Борис Абрамович, — я сам был кугсантом, поэтому лучше молча ведите меня, куда надо, я никому не скажу, слово офицега.

Удивляясь по дороге странной просьбе старого преподавателя, курсант покорно ведет Бориса Абрамовича к «тропе Хо-Ши-Мина», как мы называли лаз через забор на волю.

Конец ознакомительного фрагмента.