День после второго

Андрей Гайдаматченко

Повесть в 9 главах, главная героиня которой олицетворяет ненависть, малодушие к людям – демонстрирует себя частично; а затем полностью на пути становления ее души к православной вере.

© Андрей Гайдаматченко, 2021

ISBN 978-5-0055-1610-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

Вначале лета во Флордисе по своей не-обыденности проходили дожди.

Сильный дождь — мрачная картина. На улице люди спешат и куда-то торопятся. Порывы ветра усиливаются, так что иногда деревья нагибаются как-то чрезвычайно низко для их обыденного состояния. В такую погоду не то чтобы повстречать кого-то трудно, а даже трудно представить, что кто-то может находиться в сию минуту один и без зонта на улице. Дороги и тротуары опустели, дождь только усиливался. Те, кто и находился в этот момент на бордюрах, в парке и на бульварах, — куда-то спешили; иные же вели себя нелепо, как и все люди, неожиданно настигнутые дождем.

В доме напротив лавки, хозяин которой, по всей видимости, уже успел выехать, горела лампада. Кажется, весь город был обесточен.

Вода прибывала с моря: город был расположен как бы на берегу, но в то же время чем-то подпирался. Казалось, что под берегом есть какая-то полость, куда быстро стекалась вода. В результате все крысы тамошнего района будто сплотились и начали бороться за выживание, одна такая крыса пробежала мимо девушки, та испугалась, скорее всего, от неожиданности, а не от самого случая, и как-то не обратила даже на это внимания, она в спешке направилась домой.

Открыв дверь по приходе, она встретила мать и уж было приготовилась выслушивать ее ругательства и наставления, но та, крайне подавленная, как-то молча пропустила девушку в свою комнату, вскоре и сама прошла и уселась на диван.

— Катя, принеси-ка мне пиво! — произнесла она чрезмерно грубым тоном, но и вовсе не смотря на девушку.

Казалось бы, в другой ситуации та бы ни за что не подала ей и стакан воды! А уж тем более пиво! Но так как была виновата перед ней в чем-то, по всей видимости, послушав ее, продвинулась дальше по коридору и свернула на кухню. Это была небольшая квартира со всеми удобствами, но комнаты и двери как-то безобразно располагались друг напротив друга, одна дверь даже меньше другой — вторая большая, непонятно, как такое могло получиться. Кухня же, куда прошла девушка, выглядела еще омерзительней, как какой-то треугольник, не удивительно, почему там не было стола. Печка была настолько маленькой, что вошедшему человеку могло бы померещиться, что это стол. Сам холодильник стоял небрежно возле входа и кроме всего прочего еще исполнял роль полки, там было много наложено, что-то из этого даже пропало, какие-то приправы, листья и прочий хлам.

В самом холодильнике продуктов было немного, и могло сложиться впечатление, что каждый член этой семьи обедает по отдельности; включая кота, который так опрометчиво подошел к холодильнику, услышав звук открывающейся двери.

— Она про тебя совсем забыла, — проговорила девушка, присев, чтобы погладить любимца, но вдруг услышала крик из спальни:

— Ну, ты там скоро?

Достав одну бутылку, она направилась к матери, из-за спешки даже забыв закрыть за собой холодильник. Когда она вошла в спальню, ее мать уже смотрела телевизор и громко смеялась над какой-то юмористической передачей, хотя из-слов, которые доносились из этого телевизора, ее дочь не могла различить ни одной шутки.

Она поставила бутылку на комод, который был к тому же перекошен в левую сторону, так что бутылка могла и вовсе съехать, но как-то держалась. Мать не обратила на это внимания. Странное чувство посетило девушку; она в то же время и не хотела с ней говорить, но как-то хотела выразить свое недовольство, тем самым стукнув бутылку, казалось бы, со всей силы, чтоб уж мать действительно повернулась и увидела и ее, и свою бутылку, которую она так издевательски просила.

Но мать ее в этот момент сильно захохотала, поняв для себя очередную шутку из этого телевизора, и, казалось бы, вовсе не услышала этого хлопка.

Девушка поспешила удалиться. С одной стороны обиженная, но в то же время была и довольна, что разговор не состоялся.

Одежда ее вся была мокрая. С самого прихода она так и не снимала куртку, куртка же эта была дешевая, с год как поношенная и с виду походила на силиконовую, снаружи — потертости, внутри — дырки. Она прошла еще на кухню, чтобы увидеть кота, но тот куда-то пропал…

Она было кинулась даже поискать его… Все окна и двери были наглухо закрыты из-за дождя. «Ну не в холодильник же ты залез?» — подумала она невзначай и было уж наполовину поверила своим словам, непристойно нагнувшись, чтоб осмотреть все полки. Ничего не обнаружив, она встала, затем еще раз принялась обсматривать.

Наконец, посмотрев все вокруг и открыв настежь все ящики из мебели, которая так же нелаконично дополняла кухню, затем вернувшись обратно к холодильнику, она вздохнула в моменте; хлопнув со злости дверью морозильной камеры, девушка, направляясь обратно вдоль по коридору, поминутно вздыхая и шурша ногами, в свою маленькую и уютную, на первый взгляд, комнату, зашла в нее с чувством облегчения.

Это была бедная семья, жили они в основном на пособие и на определенные алименты от отца. Отец же кем-то работал, и, по всей видимости, где-то очень далеко; «в море». Но в доме почти не было ни одной фотографии не то чтобы самого отца, но и всей семьи в целом. Комната, в которую вошла девушка, принадлежала ей. Она была маленькая, но вся мебель приятно гармонировала, и, несмотря на всю нелепость и странность их квартиры, казалось, только эта комната, где все так благополучно складывается и гармонирует, подходит именно к ней. Напротив окна стояли трельяж с огромным зеркалом и небольшой стул, на трельяже лежали книги, записки, тетрадки и всякие ленты. Был у девушки и гардероб прямо напротив входа. Солнце поутру освещало всю ее комнату и останавливалось целенаправленно над кроватью, таким образом, что не проснуться было крайне трудно. В этих местах необычайно яркое солнце. Но именно в эти дни уже которую неделю лили дожди.

Закрыв за собой дверь, она тотчас подошла к трельяжу и присела на стул. Лицо ее было круглым, с ярко выраженными бровями, щеки были красные, и кажется, если бы она улыбнулась, так они бы еще и надулись, напоминая два помидора. Сам образ девушки, отягощавший чем-то тяжелым смотрящего в него, а также ее одежда не подходили в стать здешним дюйным барышням, которых можно встретить на улице в какой угодно, но только не в дождливый день. Тех из них, которых уж тем более нельзя было застать за пешей прогулкой, но и на дорогой машине, и в каком-либо виде — также нельзя было наблюдать здешних девиц. Так как дожди в этом городе считались чем-то запретным или даже кислотным, люди старались как можно сильнее избегать дождливой погоды, несмотря на все обстоятельства и казусы, и только одна она любила, если можно сказать, выделиться из них, тем самым как следует промокнуть под холодным градом типичного для здешних мест проливного ливня. Но впрочем, именно в эти минуты мысли девушки были заняты другим. В ее голове вдруг возникла настоящая коллизия, она смешалась с двумя компонентами, которые при таком условии, в определенном положении могли отразиться на самой сути конфликта и далее на ее состоянии. Ибо на растворе здравого смысла, долитого в него экстракта отчаяния и поминутно возникающей раздраженности она хотела дать пробу одному делу, о котором невзначай подумала в точке самого темного угла ее квартиры еще давеча. Осмотрев себя вскору и при этом не заостряя внимание на чем-то конкретном, она приоткрыла нижний «дрор» старого комода, подпирающий трельяж с огромным зеркалом; Из-за отсутствия на нем двух ножек он держался лишь на боковой его стенке, довольно приличного, но, как ни странно, XIX века выпуска, одной из немецких фирм, но был настолько засален и треснут, что и сам не выполнял свои обязанности, скрипел и стонал при каждом надавливании хозяйкиной руки на зеркало. Особенно в эту минуту, в таком-то напряжении, девушка хотела как можно более небрежно обращаться со всеми предметами вокруг ее комнаты.

Салфетки, лежащие подле ее руки, были тоже небрежно подняты и даже разорваны при распаковке. Достать ей удалось ровно три, но и этого показалось мало, а так как ухватить больше у нее не получилось, приняв решение силой разорвать пачку и овладев мимолетным приступом, при этом ухватив все 12 салфеток, которые были уже дырявы, она начала протирать лицо с каким-то дичайшим усилием. Делала она это максимально небрежно, причем постукивая левой худенькой ножкой по полу. Все же на лице было немного растекшейся туши под глазами, и даже губная помада больше не украшала, а скорее пугала своим небрежным помазом, и уж в таком больном состоянии девушки была нелицеприятным дополнением к данному виду в целом. Однако, действуя машинально, с довольно хаотичными движениями и надавливаниями, убирая косметику с лица, она уставилась снова в верхний угол комнаты, затем, сложив салфетку втрое, и без того уже испачканную со всех сторон, она поднялась со стула, однако в полном исступлении, при концентрации куда-то вдаль, она вздохнула, прежде чем окончательно всем телом смогла выйти из-за трельяжа.

— Как же я ненавижу, — проговорила она медленно и в неком облегчении.

Взгляд ее поднялся вверх. Затем опустился вниз и остановился на ее отражении.

— Это все не важно, — в значительной степени произнесла она с облегчением на выдохе и поминутно вдумчиво вглядываясь в собственное отражение. — Люди только и страдают от того, что придают важность каким-то мелочам, а потом, в сущности, будь то иная, другая ситуация… Эти же мелочи, которые были так важны до этого, уже забываются, — с расслаблением и ухмылкой заключила она.

— Непременно надо позвонить поутру в школу, — тут же добавила она вслед, как бы и к этой мысли. Хотя две хаотично возникшие думки мало того что не коррелировали между собой, ибо между звонком в школу с максимально банальным посылом и потребностями и мыслью, что все важное важно лишь для нас самих, нет общего, но и безобразно смеялись одна над другой и вызывали настоящее противоречие, и тут же это самое противоречие, в виде раздражения на ее лице, отпечаталось яростным взглядом в оконный проем, который выводил ее взгляд на улицу. Подойдя ближе и резко дернув штору вбок, она вглядывалась в двойное стекло, между которым застряла и уж давно умерла муха, и, что-то соображая, принялась постукивать пальцами о стекло параллельно ее положению, дабы уж формально и наивно, но в неком своеобразном жесте она слово хотела оживить ее и вернуть эту муху из мира мертвых. Если, конечно, мухи попадают в такие места. На улице все было залито водой, по воде плавал мусор: частички кафеля, разбросанные пакеты из-под хлебобулочных изделий и прочая всячина.

«Ну и кто пойдет в школу по такой грязи!» — хватаясь за лоб, и с жгучей яростью вскрикнула она про себя.

Очевидно, что девушка была чем-то крайне раздражена. Причиной тому была не мать, которая стала выпивать почти каждый день и которую она стала за это ненавидеть, а в пьяном состоянии та, в свою очередь, не находя ничего лучше, лишь старалась усугубить положение, даже вовсе не считая себя пьяной, а лишь подвыпившей, что уж она и сама готова на серьезный разговор, отчего неоднократно пыталась проявить строгость в воспитании, и что вовсе дело не в состоянии. Выходя с мыслями, что пьяный человек и вовсе пьян не по собственному изволению, что пьян он по стечению обстоятельств, таких обстоятельств! Что если и не алкоголь, то непременно что-то другое должно заменить и облегчить нынешнее душевное положение. Она неоднократно звала дочь на серьезные разговоры, иной раз даже приказывала. И каждый раз женщина хотела начинать историю или отчитать непослушную, неблагодарную девушку и уж преподать ей урок истины, урок философии, что и другие семьи похуже живут, но обычно все заканчивалось одним и тем же, какими-то оскорблениями, а потом и вовсе просьбами сходить и купить ей еще портвейна. Так как сама она выйти на улицу не могла по причине небольшой самосочиненной для нее и ею же самой философской мысли: «Покупать алкоголь нужно на свежую голову, а когда ты хмелен, то покупать не надо! Требовать! Ибо ты уж и так за все заплатил». А впрочем, в пьяном виде она заключила, что выходить неприлично, поэтому, часто ругая собственную дочь за все прегрешения, которые случаются с ней в этом доме, она давала ей денег и толкала на выход. На это девушка быстро соглашалась, ибо деньги, данные от матери, никогда не возвращались, но давали повод выйти из дома и не слушать всякого рода вздор, который к ней не относится, но при этом и в небольшом капитале, который тут же тратился в местных булочных лавках.

Наступил вечер, на улицах стало стало темнее. Из соседней комнаты все еще доносились звуки, но ни хохота, ни злого кашля, которым обычно довольствуется мать, начиная при этом еще сильнее впадать в исступление, — слышно не было. Обычно она любит; если так можно выразиться, скандалить со своими персонажами — то есть участниками различных reality show. Но в данный момент все затихло. Через приоткрытые ставни, которые никогда полностью не закрывались, и разбитое стекло на кухне начал пробираться холодный ветер, который вскоре заполнил все помещение.

— Наверно, уснула? — задалась вопросом девушка, которая к этому часу немного успокоилась и даже подобрела, она хотела пройти в ее комнату, но нерешительность и осторожность держали ее на месте, и только она сделала шаг, как вдруг…

— Ой! Компотик, — так звали ее кота, — ты меня совсем напугал!

Черный кот промелькнул стрелой мимо нее, словно облако, и остановился, чтоб дать себя погладить.

— Где ты был? Что ты здесь делаешь? — Она подняла кота на руки, вся довольная его нежностью, и прошла с ним в спальню.

— Идем! Выключим телевизор вместе! — разговаривая с котом, как с маленьким ребенком, она, очевидно, стала более уверенной. Она была крайне рада, что удалось поймать этого кота, который, ей-богу, никогда на глаза не попадался, но приходит из ниоткуда, словно посланный кем-то в самый загадочный и таинственный час. Когда она взяла пульт и прошла еще два метра, ей таки удалось выключить передачу, при этом не поднять шума, так как ей не хотелось разбудить свою мать. Да и вообще Катя с рождения была крайне аккуратная и скромная.

После того как телевизор наконец умолк, кот начал зачем-то вырываться из рук хозяйки и вести себя агрессивно: рычать, извиваться, влево и вправо вилять своим черным хвостом. Девушка подобрала его на улице. Как раз таки в аналогичный день, наподобие этого. Что заметно, оттого и кот ведет себя как-то чрезвычайно странно в такие дни.

— Ну тише! Тише! Ай. Ну иди! — смогла она наконец отпустить кота, тот прыгнул в какую-то тьму, и мелкая барабанная дробь от его маленьких лапок прозвучала где-то в углу темной комнаты.

— А-с! Что?! — Проснулась мать, внезапно, еще не совсем отрезвев от своей кондиции, лежа на кресле, она принялась бормотать несуразицу.

— Долбаные конформисты, — проговорила она, чем-то отмахнувшись, и тут же добавила: — Отель, видите ли, им не такой! Я помню все свое детство, я именно спала в… в сарае! — заметила она себе в восторге и гордо добавляла еще поминутно деталей: — А сейчас… сплю на диване… Ха-Ха-Ха, — захохотала она будто со сцены с язвительной ухмылкой и в незначительном жесте руки, как бы наотмашь, хотела бы даже привстать, но затем моментально отключилась. Огромная муха села ей прямо на бутылку, которую она так и держала в руках не отпуская, и заснула прямо с ней.

Девушка стояла позади кресла, на котором и располагалась мать полубоком, нерешительно вздохнув с облегчением, вскоре медленно попятилась назад и вышла обратно в прихожую. Все было в кромешной темноте, так что она даже и не поняла, где именно находится ее дверь, пройдя опять же по коридору, в очередной болезненный для нее раз, стараясь как можно меньше шуметь, она зашла в свою комнату. Даже не видя кровати, она как бы машинально увальнем плюхнулась на то место, где располагалась ее койка. И так прошел вечер. Если бы другой, совершенно посторонний человек решил бы проделать такой же подобный трюк, — «чтоб раз — и с разберу на кровать», да еще и с закрытыми глазами, вот так, броситься камнем, то, скорее всего, он бы сильно ушибся, если б не сломал себе шею или еще чего. Ибо в этом доме все казалось таким игрушечным, ветхим, с запахом жженных спичек и прокуренных сигарет, что не было ни единого места, где можно было по-настоящему отдохнуть. Кровать, куда мертвым грузом упала девушка без сил, была маленькая, неудобная и, кажется, не соответствовала росту девушки, однако импортная, с довольно низким изголовьем, так что подушка иногда даже безобразно свисала. Основание же кровати было мягкое, помимо матраса были постелены две толстые простыни, вторая была из овечьей шерсти, которая была постелена поверх первой, а первая — вся в дырках, спрятанная, и грязная застилала сам матрац. Дополняло же все эту картину наличие большого красного махрового пледа, которым девушка и укрывалась. Ворочаясь в разные стороны и что-то бормоча про себя, она закинула руки за голову, затем опять повернулась к стенке. Затем не в силах более найти удобное положение на этой безобразной постели она и вовсе привстала с подушки, что-то соображая. В голове мельком пробежала мысль, что обязательно нужно что-то сделать. Но что именно она хочет совершить, было неясно. В этот момент ей вспомнилась мысль, которая давеча посетила ее за просмотром собственного отражения в забрызганном зеркале старого трельяжа.

Она хотела бы взяться за уроки и полностью сошла с правого края постели, чтоб осмотреть стол и где-то найти взглядом большие походные спички, дабы зажечь свою свечу, но ни спичек, ни свечи не оказалось рядом. Голова ее начала слегка кружиться от этого, но последние силы она собрала, чтобы в недовольстве едва слышным, но уверенным в своей правоте голосом вскрикнуть:

— Да что за дом?! — Встала с этими словами в полный рост и в некой претензии, все манеры и все раздражение этой фразой могли бы вызвать впечатление, что она в гостях или, еще хуже, в отеле и крайне недовольна таким течением вещей и что, вообще, это даже вовсе и не ее дом и сервис здесь безобразен. После беглого осмотра в замешательстве и даже с упреком по причине какой-то особой несправедливости, пусть и в таком незначительном моменте, она продолжила:

— Я же тут их положила! — Она начала старательно перебирать каждую вещь на столе и даже осматривать все так тщательно, как будто в этом и заключалась вся справедливость в лице двух совершенно простых атрибутов. И даже старый немецкий комод получил по заслугам и чуть было не треснул глубже от удара руки девушки.

— Придется взять! Точно ведь придется взять! — Она вспомнила про зажигалку, которая находилась в заднем кармане материного пальто.

— Ну, где же они?! Ладно! А впрочем, ничего не хочу делать, я и так устала и промокла, чтоб куда-то ходить и что-то делать, — воскликнула она, затем резко потупилась. — Ну вот. Уже полночь, — холодным и гробовым голосом так лениво и безалаберно добавила она. — Сегодня первое, а значит, послезавтра мой день рождения, — произнесла она вслух, со вздохом положив руки на колени.

«Отец должен прислать какую-то открытку», — вскользь подумав об этом, она рассмеялась, но тут же вспомнила, что вести себя нужно как можно тише, чтобы не разбудить мать, и посему умолкла.

Нынешнее положение ее не устраивало. Тесный дом, который походил больше всего на гостиную, хотя был и со вторым этажом, — данная ситуация была неопределенностью перед дальнейшей жизнью. Но больше всего она хотела съехать от матери! Она не заметила, как заснула, и вдруг буквально через миг уже солнце озарило ее глаза. Наступило утро.

«Неужели так быстро? Я ведь даже заснуть не успела», — в разочаровании заключила она про себя и медленно начала вставать с кровати, при это не веря, что сейчас как раз таки день и это все по-настоящему. Голова ее была тяжелой, а мысли утрамбованы, забиты в брикеты и одновременно разбросаны по всему усиленному сознанию девушки.

Еще со вчерашнего дня она не могла укротить сложившуюся ситуацию у себя в голове, нагнетавшую и без того слабые нервы столь юной особы. Открыв кран, чтобы умыться и принять душ, она скинула с себя тяжелую пыльную одежду, которая уж, может, с неделю не стиралась, но девушка была аккуратная, таким образом, что срок в неделю и только мог дать повод постирать ее свитер и джинсовые штаны, а не наличие пятен или запах прокуренной вони, который любая вещь унаследовала, если лежала в этом доме. Хотя неоднократно ее вещи купались полностью вместе с ней в холодном дожде. И в этот раз, а впрочем, каждый раз, вода, как всегда, была полуледяной. Хотя именно это ей было больше всего необходимо.

Ей всегда казалось, что если человек испытывает холод, то именно в этот момент он живет по-настоящему. «Почему так?» Она и сама не знала, должно быть, потому что их комнаты особо не отапливались, а на улице было всего ниже 12 по Цельсию, а может быть, лучшей жизни, которой ей хотелось, она просто не видела и уж от этого была вовлечена во всякие мелочи.

Выйдя из ванной комнаты, она заметила, что ее мать еще спит, и, пользуясь этим моментом, она поспешила быстро одеться. Она не так уж тщательно упаковывала вещи: учебники и тетради. Так как, в сущности, делала это для виду, но сегодня неторопливо даже по обыденности она ни в какую школу не собиралась.

Ей очень хотелось поскорее выйти, чтоб избежать разговора, и ей это почти удалось.

Но перед самым выходом она услышала крик проснувшейся матери, по-видимому, от шума плесканий воды в ванной комнате.

— Эй! Куда это ты собралась! Ты забыла поужинать за семейным столом, — сказала мать в резком своем появлении, причем с довольно, игривой насмешкой и нарочно пытаясь скомпрометировать девушку, тем самым вызвать к себе еще большее отвращение, по мнению ее дочери.

— Я в школу иду, — робко проговорила девушка, взявшись за ручку входной двери и медленно поворачивая ее, но ручка словно застряла.

— Да ладно! Что ты смотришь так? Как будто привидение увидела, я еще пока жива. — Тон ее филигранно сменился на положительный, и она продолжила в более приятной манере: — Слушай! Завтра у тебя день рождения, ну так что? Может, прогуляемся? Поговорим? — Нахмурив брови, спустившись на ступеньку ниже со второго этажа, она начала держаться за стену, при этом немного покачиваясь в разные стороны, кроме этого, всем своим видом демонстрируя, что она хочет присесть, да не может, так как обременена тяжелым и весьма внушительным разговором. — Нам нужно поговорить, и весьма серьезно, — повторяла она снова, только уж сама себе, абстрагируясь от этого невзначай и даже резко посмотрев назад, будто что-то искала, затем, повернувшись обратно к девушке, одновременно с этим моментом начала свою неторопливую речь:

— Так не может больше продолжаться, ты мне объясни вот, зачем же… — В этот момент точно бы на секунду она забыла, о чем только что хотела известить. Вдобавок к этому она пребывала в раздумье, а потом остро, всем своим видом, кулаком пригрозила дочери, и тут же из ее уст вырвался укор: — Для чего мы сюда приехали?! Или ты хочешь обратно в Петербург?

Медленным напутствием она направилась к ней.

— Я ухожу! — вскричала девушка, с отвращением смотря на мать и болезненно облокотившись на дверь спиной, а другой рукой принялась поворачивать дверную ручку, уж совсем полностью выкрутив ее влево, но при этом смотря в пол и намеренно не обращая внимание на мать. Ей все-таки удалось отворить дверь, и так же смотря в пол, она попятилась назад. Мать ее, увидев это, прищурилась, обрадовалась и наконец с облегчением и даже с какой-то ехидной улыбкой, как будто так было и задумано, выкрикнула вслед:

— Эй! Ты знаешь, что мне принести? Ну и бесовка, — было слышно из темного коридора.

Поднимаясь обратно на второй этаж, где располагался чердак, приговаривая и топоча ногами, она делала огромное усилие, вставая на каждую ступеньку лестницы, при этом добавляя фразы и поднимаясь все выше и выше.

— Детей воспитывать этих, неблагодарных этих, тьфу, — бормотала она себе под нос, поминутно взбираясь по лестнице, словно на гору, но держась не за перила, а за стену. Ей все-таки удалось добраться на самый верх.

Девушка наконец выбежала, растрепанная и напуганная, но вскоре начала дышать полной грудью. Облегчение и радостное состояние нахлынули на нее в эту секунду, она была готова прыгать от счастья, все это вскружило ей голову, и она побежала прочь от дома, но не заметила мимо стоявший фургон и разгрузку мебели, и что-то вроде бы промелькнуло и даже сбило ее с ног; она упала, но быстро поднялась, опустилась на коленки, от растерянности и удивления подняв глаза вверх: она увидела молодого человека, скажем так, даже юношу. Довольно худого телосложения, на вид лет 18 или, может, 19.

Одежда его была вся опрятная, волосы на макушке были довольно густые, крашенные так, как мода требует, и даже немного длинноватые, что-то было в нем довольно бабское, и одет он был не по сезону, во что-то мешковатое и до жути непонятное, на первый взгляд, обычному старомодному гражданину. Одежда, пошитая на заказ, но не излишне, что-то из этого было приобретено в бутиках. На руке блистали недорогие часы, да и дорогие часы, наверно, при всем и так вызывающем стиле, а также при наличии всех этих выглаженных, отбеленных вещей, скорее всего, не влезли бы в его колорит, а если были бы в наличии, то скомпрометировали бы владельца каким-нибудь наиглупейшим образом, ибо вид у него был довольно глуповат, хотя бы потому, что он, как петух, нацепил на себя все эти щегольские побрякушки, отчего сам конфузился, изрядно что-то замечая дурное и неблагородное в своем расписном тоне. Все максимально модное было до жути не подходящим данной личности. Был он из разряда таких людей, которые, надевая одежду, этим хотят о чем-то сигнализировать. И именно поэтому он был еще и трус, так как эта одежда, которая уж никак не подходит юноше, заставляла его испытывать небольшое чувство гадливости, хотя бы по тем причинам, что озираться по сторонам и бояться осуждающего взгляда, так, чтоб извиваться, морщиться, но соответствовать этому образу, при своей довольно юной щекотливости, — эти два обстоятельства превратились в больную иголку, которая лежала рядом и покалывала его в бок. Молодой человек уже распределил для себя роли. Впрочем, без удивления, и по натуре он был недальновидным, ведь при таком глупом положении, выражающемся в его одежде и банальном несоответствии между ею и его персоной, он резко возомнил, что такой момент настал, ради чего он и носил под боком эту иголку. Каждый раз он собирался сказать слово или сделать хотя бы позыв в эту сторону, но глупо останавливался, так как девушка рассматривала его снизу и периодически поднимала глаза вверх, поглядывая в его лицо.

— Эм… вы в порядке? — Он добавил: — Извините, я чуть было не сшиб вас с дороги. — Сказав это, он обратил внимание на свой пиджак, судорожно что-то в это время осматривая или, впрочем, лишь напуская на себя для этого деловой вид, длилось это секунд пять, не больше, затем он снова посмотрел на девушку. Та, по всей видимости, даже не поняла, что произошло, но вскоре быстро одумалась и тоже как-то подозрительно и с пренебрежением посмотрела на молодого человека.

В этот момент молодой человек снова посмотрел на нее, приняв довольно озадаченный и поминутно сменяющийся на серьезный вид, одновременно с настойчивым решением, что не могло быть не замеченным в его намерениях; все хотел что-то выдать или начать историю. Эта нерешительность и некая наигранность не смущали девушку в этот неловкий момент, но она думала, что он извинится и просто уйдет, однако этот фуфан проговорил такое длинное сообщение, такую порочную балладу заварил, что уж не могло пройти мимо ушей и не вызвать неприязнь и намерение не принять извинение. Но молодой человек, словно робот, продолжал говорить каким-то надменным тоном, который давал ему силы на эти действия, и он продолжал в новом напутствии.

— Я услышал какой-то крик из вашего дома и поэтому повернул голову, а вас я совсем не заметил! — Сказав это, он немного присел и даже пожелал подать даме руку, но та слово отрезала:

— Оставь! Все хорошо. — Проговорив это, она сфокусировала взгляд уже более точно на молодом человеке, все было настолько напускное в этот комичный момент.

Это определенно дало ему силы понять, что нужно продолжить именно в этот самый момент, всю эту теорию нужно изложить немедленно, и молодой человек продолжал:

— Мы переехали сюда на время с моей матерью, — произнес он с некой утонченностью, акцентируя при этом тон на слове «матерью». — Вообще-то это была идея моего отца, — продолжал уверенно юноша, — но он присоединится к нам позже! Вы знаете, что рыбный сезон открыли, ведь мы живем во Флордисе — «Дожди, ураганы и рыба! Все что здесь есть». — Проговорив данный лозунг, он слово остановился, явно в легком замешательстве, но тут же немного улыбнулся, растерянно и даже нарочно, потому что в этот момент ему показалось, что он сказал какую-то глупость и только улыбка может это скрасить.

— А люди здесь есть? — обратилась вдруг она прямо в его лицо, при этом поспешно вставая.

— Люди? Простите, что вы имеете в виду? — Он немного нахмурился и как бы даже не понял, почему она именно так спросила.

Боясь, как бы не получить какого-нибудь еще более сумасшедшего ответа на его взгляд при этой ситуации, которая уже напичкана разными неловкостями, он резко перебил:

— Меня Марк зовут, могу ли я узнать ваше имя?

— Екатерина Андреевна, — она спокойно отрекомендовала себя, в предвзятости называя свое имя, но словно тотчас же пожалела об этом, хотя бы потому, что это сулит начало чего-то, в чем она не хочет участвовать, и сразу девушка начала оглядываться по сторонам, конечно же, не без дела. Приняв довольно строгий вид для себя, она пожелала встать без помощи молодого человека.

— Ах, вы, должно быть, из России? — как-то радостно воскликнул молодой человек.

— Как вы это определили? — Нахмурилась Катя, при этом вставая и отряхиваясь от пыли, ей захотелось быстро стушеваться, но молодой человек, наигранно и насмешливо, продолжал, не замечая действительности:

— Именно в России, а точнее, именно у русских могут быть такие длинные и странные имена, весьма загадочные для меня. — С довольно детской улыбкой он начал было историю.

— Когда я был маленький… — продолжил он снова, обхватывая слегка за плечо девушку, которая косилась на него в недовольстве, но юноша говорил: — Я наивно полагал, что у вас должно быть два папы и две мамы. Ха… Ха… Ха. — Но лицо его в тот же момент внезапно омрачилось, он заметил, что девушка его совсем не слушает, напротив, даже смотрит в какую-то другую сторону и при этом даже повернула часть своего туловища резко вбок с целью не дать молодому человеку разместить свою руку на ее плече еще раз.

— Ах! — резко обрезал он. Затем тут же добавил: — Вы… меня, конечно, извините за мою глупость, я не хотел вас как-то, хм… омрачить.

Для молодого человека было очень важно быть остроумным и почему-то произвести первое впечатление, ведь именно в этом кроется вся эта одежда, неудобно надетая не по сезону, все эти украшения, все эти побрякушки, которые уж до жути в итоге не зацепили, а наоборот, оттолкнули девушку. Иногда складывается мнение, что такие люди еще вдобавок ко всему нарочно тренируются перед зеркалом, так как при разговоре смотрят не на собеседника в целом, а иначе, можно сказать, смотрят куда-то в пустоту, поэтому, глупейшим образом замечая то, что кое-что случилось не так, как они рассчитывали, они тут же теряются и, можно даже сказать, забываются. Вскоре как-то глупо перескакивают с темы на тему и пытаются всем своим видом и силой поправить свое положение, резко становятся добры, много улыбаются, но при всем при этом сохраняют свою эгоистичность и даже безразличие к собеседнику, заостряя внимание лишь на своих концептах, тем самым отторгая от себя любое прощение, они неумолимо пытаются в первую очередь понравиться сами себе, и никак иначе.

Сам же молодой человек явно не ожидал себе собеседника в этот момент, как некстати, когда вокруг коробки и распаковка мебели, вся эта суета, жаркий день, меньше всего юноша ожидал сейчас разговора. Но случай: именно то, что он сбил девушку и понимал, что девушка сама находится в некотором недовольстве от этой же мелочной ситуации, — он решил таким образом поправить положение и заодно познакомиться с девушкой, отчего так до этого переживал и трусил, и в очередной раз к своему поправлению дел он добавил очередную заготовленную речь, которая, по его мнению, должна была сблизить их.

— Вы знаете, я хочу вас…

— Нет… не стоит! — резко отрезала Екатерина.

При всем его воодушевлении и поначалу даже какой-то экспрессии в этих двух недоконченных словах молодой человек совсем поник после ответа. Это «нет» из ее уст было даже больнее первого молчания, что прибавило ему еще больше смущения и разочарования. Затем он словно растерялся и не знал, что сказать дальше, когда растерял все свои методы и способы поправления ситуации. В конце концов, третий метод оставался в запасе, и он начал даже как-то пытаться жестикулировать или как-то схватить девушку за куртку, возможно, кинетический контакт и даже какое-нибудь хлопочение со словами «вы не ушиблись; все ли в порядке с вами?» как-то уж наверняка исправят все положение, он хотел закидать бедную особу словами-маркерами, при этом стараться класть руки на ее плечи или даже схватиться за низ ее платья, но потом резко сконфузился и отошел вбок. Отчего сразу услышал ответ.

— Мне нужно идти. Прощайте, — отмахиваясь и даже нарочно ускоряя шаг, сказала она в вежливом поклоне, но все же, чтобы не показаться грубой, она прежним медленным шагом, развернувшись и смотря на молодого человека, попятилась назад, как только что, совсем недавно, выходила от матери из дому.

Набрав безопасную дистанцию, девушка вызывающе прибавила шаг и убежала.

— Вы ведь в этом доме живете! Мы же теперь соседи! — крича ей вслед, он махнул рукой и пошел в дом.

Не то чтобы молодой человек был плохо воспитан. Или душой он был крив. Скорее всего, воспитание кривого зеркала или испорченного телефона привело юношу в такой смешной вид. Он, конечно, мог и любоваться собой, но какое-то чувство вины пронзило его; он даже забыл, что его уже как с полчаса зовут в дом на помощь разбирать коробки.

В здешних местах весьма принято заводить разговоры и знакомства с соседями. Особенно подрастающие юноши и девушки, конечно, хотя бы один раз задумывались при переезде куда-либо, а не встретят ли они своих сверстников, и даже заочно представляли разговор с соседями и тщательно обмусоливали приглашение.

Так как день только начинался, еще в ранних часах рассвета на улице была изрядная свежесть.

Машины еще не успели нагазовать слишком много выхлопного дыма, и дворники не смогли намести ту самую пыль, которая будет стоять в воздухе на протяжении всего дня. Сам город же часто затапливается из-за наводнений. Но когда они проходят, возвращаются ремонтные работы: чинятся аттракционы в местном парке, ремонтируются дороги и восстанавливаются крыши домов, сорванные ураганом.

Выйдя из поля зрения молодого человека и неторопливо скрывшись за автобусом, который остановился возле них, Катя как раз таки направилась в один из таких парков.

В городе их было четыре, но только один был далеко от моря. Само море и, в частности, все, что с ним связанно, а также проливные дожди и лодки на машинах — все это она не очень любила и даже как-то с презрением смотрела на тех водителей, которые довольные проезжали мимо нее.

По всей видимости, они ехали куда-то рыбачить. Такое отвращение у нее появилось совсем недавно: своего отца она не имела место помнить.

На шее же носила кулончик, самый дешевый и омерзительно сделанный на заказ кем-то: возможно, даже и ее отцом, а может быть, просто ей хотелось так думать. Потому что было даже неизвестно, какой магазин возьмется за такую работу, тут есть два варианта: либо ее отец — словно отрезала она себе в мысли каждый раз, задумываясь об этом. Либо он действительно ее очень любил, и машинально в своей голове она выбирала определенно второе.

В парке было довольно прохладно, некоторые деревья имеют необычайное свойство сохранять всю влагу на своих листьях, и когда подует ветер, в воздухе стоит этот запах дождя и свежести.

Девушку это очень сильно подкупило. О своей матери, о проблемах, о школе и даже о дне рождения в этот момент, с самого входа в парковую зону, было очень сложно и практически невозможно подумать.

Но думать об этом было бы, в частности, глупо, потому что именно за этим — чтоб как раз таки и не думать — она прибыла сюда.

Не найдя подходящую скамейку, она отправилась далее по аллее и уж совсем скрылась за деревьями. Так что шум города и машин она почти уже и не замечала.

«Вот она» — подумала она про себя.

— Вот она! — воскликнула.

Тишина! Улыбка на ее лице приобрела сияющий вид, само лицо приобрело более розоватый оттенок. Ее глаза останавливались на разных предметах, окружающих парк: будь то нелепый крокодил из камня или железные лебеди, которые уже давно потеряли свой былой вид.

Именно эта парковая зона на удивление более четырех лет не реставрировалась, людей здесь было не очень много, так как большая часть уезжает на море, где все выглядит по-другому, в более презентабельном и современном стиле. В результате и сам парк был полузаброшен и напоминал собою старое кладбище, именно такое, как она и привыкла видеть в России. Не то чтобы сам парк был настолько серым и мрачным, скорее всего, много деревьев и старые железные фигуры животных напоминали издалека могилки. Так как из-за отсутствия людей не было надобности все реставрировать.

В некоторых местах было еще мокро, и на сырой земле можно было заметить блики воды; где-то были большие лужи, мимо такой лужи как раз таки она и проходила и остановилась…

Вода была очень мутная, поэтому свое отражение она не могла разглядеть. Когда она нагнулась поближе, чтобы всмотреться, то, едва увидав свое лицо, она нахмурила брови, и лицо немного изменилось и даже приобрело некий злобный вид. Она начала долго разглядывать свой образ и даже специально улыбаться, а потом долго рассматривать свои глаза через мутную воду, волнующуюся от дуновения ветра, пока не испугалась лягушки, которая почему-то сидела там и замаскировалась под небольшой камень, сначала не шевелясь, а потом внезапно решила прыгнуть, чтобы напугать девушку. Сердце ее заколотилось, и что-то ударило в голову, и опять же, как и в случае с крысой, лягушку она не заметила, но сам факт неожиданности вывел ее из состояния задумчивости и размышлений. Волны по воде раскатились, и все покрылось илом и грязью. Она топнула ногой в воде, чтобы уж совсем отражение воды и содержание внутри лужи моментально замаскировалось под густые туманы песка, который восходил к поверхности. Дабы все, что она замечала и заметила в этот момент в самой воде, решительно исчезло. Впрочем, песок справился с этой задачей, и вода стала настолько мутной, что больше не отражала в себе изображений. Пройдя еще немного, она нашла подходящею лавочку, немного осмотревшись по сторонам и убедившись, что за ней никто не наблюдает: «а впрочем, даже по близости никто не сидит на таких же скамейках», — она решила расположиться поудобней и расстегнула куртку. Где-то с минуту она сидела и ничем не была увлечена, но почему-то постоянно трогала свой рюкзак, расстегнув зачем-то и его, сунув в него руку и потом застегнув обратно, она положила его как подушку и подперла им голову снизу. Спустя некоторое мгновение она не заметила, как сон жестоко одолел ее.

Сон же ее состоял из нескольких отрывков: лица людей, горящие башни и много рыжих деревьев. Но внезапно все переменилось, наступил необычайный холод. Деревья, уже другие, которые казались густыми, зелеными — словно башни, пропали в тумане. Девушка оказалась почти раздетая на дороге, среди множества переулков и маленьких неприметных домиков, вокруг никого не было, но не потому, что Катя не могла никого увидеть, и вовсе не из-за тумана, а такое ощущение посетило ее. Она шла вперед и, уходя вдаль босиком по холодному снегу, иногда останавливаясь и долго всматриваясь в свои же следы, размышляла о чем-то ином. Мысли ее были сбивчивы, ощущение жажды поглотило ее, словно засыпанный в горло песок, сходивший с высоких барханов в далекой пустыне, нагретый, который с каждым усилением ветра, как рой пчел, залетал во все щели путникам, мечтавшим, как и она, о глотке свежести.

— Пить!.. Пить хочу! — произнесла она в изнеможении и тут же добавила: — Хоть чертов снег ешь!

Она даже нагнулась, чтоб исполнить задуманное, но резко поняла для себя, что внутри нее словно горит огонь, а все вокруг оставалось ледяным и неизменно мрачным. Затем она решительно отвлеклась от посторонних мыслей и отрезала себе в некотором значении, подумав о страшном испытании, которое таится в гуще мрачного тумана; Катя тут же вскрикнула:

— Ну, где же! Где же найти воды!

Все кружилось вокруг нее, она ловила запах манящего и свежего снега и представляла, как будто хватает его губами, но чувство жажды только усиливалось. Снег, который кружил в воздухе, был чрезвычайно недосягаем, будто бы его и не было вообще, в то же время снег, который лежал на земле, только по виду напоминал собой нечто чистое и манящее, прохладное и свежее. На деле же стоило только ей нагнуться, чтоб зачерпнуть горстку в руку, как сразу ударяло ясное понимание того, что это лишь абстракция, к тому же весьма назойливая, как паразит, заползает в разум и начинает раздражать своим присутствием.

Потом, уж совсем впав в исступление, она заметила небольшой магазин, он был желтого цвета и напоминал собой ларек, как на ее родной земле в России.

Какое же изумление нахлынуло в ее душу, и даже в некой мере освобождение, и то подлинное состояние перехода от одной иллюзии, которая уже прогнила, как червивое яблоко, к другой, более новой и свежей, которая тоже вскоре сгниет неизбежно, но первое впечатление, переход словно из жаркой печи в ледяную арктическую воду, хоть на секунду дает то самое освобождение от мучительного первого сотрясения, но вскоре и это становится невыносимо тяжело, после всего нескольких мгновений обыденности этой ситуации, которая так и зависла в воздухе! Весь мираж рано или поздно рассеивается, словно пыль, и мы понимаем, что увлечения, пусть даже самые обоснованные и деловые, в таком-то состоянии ипохондрии, могут лишь приводить к большим заблуждениям всего этого процесса. Катя в этот момент, конечно, и сама предчувствовала всю мнимость данного состояния и даже предполагала, что все это происходит с ней из-за внутренних страхов, все эти кошмары, прочие поползновения ее неординарной личности. Но все же с гордостью, которая вскипала как огонь от знания того, что она уж совсем пропала, она сделала два уверенных шага и направилась к этому магазину.

Подойдя ближе, при всем понимании, что это непременно солит чем-то злым и безобразным, она плюнула на это все, подняла голову выше, и тут в голову пришли мысли о чем-то знакомом, о чем-то родном, о своем прошлом, детстве. Каждый раз они с друзьями заходили в такие лавки после школы или продленки, и утром, и вечером, и днем, в обеденные часы и ночью при полной луне: гуляли они всегда, гуляли они долго, как только появлялось время; а такие ларьки, казалось бы, и не закрывались. Обычно у нее и ее компании было совсем не много денег в кармане, но всегда хватало, чтоб купить жвачку или даже мороженое. Иногда они нарочно станут под таким ларечком и громко заплачут. И мимо проходят взрослые, спрашивают:

— Что случилось, девочки?!

Тут же одна из них сразу смело и решительно отвечает:

— Мама Тани послала ее за молоком. — При этом сохраняя весь серьезный вид и четко разделяя свою речь, со всеми эмоциями и вытекающими из них манерами, она далее продолжала с грустью: — Мы катались, и она где-то обронила все деньги, а у Тани строгая мама! Она выпорет ее, и она больше никогда… Слышите, никогда! Не выйдет с нами гулять. — И после этого, придавая словам еще больше убедительности, хватаясь за голову, дергая взрослых за пиджаки или куртки, — эксцентрично давала тонкий намек, давала понять, что делать и что войти в такое положение непременно благородство, что, безусловно, детские впечатления намного выше всякой похоти в денежных эквивалентах.

Разумеется, такая шалость не могла проходить со всеми, но некоторые, весьма тронутые положением девочек, мгновенно доставали свои толстые кошелечки и давали нужную сумму, а то и в два раза больше, приговаривая при этом:

— Девочки, а это вам на шоколадку!

После такого фурора они долго резвились, прыгали от радости и смеялись, пока взрослые не уходили из поля зрения.

Она долго всматривалась в этот ларек и вспоминала свое детство, пройдя шагом, а затем бегом, а затем ускоряясь со всей силой, она на всех парах помчалась к нему.

Наконец добежав до самой двери, она заметила, что дверь приоткрыта лишь наполовину, вскоре тяжелую металлическую дверь она еле открыла двумя худенькими ручками.

В лавке было пусто и даже полутемно, но это не насторожило девушку, а насторожило другое: на всех витринах и полках не было продуктов! Только лишь одна шоколадка, лежавшая в большом витринном холодильнике, на которую устремила взгляд Катя. Она уж было и забыла, что хотела пить, и изнемогающе от чего то иного машинально направилась к витрине. «Почему одна шоколадка? Почему она лежит в холодильнике для рыбы?»

Что-то странное и на вид непривычное толкнуло ее. Это была женщина с виду лет сорока пяти, не совсем старая, но выглядела она довольно солидно, она стояла подле нее и как бы намекающим взглядом давала понять, что разделяет ее заинтересованность, затем резко сказала:

— Хочешь? — указывая на ту самую шоколадку.

— Я воды очень хочу, — в решительном тоне пролепетала девушка, но затем в эту секунду даже как-то расстроилась, и слезы неожиданно заполнили ее глаза, наверно, от того чувства, что все это глупость и лишь мираж очередного кошмара.

— Воды тебе дам, — пробормотала женщина каким-то загадочным голосом, надменно добавив: — Следуй за мной.

Катя в растерянности вышла с подозрительной дамой из магазина и направилась вдоль аллеи… Они прошли еще несколько метров, не переглядывались и даже не говорили.

В этот момент, когда они подошли к переулкам, девушка чувствовала сильный испуг и усталость. Она стала дышать еще сильнее и даже задыхаться.

Но почему-то, следуя за таинственной незнакомкой, ей захотелось узнать развязку и побыстрее со всем покончить. Женщина мерзко пропадала: то в одном переулке, то в другом, пытаясь ускорить шаг и резко завернуть за угол, чтобы как-то намеренно позлить уже совсем измотанную девушку.

Катя даже стала бежать за ней ровно так, как только совсем недавно бежала до магазина.

Переулки менялись… И чем дальше они заходили, тем становилось все темнее и темнее, наконец, они завернули за совсем узкую улочку, где почти ничего не было видно, единственным, что освещало ее кругозор, был старый фонарь, небрежно прицепленный на дом, один на этой улице. Необычайный страх и ужас поразил ее в ту минуту.

Она чувствовала что-то непреодолимо злое и коварное в этом, сердце ее колотилось, ей очень хотелось пить, а женщина продолжала уходить вглубь там, где нет ничего, кроме темноты.

В итоге она отчаянно крикнула ей:

— Постойте, вы обещали! Я же пить хочу помогите мне… — Нагнувшись, и обхватив двумя руками колени, она остановилась.

Женщина в ответ действительно повернулась, встала полубоком к девушке, замерла на время и, не поворачивая лица в ее сторону, а медленно развернувшись спиной, впоследствии она зачем-то начала снимать свою шубу. Шуба же эта была длинная, с большими рукавами, походившими на кружевные темные облака, сама вещь была весьма дорогая и примечательная, поэтому девушка не смогла не приметить, как изящно и медленно она сползает с ее плеч и буквально синхронно застилает собой белую снежную гальку…

Взгляд ее замер… В этот момент она смотрела на шубу… а шуба в этот момент посмотрела на нее, а именно в изголовье, где воротник, были видны маленькие желтые глазки, напоминающие козлиные. И рукава, и пояс — все зашевелилось, вся шуба начала бурлить и пытаться встать со снега, и буквально за какое-то мгновение девушка поняла, что сейчас расстанется с жизнью. Но не страх, а скорее облегчение, что сейчас она перейдет уже к следующему миражу и «новому состоянию», при всем мучительном тоне, который, как паук, сел ей на плечи… Она знала, что все это не по-настоящему и что переходить из одного миража к другому и есть то самое наслаждение, ради чего и стоит испытывать страх и входить в разные овраги, туманы, леса, болота, и что все эти кошмары свидетельствуют лишь об одном: что она по-настоящему не умерла и что в контрасте заключается все ее мироздание. Такие мысли ей словно дьявол нашептывал.

Шуба уже бежала к ней на четырех очень мохнатых и совсем не видных лапах. Затем превращаясь в какого-то непонятного зверя, который уже был в двух шагах от девушки, и буквально через миг зверь повалил ее на снег, и она тут же оглохла. Звон в ушах и осознание того, что она проснулась, изрядно потрепали ее психику. Не понимая, что происходит вокруг, она заметила бабушку, которая стояла над ее изголовьем и пыталась до нее достучаться, то есть начала ее активно расталкивать и приговаривать:

— Эй ты!

Катя еле пришла в себя от сна и как-то поняла, что некий голос зовет ее, это стало каким-то спасением и быстро вывело ее из столь мучительного состояния.

— Эй! Ну да, ты! Что дрыхнешь, вставай вот, вставай… — протянула бабушка слово, — я покажу тебе. Вот смотри сюда! — произнесла она, пристально смотря прямо в глаза Екатерине. Каким-то добрым, на первый взгляд, но весьма таинственным голосом она пожелала ей что-то рассказывать.

Еле проснувшись, девушка едва ли могла сообразить, что происходит. Глаза ее прищурились, вместе с этим узнавая что-то знакомое в образе пожилой женщины. Она хотела понять, что вообще произошло и который час на дворе, но сделать это было крайне сложно; дыхание все еще было сбивчиво, да и голова не соображала, словно хмелем одурманенная. Открыв глаза и сфокусировавшись на одном объекте, который нависал над ней и приближался своим пугающим видом, она заметила перед собой довольно смуглое лицо, стоявшее и наклонившееся над ней, при этом упорно взявшись смотреть прямо ей в глаза; и в сочетании с бровями, которые расположились таким образом, что сам взгляд ее словно сверлил ей душу и — господи! — даже в чем-то ее укорял…

Это была весьма странная пожилая женщина лет 65, в руках она держала шкатулку и как бы намекала всем своим видом заглянуть в нее, а потом и вовсе начала говорить сбивчиво и расторопно перед девушкой.

— Крысы! Крысы! — беспощадно повторяла она раз за разом, придавая своему лицу более жалобный вид.

— У вас в шкатулке? — Заинтересовавшись ее словами и робко удивившись им, Катя даже не понимала, о чем идет речь, и ее реакция была спокойной, благородной, после такого жуткого сна она не хотела хамить, однако ж взгляд ее упал, и она принялась вставать с лавочки.

Но пожилая женщина даже не расслышала ответа и начала теребить шкатулку, неуклюже пытаясь открыть и что-то показать девушке, которая, по всей видимости, внимания на нее не обращала.

— Эгей, стой! Стой! — раздался громкий голос из ниоткуда. — Прощу прощения!

В спешке, задыхаясь, она увидела человека.

— Это моя сестра, — мужчина пояснил с досадой и добавил, подходя к Кате: — Она больна! Мы здесь недалеко гуляем, и я ее потерял.

Мужчина начал историю:

— Народу сегодня в парке было мало, и мы подумали, мы не… В общем, извините, что так вышло! Она вас напугала? У вас лицо такое бледное, — продолжал он, обращаясь прямо к Екатерине, серьезно, с чувством вины, как будто он стоит на каком-то допросе.

— Да нет, я в порядке, — отрезала она и, увидев всю серьезность и даже испуг этого мужчины, решила добавить сценарий, чтоб уж совсем успокоить его; сказать, что все это вздор и что эта милая женщина, даже наоборот, спасла ее от участи быть «съеденной». — Просто мне приснился кошмар, и ваша сестра… впрочем, она помогла мне проснуться. — В упадке сил пытаясь привстать, она тут же присела и начала вытирать пот со лба рукой.

— Господи! — мужчина сразу схватил ее руку. — Да что ж это с вами?! Да вот возьмите мой платочек. Вы, должно быть, больны?! — немного отстранившись от нее, он в полном недоумении решил поинтересоваться: — Да что ж это вам такое снилось, в конце концов? — Он метался из стороны в сторону и периодически приседал на одно колено, аккуратно, так, чтоб не запачкать одежду, но и чтоб посмотреть девушке в глаза и удостовериться, что она в порядке. Но неожиданно он начал проявлять интерес к ней не как к человеку или прохожему, а как к пациенту, которого он только что встретил на приеме, и задавал ей весьма обычные вопросы, но наводящие на некую мысль вот при таком-то напутствии, и даже выглядел надменным, знающим все о пациенте, его поведении или даже, можно сказать, его слабоумии.

— А вы откуда здесь? — продолжил он. — С вами раньше такое бывало? Вы выслушайте, ну да подождите… — Резко поняв для себя, что Катя морщится и не желает слушать весь этот вздор о ее состоянии, что не доктор ей сейчас нужен, а просто глоток воды, он сразу сменил тему. — Моя сестра больна вот уже как 17-й год, — продолжал он. — У нее шизофрения и вот уже старческий маразм. Врачи ставят много диагнозов, но ничего не помогает.

Единственное — прогулки на свежем воздухе, и именно в этом парке, хоть как-то ее заставляют думать о чем-то хорошем. Наверно! Наверно, это так. — Он начал сам себя диагностировать вышесказанным и даже переосмысливать свои слова, он опять продолжал, уже надоедая Кате:

— Ее Полиной зовут, она всю жизнь на ферме работала, за животными следила. Она очень их всех любила. — Мужчина до того проникся своим собственным рассказом, который был непонятен девушке, что и сам почти заплакал и в расстроенном виде добавил: — Вы ее не бойтесь! Эй, да! Этакое она скажет что-то обидное или пихнет! Но вы да простите уж ей.

Он почему-то был настолько сам уверен, что девушка испугалась именно его Полиночки, и сам уж путался в своих словах от страха и от некой неловкости, которая была понятна в этот момент ему самому. Старуха же эта начала ходить вокруг лавки и, нагибаясь, что-то подбирать с полу.

— Смотрите, — кивнула девушка ему. — Мужчина, смотрите, она сейчас опять уйдет. Я думаю, вам лучше быть рядом с ней. А что насчет меня, то, пожалуйста, успокойтесь, мне просто плохой сон приснился. Да и поздно уже, мне пора идти.

— Ну ради бога, воля ваша, вы уж извините. Поля! Полиночка! Ну идемте! Ну сюда, Поля, да стойте! — И он побежал за нею.

От его разговора у нее начала болеть голова, хоть особо он и не сказал многого, но что-то отвратительное и назойливое она в нем разглядела, да и потом она уж и совсем не обратила внимания на часы, в совокупности это придало еще более усиленное раздражение, отчего и головная боль была столь заметна. Было уже поздно. «Как так? Весь день я была в этом парке, что ли?» — задалась она резко вопросом.

— Что со мной происходит?! Как же я ненавижу все это! Все это должно закончиться! — опять на выдохе со злобой произнесла она эти слова. — Я так больше не могу! Еще один скандал с этой ненормальной, и… я… — Она задумалась на минуту. — Хотя бы потому что я не учусь и который день ничего не ем… — Ее взгляд стал потерянным, и она молча пошла вперед.

Ненормальной она называла свою мать. Они обе и правда часто ругались. Детство она почти не помнила. Кроме того, она не могла вспомнить свой дом и своего отца.

Обычно все дети уже к пяти годам ведут осознанную жизнь, и что-то яркое и необычное они запоминают. Но Катя не то чтобы не помнила себя в пять лет, а даже и в десять, и в двенадцать ничего не припоминала. Все это было немного загадочно для нее. Единственное, она помнила свое детство в России, пробыла она там четыре года и переехала сюда.

Она иногда задумывалась, почему она не может ничего вспомнить, что происходило до этого, но чем больше она погружалась в эти мысли, тем сильнее чувствовала отягощение, тем яростней засыпала она в раздумьях, так как девушка задумывалась об этом, лишь лежа на старой постели. Но не отказывала себе в таких мыслях, так как это помогало уснуть.

— Надо идти! — решительно она отрезала себе. — Надо идти домой, — прибавила.

Как же сильно ей не хотелось идти в этот вечер! Она почти решилась остаться в парке и ночевать на этой же скамейке. Но вдруг, как по своей обыденности для здешних мест, ударил гром. И уже буквально через две минуты ливень заполонил собой все пространство, она быстро встала, схватила рюкзак и побежала. Идти ей было не так уж и долго от этого парка, и, так же как и вчера, она промокла, устала и выбилась из сил.

Подходя к дому, как и в прошлый раз, она ни о чем не думала, кроме скандала, так как накануне ее мать заявила о каком-то серьезном разговоре. И когда бы, как не сейчас, ей предстоит его встретить. Как же всю ее сжимало, она неподдельно волновалась, поднимаясь и считая каждую ступеньку своего крыльца. Она надавила рукой на дверь, чтоб проверить, заперта ли она, ибо ее мать, как сумасшедшая, ходила по комнатам и запирала все двери, на которых были замки, и уж входную, переднюю, она не могла оставить без внимания. Но в этот раз все обошлось: дверь была не заперта и девушке не пришлось стучать.

Когда дверь закрылась, она вошла в темный коридор и закрыла глаза. Дверь захлопнулась за ее спиной от ветра; подождав минуту с закрытыми глазами, она увидела кота, который сидел и ждал ее напротив двери на лестнице, ведущей к чердаку.

Компотик… иди сюда! — позвала она кота к себе и начала приговаривать, поглаживая его ладошкой: — Мой котик, он меня ждал, он меня любит.

Кот на удивление хозяйки быстро подбежал к ней и начал проситься на руки, мяукать и смотреть ей в глаза.

Подняв кота на руки, она начала его целовать и так и присела у самого порога, не решаясь пройти дальше по коридору. Но все же осмелившись, минутой позже, и суеверно даже перекрестившись, девушка гордо начала кричать:

— Я пришла!

А потом истерически засмеялась: ха-ха-ха! И все громче пыталась выражать свой восторг.

— Я дома-а-а! — растягивая каждое слово криком.

Вскоре она повернула в гостиную, где стоял телевизор, и уже было приготовилась застать свою мать именно там… Но там никого не оказалось. Тогда она спохватилась и выбежала в коридор.

Немного постояв у двери и открыв свою комнату, Екатерина сразу обнаружила мать, которая спала на ее кровати. Трельяж и шкаф были настежь открыты, а письменный стол — весь обыскан, учебники разбросаны; видно, что ее мать что-то искала, но девушка не могла сообразить, что именно и почему. Кроме того, старый комод окончательно треснул. Ей стало жутко. Она не могла это больше терпеть и забежала на кухню.

И зачем-то схватила нож, всматриваясь в свое отражение на лезвии. Со стороны это выглядело довольно глупо и немного наигранно. Затем она тут же его положила и засмеялась:

— Ну-у и хорошо! Ха-ха-ха. Спи на моей кровати, я не жадная.

Войдя в зал, Екатерина остановила свой взгляд на кресле, но диван, на котором обычно валяется ее мать, не подошел ей для сна. Он был весь испачкан и запятнался от разных напитков, которые обычно на него проливались.

И от этого дивана исходила жуткая вонь прелости, так что заснуть, наверно, было невозможно, хотя бы из-за запаха. Весь он был к тому же изрезан, она даже уж и хотела что-то постелить, дабы спрятать это все безобразие, но потом передумала и села в кресло возле телевизора.

В полной тишине она стала задумываться: «Да почему это все происходит со мной?! Порой действительно я как будто сплю, это определенно не может продолжаться, завтра, наверно… должно все закончиться! Я скорее ударю ее либо перережу себе вены от злости. Да разве так может быть? Любой человек не будет терпеть все эти издевки, если он за человека себя считает, — заключала она в истерике. — Всю свою жизнь, — задыхалась Катя, но продолжала, — я только знала ее с плохой стороны, она каждый раз била меня и трепала за волосы, так мерзко, это все так унизительно. И кроме того, еще более унизительно находиться рядом с ней в одном доме. Признаюсь честно, в последнее время я действительно стала ее бояться, а все потому, что это ожидание скандала и побоев, наверно, еще больнее, чем сам процесс.

Может, в школу на нее заявить? — продолжала она, следуя за своими оборотом мыслей, поминутно спотыкаясь и всхлипывая. — Хотя дьявол скорее явит свое присутствие, чем они что-то предпримут! Они все и так всё знают, и ничего… господи… ничего они не хотят делать!»

Она замолкла. Голова ее отяжелела в очередной раз, мешая ей в этот момент думать, и в то же время анализировала весь завтрашний день. Потом образ накатил на ее сознание: «Как проснется и как увидит ее! Стоящую перед ее лицом… Она старалась как можно дольше оттягивать этот момент, прежде чем заснуть и нарочно переместиться во времени».

— Где же мой отец? Почему он не защитит меня? Почему же он бросил меня! Черти! Почему?! Я не могу до него достучаться?! — она закричала на всю квартиру разрывающим сердце воплем и толкнула вазу рукой со всей силы, ваза разбилась, единственная, которая хоть и без цветов, но как-то все же украшала эту квартиру. Затем одышка и кашель замучили ее.

Глаза ее бегали в разные стороны — она впала в какую-то лихорадку и уж совсем забылась и, не сопротивляясь, заснула.