Слепой. Метод Нострадамуса

Андрей Воронин, 2007

Спецагент ФСБ Глеб Сиверов редко не выполнял задания, и в этот раз был уверен в успехе. Но попал в ловушку. О секретной операции знали немногие, и чтобы найти предателя, генерал Потапчук решает, что агент Слепой снова – уже в который раз! – должен считаться погибшим. Потапчук находит для Глеба «укромное местечко» на службе у своего приятеля генерала ФСБ Корнева. Но задание, которое теперь выполняет Сиверов, оказывается еще более опасным, ведь предатель совсем близко…

© Составление. Оформление ООО «Харвест», 2007

Глава 1

Холодный затяжной дождь стучал в оконные стекла и барабанил по карнизам. Тройные стеклопакеты и задернутые плотные портьеры почти полностью глушили звук; уловить его можно было, только внимательно прислушавшись, и тогда он напоминал быструю дробь, выбиваемую кончиками пальцев на крышке стола.

Стоял ненастный вечер, снаружи было холодно, темно и сыро. Тем уютнее было сидеть в мягком кресле недалеко от камина, где за толстым закаленным стеклом весело пылали, постреливая и разбрасывая снопы золотистых искр, березовые поленья. От камина по всей комнате распространялось ровное сухое тепло; из-за сильного ветра, по временам задувавшего в трубу, в гостиной слегка попахивало дымком. Когда очередной порыв пригибал пламя, заставляя его испуганно приседать, по стенам и зеркальному потолку беспорядочно метались оранжевые блики. Лера сидела на диване, забившись в уголок, подобрав под себя красивые ноги, и при таком освещении была дивно хороша. Впрочем, хороша она была при любом освещении и в любом настроении — даже когда злилась или плакала. Лере было тридцать два — прямо скажем, не девочка, — но Альберт Витальевич не спешил с ней расстаться, хотя кое-кто, особенно по пьяному делу, уже начал намекать, что любовницу пора бы сменить, подыскать себе другую, помоложе. Женщин, говорили эти умники, надо менять часто, как и машины: чуть закапризничала — избавляйся, пока дело не дошло до капитального ремонта.

Изредка, под плохое настроение или после очередной ссоры, Альберту Витальевичу начинало казаться, что советчики правы, однако позже, слегка успокоившись и поразмыслив, он неизменно приходил к выводу, что все эти советы продиктованы не чем иным, как самой обыкновенной завистью. Лера была настоящая красавица и в свои тридцать два выглядела как минимум на десять лет моложе. Вдобавок к этому она была умна, с ней можно было поговорить и даже посоветоваться, и советы ее всякий раз оказывались дельными. Она никогда ничего не требовала и даже не просила; словом, если Лера чем-то и отличалась от настоящей жены — такой, какой настоящая жена должна быть в идеале, — так это отсутствием штампа в паспорте. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что в перспективе она надеется этот штамп заполучить, но как раз в этом ее желании Альберт Витальевич не видел ничего предосудительного: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Как сказал Козьма Прутков: «Девицы вообще подобны пешкам: каждая мечтает, но не каждой удается пройти в дамки». Короче говоря, мечтать не вредно; кроме того, если уж жениться во второй раз (а политику, как ни крути, жена необходима, не то оглянуться не успеешь, как тебя запишут в «голубые»), то Лера — это как раз то, что надо. Правда, Юрген в последнее время начал все чаще туманно намекать на какую-то угрозу, якобы исходящую именно от Леры. Его словам Альберт Витальевич привык доверять, но людям, в конце концов, свойственно ошибаться. И врать, кстати, им тоже свойственно. Мало ли, чего этот очкарик не поделил с Лерой!..

Повернув голову, Альберт Витальевич посмотрел в угол, где за низким столиком под включенным торшером шелестел своими бумажками, орудуя циркулем и линейкой, его личный астролог Эрнст Юрген. Никакой он был не Эрнст и, тем более, не Юрген. Звали его на самом деле Эдуардом Юркиным, и на свет он появился вовсе не в Прибалтике, как утверждал, а в поселке Козьмодемьянск, что расположен на территории бывшей Марийской АССР, а ныне — республики Марий-Эл. Всякий раз, вспоминая, что перед ним черемис, выдающий себя за эстонца, Альберт Витальевич с трудом сдерживал улыбку. Юргена можно было понять: астролог-мариец — это звучало довольно-таки комично. Да еще и Юркин…

Но при этом Юрген оказался действительно грамотным специалистом — настолько грамотным, что рядом с ним Альберту Витальевичу порой становилось не по себе. Этот тип, черт его подери, действительно умел заглядывать в будущее, и доброй половиной своих последних побед и достижений Альберт Витальевич был обязан именно ему. Это было нечто непостижимое, и Альберт Витальевич до сих пор считал, что такое невозможно, но это было, и постепенно он привык пользоваться плодами науки, в существование которой не верил, и искусства, которое считал просто набором ловких фокусов. В конце концов, услугами астрологов пользовались многие великие мира сего; даже у Гитлера все шло, как по маслу, пока он во всем слушался своего астролога. А потом астролог предсказал поражение под Москвой, и его сгноили в концлагере. Что из этого вышло, знает каждый, и каждому в наше время известно, что для достижения успеха хороши любые средства. Если астрология помогает — пусть будет астрология!

Альберт Витальевич выбрался из кресла и, присев на корточки перед камином, подбросил в огонь пару поленьев. Пошуровав в раскаленной кирпичной пасти кочергой, он закрыл стеклянную дверцу, вернулся в кресло и сделал глоточек виски из широкого низкого стакана.

— У меня был друг, — произнес он, обращаясь к Лере. — Мы с ним вместе начинали бизнес крутить. Эх, лихие были денечки! Так вот, приехал к нему как-то в гости американец — деловой, сама понимаешь, партнер. Ну, приятель мой, как водится, повез его к себе на дачу — банька, там, березки, шашлычки под водочку, девочки, то-се…

Лера слушала его, опустив журнал, который до этого листала. Уголки ее красивых губ были чуть приподняты, словно она собиралась улыбнуться, лицо выражало пристальное, благожелательное внимание — внимание, которого рассказ Альберта Витальевича, честно, говоря, не заслуживал. Она всегда слушала его с таким выражением, что бы он ни говорил — репетировал ли предвыборную речь, крыл ли на чем свет стоит конкурента или, вот как сейчас, болтал от нечего делать сущую чепуху.

— А на даче у моего приятеля был камин, — продолжал Альберт Витальевич, закуривая сразу две сигареты и одну из них протягивая Лере, — роскошь по тем временам прямо-таки царская. Ну, и вечерком он этот камин зажег… А американец ему и говорит: знаешь, мол, мистер Вася, я и так отношусь к тебе с подобающим уважением, незачем мне еще и пыль в глаза пускать… Мистер Вася, ясное дело, не понял, что случилось. «Какая, — говорит, — пыль?» А американец ему: так, мол, и так, я не хуже твоего знаю, сколько стоят березовые дрова. Разве же можно их просто так в камине жечь? Лучше бы, говорит, ты свой камин долларами топил…

Лера, наконец, улыбнулась, показав ровные белые зубы.

— По-моему, это байка, — сказала она своим бархатным голосом и затянулась сигаретой.

— По-моему, тоже, — согласился Альберт Витальевич. — Этот мой приятель обожал травить байки.

— Вы расстались? — спросила Лера.

Альберт Витальевич бросил в ее сторону быстрый косой взгляд, который, увы, ничего не прояснил: пушистые ресницы Леры были опущены, а на губах опять играла вежливая кошачья полуулыбка.

— Давно, — не очень охотно ответил он.

— А почему?

«Так тебе все и расскажи», — с неудовольствием подумал Альберт Витальевич.

— Да так, — сказал он, сопроводив свои слова неопределенным жестом, — жизнь развела… Ты же знаешь: в бизнесе друзей нет. А тем более в политике. Времена нынче такие, что совместного бизнеса ни одна дружба не выдержит.

Он замолчал, спохватившись, что едва не наговорил лишнего. Лера — это бы еще куда ни шло, но здесь ведь был еще и Юрген — привычный и безмолвный, как предмет мебели, но при этом все слышащий, все замечающий, мотающий на ус и включающий в свои непонятные простым смертным расчеты. Да и Лера, если разобраться, та еще штучка. Спать-то он с ней спал, но вот кто она такая и откуда взялась, знал исключительно с ее слов. Его служба безопасности билась над этой задачкой уже второй год подряд, но ни подтвердить, ни опровергнуть эти самые слова до сих пор так и не смогла. Это наводило на неприятные размышления; к тому же Юргена в дом привела именно Лера, и, как всегда, стоило лишь Альберту Витальевичу об этом вспомнить, как в мозгу жужжащим роем закружились подозрения. Возможно, это был сложный, хорошо продуманный, рассчитанный на годы вперед заговор. А почему бы и нет? Свалить такую фигуру, как Альберт Жуковицкий, — дело непростое, и действовать тут надобно с умом. В том-то и беда, что среди его врагов и конкурентов дураков не осталось: он теперь вышел на такой уровень, куда дураку просто не добраться. На такую высоту, если хотите знать, далеко не каждый умный вскарабкается, зато сковырнуться с нее — легче легкого…

Юрген в углу громко зашуршал бумагами и деликатно кашлянул в кулак, давая понять, что готов высказаться. Задача перед ним была поставлена важная, решал он ее без малого неделю, а явившись сюда, к Альберту Витальевичу домой, зачем-то попросил еще часок для какой-то там проверки расчетов. Жуковицкий подозревал, что сделано это было просто для солидности, чтобы набить себе цену, но спорить не стал: каждый зарабатывает как умеет. Главное, чтобы результат был, а так пусть хоть на голове стоит, если ему от этого легче…

— Ну, что там у тебя, Эрнст Карлович? — привычно сдержав снисходительную улыбку, поинтересовался Альберт Витальевич.

Юрген шумно выбрался из кресла, собрал бумаги в охапку и пересел поближе к Жуковицкому. Альберт Витальевич подвинул бутылку и пепельницу, освобождая на столе место для его бумажек, и залпом допил виски. Пока Юрген раскладывал на столе свои исчерченные окружностями и странными геометрическими фигурами бумаги, Жуковицкий раздавил в пепельнице сигарету и откинулся на спинку кресла, приготовившись слушать. Во всей этой процедуре было что-то от сеанса черной магии, даже несмотря на то, что уже после второй встречи с астрологом Альберт Витальевич заставил того отказаться от привычной шаманской атрибутики — ароматических палочек, хрустальных пирамидок и прочей дребедени, при помощи которой такие вот самозваные эстонцы вечно норовят запудрить мозги.

В камине треснуло полено. Звук получился громкий, как выстрел из спортивного пистолета; Юрген вздрогнул от неожиданности, суетливо перебрал бумаги, сдернул с переносицы очки и принялся протирать их мятым носовым платком.

— Кстати, Эрнст Карлович, — с улыбкой сказал ему Жуковицкий, — все время забываю тебя спросить: ты почему компьютером не пользуешься? Попробуй, тебе понравится. Чертовски удобная штука! Не придется, по крайней мере, с бумажками возиться. Вечно у тебя полный портфель этой макулатуры, прислуга после тебя из-под каждого стола, из-под каждого дивана листки выгребает…

Юрген смущенно, чуть виновато улыбнулся, водружая очки на переносицу.

— Компьютер — вещь бездушная, — заявил он. — К тому же меня раздражает, когда запрограммированный какими-то невеждами железный ящик пытается думать за меня, править мой стиль и орфографию… причем править, заметьте, абсолютно безграмотно. Так что я, с вашего позволения, буду работать по старинке. Мой компьютер вот здесь, — он постучал себя согнутым пальцем по лбу, — и ему я доверяю. Он не испортится в самый ответственный момент, пустив псу под хвост результаты недельного труда…

— Тоже верно, — согласился Жуковицкий. — Хотя в наше время головы портятся едва ли не чаще компьютеров…

— Ну, если у меня испортится голова, компьютер ее точно не заменит, — заметил Юрген. — Да и мне в таком случае будет уже безразлично, сколько при этом пропадет файлов.

— Нет уж, Эрнст Карлович, — хмыкнув, полушутливо запротестовал Жуковицкий, — ты свою голову, пожалуйста, побереги! Где я вторую такую найду?

— Полагаю, это будет непросто, — без ложной скромности сообщил Юрген.

— Я тоже так полагаю, — согласился Альберт Витальевич, краем глаза заметив скользнувшую по губам Леры понимающую улыбку.

Юрген и впрямь был незаменим. Как всякий по-настоящему талантливый человек, он на восемьдесят процентов состоял из непроходимой житейской глупости; манипулировать им было одно удовольствие, и найти второго столь же наивного и в то же время полезного человека тут, в видавшей всевозможные виды, умудренной опытом Москве, действительно не представлялось возможным.

— Ну-с, так что там с моим пакетом акций? — спросил Жуковицкий, сразу переходя к делу и не давая тем самым Юргену углубиться в дебри профессиональной терминологии.

Эрнст снова кашлянул в кулак и тяжело вздохнул. Вид у него разом сделался озабоченный и вроде бы даже недовольный, из чего следовало, что по поводу интересующего Альберта Витальевича пакета акций он не может пока сказать ничего утешительного. Жуковицкий привычно подавил вспыхнувшее было раздражение, напомнив себе, что Юрген, он же Юркин, все-таки не колдун, не черный маг, а всего-навсего астролог. Он способен с большей или меньшей степенью вероятности предугадать грядущие события, но влиять на них ему не под силу. Влиять на события — прерогатива Альберта Витальевича, а Юрген может только снабжать его информацией, необходимой для того, чтобы это влияние приносило максимальную отдачу.

— Что такое? — спросил Альберт Витальевич с едва заметным оттенком иронии. — Звезды ко мне неблагосклонны?

Астролог опять вздохнул, покопался в бумагах и, покосившись в сторону сидевшей на диване Леры, негромко, но твердо объявил:

— С вашего позволения, я хотел бы говорить конфиденциально.

Жуковицкий недоуменно поднял бровь: это было что-то новенькое. Обычно присутствие Леры, которая, собственно, ввела Юргена в этот дом и являлась его благодетельницей и заступницей, астрологу никоим образом не мешало. А тут — здравствуйте, пожалуйста! — конфиденциальность ему подавай…

Альберт Витальевич еще не успел решить, как ему реагировать на это беспрецедентное заявление, а Лера уже встала, грациозно потянулась и направилась к дверям.

— Пойду проверю, как там ужин, — сказала она. — Не скучайте, мальчики.

Юрген поспешно вскочил, едва не опрокинув стол, и склонился в полупоклоне, прижав к сердцу растопыренную пятерню, блестя очками и расточая извинения. На Леру он не смотрел, а прямо-таки пялился. В какой-нибудь Америке за один такой взгляд на него непременно подали бы в суд, как на сексуального маньяка. Что ж, очень может быть, что катить бочки на Леру он начал именно по причине неразделенной, так сказать, любви — получил от ворот поворот и решил, недотыкомка этакий, отомстить в меру своих сил и возможностей…

Альберт Витальевич подниматься не стал, а просто, поймав проходящую мимо Леру за руку, на мгновение прижался губами к теплой узкой ладони.

— Ну, — угрюмо сказал он, когда женщина вышла, — что это еще за новости? Опять будешь мне сказочки про Шемаханскую царицу рассказывать?

— Я хочу, чтобы вы взглянули сюда, — заявил Юрген, усаживаясь и выкапывая из груды бумаг на столе какой-то лист, на взгляд Альберта Витальевича ничем не отличавшийся от всех прочих. Было на нем несколько пересекающихся окружностей, пропасть жирных точек, соединенных между собой прямыми линиями, и уйма каких-то формул, нацарапанных корявым почерком Юргена. Половина формул была написана черным, а вторая — почему-то красным. — Я составил уточненную космограмму, — продолжал Эрнст, мягко, но настойчиво подсовывая лист Жуковицкому, — основываясь на последних полученных данных. Вот, взгляните, пожалуйста, сюда…

— Да не стану я никуда глядеть! — возмутился Альберт Витальевич, отталкивая лист. — Все равно в твоих каракулях черт ногу сломит. Ну, что ты мне суешь? Я же в этих закорючках ни черта не понимаю! Сколько раз тебя просить: объясни простыми словами, что тут у тебя к чему! А не можешь сказать по-человечески, так и не пудри тогда мозги…

Юрген надулся — ну, ей-богу, как маленький! — и придвинул помявшийся с краю лист к себе.

— По-человечески… — разглаживая мятую бумажку ладонью, повторил он с такой интонацией, словно впервые слышал это выражение и не совсем понял, что оно означает. — Простыми словами… Что ж, тогда я буду краток: вы в большой опасности.

— Эка невидаль, — хладнокровно произнес Жуковицкий. — Я всегда в опасности. В полной безопасности только покойники, а мне до этого состояния еще очень далеко!

— Гораздо ближе, чем вы думаете, — сказал астролог.

Альберт Витальевич опешил.

— Ты чего, звездочет, белены объелся? С чего ты это взял?

Юрген вооружился шариковой ручкой с явным намерением пуститься в объяснения.

— Вот, посмотрите…

— По-русски, — коротко напомнил Жуковицкий, и астролог с видимым сожалением оставил космограмму в покое. — Давай, выкладывай, что тебе твои звезды нашептали и, главное, при чем здесь Лера. Что-то ты, Эрнст Карлович, в последнее время на нее наезжаешь. С чего бы это, а?

— Мои расчеты уже на протяжении месяца указывают на угрозу, исходящую со стороны Валерии Алексеевны, — пропустив шпильку мимо ушей, сказал Юрген.

— Говно твои расчеты, — немедленно перебил его Жуковицкий. — Не поверю, чтобы Лера…

— Я не сказал, что угроза исходит от Валерии Алексеевны, — твердо возразил Юрген, — я сказал: с ее стороны.

— Не вижу разницы, — проворчал Альберт Витальевич.

— Тем не менее она существует. Валерия Алексеевна не имеет против вас умысла, как не имеет его яма, в которой вы рискуете сломать ногу, или готовящийся свалиться вам на голову кирпич. И даже не сам кирпич, а крыша, на краю которой он лежит…

— Не понимаю, — сказал Жуковицкий.

Это была неправда, но ему хотелось, чтобы Юрген, пропади он пропадом, наконец-то начал выражаться яснее — по-русски, по-человечески, как его и просили.

— Ну, например, если я скажу вам, что за углом вас поджидает некая неприятность, вы ведь не станете обвинять угол, верно? И меня вы не обвините в том, что я возвожу на этот угол напраслину…

— Ясно, ясно. Не она, а из-за нее, так?

Юрген кивнул. Альберт Витальевич пожал плечами.

— Ну, так это и без астрологии ясно. Спросил бы меня, я бы тебе то же самое сказал. Из-за женщин у нас, мужиков, вечно сплошные неприятности, так что же мне теперь — оскопиться? У тебя имеется какая-то конкретная информация или опять одни туманные домыслы?

— Нет, — сказал Юрген, — никаких домыслов. Расположение звезд таково, что двоякое толкование исключено полностью. Все случится в ближайшее время, скорее всего, послезавтра, и спасти вас могут только самые решительные действия.

— Так-так, — подаваясь вперед, произнес Альберт Витальевич, — это уже интересно. Давай-ка с этого места поподробнее…

Разговор длился почти час, а когда астролог, наконец, ушел, Альберт Витальевич еще долго сидел неподвижно, глядя застывшим взглядом на тлеющие в камине угли и пытаясь понять, кто он все-таки такой, этот Эдик Юркин — чародей или платный провокатор.

* * *

В ресторане было пусто. Скучавший у дверей охранник, по совместительству выполнявший функции зазывалы и потому наряженный в японское кимоно и широкие самурайские штаны — хакама, находившиеся в противоречии с его сытой, типично славянской физиономией, от нечего делать обратил внимание на посетителя, который подъехал к заведению на новенькой серебристой «десятке». Демократичный отечественный автомобиль пребывал в таком же несоответствии с дорогим костюмом клиента и фешенебельным рестораном, куда тот заскочил перекусить, как и самурайский наряд охранника с его обликом солнцевского быка. Охранник проводил клиента задумчивым взглядом до самых зеркальных дверей, после чего сразу же забыл о нем, вернувшись к привычному занятию — выковыриванию грязи из-под ногтей.

Занимаясь этим в высшей степени важным и ответственным делом, охранник время от времени поглядывал на припаркованную у ресторана «десятку», всю рябую от капель нудного моросящего дождика. Сам он ездил на джипе — маленьком, трехдверном, да вдобавок изрядно потрепанном «исудзу». Но все-таки это был джип, а не «жигуленок»! При этом костюм, в который был одет владелец вот этой гордости отечественного автопрома, стоил, наверное, немногим дешевле его автомобиля. С чего бы это?

Впрочем, еще немного поковырявшись у себя под ногтями, охранник решил, что тут все ясно. Просто тип, приехавший на «десятке», — мелкий, но рассчитывающий сделать карьеру служащий какой-нибудь солидной, уважаемой фирмы. Дорогой костюм для него — рабочая одежда и даже, если угодно, орудие производства. А автомобиль — тоже, кстати, не самый дешевый, — просто средство передвижения, с помощью которого только и можно уберечь упомянутый выше костюм от неприятных последствий давки в общественном транспорте и уличной грязи. Кроме того, портфель — тонкий, матерчатый, но тоже новенький и дорогой, — клиент не оставил в салоне автомобиля, а захватил с собой в ресторан. Возможно, здесь у него была назначена деловая встреча. Пытаясь произвести впечатление на потенциального партнера, люди, как правило, не скупятся…

Стоило охраннику прийти к такому выводу, как напротив входа в ресторан остановилось такси — обыкновенная «Волга» цвета яичного желтка, размалеванная до такой степени, что напоминала рекламный щит на колесах. Оттуда выбрались двое крепких ребят. Охранник убрал в карман зубочистку, он всегда настораживался при виде себе подобных. Эти мальчики, на его взгляд, были не из тех, что ездят на такси и обедают в дорогих японских ресторанах — в качестве средства передвижения им, по мнению охранника, куда больше подошел бы «лэндкрузер», а то и «хаммер», зато еда требовалась попроще и посытнее, чем морепродукты с неизменным рисом. На потенциальных деловых партнеров щуплого очкарика в дорогом заграничном костюме эти ребята тоже не походили, хотя тут, в Москве, да и вообще в России, можно увидеть и не такие чудеса.

Навес над входом в ресторан был совсем маленький, а эта парочка славянских шкафов явно не привыкла вежливо ужиматься, проскальзывать куда-либо бочком и вообще тесниться, так что охраннику волей-неволей пришлось выйти под дождик, чтобы освободить путь. Этого, увы, оказалось мало: один из подъехавших в такси мордоворотов выжидательно повернул к нему широкую красную ряшку, даже не пытаясь взяться за дверную ручку. Мысленно обматерив этого доморощенного аристократа, охранник привычно вошел в роль, шагнул вперед и, угодливо согнув спину, распахнул зеркальную дверь. Первый мордоворот шагнул мимо него, как мимо пустого места, зато второй небрежно сунул в моментально протянувшуюся руку хрусткую бумажку серовато-зеленого оттенка.

— Аригато, — механически поблагодарил охранник.

Это было единственное слово, которое он знал по-японски, зато, пожалуй, самое нужное на этой вредной работе. В самом деле, чего только люди не вытворяют ради денег!

Добыча, кстати, оказалась плевой — несчастных десять баксов. Впрочем, день — время мертвое, клиентов мало, и на чай дает далеко не каждый. Ничего, скоро наступит вечер, крупная рыбка пойдет косяком, денежки рекой польются… А пока что и десять тугриков — навар. Как говорится, ни одна блоха не плоха…

Пассажиры желтого такси пробыли в ресторане совсем недолго, минут пять, от силы десять. Охранник как раз закончил чистить ногти на левой руке и перешел к правой, когда дверь у него за спиной вдруг распахнулась с таким дребезгом, словно изнутри ее без особенных церемоний пнули ногой. Колокольчики так и зашлись беспорядочным бряканьем и звоном, и на крылечке появились, не без труда протиснувшись в узковатый для такой компании проем, давешние мордовороты, между которыми, обнимая их за обтянутые черной кожей крутые плечи, мешком висел тот самый очкарик — обладатель серебристой «десятки», дорогущего костюма «от кутюр» и плоского матерчатого портфеля. Ноги его в дорогих кожаных туфлях бессильно волочились, бороздя носками пол, голова свесилась на грудь и моталась из стороны в сторону, галстук выбился из-под пиджака и висел строго вертикально, как строительный отвес. Мордовороты заботливо поддерживали его с двух сторон, не давая упасть. Один из них нес в свободной руке портфель, а другой — очки. Лица несчастного охранник не видел, зато отлично разглядел длинное волокно морской капусты, прилипшее к галстуку, и расплывшееся вокруг этого волокна жирное пятно, хорошо заметное на гладком однотонном шелке.

Он посторонился, не зная, что и думать, но уже понимая, что лучше не думать вообще. Очкарик провел в ресторане около получаса, даже меньше. Надраться до полного беспамятства слабеньким японским сакэ за это время было, по мнению охранника, немыслимо. Хотя люди, конечно, бывают разные — кому-то ведра мало, а кто-то понюхает пробку и готов…

Зато двое мордоворотов пробыли внутри всего ничего — практически, только вошли и вышли. Как будто знали, что очкарику станет плохо, и приехали специально, чтобы его забрать. Как будто он их вызвал. Как будто…

— Слышь, самурай, — обратился к охраннику тот из мордоворотов, который нес очки. Очки эти он на глазах у охранника аккуратно положил в нагрудный карман куртки, потом залез освободившейся рукой в другой карман, боковой, и вынул оттуда ключ на брелоке с логотипом ВАЗа. — Не в службу, а в дружбу. Открой-ка вон ту тачку. Видишь, сомлел человек.

— Что это с ним? — не торопясь выполнять просьбу, которая прозвучала, как приказ, поинтересовался охранник. — Когда он успел так нарезаться? Припадочный, что ли?

— Почему — припадочный? — обиделся бык с портфелем. — Может человеку стать плохо? А то сразу — припадочный… Надо еще разобраться, не от вашей ли жратвы его скрутило.

— Может, «скорую» вызвать? — спросил охранник.

— Вызовут, — пообещал первый мордоворот. — Еще пара вопросов, и без «скорой» дело точно не обойдется.

Охранник понял намек и без дальнейших разговоров пошел открывать «десятку». Быки аккуратно погрузили очкарика на заднее сиденье и положили рядом с ним портфель. Во время этой процедуры охранник с облегчением убедился, что возникшее у него подозрение оказалось беспочвенным — очкарик был жив, хотя и выглядел не ахти. Крови не было, а все остальное охранника не касалось. Может ведь, в самом деле, человеку стать нехорошо за обедом?

Отступив от машины на шаг, он едва не наткнулся на ментов — обыкновенных сержантов патрульно-постовой службы, в обязанности которых как раз входит поддержание порядка в общественных местах. Морды у сержантов были знакомые, примелькавшиеся — охранник видел их частенько, особенно по вечерам, когда у человека в погонах появляется масса возможностей пощипать перебравших клиентов или ресторанных шлюх.

— Чего тут у вас? — спросил один, без особенного любопытства глядя на обмякшего на заднем сиденье собственной машины очкарика.

— Да вот, клиент перебрал, — чисто рефлекторно, не успев продумать даже самые очевидные последствия такого ответа, сказал охранник.

— А, — равнодушно произнес мент, и парочка спокойно двинулась по маршруту.

Охранник подавил вздох. Все было, как всегда. Они, черт бы их побрал, даже не поинтересовались, кто и куда намеревается везти потерявшего сознание человека, хотя наверняка заметили — не могли не заметить, — что щуплый клерк в дорогом заграничном костюме никак не может быть приятелем или хотя бы хорошим знакомым двух быков в кожаных куртках. Ну, что же, если ментам на это наплевать, то ему и подавно…

— Молодца, братан, — сказал ему мордоворот, из нагрудного кармана у которого до сих пор торчали очки в тонкой золотой оправе. — Правильно мыслишь! Валяй в том же духе, для здоровья это очень полезно. Держи за труды.

На этот раз охраннику даже не пришло в голову сказать свое коронное «аригато», хотя получил он не вшивую десятку, а две бумажки по сто долларов. Повернувшись к машине спиной, он побрел под моросящим дождичком на место, под навес. За спиной у него заработал стартер, фыркнул глушитель, и стало тихо.

В дверях уже стоял официант. Вид у него был встревоженный и озабоченный, и охранник про себя порадовался тому обстоятельству, что свидетелем происшествия стал мужик. Бабы, пока жизнь их хорошенько не помнет, пребывают в блаженной уверенности, что днем, да еще в центре большого города, да еще и на своем рабочем месте, могут перекричать кого угодно и прекратить любое безобразие, и ничего им за это не будет на том простом основании, что они — бабы, то есть женщины, которых, как известно, обижать нельзя. Мужчине, видите ли, дать в рыло и даже засунуть перышко под ребро можно — на то он и мужчина. А им, понимаете ли, нельзя… Тьфу!

— Ты что-нибудь понял? — спросил официант, глядя в ту сторону, где скрылась серебристая «десятка».

— А чего тут понимать? — извлекая из-под кимоно сигареты, деланно изумился охранник. — Нарезался, как свинья, средь бела дня…

— Он выпивку даже не заказывал, — сообщил официант. — Сидел, жевал, читал газетку. Тут входят эти двое, подошли, присели, переговорили о чем-то, потом встали, обступили, гляжу — уже волокут… Хорошо, хоть по счету расплатились… Только дело тут все равно нечисто, отвечаю.

Охранник со скучающим видом посмотрел в серое небо, с которого продолжал сеяться мелкий нудный дождичек, прикурил сигарету и вздохнул.

— Тебе на чай дали? — спросил он.

Вообще-то, задавать такие вопросы у них было не принято: считалось, что чаевые — это личное дело каждого. Однако вопрос был задан, и не просто так, из праздного любопытства. Официант это понял и потому ответил, как на духу:

— Десять баксов сунули, жлобы.

— На, возьми, — сказал охранник, отдавая ему одну из полученных от клиентов стодолларовых купюр. — И моли бога, чтобы больше их не видеть. У них свои дела, у тебя — свои. Тебе что, больше всех надо?

— В смысле? — не понял официант, который работал тут всего третью неделю и еще не успел до конца понять, что к чему.

— В смысле, береги здоровье, — сказал ему охранник. — Его потом ни за какие бабки не купишь.

Докурив, он бросил окурок в урну у входа, напоследок огляделся по сторонам и нырнул в тепло и вкусные запахи ресторана: настало самое время перекусить и выпить чашечку крепкого кофе.