Мишень для Слепого

Андрей Воронин, 2005

Давняя афера КГБ с фальшивой валютой грозит обернуться для ФСК провалом агентурной сети. ФСБ подключает к делу своего секретного агента Глеба Сиверова по кличке Слепой. Следы преступников выводят Слепого на генерала ФСК, выступающего в роли… кидалы.

Глава 5

Когда в приемной генерала Потапчука зазвонил городской телефон, дежурный офицер, одетый в штатский костюм, недовольно посмотрел на аппарат. У офицера скопилось много работы, а городской телефон только отвлекает. Но служба есть служба, значит, он должен отвечать на звонки.

Выждав четыре сигнала, офицер взял трубку и не спеша поднес к уху, надеясь, что на другом конце трубку положат, и тогда сама собой отпадет необходимость тратить время на разговоры. Но трубку не положили.

— Вас слушают, — сказал офицер.

— Доброе утро, — послышался немного дребезжащий, но уверенный голос.

— Да, доброе утро. По какому вопросу вы звоните?

— Мне нужен хозяин кабинета.

— Я его помощник, слушаю вас.

— Нет, вы не поняли, молодой человек. Меня интересует только хозяин кабинета, и никто другой.

— Кто именно?

— Федор Филиппович Потапчук.

— А кто его спрашивает?

Ни в одном справочнике, доступном простым смертным, этот телефон, да еще в сочетании с фамилией и именем-отчеством генерала ФСБ, не значился.

— Да как вам объяснить, молодой человек…

— Как есть, так и объясните, — сказал офицер, подавляя раздражение, — вы же, надеюсь, знаете куда звоните?

— О, прекрасно знаю! — ответил абонент. — Скажите ему, что некто Иосиф Михайлович Домбровский хотел бы перекинуться с ним парой фраз.

— Сказать, что вы хотели бы перекинуться парой фраз? — уточнил офицер, не привыкший к подобным формулировкам в официальных разговорах.

— Да-да, именно так, — подтвердил Иосиф Михайлович. — Федор Филиппович меня хорошо знает, но может сразу и не вспомнить.

— Хорошо, я спрошу. Перезвоните по этому же номеру минут через пять.

— Я думаю, он сам перезвонит мне, — самонадеянно сказал Иосиф Михайлович Домбровский, опуская тяжелую трубку на рычаги старомодного черного телефона.

Гравер сидел за столом в своем кабинете, положив перед собой большой блокнот, открытый на странице на букву «К». И уже от руки поверх «К» была выведена буква «Ф». На этой странице черной тушью каллиграфическим почерком была записана дюжина фамилий с номерами телефонов.

Офицер тоже положил трубку и удивленно пожал плечами.

«Странный звонок. Рабочий день только начался, и генерал буквально минут десять как вошел в кабинет. Ладно, потревожу, тем более, это первый звонок».

Офицер нажал кнопку на пульте и услышал голос генерала Потапчука:

— Входи, я не занят.

Помощник генерала поднялся, открыл двери и оказался в просторном кабинете Потапчука.

— Что скажешь, Александр?

— Странный звонок, Федор Филиппович.

— По существу говори, — нахмурился Потапчук.

Он не любил определений вроде «странный», «удивительный», «непонятный». Они его раздражали, ведь всему странному и непонятному есть логическое объяснение, и в задачи ФСБ как раз и входит поиск этой логики.

— Вам только что звонил некто Домбровский Иосиф Михайлович, уверял, что вы его знаете…

— Домбровский? — наморщил лоб генерал. Фамилия действительно была ему знакома. — Как ты сказал, Александр, его зовут?

— Домбровский Иосиф Михайлович, — отчеканил офицер.

— Домбровский… Домбровский… — медленно, будто пробуя фамилию на вкус, произнес генерал и чуть заметно усмехнулся: в памяти всплыли прежние времена. Потапчук звонко щелкнул пальцами. — Ах, Домбровский! Конечно же, знаю, конечно же, он мой старый знакомый. И что он просил?

Офицеру послышались в голосе генерала те же нотки, которые буквально пару минут назад прозвучали в голосе Домбровского.

— Сказал, хочет перекинуться парой фраз, — добросовестно процитировал офицер абонента.

— Ну что ж, соедини меня с ним, с удовольствием пообщаюсь.

— Я ему сказал, чтобы он перезвонил через несколько минут.

— Правильно сделал.

Помощник замялся.

— Но только он ответил, что вы сами ему перезвоните.

— Вот черт, наглец! И жив еще! Я уж думал, он давным-давно в сырой земле. Сколько же ему должно быть лет… Да уж восьмой десяток, — и Потапчук сразу же потянулся к телефону, словно боясь, что в таком почтенном возрасте Домбровский может не дождаться его звонка.

Но тут Федор Филиппович спохватился, что не помнит телефон Домбровского. Номер давным-давно выветрился из его цепкой памяти, хотя раньше ему довольно часто приходилось связываться по службе с Иосифом Михайловичем. Федор Филиппович потер виски ладонями.

Помощник был проницателен.

— Федор Филиппович, проблема с номером?

— Да, Александр, знаешь ли, подзабыл.

— Нет проблем. Сейчас вам скажут.

— Вот за это ты молодец.

Когда офицер покинул кабинет, Потапчук немного ехидно улыбнулся: «Навряд ли он раздобудет номер господина Домбровского. Скорее всего, Иосиф Михайлович звонил из таксофона. Специально, разыгрывал меня, чтобы сказать потом — и никакое ваше ведомство не всесильное».

Офицер появился через минуту.

— Звонили из квартиры. Вот номер, — он положил перед генералом бумажку с написанными адресом и номером телефона.

Потапчук посмотрел на четвертинку белого листа, и на его губах мелькнула чуть грустная улыбка.

«Да, стареешь, братец, годы свое берут. Все хорохоришься, ходишь гоголем, а память-то уже не та. Хотя телефончик у Иосифа Михайловича простой, аж четыре четверки. И забыть его ты, конечно же, не должен был. Не тренируешь как следует мозг…»

Генерал Потапчук быстро, двумя пальцами, стал нажимать на клавиши телефона. Офицер бесшумно исчез, плотно закрыв дверь: его присутствие при этом разговоре явно не предусматривалось.

— Алло! Иосифа Михайловича можно? — сказал Потапчук, когда на другом конце провода сняли трубку.

— Слушаю вас, Федор Филиппович.

— А что это ты, Иосиф Михайлович, на «вы» начал?

— Да уж как-то много лет прошло после наших последних встреч… Тебе решать, на «вы» или на «ты» будем.

— Да, лет прошло немало. И когда мы с тобой в последний раз встречались? — задумчиво спросил генерал.

Домбровский тяжело вздохнул:

— Пять лет тому.

— Пять лет тому ты уже на пенсии пробавлялся. Мы с тобой тогда на чьих-то похоронах, кажется, виделись.

— На похоронах генерала, Санаева Альберта Сергеевича. Ты еще подмигнул мне с другой стороны гроба из почетного караула.

— Как же, как же, помню… И как ты жив-здоров, Иосиф Михайлович?

— Жив-здоров — не о том речь. Другой у меня к тебе, Федор Филиппович, разговор.

— Давай, говори, чем могу — помогу.

— Федор Филиппович, может, по телефону и не стоило бы?

— Да ладно тебе, говори. Не думаю, что ты станешь разглашать большие государственные тайны, — засмеялся Потапчук. И то: откуда у человека, уже лет десять как ушедшего из органов, какая-либо важная секретная информация?

— А помнишь те времена, Федор Филиппович, когда ты был еще майором и работали мы на Старой площади, в левом крыле на третьем этаже?

— Эка ты куда загнул, Иосиф Михайлович! Конечно же, помню.

— Так вот, я по поводу той нашей работы. Есть у меня кое-какие новости.

— Хорошие, надеюсь?

— Были бы хорошие, не стал бы тебя беспокоить, в одиночку бы порадовался… Ты же человек по-прежнему занятой, ни одной минуты свободной, — с некоторой обидой сказал Домбровский.

— Ну, это ты, Иосиф Михайлович, напрасно так. Работы и вправду много, но для старого друга Потапчук всегда найдет время.

— Тогда, может, заскочишь ко мне? Посидим, чайку попьем, кофейку, водочки, коньячку… Надеюсь, ты по-прежнему употребляешь?

— А как же! Масштабы, ясное дело, не те, что прежде: возраст… Но водочка, говорят, кровь чистит, а коньячок сосуды расширяет.

— Ну вот и приезжай.

— Прямо сейчас?

— Да по мне, можно и прямо сейчас, — сказал Домбровский. — И водка, и коньяк у меня есть, «всухомятку» говорить не придется.

— Так все-таки, в чем суть дела? — не выдержав, спросил генерал, очень уж любопытной проблемой в свое время он занимался с гравером на Старой площади.

Домбровский замялся, не решаясь ошарашить Потапчука известием, хотя не исключено, что тот давным-давно в курсе и лишь он один, Иосиф Михайлович Домбровский, до сегодняшнего дня оставался в неведении.

— Нет, не стоит по телефону — с нашими прежними делами разговор мой связан.

— С валютой, что ли? — насторожился Потапчук и машинально взглянул на прибор, который должен был показывать, прослушивается разговор или нет, хотя не до конца доверял аппаратуре. Лампочка индикатора не мигала, возможно, линия действительно чиста. Но Потапчуку не хотелось рисковать. — Я сейчас разберусь со своими делами, и если никаких срочных не объявится, то к обеду приеду к тебе.

— Вот и прекрасно, — удовлетворенно отозвался Домбровский, — буду ждать.

Положив трубку, Потапчук озадаченно почесал затылок.

«Что же такое всплыло, связанное с валютой? Какие новости хочет поведать старый Домбровский? Впрочем, я сам не намного моложе — седьмой десяток пошел, — Потапчук задумался. — Старость опасная штука, вполне может быть, Домбровский впал в маразм — что-то чудится, видится. Или начали беспокоить призраки прошлого, что в принципе не так уж удивительно для людей нашей профессии».

Генерал нажал кнопку селектора и пригласил своего помощника в кабинет. Тот мгновенно появился, будто и не уходил.

— Слушаю вас, Федор Филиппович.

— Так, Александр, что у меня на сегодня из неотложных?

— На сегодня никаких встреч не планировалось. Коллегия у директора ФСБ завтра, выступает с докладом начальник четвертого отдела и вы.

— Хорошо. Совещание на сегодня никто не назначал?

— Нет, Федор Филиппович.

— Ну и прекрасно. В случае чего найдешь меня по сотовому. Я его возьму с собой. Машину ко входу.

Через полчаса Федор Филиппович Потапчук с букетом цветов в руках стоял у двери Домбровского и давил кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу же. Двое далеко не молодых мужчин — один уже смирившийся с тем, что стал стариком, второй понимающий, что подобная метаморфоза не за горами, — посмотрели друг на друга оценивающе, но не стали обмениваться впечатлениями, которые у каждого появились при встрече — зачем расстраиваться лишний раз?.. Они лишь крепко пожали друг другу руки.

— А где Софья Андреевна? Это ей, — сказал Потапчук, скосив глаза на шелестящий букет.

— Софья Андреевна… — потерянно прошептал Домбровский, и его правая щека судорожно дернулась. — Нет Софьи Андреевны, уже больше года как нет.

— Да ты что! Она же совсем молодая, она же младше меня!..

Потапчук разозлился на себя, что не удосужился просмотреть в компьютере данные относительно гравера.

— Нет ее. Но за цветы спасибо, весьма признателен, я часто на кладбище бываю, занесу, обрадуется, — Иосиф Михайлович взял букет. — Проходи, раздевайся.

Потапчук, услышав «обрадуется», почувствовал себя не в своей тарелке.

«Конечно, он еще не в маразме, но близок к тому…»

Пока генерал раздевался, Иосиф Михайлович поставил цветы в белую фарфоровую вазу на комоде рядом с фотографией супруги. Генерал прошел в гостиную, огляделся. Те же офорты на стенах, виденные им не однажды.

Он скользнул взглядом по портрету молодой Софьи Андреевны.

— Прими мои соболезнования, — повернувшись к Домбровскому, сказал он, — поверь, не ожидал.

— Да, это случилось неожиданно. Неожиданно для всех, кто ее знал. Она жаловалась на сердце, но как-то ни я, ни дети не придавали этому значения. А потом вдруг… Да ты проходи, присаживайся.

— На кухне расположимся?

— Зачем, сядем тут.

Генерал Потапчук устроился на диване перед журнальным столиком. Домбровский вышел на кухню и вернулся с подносом. На подносе стояли графин водки, рюмки, скромная закуска.

— Выпьем за мою Софью?

— Ну что ж, можно.

Они выпили не чокаясь. Генерал чувствовал, что Домбровскому не терпится завести разговор о деле, но не подгонял его, ждал, когда тот начнет говорить сам.

— Хорошие офорты, — похвалил генерал, — не отличишь от подлинника.

— Да уж, старался в молодые годы. Пойдем, Федор Филиппович, пойдем, потом посидим за столом, — и Домбровский повел генерала Потапчука в кабинет.

Шторы в кабинете были задернуты, горел яркий верхний свет.

— Присаживайся к столу в мое кресло, а я тебе кое-что покажу.

— Давай, давай, хвались, показывай. Может, бандиты обратились, попросили сделать какие-нибудь документы?

— Нет, бандиты, Федор Филиппович, меня пока обходят своим вниманием. Да и ты прекрасно знаешь, что Иосиф Домбровский никогда не марал руки грязной работой, даже если за нее предлагали большие деньги.

— Знаю, Иосиф Михайлович. Но ведь время меняется, нравы меняются, люди меняются. Да и с деньгами, наверное, туго.

— Это точно, люди меняются. Но существуют вещи, которые должны оставаться неизменными, и деньги здесь ни при чем.

— Что ты имеешь в виду?

— Честность, Федор Филиппович.

Потапчук лишь вздохнул.

— Смотри сюда, генерал, думаю, тебе будет интересно. — Домбровский вытащил из своего рабочего стола три стодолларовые купюры и положил перед генералом. — Смотри, смотри внимательно. Вот тебе лупа, сличай, удивляйся.

— Ты уж лучше, Иосиф Михайлович, не тяни, объясни сразу, не трать время на прелюдии.

— Нет, ты посмотри, — настаивал Домбровский.

— Да что я увижу? — генерал взял доллары в руки, помял в пальцах, посмотрел на свет. — Деньги как деньги.

— Да, тут ты прав, Федор Филиппович. Даже в обменном пункте, где я их покупал, мне сказали, что они настоящие.

— Ну так в чем же дело?

— А в том дело, Федор Филиппович, что вот этот стольник изготовил я, а вот эти, — Домбровский ткнул указательным пальцем, — изготовило казначейство Соединенных Штатов Америки!..

— Как это так — изготовил ты?

— Давно, еще тогда, в семьдесят пятом году. Неужели забыл?

— Почему забыл, только не вижу связи. И интересно, откуда она у тебя взялась? — генерал опять принялся вертеть в руках фальшивку.

— Оттуда и взялась: пошел вчера Иосиф Михайлович Домбровский поменять российские деньги на американские. Сейчас ведь за все принято рассчитываться валютой. А мне, Федор Филиппович, надо было рассчитаться за плиту.

— Газовую?

— Какую-такую газовую… за мраморную, на могилу, — Домбровский грустно улыбнулся. — Софье Андреевне решил изготовить — и себе заодно. Я надумал сразу одну на двоих сделать, чтобы потом у детей проблем лишних не возникало…

— Ну-ну, не отвлекайся.

— Так вот, в обменнике мне дали пять бумажек, по сто долларов каждая. Оператор — молоденькая такая девушка с пухленькими губами, с темными глазами… Словом, милашка. И тут я что-то знакомое унюхал. Пальцы сами, Федор Филиппович, почуяли подвох. А вот все причиндалы ее — индикаторы, стеклышко увеличительное — показали, что это деньги настоящие.

— Не может быть!

— Еще как может! Неужели ты думаешь, что я стал бы тебя, генерала, отрывать от работы с какой-нибудь ерундой?

— Нет, погоди, Иосиф Михайлович, так я не думаю. Но ты ничего не путаешь? Ты уверен, что эти деньги дали тебе в обменном пункте?

— Уверен!

— А зачем ты взял, — резонно спросил генерал Потапчук, — если знал, что купюра фальшивая?

— А вот затем и взял, что обрадовался. Знаешь, для меня это было как медаль, как сертификат качества. Вот, дескать, Иосиф Михайлович Домбровский сработал, даже специалисты не могут отличить от настоящих!

— Да нет, погоди, — Потапчук почувствовал, что голова у него пошла кругом, — не могли тебе, Иосиф Михайлович, дать ТЕ деньги! Не могли!

— Почему? Все тайное рано или поздно становится явным.

— Не существует больше тех денег.

— Считаешь, я выдумываю?

— А ты уверен, что это фальшивая купюра? Как ты это определил?

— Федор Филиппович, всякий мастер всегда свою работу отличит. Тут именно тот случай. А по сравнению с долларами, выполненными моей рукой, настоящие кажутся мне подделкой.

— Погоди, — Потапчук принялся сличать деньги, воспользовавшись самой мощной лупой из набора гравера. Но, как ни старался генерал, он не мог найти ни малейшей разницы. Купюры были абсолютно одинаковыми, их отличала только степень износа. Подделка, изготовленная в семидесятые годы, была как будто только что из-под пресса.

— Так, может, ты все-таки прояснишь, а, Иосиф Михайлович?

— Понимаешь, генерал, так просто это не расскажешь. Есть вещи, которые для тебя непонятны. А вообще, если не веришь мне, можешь взять этот стольник, поехать с ним в Центральный банк. Там у них стоит машина, кажется, одна на всю страну, которая с абсолютной точностью может распознать фальшивые деньги, по всем степеням защиты.

Лицо Потапчука немного побледнело. В свое время, служа в КГБ в чине майора, он был посвящен в операции с фальшивыми деньгами. Он не знал размаха, с каким Советский Союз печатал фальшивые деньги разных стран, но о том, что это делалось, генерал Потапчук был осведомлен достаточно хорошо, ведь сам, бывало, участвовал в их закладке на хранение. Естественно, давал подписку о неразглашении, которой теперь грош цена. И именно он, майор Потапчук, привел в здание на Старой площади гравера Иосифа Михайловича Домбровского. И именно Домбровский, кроме изготовления фальшивых документов, занимался изготовлением клише фальшивых денежных знаков.

— Послушай, а почему ты, Иосиф Михайлович, обратился ко мне?

— По старой дружбе, — усмехнулся Домбровский. — Мы же с тобой тогда хорошо поработали. Тебя, насколько я помню, повысили в звании, меня, за изготовление клише, наградили премией. В общем, у нас с тобой все было хорошо.

— Это точно. Тоскуешь по былым временам? — спросил генерал Потапчук.

— Нисколько, — ответил Домбровский. — Тоскую лишь по молодости да по тому, что она уже никогда не вернется.

— Не вернется, — с печалью подтвердил генерал Потапчук. — Послушай, а как ты посмотришь, если я у тебя эти сто долларов заберу?

— Надеюсь, не навсегда? — пошутил Домбровский.

— Да нет, конечно, нет. Я тебе их верну, или отдам другую сотку, только постараюсь убедиться.

— Можешь не стараться. Зачем мне тебя обманывать? Я старый человек, врать и подставлять своего старого приятеля мне, генерал, ни к чему. А денежку возьми, пусть тебе скажут специалисты, что это искусно выполненная подделка, очень искусно.

— Озадачил ты меня, братец, озадачил… — Федор Филиппович аккуратно спрятал стодолларовую купюру в свой тощий бумажник, стараясь ее не помять. И перехватил лукавый взгляд гравера. — Я ту взял?

— Ту, ту, — успокоил Домбровский.

— И как ты их только отличаешь?

— Позанимался бы ты с мое, Федор Филиппович, тем, чем я, и ты бы отличал.

— Наверное…

— Пойдем выпьем, — предложил Домбровский, гася настольную лампу и укладывая лупу в большой пенал на мягкий синий бархат.

Они вернулись в гостиную, уселись друг напротив друга.

— А ты форму не теряешь, — сказал Потапчук, глядя на идеально отутюженные брюки, белую рубашку и черную бабочку приятеля. Даже подтяжки у него были в тон брюкам. — Или специально для меня старался?

— Что ты имеешь в виду? — ворчливо спросил Домбровский.

— Ты законсервировался. Каким был десять лет назад, таким и остался.

— Да ты и забыл, что было десять лет назад! — немного ехидно заметил Иосиф Михайлович.

— Точно тебе говорю! А вот я сдал, — признался генерал Потапчук. — Знаешь, в последнее время столько работы навалилось — просто невпроворот. И дела все какие-то нервные.

Домбровский усмехнулся:

— Что, начальство не жалует?

— Не только в нем дело. Так уж получается теперь, что само наше начальство не знает, чем заняться. Прогибаются перед властью, прогибаются перед Западом и Востоком, на месте не засиживаются — постоянно меняются. А те, кто когда-то умел работать, те и работают, только на них можно положиться.

— А молодежь? — задал свойственный старикам вопрос Иосиф Михайлович.

— Молодежь в последнее время к нам не идет. Кстати, как твои дети?

— А что дети… — Иосиф Михайлович махнул рукой. — У них своя жизнь, у меня своя. Дочка в Риге, с мужем ей повезло, хороший человек, латыш по национальности и по убеждениям. Сейчас ходит в звании полковника.

— Полковника?

— Теперь в их конторе работает.

— Понятно… А сын?

— Сын в Питере. С первой женой развелся, что-то у них не получилось. А вот вторая жена хорошая, и внуки хорошие. Правда, сорванцы. Как приедут, такое начинают творить у меня тут! А я почему-то после смерти Софьи беспорядок ненавижу. Мне надо, чтобы каждая вещь знала свое место, тогда я спокоен.

— А со здоровьем как? — поинтересовался Потапчук.

— Грех жаловаться. Руки еще крепкие, глаз точный. Правда, я после смерти Софьи не работаю.

— И что же, к тебе не обращаются документы налево выправить, фальшивую печать поставить или еще что-нибудь в этом роде?

— Да нет, Федор Филиппович, не обращаются. Все же знают, я мужик принципиальный. Если сразу на эту дорогу не встал, то уж на старости лет принципам изменять не буду. О душе пора думать…

— Видишь, Иосиф, как жизнь течет, уже стольких из нашего поколения нет на свете. А мы еще ходим, коптим небо.

— Так, видно, Богу угодно. Одних он забирает рано, другим дает возможность покоптить.

— Не скучно без работы?

— Знаешь, Федор Филиппович, — признался Домбровский, — после того, как увидел доллары — те, которые изготовил сам, опять захотелось работать. Может, даже завтра или послезавтра начну. Хотя нет, завтра поеду на кладбище, встречусь с мастером. Фамилия у него чудная какая-то. А может, это и не фамилия, а кличка: Брандергас. Так его все называют, так мне его и рекомендовал один знакомый ювелир. Он своей жене заказывал могильную плиту тоже у Брандергаса.

— Брандергас? Действительно чудная фамилия, — пожал плечами генерал Потапчук. — И что, он мастер?

— Настоящий мастер, не хуже меня. Конечно же, в своем деле.

— Иосиф, давай-ка выпьем вот за что… Все меняется, власть меняется, правители, генералы приходят и уходят. А знаешь, кто всегда в цене, Иосиф Михайлович?

— Кто же? Умные люди?

— Не знаю насчет ума. Но всегда нужны такие люди, как ты, как твой Брандергас, — все, кто умеет делать свое дело по-настоящему.

— Ну, генерал, спасибо, порадовал комплиментом!

— Давай, Иосиф Михайлович, выпьем за мастеров!

Старики подняли рюмки, чокнулись и выпили, глядя друг другу в глаза. Закусив, Потапчук сказал:

— А ведь сейчас фальшивых денег развелось море. Даже подделывают российские новые сотенные купюры.

— А как же, знаю.

— Но все туфта. С тобой они соревноваться не могут. Делают, вдувают на базаре глупым старикам и старухам, а чтобы вот так, как ты, как мы в свое время…

— За нами стояло государство, — заметил Домбровский, — огромная машина, со всей передовой техникой. Это тебе не станочек в подвале. Одна шестая земли работала на нас с тобой.

— Нет, не она, Иосиф Михайлович, работала на нас, а мы работали на нее, обслуживали как могли, чтобы все винтики крутились-вертелись, чтобы все тикало, как в часовом механизме. Старый механизм износился — новый придумали. А сейчас этот новый механизм и расстроился, видать, не все шестеренки от старого из него вытащили. Пытаемся, конечно, подтянуть, наладить, отрегулировать, но ничего пока не получается.

— Разворовывают государство. А кроме этого и делать ничего толком не умеют.

— Между прочим, на что ты живешь, Иосиф Михайлович?

— Да я же старый человек, мне уже восьмой десяток пошел, и мне много не надо: бутылочку водки на день да закуски нехитрой. Одежду я ношу старую…

— Надо же, — удивился Потапчук, — одежда на тебе как только что из магазина.

— Слежу. Не хочется опускаться, стыдно перед покойницей Софьей Андреевной.

— Это ты молодец. Опускаться нельзя. И руки опускать тоже не надо.

— А хочешь, анекдот тебе расскажу? Старый анекдот, но очень мне нравится.

— Расскажи, расскажи.

Иосиф Михайлович наполнил рюмки водкой.

— Приехал Ярузельский в Америку. Их президент приглашает его в свой кабинет, открывает дверь в маленькую комнату и показывает на столе два пульта. На одном золотая кнопка, а на другом серебряная. И спрашивает у Ярузельского, знает ли тот, что это за кнопки. Ярузельский пожимает плечами, вытирает свои темные очки. «Так вот, господин Ярузельский, — говорит американец, — если я нажму на серебряную кнопку, американские ракеты тут же уничтожат всю Восточную Европу. А если нажму на золотую, они уничтожат весь Советский Союз». Ярузельский в ответ хмыкнул и говорит: «А знаете, господин президент, вы мне напомнили одну солидную даму. Еще до войны в Варшаве была мадам Бельдюкевич, и содержала эта мадам самый роскошный во всей Варшаве публичный дом. Клиентами ее являлись генералы, послы и другие люди, облеченные очень большой властью. И у этой мадам Бельдюкевич в ее апартаментах стояло два унитаза — один золотой, другой серебряный. Так вот, когда в тридцать девятом пришли Советы — а эта новость застала мадам Бельдюкевич на лестнице ее дома, — она не успела добежать ни до золотого, ни до серебряного унитаза, а наделала в штаны прямо на лестнице».

Генерал Потапчук расхохотался — так весело и бесшабашно, словно скинул с плеч лет двадцать — двадцать пять. Усмехнулся в ответ и старый гравер.

— И к чему ты мне рассказал этот анекдот? — спросил Потапчук, сдерживая приливы хохота.

— Просто так. Анекдот хороший.

— Да, не знал я этого анекдота. Всякий финал мог предположить, а вот такого нет. А почему ты, Иосиф Михайлович, не уехал в ту же Польшу? С твоими-то руками, талантом жил бы ты там и не тужил. Дом у тебя был бы хороший, машина…

— Не хочу я никуда уезжать, мне и здесь неплохо. Да и могила Сони здесь. Куда я поеду на старости лет? Поздно жизнь менять.

— Давай на посошок, — предложил Потапчук и сам разлил водку по рюмкам.

— За что выпьем?

— За следующую встречу. Думаю, ты мне понадобишься. Есть у меня к тебе дело, но об этом не сейчас.

Домбровский и Потапчук выпили, закусили и распрощались.

Иосиф Михайлович смотрел из окна, как черная «Волга» с затемненными стеклами и двумя антеннами плавно отъехала от подъезда, направляясь к большой арке, украшенной пилястрами.

«Хороший мужик, честный», — подумал Домбровский о генерале Потапчуке и взялся за уборку.

А генерал Потапчук был явно озадачен тем, что узнал от Иосифа Михайловича. Он приказал водителю ехать в Центробанк. Уже из машины генерал связался с охраной банка, и его встретили у входа.

Проверка показала, что действительно, стодолларовая купюра, которую привез генерал, является виртуозно сработанной фальшивкой. И распознать подделку можно было только здесь, в Центробанке, и больше нигде на всей территории России. У генерала даже спросили, откуда у него взялась такая купюра, на что генерал ответил:

— Это оперативная тайна.

Он забрал заключение экспертов и стодолларовую банкноту, изготовленную великим мастером Иосифом Михайловичем Домбровским еще в тысяча девятьсот семьдесят пятом году.

«Да, времечко было лихое. Прав Домбровский: огромная машина, одна шестая мира стояла тогда за нами. Теперь все по-иному. Но ничего, жить надо, работать надо. Надо изобличать негодяев и бороться с преступниками».