Файролл. Снисхождение. Том 1

Андрей Васильев, 2016

Та цель, которую поставили перед журналистом Харитоном Никифоровым, известном в игре «Файролл» под именем Хейгена из Тронье, становится все ближе и ближе, но и препятствия, отделяющие его от нее, тоже становятся все сложнее и сложнее. Горные кручи, гиблые места и враги всех мастей – это то, с чем он сталкивается почти непрестанно. И если бы не собственная смекалка и несколько друзей – быть бы ему вы проигрыше. А так – еще поглядим, кто окажется победителем.

Глава третья

в которой герой большей частью чувствует себя дискомфортно

Скорость у меня была, увы, невысока, и на то было несколько причин. Первая — я все-таки еще был хвор. То есть — присутствовала некоторая слабость, страх того, что швы разойдутся и все такое. Вторая, — бег в шлепанцах и халате — вещь крайне сомнительная, одно норовит соскользнуть с ноги, второе мешает движению.

Тем не менее, я успел промахнуть два пролета, прежде чем мой слух уловил скрип двери, которую я, выбежав, предусмотрительно толкнул от себя, чтобы она закрылась.

— Стой! — в лестничный пролет крикнул какой-то даже веселый голос. — Мы тебя убивать не собираемся, просто — поговорим.

Ага, знаем мы таких собеседников. В свое время один мой приятель голову таким образом в одной очень далекой мусульманской стране сложил, в буквальном смысле. Пошел пообщаться с бородатыми ребятами в чалмах и с автоматами, захватившими детскую больницу по каким-то своим соображениям, скорее всего — религиозного характера. Ребята оказались общительными и активно зазвали журналистов на разговор, мол — поболтаем и всех отпустим. Не знаю, в какой момент и почему беседа зашла в тупик, но уже после того, когда все закончилось, Сашкино тело, изрезанное до невозможности, нашли в одном из помещений, а голову его выбросили на мостовую, что собственно, и спровоцировало штурм.

С тех пор я не любитель общения в подобных ситуациях. Хотя и тогда я ему не советовал нести слово в массы, особенно если они настроены реакционно.

— Стой! — снова донеслось до меня. — По-хорошему просим.

Ай, как плохо, догонят они меня, буквально в затылок дышат.

И я на ходу пару раз выстрелил в лестничный пролет, благо пистолет уже был у меня в руках. Может, и не самый умный поступок, но другого ничего мне в голову не пришло. Да и потом — сомневаюсь я, что это мне повредит.

Черт, я запасную обойму не взял, она так и осталась под подушкой. И не лишней она была бы, и улика, если что. Хотя — у меня все в палате осталось, кроме часов и пистолета.

Выстрелы и вправду были не слишком громкими — но для улицы. В полутемном и тихом здании больницы, да еще и в ограниченном пространстве черного хода они громыхнули ого-го как!

— О как! — донеслось до меня сверху. — Вооружен и очень опасен!

— Осторожно, опасный кролик, — поддержал его девичий голос.

Я тем временем достиг первого этажа и молился только об одном — чтобы местная техничка была ленивой и нерадивой, а, стало быть, оставила выход с лестницы открытым.

И она оказалась именно такой. Вот в чем преимущество удаленности от федерального центра — тут раздолбайства больше. В столице, с ее обилием спецслужб и постоянным страхом терактов, такое невозможно, а здесь — пожалуйста. Живут же люди, а? И другим жить дают.

Я вылетел в двери, они хлопнули за моей спиной, закрываясь. Припереть их было нечем, но я на ходу толкнул банкетку, стоявшую рядом с выходом, и она замечательнейшим образом перегородила проход. Ну да, не препятствие, но секунд двадцать я отыграл.

Выстрелы услышали, до меня откуда-то донеслось несколько голосов, видимо, вопрошающих: «Это что было?».

Судя по ним, я как раз попал в главный холл, темный по этому времени суток, или в какое-то ответвление от него, и вот здесь за меня начала играть архитектура этого здания.

Можно ругать или хвалить проектировщиков советского времени, но их непростая логика, любовь к дешевому портвейну и тяга к поворотам, переходам и лестницам сыграла мне на руку. Чуть дальше того места, где я выскочил с лестницы черного хода, был поворот, ведущий невесть куда, за ним еще один, потом короткий переход, а дальше я уже и сам бы не нашел обратную дорогу.

Влетая в первый поворот, я услышал грохот банкетки — мои новые друзья сидели у меня на хвосте, следовало ускориться.

Правда, потом я ничего не услышал — видно, они рванули к главному выходу.

— Больной, почему не в палате? — я лоб в лоб столкнулся с немолодой женщиной в халате, несущей куда-то металлическую кастрюлю медицинского назначения. — Что за беготня ночью?

— По нужде. — Я обернулся, сделав несколько шагов, встал так, чтобы в случае чего не оказаться на линии огня и посмотрел назад. В темноте перехода никого не было видно, то ли отстали мои друзья, то ли и вправду побежали не туда. — Приспичило — сил нет.

— Больной, — женщина опустила глаза и увидела у меня в руках пистолет. — Это что?

— Боюсь темноты, — я таращился в темень перехода. — С детства. Все опасаюсь, что Букара придет.

— Кто? — совсем уже растерялась женщина.

— Букара, — терпеливо объяснил ей я. — Мохнатый, с шестью лапами и рогом на лбу. Выход где?

— Там, — показала женщина в том направлении, откуда я пришел.

— Он тут один? — не поверил ей я.

— Главный — да, — кивнула она. — А так — вон там отдельный выход через кухню, еще пара хозяйственных входов есть.

— Кухня — это хорошо, — одобрил я. — На ночь ее закрывают? Опечатывают?

— Кладовки — да, а так — нет, — пробормотала женщина, видимо, начав думать о том, что я сбежавший преступник.

— Тогда — пошли, — по возможности мягко попросил ее я, мое чувство опасности просто вибрировало внутри, сообщая мне, что пора линять из этого коридора. — Где там эта ваша кухня?

— Мне надо операционную готовить, — робко заикнулась женщина. — Это важно!

Я молча сунул ей ствол пистолета в живот. Ну да, некрасиво до невозможности, но ничего другое в голову мне не пришло. Однако — киноштамп, а они всегда работают.

— Извините — но вот так. И мне не хотелось бы пускать его в ход, — проникновенно сказал я ей. — Вперед, сестричка, вперед. К выходу, пожалуйста.

Надо заметить, что в кино хитроумная медсестра уже ударила бы меня этой металлической хреновиной по голове или скальпелем полоснула, а после стремительно побежала по темному коридору в безопасное место. А эта нет — повернулась и пошла себе. И правильно — в кино это дело снимают в павильоне, где слева столик с закусками стоит, а справа гример сидит. А здесь — небритый мужик в халате и с пистолетом, причем стрельни он — и все. При этом ничего такого он не просит — только выход показать, так что пусть себе идет куда хочет. Потом полиции о нем расскажу — и все.

Так, или приблизительно так, по моему разумению, она и размышляла.

Тем временем, похоже, что больница все-таки просыпалась — в здании напротив, том, из которого я так лихо смылся (мы уже были в другом крыле, пройдя через короткий и темный стеклянный переход), местами зажегся свет.

— Тебя ищут? — утвердительно спросила женщина.

— Не-а, — покачал я головой. — Скорее тех, кто за мной приходил.

— Любопытно было бы узнать, в чем дело, но лучше не надо, — подумав, сказала она. — Меньше знаешь — дольше живешь, мне девяностых за глаза хватило. Хотя откуда тебе их помнить, я тогда сама еще девчонкой была.

— Так получилось, — не знаю отчего, но мне внезапно стало стыдно перед ней. — Я не бандит и не преступник, честно. Просто жизнь, она так иногда выворачивает…

— Это не мое дело, — сообщила мне женщина, входя в какой-то маленький коридорчик с дверью в его конце. — Вот выход.

— На кухню не похоже, — заметил я, оглядывая тесный предбанник.

— Так это и не она, — женщина открыла какой-то шкаф. — Хозяйственный выход. На, держи.

Она покопалась внутри шкафа и протянула мне жуткого вида штаны и ватник.

— Шапки нет, извини. И сапоги кирзовые, ты, небось, таких не видел даже, — немного насмешливо произнесла она. — Сразу видно — городской, ухоженный.

— Чего это? — мне стало немного обидно, и я поскреб пальцами колючую щетину. — Я в армии служил, так что всякое бывало. Это в элитных частях берцы носят, а в стройбате как кирзу таскали, так и таскают.

— Тогда — обувайся, — передо мной плюхнулась пара раздолбанных сапог. — Давай живее, мне правда надо операционную готовить. И еще — я милиции, если что, все расскажу.

— Только за, — я, оглядевшись по сторонам, увидел что-то вроде тумбочки и положил на нее пистолет, после начал, шипя от боли в боку, натягивать штаны. — Обязательно расскажи, если приедут. Как тебя зовут-то, роднуля?

— Ангелина Ивановна. — Женщина покачала головой, глядя на мои швы. — Ох, застудишь ты болячки свои, на улице-то не май месяц.

— Выбора нет, — объяснил ей я, заправляя халат в штаны, какой-никакой, а утеплитель. — А портяночки там не завалялись?

— Нет, — глянула Ангелина в шкаф. — Зато вот, все лучше, чем ничего.

Она мне протянула забавную белую кепку с пластмассовым козырьком и надписью «Таллин-80». Я таких и не видал никогда.

— Значит, мало что замерзну, так еще и ноги собью, — опечалился я, обуваясь и натягивая кепку. — И еще — хорошо, что тут зеркала нет.

Кстати — а куда я вообще иду?

Самый простой вариант — Ерема и его внедорожник. Пять минут по сугробам — и я в теплом салоне комфортной машины. Вот только — не тянет этот вариант. По ряду причин не тянет. Во-первых — непонятно, куда меня привезут в результате. Может — к зданию «Радеона», а может — в Крылатское, где у них офис. А может, вовсе к ближайшему оврагу, где я мирно и тихо проведу остаток этой зимы и половину весны, пока меня не найдут и не включат в сводку происшествий, нежно назвав «подснежником».

И потом — как-то все гладко получилось. Он меня предупредил — за тобой охотятся, и тут же появились люди в черном. И он при этом все еще ждет меня во дворе. Все как по нотам.

Хотя — небесспорно это все, причем далеко. Слишком примитивно выходит, ну совсем для дураков. Это даже не схема, это просто откровения капитана «Очевидность». Так что — может, и совпадение, я видал жизненные извивы почище этого. Не следует забывать о том, что я ребят в черном заметил случайно, не выйди из палаты — взяли бы они меня тепленького. А может — просто расстреляли прямо в кровати, спящего.

Не факт, что Ерема при делах. Но и снимать с него подозрение не стоит. Хотя — кто тут не под подозрением, начиная аж с Азова? Почему меня берегли только двое охранников плюс хворый Олег? Почему я тут, почему меня сразу не вывезли в Москву? Почему, почему, почему. Одни «почему», — додумывал я, натягивая ватник и убирая пистолет в его карман.

— Скажи, а газет никаких нет? — ногам было очень неуютно, и я вспомнил, как мы в армии свежей прессой по зиме ноги обматывали. — Обморожу ноги-то. Да и не уйду далеко, до кровавых пузырей конечности собью вмиг.

— Газет? — женщина погремела чем-то в шкафу. — Есть. Держи.

Я замотал ноги какими-то архивными изданиями, вроде «Советской России», после чего немного повеселел.

— На-ка вот, — Ангелина покопалась в кармане и сунула мне несколько сторублевых бумажек. — Там калитка есть, маленькая, она проволокой замотана, выйдешь в нее. Оттуда — налево, до указателя, потом бери правее — выйдешь к шоссе. По нему, спиной к указателю, по ходу движения — прямо иди, и километра через четыре будет «Путепроводная». Где-то в половине шестого утра через нее электричка до Москвы проходит, два часа — и ты в столице. Или в другую сторону езжай, до Твери, это уж сам решай.

Может — и вправду в другую сторону, до Твери? Оттуда — до Бологого, из него до Окуловки или даже сразу до Малой Вишеры, а там и Питер. В северной столице мне есть у кого приткнуться, хоть бы даже у того же Гарика Липченко, он не откажет своему закадыке в приюте и тарелке супа. К тому же у него, если верить его словам, есть «окно» на границе с чухонцами.

Хотя — о чем я. А родители? А Вика? Нет, в Москву, в Москву, по тропе трех сестер. Еще вот этой милой даме надо будет долг отдать.

— Спасибо, — убрал я купюры в карман. — Скажи — а почему?

— Дура потому что, — пожала плечами женщина, поняв, что я имею в виду. — Есть у нас такая странная черта, у русских баб — действовать по-дурному, не сказать еще откровенней. Жалко тебя стало отчего-то. Видно же — заплутал ты в трех соснах и сам не знаешь, куда дальше идти. Как такого не пожалеть?

Воистину — не понять мне их никогда. Я ей в живот пистолет, а она мне денег на электричку дала. И полиции ничего не скажет, зуб даю. Великая тайна русской женской души.

Мне очень хотелось спросить — нет ли у нее при себе мобильного телефона, но делать я этого не стал. И номера Азова я на память не помню, да и помни я его — не хочу я эту женщину втравливать в наши игры, номер-то ее определится при звонке. Так уж выходит, что все люди, что попадают в мою орбиту, становятся фигурами на доске Большой игры, ей я этой судьбы не хочу. Нет, потом, само собой, я деньги ей верну, — но сейчас ни к чему ее светить. Даже с учетом того, что дело нешутейное.

— Верну, — пообещал ей я. — Слово даю.

— Ну да, — усмехнулась она, щелкая допотопным дверным замком. — Иди уж.

— Ангелина, — остановился я на пороге. — Полиции говори, что хочешь, но только ей. И только той, что и вправду полиция, поняла меня? С остальными — ни полслова, очень тебя прошу. Не за себя прошу, за тебя.

— Иди уж, — меня подтолкнули в спину — Не видела я тебя, вообще не видела.

И дверь захлопнулась, оставив меня среди темноты, ветра и снега.

Уши у меня замерзли сразу же, поднятый воротник ватника их не защищал совершенно, про странный кепарь я и не говорю вовсе. Хотя это было только начало — вскоре холод принялся за пальцы ног, проник под ватник, защипал ноги. Пальцы рук, заледеневшие при разматывании проволоки на калитке, я тоже отогреть уже не мог.

Впрочем, холод — это было не самое главное. Две вещи, которые меня беспокоили больше всего, это — не заплутать бы, и что делать с пистолетом?

Первое было самым главным — где тут право, где лево, я даже не представлял и крайне удивился, когда сначала добрел до указателя, а после — и до шоссе. Там я встал по направлению движения и потопал сквозь пургу вперед, прикидывая — выбросить ствол в ближайший сугроб или нет?

По логике — надо было бы. Видок у меня еще тот, как есть — бомж, и если меня менты «примут», что вполне вероятно, то отсутствие паспорта и наличие пистолета может оказаться для меня фатальным.

С другой стороны — и пусть загребают. Уж телефонный звонок я как-нибудь да выпрошу, а дальше — дело техники. Телефон Азова я не помню, а вот телефон редакции — у меня выжжен в памяти намертво. Только надо чтобы трубку Вике передали, и предупредить ее о том, чтобы при свидетелях ни звука не издавала.

И самое главное, — пистолет — это хоть какая-то гарантия того, что мне будет чем защитить себя. А так — я вовсе буду вроде черепахи, перевернутой на спину.

Мимо промчалась машина, чуть не смахнув меня в кювет, и я спешно перебежал на противоположную сторону дороги. Тут хоть фары увидишь и отпрыгнуть в сторону успеешь.

За этими мыслями, окончательно замерзший, я добрался до типичной подмосковной станции. Даже не станции — платформы, до станции это место не дотягивало, на перроне не было уютного строения с лавочкой и с окошком навеки закрытой кассы, на которое я так рассчитывал. Была только сама платформа, пара лавок под открытым небом, несколько фонарей да навесик из разноцветной пластмассы. И — пустота, ни души. Оно и понятно — зима, ночь, откуда тут кому быть. И мне отсвечивать не след, мало ли что?

Я нашел спуск с платформы к приземистому домику с темными окнами, где, видимо, некогда все-таки была касса, но сейчас закрытому намертво. Рядом с ним обнаружился полуразрушенный сарайчик, который хоть как-то защитил меня от ветра.

Интересно, сколько сейчас времени? По моим прикидкам — часа четыре ночи, так что мне тут еще долго куковать. Это летом кое-как можно время определить, зимой же это куда проблематичней сделать, особенно в такую непогоду. Увы, но «Ролекс» мне никак в этом деле помочь не мог — он показывал какое-то странное время, что-то около восьми часов утра, уж не знаю почему. Хотя эти часы изначально могли идти неверно — я ими по прямому назначению сроду не пользовался, даже на циферблат никогда не глядел.

Я зевнул и тут же ущипнул себя за нос — как бы не заснуть, это верная смерть. Глупо было бы вот так вот откинуть копыта — нелепо и вдруг.

Интересно, а кавалерия уже на подходе? Если часы сработали, то раньше или позже я должен услышать рев моторов. По крайней мере, я хотел бы в это верить.

Но как я ни напрягал слух — ничего, кроме свиста ветра, слышно не было. Зато минут через двадцать я расслышал звук приближающегося поезда и поспешил на платформу. Увы, увы, но он промчался мимо — это был какой-то товарный состав. Зато на перроне обнаружилась бабуля — божий одуванчик, закутанная в платок так, что наружу торчал только нос с волосатой бородавкой.

— А что, мать, — сипло спросил я у нее. — Скоро на Москву электричка будет?

— Тоже мне сыночек! — неожиданным басом ответила старушка. — Ишь, и не холодно тебе, охламону!

— Холодно, — жалобно сказал я. — Так — когда?

— А вот пить не надо! — погрозила мне бабка рукой в вязаной варежке, при виде которой я впервые в жизни задумался об убийстве с целью грабежа. Эти рукавички даже внешне были невероятно теплыми и уютными. — Ишь, даже шапку пропил, в эдакой стыдобище ходишь.

— Так затем в первопрестольную и еду, — на ходу начал импровизировать я. — Судьбу менять, к новой жизни возрождаться. В дворники пойду или в ассенизаторы, самое то для начала карьеры. Когда поезд будет?

— Через десять минут, — сменила гнев на милость старушка. — Ты давай, на месте не стой, а то совсем застынешь. У меня мой вот так же лет тридцать назад как-то с друзьями погулял, а через год — бабах, и все. Никаких мне больше женских радостей через него не было.

Какие мрачные перспективы, хотя и небезосновательные. Руки, уши — это ладно, а вот то, что ноги совсем ледяные стали — не есть хорошо, это и вправду простатит заработать можно. Но в целом — десять минут это ерунда, на фоне того, что уже было. Я побегал по платформе, если это можно так назвать, а после еще раз прогулялся к сарайчику и там припрятал пистолет — хорошо, надежно, под гнилыми досками, теперь в нем у меня особой нужды не было.

При виде же электрички, подплывшей к платформе, я вообще испытал некое подобие катарсиса — там тепло, там сиденья, и самое главное — это чудо инженерной мысли повезет меня в Москву! А там — не здесь, там я как-нибудь, да вывернусь. Лишь бы линейные полицейские не докопались по дороге. Хотя — откуда им в такую рань взяться, они спят еще.

И правда — контролеры ближе к Москве один раз по вагонам прошлись, ополовинив мой денежный запас, а вот представителей власти я так и не увидел.

В электричке я немного отогрелся, причем уши и щеки я тер ладонями нещадно, опасаясь, что отморозил их. Но и тут вроде как обошлось.

Окончательно я согрелся в метро, там была просто благодать. Лихо и очень быстро проскочив площадь «Трех вокзалов», я нырнул в него, и мне стало совсем хорошо. Кто говорит, что в метро душно? Там отлично, особенно промерзшему до костей человеку. Кстати — как же комфортно ездить в метро одетым так, как я сейчас. Места у меня было полно, несмотря на самый-рассамый «час пик» — рядом со мной никто не садился, более того — даже никто особо не стоял. Служилый московский люд с урбанической нелюбовью таращился на мою небритую физиономию, разбитые «кирзачи» и драный ватник, а потому не спешил занимать места рядом со мной. Я же, не в состоянии удержаться от того, чтобы над ними не поглумиться, то и дело вытирал ладонью нос, крестил рот после чихания, чесал подмышку, а напоследок бодро сказал эталонной офисной леди в очочках и со стильным портфельчиком в наманикюренных пальчиках:

— А и ладная ты девка, как я погляжу! Айда со мной, на тракторе кататься!

Нет, оно того стоило. Давно мне так весело не было. А может — просто включилась защитная реакция психики, — ночь была из тех, что входят в анналы.

Самое обидное — полиция до меня докопалась как раз тогда, когда я почти достиг цели. Я уже видел одновременно надоевшее мне до судорог, и в настоящий момент такое родное здание из темного стекла и светлого металла, когда меня похлопали по плечу и раздалось:

— Сержант Кирилюк, московская полиция. Ваши документы, пожалуйста.

— Да ладно! — не удержался я, вздохнул и повернулся к совсем еще юному сержанту.

— Документы, — требовательно произнес полицейский. — Или — пройдемте.

— Есть другое предложение, — проигнорировал я скептическую улыбку сержанта, в которой читалось, что человек с таким внешним видом альтернативный способ решения проблем предложить не может. — Кое-куда пройти, и там я предъявлю вам искомое.

— Это как? — опешил сержант. Такой фразы от чушка в «прохорях» и ватнике он не ожидал. — «Кое-куда» — это куда?

— Скажи мне, мил человек, что вон там находится? — ткнул я пальцем в громадину «Радеона», достаточно мрачно выглядящую на фоне рассветного неба.

— Офисное здание, — пояснил сержант. — Компания там сидит. Большая.

— Вот, — покивал я. — А я в этой компании работаю. Так что пойдемте туда, и вы в этом убедитесь.

— Ты? — с сомнением сказал сержант и положил руку на кобуру. — Давай-ка лучше в отдел.

— Сержант Кирилюк из московской полиции, — мне стало совсем обидно — почти добрался же. К тому же у меня болело все, что только может болеть, мне очень хотелось лечь и вытянуть ноги. Не хочу в отдел, я есть хочу и теплую ванну. — Поверьте, я там работаю. Просто у нас, богатых людей, тараканы в головах — они элитные. По этой причине мы, бесясь с жиру, устраиваем разные забавные пари. Например — съездить вот в таком виде на муниципальном транспорте до Медведкова и обратно. Я — съездил и почти выиграл ящик виски. Давайте не будем портить мне сладкий миг победы.

— Н-да, — по лицу сержанта я понял, что именно он думает о зажиточной части населения.

— Скажите, сержант, — устало спросил я у него, притоптывая ногами от холода, после теплого метро он показался мне совсем уже нестерпимым. — Вы в «Файролл» играете?

— Нет, — сурово ответил полицейский. — Не люблю игры, с детства.

— Жаль, — расстроился я. — Ведь я вам за то, что вы меня сопроводили бы до входа, полгода бесплатной игры подарил. Серьезно.

— У меня сестра играет, — оживился сержант. — А что, вы правда оттуда?

— Правда, — я демонстративно глянул на часы. — И очень хочу выпить кофе, если честно. Сержант Кирилюк, что вы теряете? Если я окажусь не мной — отведете меня в участок и отберете часы в качестве компенсации. Если я — это я, то получите прекрасный подарок для сестры на восьмое марта. Пошли?

— Что значит — «отберете»? — насупился юный сержант. — Не все такие, какими нас в сериалах показывают. Пошли уже.

По-моему, полицейский на меня обиделся, по крайней мере, остаток пути до центрального входа в «Радеон» он молчал.

Тем временем рассвело, судя по всему, девять часов утра уже миновало, а потому в стеклянные двери здания вливались уже не волны, а отдельные финальные брызги офисного люда — те, кто мог себе это позволить по должности и положению, а также опоздавшие, прикидывающие вероятность того, что добрые коллеги на них настучат в отдел по борьбе… Упс. Простите — по работе с персоналом. Присоседились к ним и мы с сержантом, ловя на себе удивленные взгляды клерков.

— Куда? — спросил у меня массивный охранник с незнакомым лицом, умело останавливая меня толчком в грудь около рамки металлоискателя. Двое других, стоящих чуть подальше крепышей в костюмах, мне тоже были незнакомы.

— Туда, — кротко ответил ему я и сопроводил слова жестом. — Азову позвоните, пожалуйста, скажите — Никифоров сам до дома добрался. Своим ходом.

— Его нет в здании, — бесстрастно ответил охранник. — Он на выезде.

— Тогда Зимину позвоните — попросил его я. — Или Валяеву. Опять же — мобильную связь никто не отменял.

— Освободите проход, — потребовал охранник вежливо, но твердо. — Выйдите из здания и позвоните сами тому, кому сочтете нужным.

— Еще раз прошу — наберите кого-нибудь из названных лиц, — потребовал я у него и рявкнул на сморщившую носик девушку, которая тихонько пробормотала «Фу!», обходя меня стороной. — Чего, пахнет? Да, душ не принимал, ночь у меня была непростая!

Елки-палки, да что это такое! Ощущение такое, как будто ехал по знакомому и привычному маршруту домой, а приехал невесть куда. Например — в мавзолей Ленина.

— Все, пошли, — почему-то покраснел сержант и сказал нахмурившемуся охраннику:

— Извините.

— И попрошу вас больше в таком виде сюда не являться, — посоветовал мне охранник, проявив при этом хоть какие-то эмоции. Я уж подумал, что Азов где-то киборгов раздобыл.

— Он больше не будет, — сержант вздохнул. — Извините.

Пока они беседовали, я высматривал в холле хоть одно знакомое лицо, и как назло, не было никого — ни Дашки, ни других сколько-то знакомых девушек с ресепшн. И в холле — как шаром покати, никого из тех, кто тогда так мило со мной беседовал на встрече Нового Года.

— Давай, — сержант потянул меня за рукав, и я понял — сам он меня бить не будет, но мало мне не покажется. Молодость склонна к самолюбию и не терпит того, что ее ставят в глупое положение. — Пошли, экстремал. Будет тебе сегодня веселье и адреналин, поверь.

«Дзинь» — привычно тренькнул сигнал, оповещающий о прибытии внутреннего лифта, я обернулся, и сердце скакнуло вверх.

— Маринка! — заорал я, поднимая руку вверх. — Вежлева! Мари-и-и-ин! Меня не пускают внутрь! Это я, Киф! Никифоров, то есть!

— Не ори! — сержант стал пунцовым, а охранник задумчиво посмотрел в сторону лифта. — Пошли!

— Мари-и-и-и-ин! — издал я сиплый вопль и ухватился руками и ногами за рамку — Спасай!

Банг! — и у меня в глазах вспыхивают искры, — меня кто-то стукнул в бок, то ли охранник, то ли милицейский, то ли вообще кто-то из сотрудников, желающих попасть на работу и устраняющих преграду в виде меня.

И цели своей этот некто достиг — я отлепился от рамки и сполз на пол. Кстати — похоже, что последний вариант был верный, через меня кто-то перешагнул, тихонько ругаясь. Ух, узнаю, кто это был!

— Что тут? — звонко простучали по мрамору холла каблучки Вежлевой. — А где Никифоров?

— Я тут, — задрал я лицо вверх. — Лежу вот. Знаешь, мне сейчас очень больно и унизительно. Блин, что за люди у Азова работают, а? Некоммуникабельные и грубые. Понабрал солдафонов по объявлению, понимаешь!

Охранник было выставил челюсть вперед, но тут же отставил свои кровожадные мысли в сторону, так как Марина Вежлева, не последний человек в иерархии «Радеона», присела на корточки и уставилась на меня.

— Ну, у тебя и видок! — весело сказала она мне. — Я ничего не понимаю, честно. Знаю, что какая-то круговерть вокруг тебя была, что ты вроде как чуть не помер, но детали никто не рассказывает. У Зимина с Валяевым не спросишь, а эта твоя селянка от меня как от чумы шарахается. Дикая она у тебя какая-то. А ты — вот он, причем в очень забавном виде. Слушай, ты так пахнешь…

— Да вправду чуть не обделался, — зло глянул я на охранника. — Блин, мне прямо в то место саданули, которое три дня назад зашивали. И все по вине вон того, мордатого! Трудно ему номер набрать, понимаешь. Знаешь, как больно? Я, может, сейчас вообще помирать задумаю, между прочим, у меня там вроде как кровь идет.

Охранник несомненно призадумался, сержант же понял, что я не врал, и вроде как намылился скрыться.

— Марин, запиши телефон вон того, в погонах, — попросил я ее, держась за бок. — Я ему полугодовой аккаунт халявный обещал, за помощь.

— Да ладно, — пробормотал сержант, несомненно матеря себя в душе за то, что вообще меня остановил. — Чего уж.

— Эй, ты, — зло посмотрел я на охранника, к которому приблизились еще двое его коллег, поняв, что происходит что-то внештатное, причем один из них очень недобро смотрел на своего коллегу. — Хотя нет, ты, наверное, и писать-то не умеешь. Лучше вот ты, у тебя лицо хоть сколько-то разумное.

— Хамить только не надо, — тяжело сказал один из них, постарше остальных. — Бывает, у парня сегодня здесь первый день, не обтесался он еще.

— Я еще хамить и не начинал, — охнув, я попробовал встать. — Если я хамить начну, то знаешь, что будет? Вот лучше бы тебе и не знать!

На самом деле не так уж этот охранник был неправ, но надо же на ком-то зло сорвать? Так-то я парень не вредный, но когда мне больно и позади такая ночь, что умереть — не встать, то от меня можно ждать чего угодно. Как, кстати, и от любого другого человека. А если кто-то скажет, что это не так, то плюньте ему в лицо, поскольку он врун.

— Это ваш недогляд, — погрозила старшему охраннику пальцем Марина. — Не надо сразу новичка на такой пост ставить. Опять же — где наставничество? Стоять с ним рядом надо, передавать опыт.

— Согласен, моя ошибка. Раз виноват — отвечу, но не перед вами, у меня свое руководство есть, — невозмутимо сказал старший. — Но хамить-то зачем?

— Это да, — согласился я с ним. — Хамить не надо, и уже сегодня кое-кто из вас в этом убедится. Как и в том, что я злопамятен, как хорек, и настолько же кровожаден.

— Это правда, он такой, я его знаю, — подтвердила Марина и окликнула одного из клерков, который только что вошел в здание и приложил карту к терминалу. — Паша, помоги Харитону Юрьевичу дойти во-о-он до того дивана и возвращайся сюда. Полицейский, оставите свой телефонный номер этому юноше, чуть позже с вами свяжутся по поводу годового аккаунта класса «Премиум», а также бонусного набора игровых предметов.

— Полугодового, — пробормотал сержант. — Вроде, о нем речь шла.

— Это — «Радеон», — одарила его улыбкой Вежлева. — Полумеры здесь не приняты, знаете ли.

Молодой человек в дорогом пальто помог мне встать на ноги, я повернулся к полицейскому и подмигнул ему.

— Бывай, сержант Кирилюк из московской полиции, — сказал я ему. — Привет сестре. Пошли, Паша.

Я как-то совсем обмяк, как будто из меня вынули некий стержень, который не давал мне сломаться за последние часы — ноги были как ватные, да и в висках шумело так, будто я стакан водки маханул натощак.

Кстати — не отказался бы. Замерз я жутко, внутри будто глыба льда застыла.

— Ба-а-а-а! — к гостевому дивану, на который Паша меня опустил, подошла, цокая длиннющими каблуками ярко-красных туфель, еще одна моя старая знакомая. Вот ведь, как нужны были — поди, поищи. А теперь — вон их сколько. Хотя эта не то, что мне помогла бы, наоборот — сделала бы все, чтобы максимально насвинячить. — Кого я вижу. Ну что, теперь вы наконец показали нам свое истинное лицо. Хотя это…

— Не слишком подходящее слово, — устало продолжил я ее фразу. — Больше тут подходит слово «харя». Или «рожа»? Неоригинально и избито. Штамп, ясновельможная пани. И потом — да, я люблю национальную одежду, — а это именно она. У вас носят шелковые чулки и яркие ткани с бисером. У нас — ватник и кирзачи. Каждому свое.

— Это очень точно ты сказал! — Ядвига накрутила на палец локон волос. — To jest bardzo prawdziwe (Это очень верно).

— Пани, это вы меня обматерили или похвалили? — я, кряхтя, привстал и расстегнул ватник. — Языкам не учен просто. Мы академиев не заканчивали.

— Ядвига Владековна, — к нам подошла Вежлева и кивком поприветствовала полячку. — Доброе утро.

— Я заверила тебя, что все идет так, как должно, — проигнорировала Марину Ядвига и, не прощаясь, удалилась.

— Вот же, — Вежлева только усмехнулась, глядя ей вслед. — Сколько лет ее знаю — совершенно не меняется. Как сучкой была, так ей и осталась.

— Согласен с тобой, — я стянул ватник и охнул от боли.

— Слушай, а ты точно не бомжуешь? — Марина с недоумением смотрела на мой халат, который был под ним, и на кепку, вывалившуюся из кармана. — Сто одежек — и все без застежек. Ох ты — кровь, что ли?

И верно — в месте, где была наложена повязка, появилось небольшое красное пятно.

— Да какой-то поганец меня ногой пнул, — я со злобой глянул на охранника, который знай проверял входящих в здание. — Надо будет узнать, кто точно, и отомстить. Но вообще — охрана у нас та еще. Нет, чужих не пропустят, но и своим, если что, несладко приходится. А если кто-то из них журналиста отбуцкает? Ввек не отмоемся.

— Киф, это сомнительный трюк, — Вежлева коснулась моего носа пальцем. — Это банально. Если тебе надо его наказать — сделай это сам, хорошо? Нет, я его в труху одной рукой, это не проблема, — но ты хоть комбинацию покрасивее разыграй, а то такую банальщину выдал. Не порти мое мнение о тебе.

Вот так. Не суди — и не судим будешь.

— Согласен, — признал я. — Грязненько. Телефон дай, надо Азову позвонить.

— Опоздал, — Вежлева кивнула в сторону охранников. — Эти уже отзвонились, он едет. Представляешь, у них сегодня первая смена — и сразу так накосорезить! Ты в самом деле их топить будешь?

— Посмотрим. — В тепле меня размотало окончательно. — Им бы сразу Палычу позвонить, а они — «его нет в здании». Но вообще — вряд ли. Я в гневе страшен, но по жизни отходчив. К тому же по таким делам я скоро и вовсе коньки отброшу, а мертвые — они не потеют и не мстят. Да и потом — их не наказывать надо, а хвалить, если совсем уж честно. Парни делают свою работу.

— О, а вот и медики, — Марина помахала кому-то рукой. — Все, расслабься, теперь ты в моих надежных руках.

— Всегда об этом мечтал, — пробормотал я.

— Ты сейчас конкретно о моих руках или вообще о чем-то подобном? — уточнила Вежлева.

— А можно я тебе потом отвечу? — попросил я ее. — У меня сейчас мыслей почти нет, я так вымотался.

Почти не врал — мысли путались и были как мыши на чердаке — вроде бы они и есть, вон бегают, но фиг поймаешь. А это чего не то сболтнешь — и все, обратно это слово не вернется.

— Ладно. — Марина достала телефон. — Иди, лечись, а потом я жду тебя в гости. И это — без вариантов, ты мне за сегодняшнее должен.

— Какие «гости»? — не понял я, с симпатией глядя на двух женщин в белых халатах, подошедших к нам, судя по всему — медсестер, на врачей они не тянули.

— Я живу на этаж выше тебя, — показала Марина на лифт. — Номер моей комнаты узнать невеликий труд. Так что — через недельку-другую заходи вечерком на огонек. Надеюсь, ты на цепи у этой своей еще как песик не бегаешь, она тебя ко мне отпустит?

Ну, на этот раз ты банально меня провоцируешь. Или просто она все упрощает, применительно к моему состоянию.

— У-у-у-у, — медсестра ловко заголила мое тело, глянула на повязку с красным пятном и сказала мне:

— Надо к нам подниматься. Носилки спустить, или…?

— Или, — я оперся на подлокотник и встал на ноги.

— Орел, — одобрила Вежлева — Смотри, не улети. Анжела, я позвоню через полчасика, спрошу, как чего.

— Хорошо, — кивнула девушка и подперла меня плечом.

— Никифоров, крепись и помни — ты мужчина, — приказала мне Вежлева, после чего крикнула девушкам на ресепшн:

— Ватник Харитона Юрьевича приберите, но не выкидывайте. Может, он ему дорог как память. И кепочку тоже. Когда придет эта…. Как ее… Ну, его спутница, ей отдайте, может хоть стыдно станет. До чего довела мужика, в чем он ходит, стыдобища!

И, выдав эту тираду, она отправилась к лифтам.

— Спасибо, Марин, — повернул я голову в ее сторону, повиснув на плечах докториц.

Она, не поворачиваясь, подняла правую руку и сделала ей некое движение, которое можно было истолковать как угодно — от «да пожалуйста» до «куда ты без меня».

— А теперь — пошли, — сказал я девушкам и затопал по мрамору своими кирзачами.