Мне не больно

Андрей Валентинов, 1997

Странная пещера в крымских горах и засекреченный научный институт под Москвой – что связывает их? Что ищут в Крыму вооруженные до зубов шпионы фашистской Германии? И каким увидят Советский Союз конца тридцатых годов разведчики, прибывшие с далекой планеты, где несколько десятилетий тому назад обосновалась небольшая российская колония?

Глава 2. Чиф

Молодой человек в теплом осеннем пальто и мягкой шляпе не торопясь вышел из подъезда и еле заметно передернул плечами. Огромный двор был почти пуст, лишь у самого подъезда топтался изрядно прозябший на ноябрьском ветру парень с букетом сиреневых осенних астр. Молодой человек мимоходом посочувствовал незадачливому кавалеру. Погода явно не способствовало свиданию: над городом нависли низкие тяжелые тучи, то и дело срываясь мелким холодным дождем. Вышедший из подъезда оглянулся, бросил быстрый взгляд на окна четвертого этажа и неторопливо зашагал вдоль гигантского дома.

Он мог быть доволен. Тот, кто смотрел ему вслед из окна четвертого этажа, выслушал, и, кажется, поверил. Впрочем, радоваться было рано…

Длинный ряд подъездов кончился. Сразу же стало холодней, ветер с набережной ударил прямо в лицо, и молодой человек сунул руки поглубже в карманы. Этот город ему не нравился. Не нравился холод, серые безликие дома, дребезжащий транспорт, а главное — люди. Он знал, что здесь, в этом городе, в этой стране и на этой планете, будет нелегко, но даже не предполагал — насколько.

Можно было добраться до ближайшей трамвайной остановки, но молодой человек предпочел пройтись пешком. Он все еще не мог заставить себя втискиваться в забитые хмурыми злыми людьми трамвайные утробы.

Молодого человека крестили Иваном, но так называл его только отец, и то изредка. Для матери он был Жанно, для одноклассников — Джон, а после того, как он возглавил команду по бейсболу, за ним прочно утвердилась кличка Чиф. В конце концов так стал называть его даже отец, обычно не терпевший американизмов. Отвращение ко всему американскому отличало практически все старшее поколение. С тем большим пылом их чада учили английский, засматривали до дыр изредка попадавшие к ним американские журналы и называли друг друга именами и кличками, взятыми из голливудских кинофильмов.

Когда Чифу, тогда еще просто Джону, исполнилось четырнадцать, разразилась первая буря. Молодежь Свято-Александровска, давно уже перекрестившая свой родной город в «Сент-Алекс», потребовала введения в гимназиях английского языка вместо всем осточертевшего французского. Департамент образования отмахнулся, и тут ударила забастовка. Мальчишки и девчонки выставили пикеты у здания парламента и у резиденции Председателя Думы, которого они предпочитали называть Президентом или просто Дядей Сэмом, заявив, что не вернутся в школы до полной победы. Стачком, в котором Чиф представлял свою гимназию, объявил, что дает месяц на размышление, после чего «Генерация» — молодежь Свято-Александровска — переселится в долину Больших Ветров, дабы основать новый город, где языком общения станет исключительно английский.

Дело стало нешуточным. Оппозиция потребовала от правительства начала переговоров со стачкомом, а председатель социалистической партии Железный Генри заявил, что готов лично переселиться вместе с молодежью подальше от мест, где не соблюдают права человека.

Все, конечно, устроилось. Дядя Сэм нажал на консерваторов в правительстве, а стачком — на экстремистов из младших классов. Английский язык был введен наравне с французским, чада вернулись в школы, а политические партии стали срочно переписывать свои программы, добавляя в них требования, касавшиеся молодежи.

Чиф имел прямое отношение к столь успешному завершению стачки. Решающие переговоры происходили у него на кухне. Это было тем легче, что Железный Генри, директор единственного в Сент-Алексе завода и бессменный глава соцпартии, был его отцом, а Президент Сэм — крестным. Представители стачкома пили чай, заваренный Тетей Полли — мамой Чифа, а Железный Генри и Дядя Сэм, отсмеявшись и отвспоминав прежние деньки, внезапно стали серьезными, и Президент, кивнув на довольных победой забастовщиков, негромко бросил: «А ведь выросли! А, Степан?» Железный Генри, он же Степан Иванович, коротко кивнул и покачал головой:

— Выросли-то, выросли… Мы в их возрасте другим занимались. Английский им, американский!..

Представители стачкома обиделись. Они, конечно, знали, что Железный Генри — герой, Дядя Сэм — тоже герой, об их подвигах им рассказывали на уроках истории. Но введение английского, языка свободных людей, казалось задачей важной и первоочередной. «Генерация», первое поколение родившихся на этой земле, пробовала силы. Потом уже была экспедиция в глубину Черных Гор, бросок на Бессмертный остров, Знаки Доблести, полученные из рук Президента. Но их первую победу Чиф запомнил на всю жизнь. Тогда это казалось таким необходимым — изучение английского, отмена школьной формы, право ходить на вечерние киносеансы без родителей…

Чиф постоял несколько минут у чугунных перил набережной, глядя на покрытую оспинками дождя медленно текущую реку. За рекой тянулись громады серых домов, из черных труб поднимались клубы белесого дыма, откуда-то издалека доносились паровозные гудки. Родина предков… Чиф немало знал о ней все — из книг, из рассказов старших, но увиденное все же поразило. Он не ожидал такого серого неба, таких хмурых зданий и таких людей.

В ближайшем киоске Чиф купил в киоске свежую «Правду». В свое время его весьма шокировало столь претенциозное название. Отец пытался объяснять ему особенности пропаганды среди отсталого пролетариата, рассказывал про своего давнего знакомого Николая Ивановича Бухарина, этой «Правдой» руководившего, но его старания пропали даром: Чиф заранее ощущал антипатию к столь самодовольной газете. Однако теперь чтение «Правды» стало необходимостью, хотя бы потому, что все остальные газеты этой страны можно было вообще не открывать — писали они абсолютно то же самое, только еще беспомощнее.

Итак, какова ныне в здешних местах «Правда»? Чиф бегло просмотрел передовую статью с броским заголовком «Навстречу славному юбилею» и спрятал газету в карман пальто. Интересно, как бы смотрелся в «Правде» репортаж об их забастовке? Наверняка что-нибудь вроде: «Бунт буржуйских сынков». Здесь, в бывшей России, называвшейся ныне непроизносимым именем «СССР», шутить не любили. Молодежь выступала на собраниях, заявляла в НКВД на своих родителей и учила немецкий — язык вероятного противника.

Родина предков оставалась чужой. Чиф заставлял себя вспоминать, что здесь есть тысячи и тысячи, ради которых он и прибыл сюда, но помогало мало. Тут не было друзей. Даже тот, с которым он совсем недавно разговаривал, почему-то испугался и по сути не ответил ни на один его вопрос, лишь написал на бумажке номер телефона и время, когда следовало позвонить. Может, боялся, что их подслушивают? Но сколько же требовалось средств и сил, чтобы организовать прослушивание частных квартир! Да и зачем? Чиф вспомнил уроки политологии в старших классах, рассуждения учителей о сущности тоталитарного государства и невольно поежился. Тогда это казалось сказкой, скучной и нереальной — три основные группировки руководства, бюрократическая пирамида, постоянная сменяемость кадров, система, державшая в напряжении эти самые кадры… На экзамене никому не хотелось отвечать на подобный билет. Увы, теперь приходилось вспоминать все читанное и слышанное. Итак, три группировки… Прежде всего, партийная бюрократия, обескровленная последней волной репрессий. Затем военные — их позиции тоже ослабели после процесса Тухачевского. И наконец, система, державшая всю пирамиду в напряжении — НКВД и НКГБ. Машина простая, мощная и самовоспроизводящаяся… И — люди. Как сказал здешний лидер — «винтики и колесики». Те самые люди, к которым Чиф и его товарищи и прибыли, хотя никто их не приглашал, не ждал и едва ли был рад.

Дойдя до улицы Горького, Чиф прошел пару кварталов, пробираясь сквозь шумную толпу, и нырнул в метро. Метро — это единственное, что нравилось ему в Столице. В Сент-Алексе такого не было. Ни к чему — весь город можно пройти за полчаса, почти у каждого имелся велосипед или мотоцикл, а в последние годы завод, которым руководил Железный Генри, исправно снабжал всех желающих электромобилями. Но Чиф все равно испытывал зависть, попадая на движущуюся ленту эскалатора. Смущали лишь нелепые статуи на станциях — темные, жуткие, похожие на первобытных идолов…

Выйдя на конечной, Чиф нерешительно взглянул в сторону остановившегося поблизости трамвая, но так и не решился нырнуть в людской водоворот. Толпа его пугала. Там, где он вырос, люди почти никогда не собирались беспорядочной кучей, разве что на стадионе, после очередного футбольного или бейсбольного матча. Чиф посмотрел на часы, прикидывая, за сколько он доберется, и тут же заметил, как один из прохожих бросил на него недоуменный взгляд. Чиф мысленно выругал себя: здесь, в Столице, таких часов не носили. Давно надо было купить местные, но он никак не мог привыкнуть к нелепому допотопному циферблату и необходимости каждое утро заводить тикающий механизм. Часы, новенькие, с миниатюрной электрической батарейкой, подарил ему отец как раз перед тем как Чиф написал заявление на имя Президента Сэма с просьбой зачислить его в группу «Пространственного Луча».

Итак, он пошел пешком, огибая огромный новый стадион. Стадион был не плох, удивляло лишь то, что принадлежал он местной полиции. Впрочем, к подобным странностям своей исторической родины уже следовало привыкнуть.

Дорога вела сквозь небольшой парк, вдоль пустынных в этот час улочек, где жили рабочие с окрестных заводов, мимо самих заводов, огромных, грязных, с безобразными трубами, мимо брошенных краснокирпичных церквей со сбитыми крестами. Впереди был огромный пустырь, за которым тянулся старый, местами разрушенный забор. За ним когда-то находилась фабрика, но уже несколько лет, как станки были вывезены, деревянные перегородки разобраны, и от прежнего остались лишь холодные мертвые корпуса. Вечерами здесь собиралось окрестное хулиганье, но днем лишь вороны оживляли мертвую тишину брошенного фабричного городка.

Чиф прошелся вдоль забора, оглянулся и уже собрался нырнуть в небольшой пролом, как внезапно услышал негромкие быстрые шаги. Кто-то шел с противоположной стороны — высокий, в старом пальто и надвинутой на глаза кепке.

Секунда — и Чиф был уже за кирпичной стеной. Шаги приблизились, затем на мгновение стихли. В проломе показался молодой человек, рассеяно поглядывающий по сторонам. Чиф облегченно вздохнул.

— Я думал, ты уже дома! — произнес он по-английски, запоздало выругав себя за опасную привычку.

— Ты чего, Чиф, в засаде? — парень усмехнулся и взглянул на часы, точно такие же, на батарейках, с табло вместо циферблата.

— Пошли, Бен!

Тот, кого так назвали, вновь усмехнулся и покачал головой:

— Чуть не влип! Пойдем, после расскажу…

Говорили по-прежнему по-английски. Бен, которого родители звали Сашей, изъяснялся несколько странно, с грассирующим французским «р», зато с накрепко заученным американским акцентом. Чиф неодобрительно покачал головой:

— Бен, мы этак влипнем. Переходи на русский!..

— Ага. О великий, могучий, свободный… Как там дальше?

Последнюю фразу Бен произнес на языке предков, почему-то напирая на букву «о». Чиф поморщился:

— К тому же, если ты решил изображать мастерового, надо бриться лезвиями местного производства.

Бен провел рукой по гладко выбритой щеке.

— Советский пролетарий должен быть слегка выбрит и до синевы пьян. Чиф, слово «мастеровой» здесь не употребляют. Надо говорить «рабочий».

Они, не торопясь, шли по еле заметной тропке, которая вела к одному из фабричных корпусов. Пару раз Чиф оглядывался, но предосторожность была излишней: вокруг было совершенно пусто.

— Ладно, Бен, что у тебя стряслось?

Тот нерешительно почесал кончик длинного породистого носа:

— Да так, затмение… Был на вокзале, присматривался к публике…

— На каком?

— На Петербургском…

— Бен! — Чиф даже остановился. — Ты что, забыл?

— Шучу, шучу… На Ленинградском. Да я все помню, Чиф! Улица Горького, переулок Безбожный, Краснопресненская набережная… Антихристов язык!…

Выразительный взгляд заставил его закашляться:

— Понял… Перехожу на советский… Разрешите доложить, товарищ командир группы?

Теперь его русский звучал вполне нормально, с легким «аканьем», как и принято в Столице.

— Я был на Ленинградском вокзале. Присматривался к публике и заодно проверял маскировку. У входа заметил пару «топтунов» из тех, что высматривают приезжих, особенно с «минусом» в паспорте…

— И что, к тебе прицепились? — удивился Чиф. — Бритва подвела?

— Если бы бритва… Решил проверить их бдительность и сделал вид, что пытаюсь спрятаться от патруля… Да не смотри на меня так, Чиф, сам понимаю! Нашу «липу» показывать не хотелось, я и дал деру. Заодно проверил, как здесь бегают…

Теперь они уже стояли возле сорванной с петель двери одного из корпусов. За дверью ничего не было, кроме сырой темноты, в которой угадывались рухнувшие балки перекрытия и покрытые мхом кирпичи.

— Убежал, значит, — помолчав заметил Чиф. — Комментировать не буду, сам все понимаешь…

— Да ясно. Леший попутал! Но их секретную службу мы тоже должны изучить!

— Но не таким же образом! Все, пошли, а то Лу будет волноваться… Вот расскажу ей все!

— Только не ей! — в голосе Бена прозвучало нечто, похожее на испуг. Чиф усмехнулся:

— А надо бы — чтоб за уши оттаскала!

Бен протестующе замотал головой, но Чиф лишь хмыкнул и достал из внутреннего кармана небольшой бумажник, а из него — миниатюрный кожаный кошелечек. Секунда — и в руке Чифа блеснул маленький серебристый жетон с фирменным знаком Столичного метрополитена.

— Бен, оглянись на всякий случай.

— Чисто, — сообщил тот, поглядев по сторонам.

Чиф аккуратно приложил серебристый жетон к небольшому углублению в стене. Послышалось еле слышное жужжание, темный провал прохода внезапно стал светлее, в воздухе поплыла белесая рябь. Еще секунда — и дверной проем засветился ярким молочным светом.

— Пошли!

Чиф первым шагнул в молочное марево. Бен еще раз оглянулся и последовал за ним. Светящаяся дверь осталась за спиной, а прямо перед ними был уже не заброшенный цех, а лестничная площадка обычного подъезда. Чиф вновь приложил серебристый жетон к стене, свет дрогнул и начал медленно гаснуть. Через минуту на его месте возникла обыкновенная деревянная дверь. У входа лежал аккуратный новенький коврик, рядом стоял большой фикус.

— Вот и дома! — удовлетворенно заметил Бен, подходя к фикусу и пробуя пальцем землю. — Ага, Лу полила!

— Мог бы и сам! — Чиф расстегнул пальто и снял шляпу. — Лодырь несчастный!

— Во-первых, не несчастный, а счастливый, а во-вторых, не лодырь, а гедонист!

Они поднялись на второй этаж, и Чиф легко толкнул одну из дверей. Из прихожей послышалась громкая музыка — в квартире играло радио.

— Лу, мы пришли! — гаркнул Бен, пытаясь заглушить хор Александрова, исполнявший «Марш буденовцев».

— Ботинки снимайте! — донеслось откуда-то со стороны кухни. — Я полы вымыла!..

— Земля предков творит чудеса: Лу вымыла полы! — Бен принялся послушно снимать с ног грязную обувь. Чиф последовал его примеру. Хор Александрова допел последний куплет, на секунду воцарилась тишина, затем послышался перезвон курантов.

— Точность — вежливость королей! — заметил Бен, взглянув на часы. — А вообще-то, Спасская башня чуть спешит. Тебе не кажется?

Чиф не успел ответить. В коридоре появилась та, что спасла от гибели фикус — девушка лет двадцати четырех, худая, высокая. Светлые волосы были коротко подстрижены, а чуть длинноватый нос наглядно свидетельствовал, что ее сходство с Беном — отнюдь не случайность. Люба, окрещенная еще в подготовительном классе новым и достаточно нелепым именем, была его старшей сестрой.

— И не надейтесь, что так будет продолжаться всегда! Полы будем мыть по очереди. И кстати, готовить тоже. Бен, завтра очередь твоя!

— Я вам наготовлю! — без всякого энтузиазма пообещал брат, за что тут же заработал щелчок по лбу.

— Между прочим, я не обязана торчать здесь и обслуживать двух здоровенных лбов! Чиф, я сегодня собиралась в Третьяковку…

— Место женщины — на кухне! — попытался продолжить Бен, но, спасаясь от удара веником, был вынужден скрыться за ближайшей дверью, ведущей в одну из комнат. Лу возмущенно пожала плечами и повернулась, чтобы с достоинством покинуть коридор.

— Постой, Лу, — опомнился Чиф. — Почему — в Третьяковку?

— Ну мы же с тобой говорили, — удивилась девушка. — Там должен работать один человек… Кроме того, хотелось посмотреть, мама с детства рассказывала…

— У тебя еще не готова легенда.

Чиф аккуратно повесил пальто на вешалку, пристроил туда же шляпу и принялся неторопливо расчесывать короткие жесткие волосы, пытаясь придать им какое-то подобие прически.

— Я уже все продумала. Буду учительницей младших классов. Из Тулы. Приехала на курсы повышения квалификации…

— А что, такие курсы имеются? Лу, не торопись! Хватит с меня и твоего брата…

— А что — брата? — из двери высунулась физиономия Бена. — Всегда я виноват! А вот ты, Лу, меньше всего похожа на учительницу!

— Исчезни, — пригрозила сестра и Бен послушно сгинул. — Не будут же у меня спрашивать документы прямо в Третьяковке!

Чиф лишь пожал плечами. Документы были слабым местом группы. Паспорт, что лежал у него в кармане, явно оставлял желать лучшего.

— Ладно, Лу, после поговорим. Лучше бы тебе вообще не никуда не выходить…

Девушка хотела вновь возмутиться, но что-то в тоне руководителя группы заставило ее смолчать.

За обедом говорил Бен, рассказывая о виденном на улицах Столицы. То и дело он переходил на английский, но каждый раз спохватывался, ронял: «пардон, пардон», и вновь возвращался к столь мало ценимому им «великому и могучему». Лу время от времени вставляла язвительные замечания, Чиф же упорно молчал, думая о чем-то своем. Наконец девушка это заметила.

— Джон, что случилось?

— Ничего… — вздохнул Чиф. — То есть, не совсем ничего… Я поговорил с тем человеком…

— Ну?! — обрадовался Бен. — Легенда сработала?

— Нет, не сработала. Сыграл в открытую… Я узнал, что сегодня днем он будет дома, а завтра собирается уезжать куда-то на Урал. Жена — на работе, дети, естественно, в школе. Я решил рискнуть. Позвонил — он открыл, пригласил войти…

Чиф замялся, подбирая слова.

— В общем, он испугался. Я вначале не сообразил почему, но затем понял: он попросту меня узнал.

— То есть, как это — узнал? — недоуменно поинтересовался Бен. — Как он мог тебя узнать?

— Я, кажется, поняла, — улыбнулась Лу. — Он ведь знал твоего отца! Ты же точный портрет дяди Генри.

— Похоже, — согласился Чиф. — И вся наша конспирация полетела к черту. Правда я не понял, что его так испугало…

— Может, Железный Генри здесь считается — как это? — врагом трудового народа? — предположил Бен.

Чиф покачал головой:

— Отец бы предупредил… В общем, он старался не показать виду, пригласил меня в комнату, назвал по фамилии… Пришлось выложить все сразу.

— И… и что? — поторопил приятеля Бен.

— Он ничего не ответил, но затем написал на листке бумаги номер телефона и время. Сегодня в шесть я должен позвонить. Меня будут ждать…

— Но… Это здорово, Чиф! — оживилась Лу. — Именно то, что мы хотели!..

— То есть, как это — ждать? — прервал ее брат. — Кто? Джон, ты что, пойдешь? А вдруг это ловушка?

Чиф пожал плечами:

— Выбора нет. Если что, мою работу продолжишь ты, Бен, а Лу будет отвечать за установку.

За столом повисло молчание. Наконец Бен щелкнул пальцами:

— Раз такой расклад, сходим вместе. Я возьму кое-что из наших маленьких сюрпризов и, случись чего, устрою фейерверк.

— Не устроишь…

— Почему? — удивился Бен. — У здешних опричников до сих пор наганы. Каменный век! Почему это я не устрою?

— Потому что ты останешься здесь. И хватит об этом. Обязанности руководителя группы ты знаешь не хуже меня, если что — справишься…

Разговор оборвался, и обед был закончен в полном молчании.

После обеда Бен заявил, что голые стены комнаты действуют ему на нервы и, притащив свернутый в трубку большой цветной плакат, принялся укреплять его рядом с дверью. На плакате был изображен джентльмен средних лет с серьезным неулыбчивым лицом, украшенным небольшой бородкой. На джентльмене был светлый костюм, причем пиджак оказался весьма демократично расстегнут, а галстук — слегка сдвинут в сторону. Общее впечатление довершали небольшие очки в простой железной оправе. Джентльмен был сфотографирован на фоне белого двухэтажного здания, окруженного высокими, похожими на пинии, деревьями, но не зелеными, а ярко-синими. Внизу красовалась броская надпись: «„Генерация" — за дядю Сэма!»

— Теперь — порядок! — Бен с гордостью оглядел свою работу и повернулся к приятелю. — Чиф, у меня есть плакат Железного Генри. Повесить?

— Как хочешь, — Чиф, листавший толстую, густо исписанную тетрадь, похоже, был совершенно равнодушен к предвыборной агитации. Вскоре с другой стороны двери красовался второй плакат, тоже цветной. На нем был изображен человек, весьма похожий на Чифа, только старше его ровно вдвое. Человек был в пиджаке, столь же демократически расстегнутом, но без галстука, бородки и очков, зато в серой кепке. Большие красные буквы вещали: «Социализм — будущее Тускулы!».

— Теперь — полная демократия! — Бен рухнул в кресло, любуясь. — Джонни, а если бы твой старик победил на выборах, он бы дал добро на нашу вылазку?

Чиф оторвался от тетради и бросил взгляд на плакаты:

— Не дал бы. Сюда бы отправили кого-нибудь постарше.

— Вот именно! — длинный указательный палец Бена наставительно поднялся вверх. — Поэтому мы голосовали за Сэма — и не ошиблись. Между прочим, ты думаешь, дядя Сэм больше верит молодежи?

— Конечно верит, — Лу показалась в дверях, с интересом разглядывая плакаты. — Он ведь руководил проектом «Мономах», когда ему и двадцати пяти не было…

–…Что было вовсю использовано в предвыборной агитации, — подхватил брат. — Эх, Лу! Неужели ты не поняла, что будет?

— А что будет? — удивилась девушка. — Уже есть. Сэм первый предложил снизить избирательный ценз и посылать старшеклассников в дальние экспедиции. Наша группа — лучший пример.

— Пример чего? — усмехнулся Бен. — Пример того, сестричка, что старый Сэм — мудр. Он первый понял одну простую вещь — мы не просто вторая составляющая вечной формулы «отцы и дети»…

— И кто же это мы? — поинтересовался Чиф.

— Тускуланцы! Вернее — земляне. Наша Земля там — на Тускуле.

— Сам придумал?

— А, значит, не понял? — обрадовался Бен. — Вижу, Чиф, твой старик переусердствовал по части марксистского воспитания. Классы, сословия…

— А что? — Чиф отложил тетрадь в сторону. — По-моему, кое-кто даже на Тускуле не забыл дворянского происхождения…

— Не забыли. И многое другое не забыли. Но не в этом дело. Смотрите — чем была Тускула для тех, кто прибыл туда в 16-м? Объектом научного исследования, правильно? А для тех, кто прибыл позже? Местом спасения от большевиков?

— Ну-ну, — подзадорил Чиф.

— А для таких, как твой отец? Местом спасения от Ленина, Сталина и прочих осквернителей истинного социализма. А для нас? Что такое для нас Тускула? Для нас это родная планета — Земля! И другой Земли нам не надо. А эти, на Старой Земле, не братья по классу и не классовые враги, а инопланетяне…

— Постой, Бен, — Лу растерянно посмотрела на брата, затем на плакат с неулыбчивым Президентом Сэмом. — Ты это что — серьезно? Эти байки я уже слыхала, но здесь же люди живут! Такие же, как мы! Только мы родились на Тускуле…

— Джон, а ты чего молчишь? Ты тоже считаешь, что мы такие же, как и здешние аборигены?

Чиф не ответил. Бен подождал несколько секунд и хмыкнул:

— Ага, молчишь! Эх, Лу! Ты знаешь, что отдел здравоохранения уже несколько лет как засекретил часть своих данных? Догадываешься, из-за чего? Могу подсказать: засекречены результаты ежегодного обследования тех, кто родился на Тускуле. Продолжать?

— Ты хочешь сказать… — подхватила Лу. — Что мы…

— Другие! Это уже видно невооруженным глазом! Смотри!

Он вытащил из кармана две монетки, положил их на ладонь, затем подождал секунду, прикрыл глаза… Монетки начали медленно приподниматься, пока наконец не повисли в воздухе.

— Ну и что? — Лу пожала плечами. — Это каждый может. Мы еще в детском саду…

— Мы! в детском! саду! — отчеканил брат. — Вот именно! А покажи это здесь — что будет? Это телекинез, на Старой Земле — редчайшее явление! А то, что мы не болеем? Травмы, переломы и все прочее — но ни одной болезни, ни простудной, ни инфекционной. Ни одного случая аппендицита!..

— Это не главное, Бен, — наставительно заметила сестра. — Психически мы люди. Эти отличия — мелочь. Мы люди!..

— Мы люди, сестричка, — согласился Бен. — А вот они здесь, на Старой Земле — инопланетяне. Ну, а психически… Лу, ты хочешь остаться здесь, на этой чудной, прекрасной планете? Чтобы навсегда? Не тянет, да? Поэтому дядя Сэм направил сюда нас, а не кого-нибудь из отцов-основателей. Да у них бы просто нервы не выдержали. Как же, родная земля — под игом озверевших большевиков!..

— А ты, значит, академически спокоен, — усмехнулся Чиф.

— Нет, Джонни-бой, я не спокоен. Но все же я знаю, что главное — интересы нашей Земли. И Сэм это знает! Поэтому он сейчас старается побыстрее заменить стариков нами, тускуланцами. Чтоб Тускула стала Тускулой! Он действительно Отец-Основатель — и не нового города или нового государства, а новой цивилизации. Не думайте, что я против помощи здешним аборигенам. Я двумя руками — за. Даже за этот филантропический прожект массового переселения местных страдальцев под наше небо. Но Тускулой должны править тускуланцы! И вообще, планету пора переименовать. Она должна стать Землей — первой и единственной.

— А как ты назовешь Землю? — без всякой иронии спросила Лу.

— Да как угодно, сестричка! Гея, Деметра… Да мало ли кто там еще есть в мифологии? Главное — новое человечество уже существует…

— Гобино, — покачал головой Чиф. — Граф Гобино или Альфред Розенберг. Из твоей сегрегации ничего не выйдет, Бен. В ближайшее время на Тускулу прибудут сотни, а может и тысячи, землян…

— У них тоже будут дети, — по лицу Бена мелькнула снисходительная улыбка. — А через три года — выборы. «Генерация» выставит своего кандидата в Председатели Думы…

— Тебя? — вздохнула сестра. — Эх, Бен!..

— Не меня, — согласился брат. — Не проголосуют — из-за фамилии. Другого…

— Ты что, Кента имеешь в виду? — поинтересовался Чиф.

Бен вновь снисходительно усмехнулся:

— Мистер Кент унаследовал от дяди Сэма только его серые клетки. Воли у него ни на грош. Мы его сделаем президентом Академии Наук. Нашим кандидатом будешь ты, Джон.

— Угу, — энтузиазма в голосе будущего кандидата не чувствовалось. — Это кто же придумал?

— Сказать? Сам дядя Сэм. Идейку он подкинул Кенту, а тот выступил на координационном совете «Генерации». Как раз в твое отсутствие…

— Дядя Семен? — от удивления Чиф даже назвал крестного его нормальным именем. — Но… Но это же глупо! Я ведь социалист!…

— Я же говорю — дядя Сэм мудр. Для «Генерации» нужен свой лидер. Не монархист, не кадет и не социалист. Ты идеальная фигура, Чиф. Сын Железного Генри, крестник Сэма, племянник командора Лебедева… Между прочим, один из первых среди «Генерации», кто получил Президентский Знак. А то, что ты веришь в светлое будущее, скоро станет неактуальным. Первые выборы ты проиграешь, а потом Сэм уйдет…

— А если я не захочу?

— То есть как — не захочешь? — удивился Бен. — Координационный совет «Генерации» решит — и захочешь. Кроме того, наживка вкусная, Чиф! Тебе придется принимать интересное наследство. Большая Программа Сэма — слыхал о такой?

— А-а! — махнул рукой Чиф. — Тоже мне, тайна! Термоядерный синтез, затем реанимация программы «Мономах». Мне отец говорил…

— И это тоже, — согласился Бен. — Но есть и номер три. Молекулярный синтез! Понимаете, о чем речь?

— Безумная идея Кента. — Чиф зевнул. — Он это придумал в шестом классе на контрольной по физике. Синтезирование любого вещества на молекулярном уровне прямо на кухне. В приемник засыпаешь мусор, легкое жужжание — и получаем черную икру.

— Но с ауэритом у него получилось, — возразила Лу. — А ведь тоже не верили!

— Ауэрит — частный случай. А тут понадобится столько энергии… Не говоря о том, что это еще даже не решено на бумаге. Все! За политинформацию — спасибо. Вернусь домой — пойду сборщиком на конвейер….

— Не выйдет! — хмыкнул Бен. — Если дядя Сэм скажет, что ты нужен ему и стране… Это что, тебя еще женят — династическим браком!

— Да ты что, Бен? На ком? — в голосе Лу прозвучала искренняя заинтересованность.

— На дочке лорда Бара. Наши считают, что такой брак поможет смягчить некоторые политические трения.

— На Сью? — возмутилась Лу. — На этой… этой… И вообще, ей только пятнадцать исполнилось!

— Через три года исполнится восемнадцать. Старый Бар сам это придумал. А что — дочь первого пилота «Мономаха» выходит замуж за племянника пилота номер два!

— Но почему Сью? — девушка никак не могла успокоиться. — Эта гордячка… Ее маман ни за что не согласится выдать дочку за сына красного комиссара…

— Дядя Генри — потомственный дворянин, — разочаровал ее брат. — В шестнадцатом году Государь пожаловал всей семье командора Лебедева дворянство. Увы, Лу, забудь и выходи замуж за Кента. Он обыкновенный скромный гений. Мемуары напишешь…

— Все? Почесали языки? — осведомился Чиф, вновь беря в руки тетрадь. — Лу, как прошел контрольный сеанс?

— Канал «А» — хорошо, канал «Б» — удовлетворительно, — сообщила девушка, мгновенно забыв о только что обсуждавшихся матримониальных проблемах. — Были помехи…

— Канал «Б» нам пока не нужен, — заметил Бен. — Но могу посмотреть…

— Посмотри. Вечером повтори сеанс. И вот еще, Бен, на всякий случай… Может понадобиться резервный канал. Километров… Ну, в пределах десяти тысяч… Это возможно?

— На Северный Полюс, — кивнул его приятель. — Сделаю… Чиф, а может, тебе не идти? Засветишься ведь!

— Я уже засветился, Бен. Иногда плохо быть так похожим на своих родителей… Все обсудили?

— Кроме Сью, — вмешалась девушка. — Чиф, не вздумай на ней жениться!

— Как скажешь, — пожал плечами руководитель группы. — Бен, вечером никуда не выходите. Если я не вернусь, ждите сутки, потом смените пароль на входе…

— Не выдумывай, Джон! — возмутился Бен.

— Это приказ. Действуй по запасному варианту. И обязательно выйди на Тернема.

— Тестаменты слушать не желаю, — Бен встал. — Будем искать Тернема вместе, тем более, без этого домой мы можем не возвращаться. Дяде Сэму нужны гарантии, что в ближайшие четверть века нас не потревожат…

— Увидим, — Чиф встал и потер затылок. — Посплю-ка часок. Никак не привыкну к здешнему времени…

Когда Бен и Лу остались одни, сестра осторожно прикрыла дверь и, подойдя поближе, негромко проговорила:

— Бен, ты чего спятил? Какие выборы, о чем ты?

— О том, — так же тихо ответил брат. — Дядя Сэм велел с ним поговорить в подходящий момент. А сейчас — самый подходящий, а то его на подвиги потянуло…

Сестра подумала и кивнула:

— Мне это тоже не нравится. Ты не должен отпускать его одного! Пойдешь за ним, а чтобы не убежал…

— Присобачу ему радиомаячок на пальто, — кивнул Бен. — Не учи ученого!

Уже стемнело, когда Чиф вновь появился у знакомого здания с множеством подъездов. Рабочий день кончился, и тротуар возле дома был заполнен людьми. Чиф не спеша прошелся по двору, мельком взглянул на часы вошел в третий с конца подъезд. Вахтер не обратил на него внимания: в этот час мимо проходили десятки людей, да и респектабельный вид модно одетого молодого человека не мог вызвать особых подозрений. Лифтом Чиф пользоваться не стал и легко взбежал на шестой этаж.

…Четыре двери, одинаковые, обитые свежей черной клеенкой. Нужная квартира — первая слева… Странно, но ему назначили встречу в том же доме, хотя и в другом подъезде. На звонок следовало нажимать три раза. Когда Чиф опустил руку, дверь быстро отворилась.

— Заходите!

Сказано было тихо, почти шепотом. В передней было темно, но можно было понять, что встретивший его небольшого роста.

— Я… пальто… — несколько растерялся Чиф, и тут же его подтолкнули куда-то в сторону:

— Там… Пошарьте рукой.

Получалось как-то излишне конспиративно. Не став спорить, Чиф нащупал свободный крючок и пристроил туда пальто со шляпой.

— Пойдемте, пойдемте! — незнакомец явно торопился. Чиф мельком отметил легкий иностранный акцент, то ли немецкий, то ли польский.

Пройдя длинным коридором, они остановились перед закрытой дверью, из-за которой пробивался узкий луч света.

— Ждите здесь!

Дверь отворилась, закрылась вновь, и Чиф остался в коридоре один. Он использовал это время, чтобы привести в порядок прическу. Особого волнения не было, впрочем, как и страха. Скорее, одолевало любопытство.

— Заходите, товарищ!

Дверь открылась, и Чиф шагнул через порог.

Здесь было светлее, но не намного. Огромная комната освещалась небольшой настольной лампой, горевшей вполнакала. Лампа, как ей и полагалось, стояла на столе, большом, напоминающем букву «Т», более подходившем для солидного кабинета, чем для квартиры. Впрочем, помещение и вправду напоминало кабинет. Стены были украшены обязательными в этой стране бородатыми портретами, под которыми висела большая цветная карта СССР. Высокие окна наглухо закрывали тяжелые черные портьеры. За широкой частью Т-образного стола сидели трое. При появлении Чифа все встали.

— Здравствуйте. Проходите, товарищ Косухин!

Невысокий плечистый человек, не спеша, шел навстречу, протягивая руку.

— Чижиков.

Странная фамилия не удивила. Тот, кто так представился, назвал себя «Чижиковым» так же, как он, Иван Степанович Косухин отзывался на «Джона», «Жанно» и «Чифа». Только для Чижикова это не было детской игрой в Америку.

— Тарек.

…Тот, кто встречал его — коротышка, носивший большие роговые очки и говоривший с еле заметным акцентом…

— Иваныч.

«Иваныч» оказался повыше прочих, как раз одного роста с Чифом, зато крепче в плечах и, конечно, значительно старше. Из всех троих он единственный улыбался. Лицо показалось знакомым. Чиф сообразил: Иваныч немного походил на Ленина, с такой же бородкой и лысиной, только лицо было не скуластым и плоским, а типично русским. Легко было догадаться, что из этой тройки Тарек самый младший, если не по возрасту, то по должности, а вот товарищ Чижиков, кажется, главный.

— Садитесь, товарищ Косухин!

Знакомые слова сразу же напомнили центральный комитет соцпартии, куда Иван Косухин привык забегать с детства, навещая отца. Но там не прятались по темным углам, да и стола такого не стояло…

Итак, оставалось присесть, естественно, не у вершины «Т», а сбоку, где и полагалось пребывать гостям. Здесь уважали субординацию, и Чиф понял, что разговор предстоит нелегкий. Не было опыта — дома даже самого Председателя Российской Трудовой Общины Тускулы Семена Аскольдовича Богораза многие в глаза называли Дядей Сэмом…

— Вы чаю хотите, товарищ Косухин?

Отказываться было неудобно, ибо чай явно входил в непременный ритуал таких встреч. Корсухин ожидал, что за чаем пойдет самый младший, то есть товарищ Тарек, но ошибся. Чижиков поднялся сам, неторопливо вышел в соседнюю комнату и вернулся с большим чайником. Впрочем, для остальных тоже нашлась работа: Иваныч расставил чашки, а Тарек принес сахарницу.

— Вам с коньяком?

— Я… я не пью…

Прозвучало как-то по-детски, несолидно, но трое даже не улыбнулись. Чиф действительно не употреблял алкоголя, впрочем, как и вся молодежь Тускулы. Только в дальних походах, когда температура падала ниже минус двадцати, в дело шел спирт, но это никак нельзя было считать выпивкой.

Товарищ Чижиков вновь встал, не спеша подошел к стоящему у стены шкафу, достав оттуда темную пузатую бутылку. Коньяк достался лишь ему. Ни Иваныч, ни Тарек, очевидно, прав на это не имели.

Итак, сначала чайная церемонии, а уж потом — разговор…