Ремарк и миражи

Андрей Бондаренко, 2014

Маньяки – тоже люди. Или, по крайней мере, человекообразные существа. И они – время от времени – устают. Отдыхать же маньяки любят (прямо-таки обожают), в местах уединённых, тихих и экзотических, желательно – с многочисленными природными красотами. А ещё бывает – с точностью, но наоборот. И инспектор Ремарк знает про эти «маньячные» особенности…

Глава первая

Прогулка по Буэнос-Айресу

И, всё-таки, они решили начать своё свадебное путешествие именно с Аргентины.

— Стариков — в обязательном порядке — надо чтить и уважать, — сидя на кровати по-турецки (естественно, в голом виде), — важно вещала Инни. — А сколько лет твоему дедуле?

— Э-э-э, — замялся Роберт. — Кажется, восемьдесят пять.

— Кажется ему, видите ли. Так не интересоваться ближайшими родственниками. Стыд и позор. Да ты совсем обнаглел, «маньячный» инспектор…. Я, вот, круглая сирота. И всё-всё-всё про это понимаю. Да, будь у меня родной дедушка. Я бы, я бы…

— Ну-ну, продолжай. Ты бы — что?

— Я бы пылинки с него сдувала. Вот.

— Пылинки. Понятное дело…

— Понятливых какой выискался, — разозлилась Инэс. — Летим в Буэнос-Айрес и точка. Все споры отменяются.

— Хорошо, в Буэнос-Айрес, так в Буэнос-Айрес. Как скажешь, — покладисто согласился Роберт. — И смены климата практически не будет. В Аргентине сейчас тоже — лето…. Только у меня будет одно непреложное условие.

— Какое?

— Не люблю гостиниц. Совсем, навсегда и однозначно. И зачуханные, и средненькие, и пяти-семи звёздные. Терпеть их не могу. Да и деда не хочется стеснять. Ведь, и Рой полетит с нами…

— Гав! — подтвердил из гостиной чуткий пёс, мол: — «Обязательно и всенепременно полечу. Другие варианты не рассматриваются. Даже и не надейтесь…».

— Поэтому и надо заранее снять апартаменты — с полноценной кухней и прочими бытовыми делами.

— Какие, собственно, проблемы? — якобы-равнодушно передёрнула худенькими плечами Инни. — Иди в наш совместный рабочий кабинет. Смело включай компьютер. И, задействовав могучий Интернет, бронируй — что приглянётся.

— И пойду.

— Так и иди.

— Только чуть позже…

— На что это, охламон белобрысый, ты намекаешь? На очередное выполнение супружеских обязанностей? По шестому кругу за вечер?

— Ага, по шестому, — глупо улыбнувшись, подтвердил Роберт. — А что, есть какие-то возражения?

— Никаких возражений. Вот, только…

— Что, любимая?

— Пить очень хочется…. Сгоняй на кухню за пивком, а?

— Без вопросов. А какого тебе принести?

— Что ещё за глупый и пошлый вопрос? Конечно же, «Кильмес-Кристаль». Будем привыкать к аргентинской классике…. Стой.

— Стою.

— Ты меня любишь?

— Люблю.

— А как — любишь?

— Как усталый двугорбый верблюд, бредущий — из последних сил — по раскалённой пустыне, вкусную и холодную водицу.

— Молодец, чеши за пивом…

Они прилетели в Буэнос-Айрес уже под вечер: сошли по самолётному трапу, получили багаж и — в специальном ветеринарном отделении — «переноску» с Роем, прошли на стоянку такси, отстояли десятиминутную очередь и, загрузив вещи в багажник, устроились на заднем пассажирском сиденье.

— Улица Виамонте, дом пять, пожалуйста, — назвал адрес Роберт. — «Меблированные комнаты Жоржиньо».

— Гав! — подтвердил из «переноски» Рой.

— Хороший выбор, — на сносном английском языке одобрил щекастый и усатый водитель.

— И чем же он так хорош?

— Гав?

— Тихий буржуазный район. Приятная и ненавязчивая архитектура. Много газонов, цветов и прочей зелени. Да и сам Мануэле Жоржиньо — славный малый…

«Славный малый» оказался высоким худым стариком с седыми моржовыми усами и задумчивыми лиловыми глазами трепетной горной ламы. Зарегистрировав новых постояльцев в толстой амбарной книге, он выложил на деревянную стойку массивный бронзовый ключ, щедро покрытый ядовито-зелёной патиной, и произнёс несколько коротких фраз на испанском языке.

— Нам надо подняться по лестнице на второй этаж и сразу после этого повернуть направо, — перевела Инни. — Крайняя дверь у двустворчатого окна…. Всё понятно. Доброй вам ночи, сеньор Мануэль.

Старик, пробормотав под нос что-то неразборчивое, развернулся и, громко шаркая подошвами стареньких сандалий по каменным плитам холла, скрылся за чёрной потрескавшейся дверью.

Сами же апартаменты оказались очень милыми и уютным: светлая мебель, пахнущая свежими сосновыми досками, просторная кухня, туалет с унитазом и биде, ванная комната, выложенная светло-бежевой керамической плиткой, тёплая вода, текущая тоненькой струйкой из никелированной трубы, прохладное, в меру накрахмаленное постельное бельё.

— Даже кресло-качалка имеется, — обрадовался Роберт. — Почти такое же, как и в нашей сиднейской квартире. Запрыгивай, Рой. Смелее…. И как оно тебе?

— Гав! — одобрил той-терьер, а после этого уточнил: — Гав?

— Твой «туалетный» поддон? Сейчас достану из чемодана. Практически уже достал…. И голубые гранулы, естественно, засыплю. Ну, а сам поддон в туалете и размещу…. Не возражаешь?

— Гав…

— Холодильник, как и следовало ожидать, девственно пуст, — проведя на кухне лёгкую ревизию, сообщила Инэс. — Зато имеется чайная заварка и сахар. А я, будучи девушкой предусмотрительной и запасливой, прихватила с собой из Австралии печенье, шоколадку и чипсы. Так что, с голода не умрём. Да и сухой корм для Роя сейчас извлеку из дорожного баула…. Милый, будешь звонить деду?

— Пожалуй, не стоит, — подував с минутку, решил Роберт. — Приятный сюрприз, что называется, будет. Завтра утром, предварительно перекусив где-нибудь, нагрянем к нему в гости. Как снег на голову…. Чур, в душ я иду первый.

— С чего бы, вдруг?

— С того, что я первым это придумал…. Или же…м-м-м, заглянем туда вдвоём?

— Ну, не знаю, право…

— Там достаточно просторно, я заглядывал. Запросто поместимся.

— Да я не об этом, — фыркнула Инни. — Что, девушке нельзя немного поманерничать, строя из себя стеснительную и робкую недотрогу?

— Манерничай, конечно, сколько хочешь. Не вопрос.

— А я передумала. Пошли в душ…

Утром они проснулись от громких и надсадных звуков клаксонов: за окном безостановочно и на разные голоса, невежливо перебивая друг друга, сигналили машины.

— Может, там что-то случилось? — сев на постели, забеспокоился Роберт. — Например, массовая авария?

— Гав? — поддержал из кресла-качалки Рой.

— Ничего не случилось, — сладко зевнув, заверила Инни. — Это просто Латинская Америка так здоровается с нами.

— Это в каком же, извини, смысле?

— В самом прямом. Вот, в твоей «бюргерской» и сонной Австрии — когда образуется дорожная пробка — что делают водители?

— Ничего они не делают. Спокойно и покорно ждут. Ну, и тихонько двигаются в общем потоке.

— Спокойно? Покорно? И никуда не вклиниваются? И друг друга «не подрезают»?

— Зачем? — удивился Роберт. — Какой в этом, извини, смысл?

— А ещё и дамам-водителям дорогу уступают?

— И такое случается. Причём, зачастую…. А в чём дело-то?

— Ни в чём, — огорчённо вздохнула Инэс. — Просто во всех латиноамериканских странах живут совсем другие люди. Во всех и совсем другие. Горячие такие, нетерпеливые, нервные и задиристые…. Просто так стоять в автомобильной пробке? Не посигналив от Души и не поругавшись с другими шоферами? Фи, как пошло и скучно. Не дождётесь. Да, и вообще, сдерживать свои эмоции — это очень неестественно и, более того, вредно для психического здоровья…. Встаём?

— Конечно.

— А душ посещаем по очереди? Или же совместно?

— Второй вариант, понятное дело. Как любящим друг друга супругам и полагается…. Кстати, звуковая какофония за окнами постепенно стихает. Пробка рассосалась?

— Скорее всего…. Рой, тебе придётся — некоторое время — провести в одиночестве.

— Гав?

— Возможно, что и до позднего вечера. Но не расстраивайся. Потом мы с тобой обязательно прогуляемся — по здешним уютным улочкам и зелёным скверам.

— Гав?

— Да, пока довольствуйся сухим кормом. Но на обратном пути я тебе куплю чего-нибудь вкусненького. Обязательно. Например, говяжьей печени и почек…. Договорились?

— Гав…

Они покинули «Меблированные комнаты Жоржиньо» в десять тридцать утра и, не пройдя по улице Виамонте и семидесяти метров, наткнулись на уютный безымянный ресторанчик.

— В очередной раз могучий Интернет не соврал, — сообщила Инни. — Во-первых, там утверждалось, что Буэнос-Айрес занимает одно из первых мест в Мире по количеству различных заведений общественного питания на один городской квадратный километр. Мол, почти на каждом углу можно найти какую-нибудь забегаловку…. А, во-вторых, говорилось о том, что многие новые аргентинские рестораны и кафе предпочитают открываться, и вовсе, не имея названий. Почему? Всё из-за того же своеобразного латиноамериканского менталитета. Мол, всё на этом Свете должно развиваться сугубо естественным путём, без искусственного нажима. В том числе, и название нового заведения, прямо-таки, обязано «сложиться» само по себе. То есть, его должны придумать — самостоятельно и без подсказок — посетители-клиенты. Вот, как они будут его именовать в разговорах между собой, так тому и быть. Местная привычка такая. Симпатичная и философски-выверенная, надо признать…

Завтрак, предложенный в безымянном ресторанчике, оказался простеньким и немудрённым, но — вместе с тем — сытным и весьма симпатичным: свежие пшеничные булочки, коровьи и козьи сыры в расширенном ассортименте, янтарно-жёлтое сливочное масло, ветчины и разнообразные копчёности, тонко нарезанная говядина вчерашней варки, а на десерт — кофе двадцати пяти сортов на выбор.

Да и обслуживающий персонал, как выяснилось, неплохо владел английским языком.

— Всего несите, — ознакомившись с «утренним» меню, велел Роберт. — Аппетит у меня нынче — просто зверский. И, что характерно, с тех самых пор, как я стал — в официальном порядке — женатым человеком.… А, вот, кофе, пожалуй, не надо. Замените его, любезный, двумя бокалами пива…

Пожилой официант, лоб которого был украшен большим тёмно-лиловым родимым пятном неопределённой формы, неодобрительно покачивая седой головой и что-то сердито бормоча под нос, удалился.

— Расстроил, понимаешь, старенького дяденьку, — язвительно хмыкнула Инэс. — Деятель евро-австралийский.

— И чем же, если не секрет?

— В Аргентине, видишь ли, не принято — с утра пораньше — употреблять алкогольные напитки. Дурной тон, попрание вековых традиций и полное бескультурье. Вот, уже после сиесты — совсем другое дело. И сколько угодно…. Хорошо ещё, милый, что ты заказал «Кильмес-Кристаль». Если в заказе фигурировала бы иностранная пивная марка, то даже и не знаю — что было бы дальше. Как минимум, указали бы на порог. А могли бы и полицию вызвать…

— Зачем — полицию?

— Для того чтобы установить личность злостного нарушителя национальных моральных устоев. Вдруг, он (то есть, ты), является подлым иностранным шпионом? Например, английским? После памятной войны 1982-го года за контроль над Фолклендскими островами в Аргентине к англичанам (да и к американцам за компанию), относятся с ярко-выраженным недоверием.

— А я никакой конкретной марки пива и не называл, — вспомнил Роберт. — Вообще.

— Что из того? Аргентинцы, они же очень консервативны в своих пристрастиях и вкусах. Здесь любимые марки и сорта — у большинства населения и на протяжении многих-многих лет — одни и те же. Когда ты просишь принести плитку шоколада, не уточняя при этом марки, то тебе обязательно принесут «Ноэль», а если закажешь «просто пива», то непременно притащат пол-литровый бокал «Кильмес-Кристаль»…. И что я говорила?

К их столику подошли сразу три официанта. Двое молоденьких начали несуетливо сгружать со своих подносов блюдца-тарелки с лепёшками, маслом, сырами и различными мясными продуктами-деликатесами. А их пожилой коллега установил на столешницу — на специальные круглые картонные подставки — два высоких стеклянных бокала, покрытых тончайшим светло-голубым слоем инея. На бокалах, естественно, красовался логотип — «Кильмес-Кристаль»….

Завтрак проходил в спокойной и непринуждённой обстановке. В дальнем углу помещения о чём-то негромко бормотало испаноязычное радио, а за приоткрытым — по летнему времени года — окошком негромко и лениво перекликались разноцветные птички, беззаботно снующие в тёмно-зелёных кронах высоченных платанов. В ресторанном зале было свежо, солнечно и малолюдно.

Неожиданно раздался звон разбитого стекла.

Роберт обернулся: это седенькая благообразная старушка, занимавшая столик у самой входной двери, неловко смахнула со столика чашечку из-под кофе.

«Это она от волнения — смахнула», — уточнил педантичный внутренний голос. — «Прочитала что-то в утренней газете, вот, и разволновалась. Даже на ноги вскочила…».

Старушка, тем временем, разразилась целым потоком трескучих испанских фраз: то ли ругала кого-то, то ли, тыкая морщинистым пальцем в газетный текст, причитала.

Только примерно через три минуты она полностью выговорилась и, вручив подошедшему официанту мятую денежную купюру, покинула заведение.

— Что случилось с бабулей? — спросил Роберт. — Из-за чего она так разволновалась?

— Это, знаменитый «маньячный» инспектор, сугубо по твоему профессиональному профилю, — многозначительно усмехнулась Инни.

— Серьёзно?

— Серьёзней не бывает. Вот, послушай. Перевожу максимально близко к услышанному. Практически дословно. Итак…. «А я вам всем — что говорила всё это время? Маньяк это. Точно вам говорю. Точней не бывает…. И в прошлом году было то же самое. Помните? Весной он убивал археологов. Летом — заслуженных пенсионеров из «Эскадрона смерти». И этой весной двух археологов на тот Свет отправил. А вчера — очередного бывшего сотрудника спецслужб…. И куда только смотрят полиция и Прокуратура? Почему все эти убийства до сих пор не объединены в одно дело? Почему, я вас спрашиваю? Одни бездари и коррупционеры вокруг, куда не плюнь. Зла, прямо-таки, не хватает…. Пойду домой, буду писать письмо нашей законной и активной Президентше. Пусть срочно вмешается в ситуацию и всё разрулит. Так его и растак…». И как, милый, тебе этот яркий и неадекватный монолог?

— Ерунда, — легкомысленно отмахнулся Роберт. — Я нахожусь в заслуженном отпуске, и сейчас маньяки меня не интересуют. Совершенно, совсем и ни капли. Тем более, аргентинские…. А что это за «Эскадрон смерти», о котором упоминала разговорчивая старушка?

— Так в здешнем народе называют одну из аргентинских спецслужб. Некий аналог американского ЦРУ и русского КГБ. Но, естественно, с аргентинским национальным уклоном…. Рассказать тебе поподробней? То есть, в расширенном порядке?

— Конечно. Время пока терпит.

— Слушай, Робби…. Упомянутая спецслужба была создана — по инициативе сурового генерала Хуана Перона — в далёком 1946-го году. Тогда она называлась — CIDE, то есть, «Координация Государственной информации». Потом, в 1955-ом году, мрачного диктатора Перона успешно свергли, а службу переименовали в — SIDE, то есть, в «Секретариат Государственной Информации». Ну, а простые люди всегда величали эту организацию либо — «Разведывательным секретариатом», либо — «Эскадроном смерти»…. Чем занимался вышеозначенный «Эскадрон»? Национальной безопасностью страны, конечно же. Но только с точки зрения тех, кто находился — на конкретный момент — у Власти. А среди них, естественно, было немало профессиональных и потомственных военных. То бишь, SIDE — по своей глубинной сути — являлась тайной полицией, осуществлявшей многоуровневую разведку среди повстанцев, профсоюзов, оппозиционных партий, а также всех других организаций, которые имели антиправительственную направленность. Естественно, речь шла и о физическом устранении наиболее-одиозных политических противников. О достаточно активном и умелом устранении, я имею в виду…. В 1983-ем году аргентинских военных, наконец-таки, окончательно отстранили от государственной Власти. Но SIDE ещё долго продержался, причём, по самым различным объективным и субъективным причинам. И был официально расформирован только в 2001-ом году.

— Официально?

— Это точно, — заговорщицки подмигнула Инни. — Мол, распустили запятнавший себя «Эскадрон» и создали взамен ему несколько мирных и насквозь демократических конторок: «Национальная школа разведки», «Разведывательное сообщество Аргентины», что-то там ещё…. Но простой народ-то не обманешь. Все прекрасно знают, что «Эскадрон смерти» до сих пор жив, здоров и, отнюдь, не дремлет. Мол, сложно без него, родимого, оперативно решать накопившиеся — за долгие-долгие годы — проблемы…

— Я догадываюсь, откуда ты почерпнула эту специфичную информацию, — насмешливо прищурился Роберт. — И даже — в каком конкретно приморском городе.

— Но-но, милый. Не стоит обсуждать эту скользкую и туманную тему. Особенно, находясь здесь, в беспокойном и непредсказуемом Буэнос-Айресе…

Успешно покончив с завтраком, молодожёны покинули безымянный ресторанчик и бодро зашагали по улицам, проспектам и переулкам Буэнос-Айреса.

— И как тебе сам город? — через некоторое время поинтересовалась Инэс. — Нравится?

— Безусловно, — улыбнулся Роберт. — Напоминает сразу многие европейские города. Местами — Барселону. Где-то — Вену. В чём-то — Париж. Есть, короче говоря, в облике современного Буэнос-Айреса нечто, безусловно, симпатичное и неповторимое. И чёткая городская аура ощущается — личная, лёгкая и, так сказать, до невозможности загадочная и таинственная…

— У этого города — несколько полноценных и сугубо-личных аур. В «тихом и буржуазном центре» (по выражению вчерашнего таксиста), она одна. В новостройках — совсем другая. В рабочих кварталах и откровенных трущобах — третья…. А местные девушки? Нравятся?

— Ничего, симпатичные. А ещё и длинноногие, в коротеньких завлекательных юбочках. Только…э-э-э, какие-то…

— Какие?

— Глазастые. В том смысле, что так и «ощупывают» тебя любопытными и заинтересованными глазами. А ещё и улыбаются — с долей дежурного заигрывания.

— Почему же — с долей? — слегка обиделась Инни. — Конечно, заигрывают. Причём, откровенно и однозначно. Ты же у меня — красавчик писанный. Вылитый Роберт Локамп из «Трёх товарищей».

— Да, ладно тебе.

— Ничего и не ладно. Красавчик. Я сказала…

Они спустились в душное аргентинское метро, не без труда втиснулись в давно-некрашеный вагон и проехали несколько станций. Потом — по противно-дребезжавшему эскалатору — поднялись наверх.

— Какие же в Буэнос-Айресе шикарные и неповторимые платаны, — оглядевшись по сторонам, восхитился Роберт. — Высоченные, разлапистые, с очень густой изумрудно-зелёной листвой. И растут, такое впечатление, везде и всюду.

— Это точно, — согласилась жена. — И что с очень густой листвой. И что их здесь избыточно много…. А ещё у местных платанов есть одна характерная и эксклюзивная особенность. В осеннем мае месяце их листья резко-резко меняют свой ярко-зелёный цвет на тёмно-бурый и нежно-лимонный, а после этого — буквально за считанные дни — облетают. Местные жители говорят, что Буэнос-Айрес — по поздней осени — это один такой сплошной и нескончаемый листопад. Интересно было бы посмотреть…

К остановке подкатил старенький тёмно-синий троллейбус, междверное пространство которого было украшено поясным портретом улыбающейся и белокурой Эвиты Перон.

— Вот, как оно бывает, — печально и чуть завистливо вздохнул Роберт. — Эва умерла больше шестидесяти лет тому назад, а Аргентина до сих пор без ума от своей «Небесной Принцессы»…. Залезаем, любимая, залезаем. Нам, как раз, в ту сторону. По крайней мере, так мне утром подсказал мудрый и всезнающий Интернет…

На четвёртой остановке они вышли.

Круглые уличные часы, украшавшие навершие одного из уличных фонарей, показывали двенадцать тридцать три.

— Ага, легендарная площадь — «Пласа Италия», — обрадовалась Инни. — Её цветными фотографиями украшены почти все туристические буклеты, посвящённые аргентинской столице. А вон и скромная вывеска знаменитого бара — «Милонга». Говорят, что в него и сам Эрнесто Че Гевара захаживал неоднократно…. Так-с, светло-серый четырёхэтажный дом с единственной парадной. На углу закреплена маленькая белая табличка с тёмно-синей цифрой «8»…. Здесь и проживает твой уважаемый предок?

— Здесь и проживает.

— Пойдём?

— Пожалуй, я сперва перекурю, — остановился возле тёмно-синей скамьи Роберт. — Присаживайся, кареглазка смуглолицая.

— Как скажешь, мой белобрысый господин и повелитель. Присела. И ты приземляйся рядышком. Только дыми, пожалуйста, в сторону…. А теперь рассказывай — про деда. Почему он, вообще, проживает в беспокойной Аргентине, а не в сонной и благополучной Австрии?

— Это мой мудрый прадед (причём, тоже Роберт Моргенштерн), так — в своё время — решил. Тридцатого января 1933-го года Адольф Гитлер стал рейхсканцлером Германии. И прадедушка, имевший непосредственное отношение к немецким коммунистам и марксистам, понял, что добром это не закончится. И, более того, в двадцатых числах февраля того же года, он, прихватив жену и маленького сына Ганса, отбыл в Южную Америку. Вовремя, кстати, отбыл, уже через полторы недели после этого в стране начались массовые репрессии. Из трёхсот тысяч членов компартии Германии около половины подверглись преследованиям и гонениям, были брошены в тюрьмы и концлагеря, а десятки тысяч — убиты…. Первое время Моргенштерны проживали в Уругвае, а потом переехали в Аргентину. Ганс Моргенштерн вырос, получил высшее образование, женился. У них с супругой родился сын — Отто Моргенштерн, мой отец. Он тоже вырос и получил высшее образование. А потом, будучи в двадцатидвухлетнем возрасте, решил посетить Родину предков. Сперва побывал в немецком Мюнхене, а после этого — в австрийском Клагенфурте, в котором проживали дальние родственники. Там-то он и встретился с красавицей Габриэлой Вагнер. Встретился, познакомился, влюбился и женился. А после этого, через некоторое время, и я появился на Свет…. Почему мои родители остались жить в Австрии? Точно не знаю, врать не буду. Но, скорее всего, это было мамино решение — она женщина твёрдая и властная, стопроцентная австриячка с крепкими католическими корнями-устоями…. Дедушка приезжал к нам в Клагенфурт пару-тройку раз, когда я был совсем маленьким. А потом общение как-то прервалось…. Короче говоря, мы с ним не виделись порядка двадцати трёх лет. Сейчас Ганс Моргенштерн живёт в полном одиночестве: его жена и другие аргентинские родственники уже умерли…. Где и кем он работал до выхода на пенсию? В аргентинской системе правоохранительных органов. Занимал какую-то скромную и неприметную должность. То ли в полиции, то ли в Прокуратуре. Точно не знаю…. Пошли? — поднявшись на ноги и отправив окурок в приземистую бетонную урну, предложил Роберт.

— Пошли…

По узким, слегка выщербленным ступеням серой винтовой лестницы они неторопливо поднялся на третий этаж.

— Вот, она, квартира за «шестым» номером, — сообщил Роберт, а после этого насторожился: — Что это такое? Дверь опечатана? Причём, дважды? Милая, а что написано на этих круглых печатях?

— Сейчас переведу, — пообещала Инэс. — Сейчас-сейчас…. Эта маленькая — полицейского участка. А эта большая и солидная — прокурорская…