Письма о красотах натуры

Андрей Болотов, 1790

«…Вот наконец исполняю я данное тебе Слово и приступаю к писанию к тебе тех писем, о которых просил ты меня с толиким усердием и которые читать тебе с толиким возжелением хотелось. Я не знаю, не обманешься ли ты в своем ожидании и будешь ли иметь от них такую пользу и увеселение, какое ты ожидаешь и какое иметь [от меня] ты ласкал себя до сего времени надеждою. Но как бы то ни было по крайней мере исполню я тот долг, которым меня любовь и дружество мое к тебе обязует, и употреблю все, что состоит только в моих силах и возможностях к удовлетворению твоего желания и просьбы и произведению тебе ожидаемой пользы. Что нужды, хотя бы не удалось мне в том совершенно пожеланию. От первого опыта дального и ожидать неможно…»

Письмо 2

Любезный друг!

Как я однажды уже начало учинил писать к вам натурологические писмы, то уже нет вам нужды напоминать мне более об них и о продолжении сего начатого дела. Непримину уже я сам о том помышлять, и доказательством тому может служить уже вам теперешнее писмо, толь скоро вслед за посланным первым к вам отправляемое.

Не успел я помянутое писмо к вам отправить, как восхотелось мне уже опять поговорить с вами что-нибудь о натуре; а пощастию мысли, в каких упражнялся я по случаю вчера, и открыли мне к тому вожделенной путь и подали повод.

Вчера, любезный друг! по случаю продолжающейся и теплой погоды вышел я опять на крыльцо и, севши на лавочке своей, любовался по-прежнему всеми признаками приближающейся весны приятной. Час от часу умножаются они теперь, и с каждым днем представляется зрению моему нечто новое, давно невиданное и хотя ничего дальнаго не значущее, но дух мой уже увеселяющее. Вдали за несколько дней до сего не видно было ничего, кроме единого снега, белизною своею глаза помрачающего, а теперь на хребтах тамошних возвышений видны уже были кой-где прогалины, и хребты сии высунули уже из-под снега черное чело свое и обнажили Землю, лежавшую толико месяцев под покрывалом зимним. Здесь, вблизи, утещал меня целой ручеек воды, текущий со двора мимо самого крыльца моего и уходящий под сугроб снега. Некое тонкое и наподобие свода устроенное сограждение из прозрачного и блестящего тонкого льда покрывало в некоторых местах текущую воду. Мороз, бывшей в преследующую ночь, произвел сие тонкое сограждение, но от солнца оно стол же скоро и разрушалось опять. Вверху, над главою моею, хотя и ничего я не видел, но слух мой поражался уже громким пением жаворонка, раздающимся по всему пространству Атмосферы. — Ах! вот и жаворонки уже проявились, возопил я: вот и вы уже здесь, о пташечки дорогие! — и вы! предвозвещаете мне приближение весны прекрасной. Вот и вы уже опять милым пением своим утешаете слух мой! О как приятно поете вы тамо в высотах и как искусно дребезжите голоском и играете крылушками вашими.

Сими и подобными сему другими приметами приближающейся весны веселился я несколько времени, сидючи на помянутом месте, и признаюсь вам, любезный друг, что всегда производят они мне отменное удовольствие, и я могу сказать, что весна веселит меня не только тогда, когда она действительно настанет, но весна задолго еще и до того времени. Я воображаю себе все ее приятности и все то, что в ней хорошего есть, и воображения сии душу мою почти також сладостно, как и тогда, когда увеселяюсь я ею в свое время. А сим образом предварительно веселился я и вчера ею.

Во время сих помышлений о весне между прочими мыслями родились во мне некоторые и о том: коль великие и много различные выгоды проистекают нам от того, что премудрому устроителю натуры угодно было все течение года разделить на 4 известные нам годовые времена и распорядить так, чтоб они непременным порядком друг за другом следовали, а особливо коль многою и особливою благодарностию обязаны мы собственно владетелю Мира, что он соблаговолил назначить нам такие пределы и такие климаты Земного шара для обиталища, где все сии 4 время года почти между собой уравнены. И как мысли о сем легко могут и для вас толико же увеселительными быть, колико были для меня, то сообщу я вам оныя по тому порядку, каким следовали они друг за другом.

Имеем мы, говорил я себе, 4 время года, последующие друг за другом и продолжающиеся по нескольку месяцов. Но не достойно ли особливого примечания, что некоторое из них не продолжается у нас так долго, чтоб могло нам слишком уже прискучить. Самая зима хотя и кажется нам несколько длиннейшею пред прочими, но если исключить из ней первое начало оной, принадлежащее более к осени, и теперешнее окончание, принадлежащее некоторым образом уже к весне, то выдут прочти те ж три месяца, поскольку продолжаются и прочие времена года. Но хотя бы она и действительно была несколько длиннее прочих, но можно ли нам сказать, чтоб она прискучивала уже нам слишком, а напротив того, не должны ли мы признаться, что не успеем мы ею несколько начинать скучать, как уже и начнет вскрываться весна и наступать сие прелестное в году и то время, которое приятностми своими с лихвою заменяет уже нам всю скуку претерпенную уже нами в Зимнее время. А не успеет сия наилутчая часть года в глазах наших начать терять свою цену, как тотчас начинается лето, а засим в таковое же время непосредственно наступает богатая осень, приближающая нас наконец толь нечувствительно к Зиме, что мы начинаем и самого сего скучнейшего в Году времени желать пожидать с нетерпением.

Но что б было, естьли б такого премудрого разделения годовых времян или по крайней мере такого пропорционального между ими уравнения не было? Коликих выгод и коль многих приятностей лишились бы мы из тех, которыми по благости зиждителевой наслаждаемся мы ежегодно ныне? Что б было, естьли б единая зима во все течение года или большую часть оного продолжалась? Не стали ли и мы таким же образом прескуч-нейшею и наибеднейшую жизнь влачить, в каковой препровождают все течение оной обитатели отдаленных северных стран, лишающиеся инде на несколько месяцев самого солнечного света; провождающие все дни и ночи во Мраке и темноте едино равной, борющиеся ежедневно с жестокими мразами и лишавшимися всех тех бесчисленных выгод, какими мы и во время зимы нашей пользуемся и наслаждаемся! Что б было, если во все течение года или большую часть оного продолжалось и единое лето с палящими своими и несносными жарами? Коль бесчисленных выгод из тех, какими мы ныне наслаждаемся, лишились бы мы и в сем случае? Примеры чорных обитателей стран, лежащих под жаркими поясами земного шара, доказывают нам со избытком, что беспрерывные жары не менее отяготительны и скучны, как и беспрерывные стужи, и что в странах сих жить еще несноснее, нежели в холодных. Какие опустошения в натуре производит в сих стужа, такие же или еще вящие производят тамо жары и палящие зной. Единые описания о жизни, какую влачат тамошние дикие и черные народы, наводят на нас уже ужас и производят некое отвращение к оной. Беспрерывной весне быть хотя и неможно, но в случае и таковой не лишились бы мы также бесчисленных выгод и приятностей? Кому не известно, что все вешние предметы, толико нас увеселяющие, пленяют и очаровывают очи и души наши только потому, что они изредка и не всегда, но один толко раз в году нашему зрению представляются. Но что б было, если б самые предметы сии, предметы, о коих единое воображение души наши власно как некаким нектаром услаждает и коих мы теперь ждем и недождемся, представлялись бы беспрерывно и всегда и всегда очам нашим? Могли ль бы мы иметь тогда то неописанное удовольствие, какое вскоре иметь мы будем, взирая на произрастающую из земли первую зеленую травку, на прекрасные бархаты, коими поля покроются; на развертывающиеся листки на деревьях; на нежную и приятную зелень вновь одевшегося леса; на те бесчисленные и разноколерные цветы, коими вскоре украсятся луга и деревья наши и на которые мы довольно насмотреться не можем. Не наскучили ли б они нам очень скоро? Не лишились ли б всех приятностей своих, и не дошло бы скоро до того, что мы на них и смотреть бы не стали? Самые наилучшие и увеселительнейшие предметы потеряли б всю свою цену в глазах наших. А что я теперь о предметах, увеселяющих наше зрение, говорил так, то же самое и о предметах, увеселяющих наш слух и обоняние, сказать можно. Какое удовольствие вскоре слух наш наслаждаться будет, когда леса, роща и сады наши наполнятся маленькими пернатыми обитателями, приводящими разными пениями и голосками своими слух наш иногда в восхищение! Но стали б ли мы ими так утешаться, если б продолжалось сие беспрерывно? Не потерял либо тогда и самой громкий крик Соловья, которой вот скоро уже раздаваться будет по всем лесам и садам нашим всю свою красу и приятность? Не стали б ли мы и оной слушать без всякого удовольствия? А не прискучили б ли также нам и все благоухания, исходящие от трав, деревьев и цветов в вешнее время, если б наполнялся воздух ими беспрерывно. Не известно ли, что и самые лутшие ароматы теряют для нас приятность свою, если мы всякий день и беспрерывно их обонянием нашим ощущать станем? Слишком весна лишилась бы всех прелестностей и приятностей своих, если б была беспрерывная или большую часть года продолжающеюся.

Но при теперешнем толико полезном для нас уравнении всех годовых времян и последствий их друг за другом всего того не бывает: но всякое годовое время сохраняет все свои приятности для нас в полном совершенстве. Всякое имеет свои особые увеселяющие и чувствы и душу нашу предметы; и предметы сии никогда нам не наскучивают, но мы ими всякой год вновь и столько ж наслаждаемся, сколько наслаждались прежде. И так не должны ли мы за то благодарить великого устроителя натуры и восхвалять имя его за толикую его к нам милость и за то, что он не только о пользах, но и о самых увеселениях наших имел толикое попечение!

В сих и подобных сему размышлениях препроводил я с удовольствием более часа сидючи на своей лавочке. Однако при том одном не осталось, но мысли сии нечувствительно открыли мне новое и обширное поле к размышлениям, не менее приятным и не менее увеселительным.

Я получил повод через то помыслить и о самых причинах, производящих как помянутую перемену годовых времен, так и все то, что в натуре тогда при моих глазах происходило. Помыслить и о том, отчего бы собственно то делалось, что тоже Солнце, которое нередко и во все течение Зимы столь же ясно и светло светило, но ничего не действовало, и Снег от него немало не таял, а теперь так много уже пригревает и толикую перемену в снеге производит. Отчего на бегу своем оно час от часу поднимается выше? Отчего восходит и заходит всякой день не в тех местах, где выходило и заходило за неделю до сего, но со всяким днем и по утру и в вечеру подвигается ближе к Северу. Отчего собственно то делается, что чем выше солнце в полдни поднимается, тем воздух становится у нас теплее? Наконец, чтоб собственно притчиною тому было, что у нас весна после зимы делается, а после ей лето, а засим осень и зима последует; и отчего наблюдается во всем том всякой год одинаковой порядок и никогда оной не нарушается и не происходит ни малейшего во всем том беспорядка и замешательства.

Ах, любезный друг! все сии происшествия и обстоятельствы от единого только обыкновения и оттого, что мы их часто видим и видеть их привыкли, нами не уважается и нам не в диковинку, в самом же деле достойны они наивеличайшего нашего внимания и рассмотрения. И каждое из них не менее может заставить нас чудиться непостижимой премудрости Зиждителя, употребленной им при устроении натуры, и каждое способно заставить нас утопать в глубокомысленных размышлениях и выходить самих из себя от уравнения.

Ибо подумайте, любезный друг! коль многому важному, удивительному и непостижимому надлежало быть в Натуре и системе Мира устроену и происходить единственно для того по-видимому ничего не значущего и не удивляющего обстоятельства. Чтоб Солнце по одному пути не шествовало, но со всяким днем либо поднималось выше, либо опускалось ниже! Коль великой премудрости надлежало употребленной быть при устроении того, чтоб у нас навсегда одинаковое годовое время и навсегда одна только весна или зима была, но чтобы сии годовые времена друг за другом последовали, и так порядочно друг друга и толь многие уже тысячи лет сменяли. Пробежим, любезный друг, хоть вскользь мыслями все то, что нам о сем известно, а что сама натура уму смертных о том открыть в последние времена благоволила.

В старину только и в глубочайшую древность и одни только наши праотцы думали, и один только подлой и глупой народ думает ныне, что помянутым образом солнце по небу катается и на сем бегу своем ежедневно поднимается выше или опускается ниже. А ныне известное то дело, и ни один из разумных и просвещенных людей не сумневается уже нимало в том, что происходит сие не от движения солнца, но от движения нашей земли, и что не солнце бегает вокруг нас, но наш Земной шар вокруг оного. Известное то дело, что солнце стоит непоколебимо в одном месте, а что нам кажется, что оно бегает, то происходит оттого, что наш огромный Земной Шар вместе с нами вокруг себя беспрерывно вертится и в каждые сутки перевернется один раз, и устроено сие для того, чтоб все бока оного, и все твари, живущие и находящиеся на поверхности оного, могли ежедневно освещаемы и обогреваемы быть, и все могли б благотворительными действиями оного пользоваться. Известное и неповторимое уже то дело, что от самого того делается у нас дни и ночи; от самого того те приятные утры и вечера, которые толико для нас утешительны бывают. И заветное то дело, что мы по вечерам по одной привычке только говорим, что Солнце садится и закатывается за Горы, холмы и леса, а в самом деле оно не престает ни на минуту продолжать свое действие; но в то время, когда скрывается от нашего Зрения, начинает освещать и таким же образом обогревать обращающийся к нему бок Земного Шара и те страны и твари, которые обитают и находятся тамо, и продолжает делать сие во все то время, покуда продолжается у нас ночь и покуда обернется и нам опять наш бок, и таким же образом поутру, оставив их, начнет паки нам благодетельствовать.

Но теперь, прострем, любезный друг, мысли свои далее и подумаем о том, отчего бы собственно земной наш шар сим образом вокруг себя вертелся? Кто приводит его в движение таковое и в движение толико порядочное? Колико сот, колико тысяч лет уже прошло, как началось оное: но со всем тем происходит сие всегда наипорядочнейшим образом, и никогда не примечено в том ни малейшего беспорядка. Колико часов и колико минут должно дню или ночи, в которое-нибудь известное время в году продолжаться, толико и продолжаются они всякой год в то время и с такою точностью, что мы можем не только час, но самую ту минуту назначить, в которую Солнце взойтить или закатиться в то время должно. Никогда не происходит в том ни малейшей ошибки, и никогда не вздумается Солнцу ни одного часа лишнего над нами или под нами позамедлиться. Но можно ли и произойтить в том Ошибки, когда устрояла и распоряжала сие рука всемогущего и премудрого зиждителя и устрояла с таким непостижимым искусством, что умы смертных колико ни напрягают свои силы к усмотрению причин, понуждающих Землю продолжать сим образом беспрерывное свое круговращение, но со всею своею премудростью не могут усмотреть и проникнуть ни малейшей черты, до сего относящейся, и пункт сей остается и поныне и останется, может быть, навсегда для них совсем неисповедимым и сокровенным.

Но сего еще не довольно, но с мыслею о сем встречается другая, относящаяся до другого, хотя также нам известного и весьма важного, однако по такой же привычке нимало нас не удивляющего обстоятельства, на которое в самом деле не меньшаго удивления нашего достойно, а именно: того обстоятельства, что помянутые дни и ночи бывают у нас только 2 раза в году и то самое короткое время между собою равны, а в прочее время в году видим, мы всегдашнюю между ими неровность и ежедневную прибавку или убавку оных, происходящую, однако, с наблюдением наиточнейшего и толь многие веки всякий год одинакового порядка. Обстоятельство сие нам всем известно. Мы видим оное ежедневно, но никому почти из нас в мысль не приходит подумать о том, отчего бы это так делалось? и что б собственно причиною тому было, что наблюдается натурою и в сем случае такой порядок? и в декабре, на примере, не случится никогда таких длинных дней, какие бывают в апреле и мае, а надобно опять быть апрелю или маю для оных.

Единых ученых и старающихся вникать в устроение натуры столько, сколько пределы разума им дозволить могут побудить сей пункт к дальнейшим помышлениям и догадкам. Сии не успели начать о том думать, как стали догадываться и усматривать, что всему сему не можно б никак происходить, если б земля помянутым образом вертелась, стоя на одном месте, но что для сего предписано ей иметь и другое движение и, вертясь вокруг себя, бегать еще по неизмеримому пространству воздуха и в превеликом отдалении вокруг Солнца, бегать всегда по единому пути и бег сей оканчивать всегда единожды в годичное время. Но и от сего одного не произошло б еще таковой удивительной и всегда одинаковой неравности в днях и ночах, но надлежало чтоб оба сии движения были друг другу несообразны и не так происходили, чтоб обращение Земли вокруг себя сообразовывалось с бегом ее в округ солнца, и мысленная Ось, вокруг которой обращается сей шар, наклонялась бы всегда в ту сторону, куда бежит оной, описывая дугообразную черту свою около солнца или, яснее говоря, и сравнив землю с яблоком, имеющим внизу Стебло, а вверху струп от бывшего и засохшего цветка и вертящимся вокруг себя так, чтоб сей струи и стебло были на одном месте и составляли концы оси, бежала б по дороге своей вокруг Солнца всегда поминутным струпом по пути вперед, а стебло имея всегда позади. В сем случае, не только не было б у нас ни весны, ни лета, ни осени, ни зимы, но и всего того удивительного различия в долготе дней и ночей, какое мы видим, и что удивительнее всего во всех разных странах и пределах земного шара неодинакового, а многоразличного и всякой стране особливого и ей только свойственного. Не было б, говорю я, того, чтоб в иных местах зимою по нескольку месяцов продолжалась ночь, а летом по нескольку месяцов день беспрерывной. Для всего того нужно было другое и такое распоряжение в первом ее движении или обращении вокруг себя, которому мы довольно надивиться не можем, а именно такое, чтоб на пути своем вокруг солнца вертелся б сей шар вокруг себя всегда в одну сторону и нимало никуда не наклоняясь. Словом, чтоб концы Оси его или помянутые, взятые в сравнение, струп и стебло яблока всегда устремлены были в одну, в начале им назначенную страну, нимало не соображаясь с дугообразною чертою, каковою бегает земля вокруг солнца. Сие то странное и удивительное обстоятельство производит все те выше упомянутые разности и неровности дней и ночей на всем Земном шаре, которым мы довольно надивиться не можем. Наконец и сего всего далеко еще недостаточно к тому, чтоб могла происходить у нас перемена в годовых временах. Все сие не в состоянии еще было производить на Земном шаре всегда различную степень теплоты и холода, но к сему потребно было еще другое не менее чудное и не менее удивительное распоряжение. Чтоб происходило и делалось у нас сие и оттого была б у нас весна, лето, осень и зима, угодно было великому устроителю мира сделать еще нечто особливое, а именно при помянутом бегании Земли вокруг солнца повелел он ей бегать не всегда от солнца на одинаковое расстояние, но иногда приближаться к нему несколькими мильонами верст ближе, а иногда удаляться от него несколько мильонов верст далее. Одним словом, чтоб она бегом своим описывала черту, не совершенно круглую, а овальную или круглопродолговатую. Распоряжение сие сделано для того, чтоб в первом случае и когда земля приближится к солнцу ближе, лучи оного действовали на поверхности земной сильнее и, производя более жара, производили у нас лето, а в последнем и когда удалится она от Солнца далее, лучи оного действовали слабее, и оттого происходила у нас Зима, а от среднего расстояния оной от солнца имела б весна и осень свое происхождение. Вот причина, отчего в зимнее время солнце и в самые полдни ничего не греет, хотя видим мы его столь же ясно светящим, а в летнее при самом вечере и когда солнце таково ж уже низко, как зимою в полдни. Чувствуешь, однако, от него превеликой еще жар и теплоту, и не доказывает ли все вышеупомянутое, что всему тому, как и самой теперечней нашей Тали, прит-чиною то, что мы несколькими мильонами верст придвинулись к Солнцу нашему ближе, нежели как находились в минувшие месяцы, нето теперь со всяким днем придвигаемся мы к нему ближе.

Конец ознакомительного фрагмента.