Рыба для президента

Андрей Бинев, 2010

Когда гонка вооружений во время холодной войны достигла пика, в Томск с тайным визитом приехал сам… Де Голль! Только все тайное в России рано или поздно становится явным. И тогда начинается очевидное и невероятное. Президента Франции встречают плясками, танцами, образцово-показательными чиновниками и ценными подарками! А каким может быть ценный подарок для человека, у которого и так есть все, что он пожелает? Только чудо. Или чудовище. Которое еще нужно найти и поймать в дремучих таежных лесах и глубоких омутах. Роман Андрея Бинева написан в лучших традициях прозы Владимира Войновича и достоин бессмертной славы Чонкина!

Глава 6

Первого своего шефа майор Александр Власин запомнил не столько, потому, что первых учителей, первую любовь и первых начальников обычно запоминают на всю жизнь, а потому что очень мало, всего лишь месяц, прослужил под его началом и, главное, расстался с ним при весьма заметных обстоятельствах.

Полковник Рыбаков, флегма и большой умница, обладал редким аналитическим умом. А также слыл человеком с твердыми моральными устоями и непоколебимой нравственностью. Считал себя и своих офицеров главными жертвами системы, которой служил. На вопрос, почему не уходит, разводил руками: «Ближе к эпицентру — надежней!» Его бы давно уволили или засунули в какую-нибудь глушь, но только он единственный был способен глубоко исследовать сложную проблему и найти не только пути ее разрешения, но и определить корни появления, что всегда значительно опасней и потому трудней. Именно он готовил специальные доклады от имени председателя ведомства для партийного руководства страны. Все оставались довольны. Он же — безразличным и невозмутимым.

Однако его слабой, даже уязвимой стороной была сонливость. Полковник засыпал на совещаниях, на собраниях, когда один оставался в кабинете, или когда кто-нибудь из офицеров долго и нудно сообщал ему что-то с глазу на глаз. О Рыбакове легенды ходили, правда больше похожие на анекдоты. И когда Саша Власин впервые пришел на службу, то ему именно об этом, как о главной странности начальника, и поведали.

Власину тем не менее Рыбаков понравился сразу. И случалось, когда полковник на общем совещании сонно мурлыкал что-то себе под нос, Власин будил его легким толчком или кашлем на ухо. Полковник это ценил и благодарно усмехался, глядя на Сашу добрыми карими глазами. Тем не менее отдел полковника Рыбакова был лучшим. Потому что там не терпели дураков и мерзавцев. Прежде всего не терпел сам полковник и завещал это остальным. Своего рода заговор против кадровой косности — главное не анкета, а личность.

В отдел, по усвоенной в управлении кадров привычке, заведомых дураков и мерзавцев не присылали. Бывало, ошибались, но полковник чувствовал тех и других почти на биометрическом уровне. Поговорив с таким типом пару минут, он поджимал губы, глубокомысленно произносил: «М-да», после чего глаза застилала непроницаемая пелена презрения. Спустя день не пришедшийся ко двору человек куда-то исчезал. Порой он даже делал карьеру в других отделах, а однажды один из таких «неудачников» стал надолго начальником над Рыбаковым. Полковник усмехался ему в лицо и тяжело вздыхал. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы однажды того не направили руководить резидентурой в далекой северно-европейской стране. Дело он угробил уже через месяц, был в пожарном порядке отозван и назначен крупной шишкой в милицейском ведомстве. Там и стал генералом.

Но все же полковника Рыбакова уволили. Стряслось это под новый, 1957 год. В КГБ шли отчетные партийные собрания. На одном из них, где присутствовали оперативники управления, в том числе из отдела Рыбакова, во главе с ним, заместитель председателя Комитета решил слегка пожурить полковника, безобидно и даже с претензией на юмор. Ну невозможно было не «указать на недостатки» отделу! И поскольку таковых найти не сумели, генерал, подняв к небу палец, вымолвил с улыбкой на тонких старческих губах:

— Все хорошо в отделе полковника Рыбакова. Все, да не все! Сам полковник слишком много спит.

Все оживились, посмеиваясь и поглядывая на только что очнувшегося от сладкой дремы Рыбакова. Такие дремы он называл «партийными».

Полковник поднялся, сопя, и громко выдал:

— Когда я сплю, я думаю. И думаю даже когда не сплю, в отличие от вас, товарищ генерал.

Рыбакова уволили сразу после новогодних праздников. Его убедили подать рапорт, пригрозив в случае отказа репрессиями офицерам отдела. Полковник остался верен своим нравственным принципам и подал рапорт. Он был настолько тактичен, что даже не пришел прощаться со своим отделом. Не желал ставить офицеров в неловкое положение.

Власин его запомнил, как и возглас деда, частенько тревожащий его память: «Не сметь! Не сметь!»

Майор Власин бежал со всех ног к первому вагону поезда, чтобы получить все необходимое в дорогу у некоего лейтенанта Стойкина, о котором ему говорил Смолянский. Поезд стоял на платформе «Деголевка». Ничего не говорило о том, что он вот-вот зашипит тормозами, зазвенит сцепками и натужно завизжит тяжелыми колесами, трогаясь со своим бесценным грузом — президентом Франции генералом Шарлем де Голлем и его сопровождением.

В аккуратном чистом купе кроме лейтенанта Стойкина сидел нога за ногу Смолянский. Взглянув на майора, он демонстративно потряс рукой с часами:

— Справились, майор! Молодец. Пунктуальность — вежливость чекистов…

— И дураков! — засмеялся лейтенант.

Он был одним из немногих офицеров охраны, который носил форму с темно-синим околышем. Остальные были либо в штатском, либо в форменной одежде других родов войск.

Смолянский, подавив улыбку, покосился на него:

— Не обращайте внимания, майор. Лейтенант Стойкин — завхоз, говоря штатским языком. То есть хозяйственник, а им, как и личным водителям, позволяется некое шутовство.

Стойкину на вид было за пятьдесят. Лейтенантские погоны смотрелись на его покатых плечах, как смотрится на выгоревшей гимнастерке отставного солдата скромная награда: заслуженно и неизменно.

— Ну, майор, — вновь подал голос пожилой лейтенант, — будем снаряжаться?

— Будем, лейтенант! — вырвалось у Власина.

И полковник, и пожилой лейтенант посмотрели на Власина с удивлением: как, мол, язык повернулся. Власин смутился, опустил голову. Полковник встал, вздохнул и указал Власину взглядом на дверь. В узком коридоре он подошел к окну, оставив майору место рядом с собой. Смолянский недолго разглядывал скучный пейзаж через только что промытое стекло, потом повернулся и с громким щелчком задвинул дверь в купе, за которой остался притихший лейтенант Стойкин. Полковник молчал еще некоторое время, давая майору прочувствовать неловкость начальственной паузы. Насладившись эффектом и оценив раскраснелость Власина, произнес ясно и твердо:

— Если вы когда-нибудь дослужитесь до моего звания или, Бог даст, до генерала, хорошо бы вам удалось, майор, сохранить в себе то достоинство, которое всегда было у боевого старшины Стойкина. Ему лейтенанта дали в сорок третьем за то, что двадцать три дня он один, под Ельней, держал оборону вещевого склада. Без сна, без жратвы. Его забыли вместе со складом — гимнастерками, портянками, сапогами, котелками. А немчура тем временем развлекалась. На спор, сколько, мол, этот чудак один выдержит. Двадцать три дня! В подвале, с крысами, в холоде. С пулеметом, десятью гранатами, винтовкой и наганом.

— Как же он выжил? — почти испуганно спросил майор.

— А вот так! Наши отбили. Случайный рейд. За это старшине войск НКВД и дали лейтенанта. У него образование — три класса. Ему генералы кланяются, по имени-отчеству зовут. А вы к нему в том смысле, «такой молодой, а уже лейтенант». Старая шутка, злая.

Власин задумался над абсурдностью того, что случилось с «боевым старшиной», вечным лейтенантом Стойкиным: в глубоком тылу противника сотрудник хозяйственной части войск НКВД в одиночку оборонял портянки и сапоги. Это оценили по достоинству и определили награду — офицерское звание. Впрочем, тогда оно еще, должно быть, называлось командирским. Скорее всего, он был произведен в политруки. То есть в политические руководители! Над котелками и прочей солдатской дребеденью! Власин вдруг вспомнил, что где-то в эти же дни, там же под Ельней, в воздухе насмерть бились пилоты из французской «Нормандии-Неман» и нашего полка воздушных штурмовиков. Там даже в одном бою 30 августа пропали без вести два француза и двое русских пилотов. А на земле в это время старшина НКВД Стойкин героически оборонял вещевой склад. Как же этот старшина туда попал? Там же немцы были! Ельня ведь переходила из рук в руки. Почему немцы сразу не обнаружили склад, когда выбили наших? Неужели был замаскирован? Абсурд! Впрочем, для Стойкина здесь и находился его боевой рубеж, его государственная граница.

«Господи, — подумал Власин, — что делается-то! Жизнь за портянки! Или, может, это и есть: ни пяди не отдадим?»

Майор тряхнул головой и сказал вслух, чуть хриплым голосом:

— Извините, товарищ полковник, не знал я. Просто обидно немного стало. Извините!

— Ничего, бывает. В другой раз знайте. Получите все необходимое. Стойкин разберется. И идите ко мне, в президентский вагон. Для вас будет особое задание. Секретное! — Он вдруг засмеялся и хлопнул майора по плечу. — И форму, форму снимите. Оставьте у Стойкина. Он вам костюмчик подберет какой следует. Соответственно заданию. Операция «Пальма-Один»!