Операция «Пальма-два», или Большое плавание рыбаков

Андрей Бинев, 2010

«Очень-очень давно, когда промерзшую насквозь советскую землю, жаждавшую бурной весны и преисполненную надежд на тепло и солнце, вдруг стало заносить холодной снежной крупой безнадежности, когда вспухшие от напрасных ожиданий беспокойные людские воды огромной страны, вопреки «метеорологическим» прогнозам неисправимых оптимистов, застыли ледяными торосами, разыгралась удивительная история, в которой оказались замешанными многие персоны с известными и неизвестными широкой общественности именами. Произошло это во второй половине шестидесятых годов двадцатого столетия в конце второго тысячелетия от рождения Христа…»

Глава 8

— Дружба! Дружба! Демократия! — орал журналистам Егорыч. — Перепутали маленько! Тоталитаризм был…

Подробности той далекой рыбалки слушали, затаив дыхание. Когда немного сбивчивый, но весьма убедительный рассказ был завершен, многие зааплодировали. Посыпались вопросы: колкие, с издевкой, добродушные, глуповатые, с долей любопытства и недоверия. Егорыч разошелся не на шутку. Он зарделся, будто после парилки и доброй выпивки. На некоторых репортеров поглядывал с прищуром, хитрым, почти как на портретах Ленина, и, отвечая, даже немного картавил. Саша Власин отметил это про себя, с интересом наблюдая за Егорычем. Он почти ничего не врал, разве что…

Когда пресс-конференция закончилась, и последний осветитель свернул провода и упаковал в чемоданы горячие лампы, а журналисты уже неслись в свои редакции со свежим сенсационным материалом, Власин обнял за плечи Егорыча, и, подталкивая к машине, заметил:

— Все вроде бы верно, Егорыч, но… уж больно ты про президентов да премьеров лишнего насочинял. Признайся, браток, хотелось коснуться вечности?

— А чего я присочинил-то? Так все и было!

— Что-то я не припомню, чтобы тебя они… как бы сказать… замечали, что ли?

— А кого же! Тебя, что ли?

— Да я и не претендую.

Мужчины сели в машину, таксист обернулся с вопросом в глазах.

— Поехали, — скомандовал Власин, — в русское посольство.

— За Булонским лесом? — на всякий случай спросил таксист.

— За ним, за Булонским, — кивнул Власин.

— Чего это он? — поинтересовался Егорыч, не разобрав, о чем разговаривали Власин с таксистом.

— Спрашивает, кто ты. Лицо, мол, знакомо ему. Думал, что русский министр.

— Почему министр?

— По телевизору похожего на тебя видел, около Горбачева.

— Так это я и был. Небось, телевизионщики сняли, когда я ему вопросы сыпал, а таксист решил, что я это… министр. Бывает!

— Я так и сказал. А все-таки ты врешь!

— Чего я вру?

— Не заметили они тебя тогда. Ну, привез рыбину, ну, выволок ее на сцену. И чего? Один, что ли?

— А хоть и не один! Мне поручено было! Де Голль, знаешь, как меня обнимал, целовал даже. И Косыгин благодарил. Все! Это ты, Власин, от зависти! Но ты ведь тоже… это… участие принял.

— Принял, — кивнул Власин и уставился в окно.

Егорыч отвалился на сиденье и устало прикрыл глаза. Очнулся, только когда машина остановилась перед воротами посольства. В стороне стоял черный автобус с полицейскими, день и ночь охраняющими подходы и подъезды к посольству. Власин, выходя из такси, приветливо кивнул им. Они помахали руками и заулыбались.

— Видал, уже знают, — сказал Власин Егорычу.

Тот захлопнул за собой дверь и непонимающе посмотрел в сторону приветливых полицейских.

— Что знают?

— О тебе, чудак. Приветствуют.

— Откуда знают-то?!

— Пресс-конференция.

— Так мы только-только закончили! Когда успели-то?

— Здесь все так. Рынок, понимаешь.

— Во дают! Черти!

Егорыч вдруг широко заулыбался, замахал руками и быстро направился к полицейским. Власин не успел даже окликнуть его, а Егорыч уже тряс руки удивленным стражам порядка и развязно похлопывал их по плечам.

— Мы еще не то можем! Приезжайте к нам в Сибирь, ребята! Сами увидите!

«Ребята» сначала растерялись, но потом, решив, видимо, что русский выпил лишнего, примирительно ухмыльнулись и тоже похлопали его по плечу: иди, мол, проспись. Власин все же успел подхватить Егорыча под руку и втолкнуть в ворота посольства.

Егорыч смотрел вокруг себя осоловелыми глазами, в которых плескалось счастье от нежданно-негаданной популярности и от удовлетворения своей, как обнаружилось, яркой жизнью.