Соль земли. Люди, ради которых стоит узнать Россию. Второй сезон

Андрей Бережной

«Соль земли. Второй сезон» – продолжение проекта журнала «Нация», в рамках которого журналисты издания рассказывают истории современников, чьими делами и поступками можно гордиться.Журнал «Нация» издается с 2012 года международным холдингом «ЕвроМедиа»Подарочное издание.

Сергей Пускепалис: «Мой театр старше Штатов на 26 лет. Можете себе представить?»

Известный актер и режиссер — о своем месте силы

Кинокритики пишут, у Пускепалиса есть то, что называется strong screen presence — мощное присутствие на экране. Рос на Чукотке, срочную служил на Северном флоте. Сегодня, будучи одним из самых востребованных артистов страны, может позволить себе не быть москвичом: живет в Ярославле, где руководит театром драмы им. Ф. Волкова.

— В сериале «Шифр» ваш герой, подполковник МУРа, спрашивает у нового сотрудника, чей он сын: «Родители — это всегда очень важно». В вашем характере, воспитании, привычках, что от папы-литовца, а что от мамы-болгарки?

— Ну, я рецептами поделиться не могу, потому что сам не знаю, из чего этот борщ сварен. Как говорил мой мастер, Петр Наумович Фоменко, «вскрытие покажет».

— Но вы разделяете, какое качество вам перешло от папы, какое от мамы?

— Это разделять бессмысленно. Это целая песня: из чего же сделаны наши мальчишки. В песне у поэта были какие-то соображения по этому поводу, а по поводу меня все еще только предстоит понять. Это совокупность всего, я думаю. Очень удачная совокупность для меня, раз она находит такой отклик у людей. И я очень этому рад. Но как тут можно алгеброй эту гармонию-то поверять, уж извините за нескромность и за то, что привел пушкинский текст.

Сергей Пускепалис

— Это верно, что вы с 4 до 14 лет жили на Чукотке?

— Совершенно верно. Там пошел в школу и до 8-го класса доучился, и все это было в поселке Билибино Чукотского автономного округа.

— Я читала, что на съемочной площадке «Как я провел этим летом» там же, на Чукотке, вы учили коллег, как себя вести при встрече с белым медведем.

— Ну-у, я не учил, я просто делился воспоминаниями и тем, что мне рассказывал отец. А как-то вести себя с ним… Веди-не веди, спрятаться от него негде. Вы для него вкусный обед. Или ужин, как придется. Ну, если только он не передумает.

— Что, никакого спасения? А прикинуться мертвым или громко закричать? С бурым медведем, вроде, работает.

— (Смеется.) Нет, никому неизвестно, что лучше делать при встрече с белым медведем. Он же самый блестящий хищник! Лучше не встречаться с ним — вот единственный совет.

— Что самое тяжелое и непривычное для человека с материка на Чукотке?

— Там холодно, и привыкнуть к этому невозможно, кто бы что ни говорил. Все равно организм отмораживается. Холодно, все время холодно. И всего только два времени суток: зимой — ночь, летом — день. А вот вечер-утро — этого там не очень много. Зато зимой, ночью, северное сияние прекрасное. И когда все время ночь, то смотри-обсмотрись. Круглыми сутками.

— А вы чувствуете, что Чукотка на вас повлияла? Ну, ведь не самое обычное детство.

— Мне кажется, я себя чувствовал немножко в привилегированном положении относительно материковых людей. Те, кто жил тогда на Чукотке, они были как будто избранные, не каждый туда попадал по работе, не каждый там проводил свое детство. Поэтому я себя чувствовал, как бы сказать… на голову выше остальных ребят.

Во-вторых, конечно, на Чукотке все — настоящие люди. Друзья моего отца — геологи, летчики, водители… Но в то же время были и одиночки-золотоискатели — люди, сбившиеся с пути. Их называли бичи. Но они тоже были настоящие. Это люди, которые не смогли уехать на материк и выживали странным образом. Но вообще все, что там происходило, было достаточно серьезно.

— Одноклассники уже на материке часто расспрашивали вас о Чукотке?

— Да нет, в то время было много других интересных вещей, которые нас, детей, занимали куда больше. Это было просто внутреннее такое понимание: как будто ты уже знаешь жизнь не понаслышке, а они все еще малыши.

— Вы еще и три года отслужили на Северном флоте. Как назывался ваш корабль? И чем вы там занимались?

— Эсминец «Московский комсомолец». Я был секретчиком.

— А что на флоте было самым трудным?

— Срок службы. Три этих длинных года.

— Вы сами решили пойти на флот?

— Нет, в моем случае все решило прекрасное здоровье. Забрали туда, вот и все.

— Ваше сегодняшнее место силы — старейший театр страны, вы худрук Российского академического театра имени Федора Волкова в Ярославле. Он работает, страшно сказать, с 1750 года. Если бы речь шла о храме, то сказали бы «место настолько намоленное»… А о театре, интересно, как говорят в таком случае?

— Нахоженное, наверное. Мы в этом году открыли 272-й сезон, это, конечно, о многом говорит. Серьезная дата, ответственная. Вы себе представляете? 272-й сезон! США только через 26 лет появились как государство.

— Невероятно, конечно.

— А родился театр благодаря энергии Федора Григорьевича Волкова, который совершенно неожиданно в этом месте… Хотя нет, ожидаемо — до этого Димитрий Ростовский из Ростова Великого закончил здесь писать «Книгу жития святых», по его пьесам играл театр семинарии. Так что вся эта территория готовила некий общественный институт в виде театра.

Волков был светоч нашей культуры, он до конца еще не осознан. Мы сейчас выпустили о нем книгу-исследование, она есть у нас на сайте, если кому интересно. Его театр был событием, и при этом он приносил хорошую прибыль. На один только спектакль приходили до тысячи зрителей. Представьте себе! Это не любительское какое-то действо на 20—30 человек.

— Как выглядел его театр?

— Это был большой амбар по принципу театра «Глобус» в Лондоне. Все думают, что он был деревянный, но нет, каменный…

И ведь Волков наряду с другими нашими гениями Лермонтовым, Пушкиным тоже очень рано ушел. Совершив головокружительную карьеру, он умер в 34 года. Страшно поверить. Всем кажется, что это какой-то умудренный, старый человек, а нет… И сама его личность была очень глубокая, емкая, противоречивая. Он был нелюдим, хотя, с другой стороны, очень коммуникабелен. Глубочайшего образования, немецкий и итальянский языки знал как родные. Сам вырезал деревянный алтарь для церкви Николы Надеина — и алтарь, и церковь в Ярославе сохранились. Его дело и стало точкой отсчета общедоступного профессионального театра.

— То есть он в Российской империи был первым?

— Да, и он так и называется — Первый русский театр.

— Но ведь тогда люди чаще ходили в балаганы.

— Не совсем так. Были придворные театры, были театры крепостные. Они принадлежали знатным людям, а актерами были крепостные. Туда билеты не покупались. Это были клубы — места развлечений, свидетельства превосходства. А это был театр для всех, куда могли ходить и купцы, и ремесленники.

— А сейчас ярославцы насколько активно ходят в театр?

— А какие у вас варианты ответов?

— Ну, «на премьерах битком», «залы пустуют», «ходят только на комедии».

— Ну да, вы перечислили все ужасы регионального театра, которые иногда присутствуют на местах, но мы театр федеральный. В позапрошлом году президент присвоил нам статус особо ценного объекта культурного наследия народов Российской Федерации. Так, на секундочку. А к тому же Ярославль — столица Золотого кольца. Поэтому к нам приходят не только ярославцы — приезжают иностранцы, люди из столицы, из разных регионов. Можно сказать, мы по праву претендуем на роль Большого театра, но только в Ярославле. Потому что приехать сюда и не сходить в театр — это все равно, что ты не был в Ярославле.

— Что еще удивительно, вы, насколько я знаю, живете в Железноводске в Ставрополье.

— Я прописан в Железноводске и бываю там часто, но живу сейчас в Ярославле.

— И каково это — бывать в Железноводске, руководить театром в Ярославле, сниматься в Москве? Как вы успеваете? Сколько времени проводите в дороге?

— Много. Для меня это привычное время жизни — находиться в дороге. Вот сейчас с вами разговариваю — тоже еду, из Ярославля в Москву.

— Спрошу про кино. Вы всегда играете положительных героев. Это ваша позиция или просто злодеев не предлагают?

— Ну, почему. Вот «Сибирь мон амур» — я там играю такого зловредного полковника, непростого, скажем, характера. Потом есть фильм «Холодные берега» — там я играю человека, свернувшего с истинного пути. Ну, а в принципе, мне, наверное, предлагают то, что видят во мне режиссеры. Они, читая сценарий, понимают, кто наиболее точно попадает на эту роль.

— Но вам бы хотелось сыграть более характерного героя?

— А у меня, знаете, нет таких творческих амбиций. Даже такого понятия нет — «хотелось бы сыграть». Этот инстинкт отсутствует.

— Потому что вы, прежде всего, режиссер?

— Да. А «хотелось бы сыграть» — это друзья предлагают. Я отвечаю согласием, когда понимаю, что мне интересно и я смогу. А сам — нет.

— Но вы и отказываетесь иногда, особенно от участия в зарубежных картинах (хотя и сыграли в «Черном море» с Джудом Лоу). Кому отказывали?

— Я не знаю фамилий, я знаю сюжеты, ознакомившись с которыми, я понимал, что они, скажем так, не совсем точно отражают жизнь моей родины. Поэтому не нашел в себе сил и возможности поучаствовать в этих проектах.

Сергей Пускепалис и Марьяна Спивак, кадр из сериала «Шифр»

— Это снова русские, которые не похожи на русских?

— Да-да, ну, как обычно. «Клюква».

— Когда вы играете космонавта в сериале «Частица Вселенной» или сыщика в «Шифре» и «Крике совы», вам важно узнать что-то об их работе? Вы консультируетесь с профи?

— Я не консультируюсь, меня консультируют. То есть это не частная инициатива, ведется подготовка, есть люди-консультанты.

— Что такого удивительного и нестандартного вы, например, узнали о работе космонавта?

— Там удивительно и нестандартно все. От начала прихода в отряд космонавтов до завершения карьеры. И вся дальнейшая жизнь. Вот все в космонавте непривычно для обычного человека.

— Почему именно «завершения карьеры»?

— Ну, потому что не может принять космонавт, что он больше никогда не попадет за те пределы, где, кроме него и его товарищей, никого не было. Была такая возможность заглянуть туда, куда без технического гения нельзя заглянуть — и нет.

— А такое понятие как бесконечность вы как можете объяснить? Вот всегда было интересно.

— Бесконечность — это Бог.

— Ну, это верующим только можно так объяснить.

— Ну, пусть верят!

— А в работе сыщика что такого особенного?

— Я не знаю… И они не сдаются. Я пытаюсь быть убедительным в этом образе. Ну, если получается, здорово. Даже находясь на съемках, понимаешь, что это очень тяжелая профессия, психологически и физически. И люди, которые этим занимаются, настоящие сыщики, у меня вызывают огромное уважение. В то же время эта работа часто деформирует людей, таких случаев много. И это тоже нужно понимать.

— Сейчас много фильмов в России снимают о спортивных и военных победах из нашего прошлого. Это воспитание патриотизма, и это нужно. Но если не про войну и не про прошлое, о чем вы бы сами хотели снять фильм из нашего настоящего?

— Вы сейчас говорите про мой режиссерский портфель? Я так не могу сказать, мне надо понимать место действия, кто бы участвовал в этом. А абстрактное понимание… Я бы хотел снять фильм про добро. Про победу добра над злом. Вот про это.

автор Ольга Майдельман/ фото архив героя