На волнах памяти

Андрей Андреевич Колесников, 2021

Память – это то, что живет в нас постоянно. Это то, чем мы гордимся, если есть чем и стыдимся, если в прошлом были позорные моменты. Это и мудрость, приобретенная со временем, и боль от тяжких утрат. Это и тьма веков, и вчерашний день, уже окончательно канувший в историю. А еще память – это любовь, воспоминания о ней, порой сладостные с замиранием сердца, а порой и горестные. О ней, о Любви, и этот сборник.

Наваждение

Говорят, что с возрастом мозги разжижаются. Но странное дело — отчего же тогда крепнет память, выискивая в воспоминаниях все новые и новые подробности давно ушедших событий, и они всплывают в памяти чем-то значимым и далеко не безликим, как тогда. Когда-то, что-то прошло как в тумане, а с годами проявляется его скрытый смысл.

Вот эти самые странности на старости лет стали происходить и с Юркой. Хотя давно уже — Юрием Михайловичем. Иногда, проснувшись ночью, он долго не мог уснуть. Воспоминания лезли в голову, то громоздились там с какой-то ужасной хаотичностью, от которой пух мозг, то выстраивались в четкой последовательности, приводившей в удивление. Но все они были вязкими, прилипчивыми, как клей, а те, которые по каким-то причинам было неприятно вспоминать, еще и удушливыми словно болото, откуда хотелось поскорее выбраться. Но не тут-то было! Как не отмахивался от них — ничего не получалось. Память подсовывала все новые и новые мелкие детали, сознание их непроизвольно анализировало, и получалась целая цепочка логических умозаключений, где прошлое представлялось уже в ином свете. Приходилось только удивляться, как же тогда он не придал этому значения, прошел мимо, не обратил внимание…

Но всего больше на протяжении последних нескольких лет его донимал один случай, случившийся с ним в молодых годах, и тогда же канувший в лету. Оказалось, что бесследно действительно ничего не проходит, и вот сейчас он мучился его неразрешимостью, пытаясь докопаться до истины произошедшего с какой-то маниакальной настойчивостью.

Февраль в том году в Сочи был теплым. Город словно улыбался своими умытыми дождем улицами. В бодрящем, но как-то по — особенному уютном воздухе, парил непередаваемый запах предчувствия чего-то необычайно хорошего, что должно вот, вот произойти.

Решив вознаградить себя за успешную сдачу первой студенческой сессии, Юрка внезапно ночью сорвался из общаги, махнул на поезд и уже утром был на сочинском вокзале в объятиях армейского дружка Витьки Богданова или, как его звали в армии, — «Богдана». После дембеля прошел только год, и узы армейского братства еще живо трепетались. Витька был коренным сочинцем и «знал здесь не только каждый камень, но и каждую собаку, которая на него мочится». А вот Юрка приехал сюда впервые и в ожидании чудес крутил по сторонам головой.

Здорово, что приехал! — в восторге тараторил Богдан-Я даже не поверил своим большим ушам, когда ты позвонил, думал — прикалываешься! А теперь прикинь — предки укатили к родакам в Смоленск и будут только дня через три. Так что апартаменты в нашем полном распоряжении! Вот жару зададим!

Настрой друга Юрку несколько насторожил, т.к. некоторую склонность Богдана к выпивке он заметил еще во время службы. Было несколько случаев, когда Витька предлагал выпить. И они тайком раза два выпивали. Хотя Юрка выпивал так, за компанию, чтобы не выглядеть в глазах сослуживца трусоватым малым. А Витька пил в удовольствие, и инициативу всегда проявлял он.

Апартаменты оказались двухкомнатной стандартной хрущевкой. Правда по сочинской традиции под жилье был приспособлен и балкон, который в отличие от стандартных хрущевок смог втиснуть в себя две деревянные кровати.

Богдан тут же оседлал тумбочку с телефоном, стал куда-то названивать, приглашая на вечеринку, посвященную приезду армейского друга:

–Прикинь,-уговаривал он какую-то «герл»-мы с ним не один пуд соли съели. С десяток нарушителей нашей священной границы за уши к начальству приволокли. Так неужели же теперь не имеем право на простое женское понимание и благодарность за ту спокойную и счастливую жизнь, которой вы все здесь в это время жили. Посидим, послушаем музыку, выпьем чуть — чуть, обмоем наши боевые ордена…Нет! Конечно же нет!-с жаром говорил он ей в трубку — Они еще не обмыты. Скоро полопаются от сухости. Когда же их было обмывать? Служба!

–А черт с ней, с дурой!-говорил он, бросая трубку. Видно «герл» не захотела проявить понимание и тем более отблагодарить героев. И начинал опять крутить диск, набирая новый номер.

Когда с приглашениями было покончено, Витька потащил друга знакомиться с городом.

Все в тот день было удивительным, и город, и море, и люди, и сама атмосфера. Казалось, что она присуща только этому городу и никакому другому. Но удивительней всего оказалась эта встреча. Произошла она на остановке, когда друзья возвращались уже ближе к вечеру домой. Зимой Сочи малолюден и помимо них на остановке было человека 3-4, в том числе и выделяющаяся своей броской фигуристостью молодая девушка. Витька срисовал ее мгновенно, еще на подходе к остановке. Уставился и замолчал. Видно не нашел сразу слов в притуманенной пивом голове, нужных для знакомства. Стоял эдаким тумаком и разглядывал незнакомку молча. Несвойственное другу замешательство Юрка почувствовал сразу, но и сам в замешательстве удивленно отметил, что толи он знаком с этой девушкой, толи она ему кого-то напоминает. Незнакомка повернулась в сторону подходившего троллейбуса и, не удостоив взглядом восторженного и растерянного парней, прошла в среднюю дверь. Юрка еще пропустил вперед какую-то женщину, но пришедшего в себя и рванувшего вдруг с места Богдана, отстранил и первым впрыгнул в троллейбус.

Когда девушка, пробив компостером билет, выпрямилась и стала, держась за поручень, смотреть в окно, по-прежнему никого вокруг не замечая, Юрка окончательно узнал Вику-одноклассницу своей младшей сестры. Во время учебы в школе она часто бывала у них дома и все время пялилась на Юрку при этом как-то глупо улыбаясь. Это его раздражало, и он по возможности избегал встреч с ней. Но однажды, когда идти было некуда, а сестра отлучилась из комнаты, и Вика опять пялилась на него со странной улыбкой, он вдруг разозлился и грубо ляпнул:

–Ну, чего лыбишься, как майская роза?

Вика ничуть не смутилась, а, наверное, от радости, что он с ней заговорил, рассмеялась и спросила:

–А что? Майские розы так лыбятся?

Но развеселилась она напрасно — никакого разговора у них тогда не получилось. Он в досаде пробурчал что-то ругательное, схватил куртку и ушел на улицу.

Она даже присутствовала на его проводах в армию. Проводы были многолюдными и шумными, но за столом с ним рядом на правах провожающей девушки сидела другая, та, с которой он незадолго до этого познакомился и стал встречаться. А Вика сидела на другом конце стола и оттуда пялилась на него, но уже без улыбки, а с какой-то болью и тоской в глазах. С тех пор он ее не видел.

За эти годы она превратилась из глуповатой голенастой девчонки вот в это чудо, от которого так сомлел его друг Виктор. По тому, как она держалась, по появившейся в ней надменности, сквозящей в складках губ и спокойном взгляде; повороте головы, сидящей на грациозной шее, ей можно было дать больше ее неполных девятнадцати. Юрка опять засомневался — она ли это. Так не вязался этот облик с той долговязой девчонкой-подростком, которую он когда-то знал. Но тут же окончательно понял-да, это она.

В троллейбусе было довольно свободно и поэтому подойти к девушке и стать рядом не составило никакого труда.

–Здравствуй, Вика…-почему-то сбившимся от волнения голосом сказал Юрка.

Она повернула голову, взгляд из спокойно-надменного стал удивленно-растерянным, и на губах появилась прежняя улыбка. Но сейчас она Юрку не раздражила, а наоборот-ему стало радостно и весело.

–Откуда ты здесь?!-чуть не присела в удивлении Вика.

–Да, вот приехал сегодня…друга проведать…Познакомься!-открыл он стоявшего за спиной Витьку.-Это Виктор. Мы с ним в армии вместе служили.

Но всех больше потрясен был Богдан. Он никак не мог поверить, что Юрка знает так понравившуюся ему «герл». Витька так непохоже на него что-то промямлил, типа «очень приятно», и замолчал, разглядывая девушку. Но, когда пришла пора им выходить, толкнул Юрку и напомнил о вечеринке.

–Да, Вика,-спохватился тот-мы тут с другом встречу решили отметить, будут гости, приглашаем и тебя.

Вика смутилась, сначала отказалась и пришлось проехать лишнюю остановку, чтобы уговорить ее принять приглашение. Возбужденные и радостные вывалились из троллейбуса. Причем Богдан был радостен не меньше Юрки, ввиду чего Вика подчеркнуто внимательно относилась к последнему, стараясь своим безразличием умерить Витькину радость. Но он этого не замечал.

В магазине, куда зашли за покупками для застолья, Юрка вдруг засорил деньгами и растратил весь свой скудный месячный бюджет, оставив только денег на обратную дорогу.

Как проходила гулянка, в памяти почти ничего не осталось. Юрий Михайлович помнил, что почти сразу же пришли гости-парень и две девицы, а после первого тоста, «за тех, кто на границе», они с Викой уединились на балконе. В комнатах потом гремела музыка, визжали девицы, разбилось что-то стеклянное. Богдан пару раз пытался их вытащить в общую компанию, но они его всякий раз выпроваживали и в конце концов, чтобы не мешал, заперли дверь на шпингалет. После шока случайной встречи наконец то смогли остаться наедине и поговорить. Оказалось, что они учатся в одном городе. Вика поступила в Институт физической культуры и сейчас находится в Сочи на спортивных сборах (Юрка вспомнил, что она еще в школе серьезно занималась спортивной гимнастикой). Здесь живет в гостинице, и сборы продлятся еще 10 дней, а там — соревнования. Юрка в свою очередь рассказывал о своей службе в армии. Больше в своей короткой пока жизни ему рассказывать было не о чем. О том, что та, которая провожала его в армию, не дождалась и вышла замуж, Вика оказывается знала. Юрка понял, что информатором была сестра.

Сидели они рядом на кровати и как-то неожиданно стали целоваться. Сначала перехватило дух, и закружилась голова, но в следующую попытку это прошло, и поцелуи становились с каждым разом крепче и продолжительнее, хотя сердце по-прежнему колотилось в груди. Юрка смелел и становился более настойчивым. Однако Вика решительно пресекала его всякие попытки перейти к более тесному интиму.

В комнатах шло веселье, то гремела музыка, то раздавался громкий голос хорошо поддавшего Богдана, постоянно хохмившего, а вслед за этим — хохот девиц. Кто-то несколько раз дергал их дверь, но шпингалет выдерживал. На улице шел дождь, зависая крупными каплями на остеклении балкона. Свет уличных фонарей серебрил их, проникал внутрь и освещал приникшие друг к другу фигуры.

Часа в два ночи в комнатах угомонились. Раздавался порой только какой-то шорох. Вика отстранилась, встала, разобрала одну кровать и повернулась к Юрке, сказала полушутя:

–Вставай, студент, стелить тебе буду.

— А разве мы не вместе спать будем? — В тон ей разочарованно протянул Юрка.

–Нет, не вместе.

–Почему?

–По кочану! Отвернись, я сниму платье.

Юрка отвернулся, затем разделся сам и лег на оставшуюся свободной кровать.

Какое-то время они еще о чем-то перешептывались. Потом Юрка решительно встал и, не взирая уже на возражения Вики, лег рядом с ней, но еще долго не мог сломить ее сопротивление и только под утро, когда должны были вот-вот пробудиться остальные обитатели квартиры, Вика уступила очередному натиску.

Когда утром они вышли на кухню, там был только Витька и одна из девиц. Другая пара уже ушла. Витька был с «бодуна» угрюмым и малоразговорчивым. Видно было, что он не в настроении. Девица лениво мыла посуду и тоже не горела желанием с кем — либо общаться. Но все же, проходя мимо Богдана, провела рукой по его голове и сочувственно протянула:

–Бедненький Витенька! Головка ва-ва. Ну, ничего, сегодня воскресенье — выспишься. Правда?

Витька неожиданно рассвирепел, и Юрка со страхом почувствовал, что он сейчас заматерится. Но тот в последний момент удержался и только раздраженно процедил сквозь зубы:

–Если мешать не будешь.

–Нет, нет я уже ухожу, дорогой мой. Что-то ты сегодня не в духе. Не буду мешать, обещаю.

То, что друг не в духе и, причем, сильно, Юрка тоже заметил, но списал это на похмелье.

–Я тоже, пожалуй, пойду.-сказала Вика-Ты меня проводишь?-обратилась она к Юрке.

–Да, конечно.-засуетился тот и бросился в прихожую разыскивать свою куртку и ее плащ.

Дождь уже прошел. Кусты лавра отдавали зеленой пластмассавостью и весенней свежестью. Солнце бликовало в лужах на чистом асфальте. Скованность вчерашнего вечера прошла, и Юрка чувствовал себя свободно и уверенно. Вика властно, как будто она делала это с ним постоянно, взяла его под руку и слегка отстранялась, когда приходилось обходить лужицы.

На остановке было безлюдно, и только на парапете болтались плакаты с анонсом книг Брежнева, только что вышедших из печати многомиллионными тиражами. Но как все эти танки, самолеты, тракторы, кровь и пот целого поколения были сейчас далеки перед токами зародившейся любви. Все, что было когда-то до этой ночи, казалось бессмысленным и неважным.

Юрка искоса посматривал на Вику, ставшую вдруг такой близкой, и не понимал, что с ним происходит. Было просто необъяснимо хорошо. Через несколько десятков лет он поймет, что это было Счастье. И казалось тогда, что так будет вечно.

Номер в гостинице, который занимала Вика, показался Юрке шикарным. Это был однокомнатный «люкс» с душем, телефоном, телевизором и холодильником, где нашлась даже початая бутылка коньяка. Откуда она здесь взялась, Юрка почему-то не спросил. Видимо коньяк пришелся как нельзя кстати, и вопрос на эту тему просто не возник в голове. А вот сам номер удивление вызвал. Хотя тогда он еще не живал в гостиницах, не знал всех сложностей устройства даже в простой номер, но все же удивился и наивно спросил:

–А что, вас всех селят в такие номера?

–Раскрыл варежку! Все живут в общаге.

–А почему для тебя исключение сделали?

–Ну, кто сделал? Сама сделала. Родители деньгами снабжают, а таксист, который меня из аэропорта вез, помог утроиться. Я ведь на сборы опоздала, сессию сдавала, поэтому и приехала одна.

Вика скрылась в душе. Оттуда вышла в халатике, чем добавила уюта в номере, и Юрка, выпивший перед этим рюмку коньяку, блаженно вытянулся в кресле и стал о чем-то философски рассуждать. Вика лежала боком на широкой кровати и внимательно, не мигая, смотрела на него. Затем взяла за руку и тихо потянула к себе.

Весь день и последовавшую ночь они провели в номере: занимались любовью, изредка спали, еще реже ели, и опять кувыркались в постели, доведя себя до изнеможения. Юрка позвонил Богдану и извинился за то, что не придет. Богдан был по-прежнему не в духе и презрительно съязвил:

–Что, друга на «герл» променял? Приехал ко мне, а только бабу увидел, как все, прощай друг?!

–Витя, Вика не баба. Она — женщина! Я сам не пойму, что со мной. Потом все объясню. Не обижайся, ладно?! — шептал Юрка в трубку, воспользовавшись тем, что девушка вышла в душ.

А на следующий день он уезжал. Стоял в хвосте автобуса-гармошки, идущего в аэропорт и смотрел на убегавшую назад извилистую ленту шоссе. Было грустно до дикой тоски. На одной из остановок захотелось выскочить и рвануть назад. И что мог бы дать этот казавшийся таким желанным и логичным поступок? Да ничего! У него нет ни образования, ни специальности. Даже денег на банальную еду и тех нет.

Хронологию дальнейших встреч Юрий Михайлович помнил не очень хорошо. В городе, в котором учились, кажется, не встречались. Хотя нет — ходили как-то в кино. Виделись в основном в родном городе, куда приезжали по выходным. А там какие-то скучные прогулки по улицам. Иногда — кинотеатр. И все! А хотелось гораздо большего. Но этого большего почему-то не было. Секса, как сейчас говорят, не было. Толи места и условий для него не было, толи желания. Но у него то желания было хоть отбавляй, а вот у Вики оно, казалось, прошло напрочь.

Как-то уже в мае, в воскресение, перед отъездом он забросил сумку в камеру хранения ( Вика в этот раз ехать не собиралась),и они целый день гуляли по городу, а потом зашли к ее родственнице. Та несколько лет уже вдовствовала, детей не имела, жила одна, и самое главное — оказалась свойской и очень понятливой теткой: встретила их радостно, напоила чаем, они же принесли с собой бутылку сухого, и оставила ночевать, предоставив отдельную комнату.

Уже стемнело. Юрка лежал в постели раздетый, сердце билось внутри по ребрам с силой молотка, и ждал. А ее все не было и не было. Наконец она пришла без джинсов и кофточки, в халате родственницы, который ей был великоват, в полусумраке комнаты наткнулась на стул, ойкнула и прошептала:

–Ты не спишь?

–Нет. — прерывающимся от волнения шепотом ответил Юрка.

–А где ты?-водила по сторонам руками Вика, не видящая со света.

–Здесь.-взял он ее за руку.

–Подожди, я халат сниму.

Она сняла халат, потянулась белым телом к стулу, чтобы его положить, изогнувшись нащупала ягодицами край кровати и села. Юрка обхватил ее за талию сзади, прильнул головой к спине и стал бешено целовать между лопаток.

–Ой, мамочки, не щекочи! Я щекотки боюсь! — смеялась Вика, извиваясь в его объятиях.

Ночь пролетела, как пуля, а рано утром она провожала его на первый автобус. Цвели деревья в обрамлении молодой клейкой зелени, где-то за домами нежно розовела утренняя заря и жизнь, казалось, налаживалась. В душе у Юрки все пело. Рядом была любимая женщина, такая простая и понятная. Но почему же тогда до этого было все так сложно и непонятно! Об этом он и спросил. Вика какое-то время шла молча, а затем ответила как-то буднично, безразлично, очевидно стараясь не возвратить себе уже ушедшую боль:

–Я была беременна…Но уже все позади…Я сделала аборт.

Юрка на какое-то время превратился в робота, механически отмеряя расстояние ногами, сознанием никак не мог переварить услышанное, наконец спросил:

–Зачем ты это сделала?

–А ты что, женился бы на мне?

–Почему нет?

–И какие мы родители, если сами сидим на шее у своих родителей, да и твоя мать никогда не примет меня в качестве невестки.

–Да это твоим подавай богатого жениха, а не бедного студента. Женились, работать бы стал… — он еще какое-то время спорил на эту тему, но в глубине души понимал, что не женитьба, не ребенок ему, студенту только первого курса, не нужны, и она все сделала правильно, приняв решение самостоятельно. И от того, что она избавила его от всех этих мук выбора, Юрка преисполнился такой нежной жалости к ней, что аж дыхание перехватило. Он обнял Вику, стал говорить ей какие-то нежные слова, просить за что-то прощение, успокаивать, а она стояла с поникшей головой и молча слушала.

Больше они не виделись. Почему так произошло, он до сих пор не понял. Дважды приезжал к ней в институт, но не заставал. Она была то на соревнованиях, то на сборах. Потом началась летняя сессия, какие-то обязательные работы в институте. Когда освободился, лето было в полном разгаре. Приходил к ней несколько раз домой. Один раз открыла мать и сказала, что ее нет дома, в остальных случаях никто не открывал. Жизнь брала свое: со временем появились новые женщины, другие привязанности и в памяти постепенно стал стираться ее образ.

Лет через десять он ехал в городском автобусе, и кто-то за спиной спросил у него билетик. Когда, протягивая билет, обернулся, увидел ее. Она в ответ протягивала пятачок. Рядом стоял мальчуган лет пяти, стреляя с любопытством глазенками снизу вверх на незнакомца. Юрка попробовал было отказаться от монеты, но Вика нервно всучила ее ему в руки, взяла билет и быстро отошла, всем своим видом показывая, что не приближаться, не пытаться заговорить с ней не стоит.

«Сколько же лет прошло с той последней встречи? — считал Юрий Михайлович в очередное обострение памяти и угрызение совести — Выходит, что более тридцати. Вот время летит!»

Вспоминая тот фантастический день в Сочи, вдруг подумал: «А как 18-летняя девчонка умудрилась устроиться в такой элитный номер?» В своей жизни он помотался по командировкам, помыкался по гостиницам и понимал, что в то время устроиться в гостиницу и в такой номер, да еще и в Сочи было очень трудно. Правда, был зимний период, но тем не менее…Вспомнилось, что устроил ее в эту гостиницу таксист. Опять же бутылка недопитого коньяка. Откуда? Не цедила же, в самом деле, она одна долгими зимними вечерами это коньяк в номере. А не мог ли этот самый таксист посетить ее потом. Вот и объяснение появления коньяка! А что? В те времена таксисты — люди разбитные и при деньгах, пользовались уважением дам. А раз так — то и беременность, может быть, этим объясняется?!

Юрий Михайлович аж опешил от такой догадки. Надо же, как, оказывается, могло быть! И ведь все сходится. Ее последующее поведение красноречиво свидетельствует в пользу этой версии. Вот почему она не сказала ему про свою беременность. Сама, выходит, не знала от кого. А ведь он переживал и на старости лет все сильнее и сильнее страдал по так и не родившемуся ребенку, его ребенку. Бог потом так и не дал ему детей.

В последующие дни он вновь и вновь обкатывал мыслями детали тех событий, выискивая в памяти все новые и новые мелочи, которые вносили сумятицу в сознание, и взлелеянный некогда образ любимой им женщины начинал качаться на пьедестале.

Как-то в семейном альбоме он наткнулся на ее фотографию, подаренную в свое время даже и не ему, а сестре. На ней Вика с модной в те времена прической бесстрастно смотрела в упор взглядом молодой, уверенной в себе женщины, не склонной к каким-то предосудительным поступкам и заподозрить ее в безнравственности было невозможно. Но червячок появившихся сомнений и подозрений вскоре вырос до омерзительных размеров гадючьей уверенности в ее моральной и всей остальной нечистоплотности. И эта гадюка стала пожирать его самого. В мозгах прямо чесалось от желания узнать наконец правду. Юрий Михайлович понимал, что смешон, но поделать ничего не мог.

Для начала решил обратиться к сестре, полагая, что та может знать правду о своей подруге. Ведь должны же они были делиться друг с другом секретами. Однако, предпринятая для этого поездка ничего не прояснила. Только однажды удалось невзначай коснуться интересующей его темы, но сестра ничего конкретного не знала.

–Любила она тебя очень. Мне кажется, что даже что-то маниакальное в этом было — вспоминала сестра — Все разговоры только о тебе. Думаю, что и дружила со мной ради того, чтобы тебя видеть. Когда служил ты в армии, постоянно выпрашивала письма твои. А когда узнала, что та, ну, которая тебя провожала, вышла замуж, то от счастья просто плясала. Спрашивала, можно ли тебе написать. Я говорю — пиши, а она все сомневается. Не хотела быть навязчивой. После школы дорожки наши разошлись. Виделись мы редко, и душу свою она мне уже не изливала. Видно прошла любовь.

Смысл задавать прямые вопросы пропал сам собой.

–А где она сейчас? — как можно безразличнее спросил Юрий Михайлович.

–Да там же, в детской спортивной школе. Карьера спортивная у нее не задалась. Получила травму на каких-то соревнованиях, и списали ее. Пошла тренером, детей учит. И возраст уже пенсионный, а все не угомонится.

–Семья есть?

–Есть. Муж, какой-то таксист. Ребенок, сын. Уже, наверно, взрослый, мужик.

При слове «таксист» Юрий Михайлович чуть было не поперхнулся чаем и еле сдержался, чтобы не подать вида, как поразило его это известие.

Визит к сестре хоть и не дал ничего конкретного, но худшие его догадки укрепил. В мозгах уже не просто чесалось, а прямо зудело от желания узнать все до конца. Решил при случае встретиться с ней лично и поговорить откровенно, как говорится — «без всяких яких».

Случай вскоре представился, а может он просто его выдумал. Поди разберись в себе, во всех этих сознательных и бессознательных течениях. Под предлогом проведать родственников поехал в родной город с тайным умыслом случайной встречи, но на случай полагаться не стал и в один из дней прооколачивался несколько часов около ДЮСШ. Видел, как она вышла из дверей школы и пошла по тротуару. Хотя после их последней встречи и прошло много времени, он узнал ее сразу. Фигура несколько потяжелела, налилась, да и походка была не такой легкой, как в те дни. А во всем остальном угадывалась прежняя Вика, броская, заметно выделяющаяся среди окружающих.

Юрий Михайлович дрожащими пальцами повернул ключ в замке зажигания, запустил мотор своей «Ауди» и тихим ходом поехал вслед. Затем обогнал, вышел из машины и пошел навстречу. Она его узнала тоже сразу и остановилась. Это вселило в него определенную надежду на то, что разговор получится. И как когда-то в сочинском троллейбусе он произнес осипшим от волнения голосом:

–Здравствуй, Вика…

Она стояла и молча смотрела на него, ничего не отвечая. Смотрела строго, без улыбки, видимо не понимая, откуда он здесь взялся. Это смутило его еще больше.

–Вот… — стал что-то бессвязно лепетать Юрий Михайлович, мигом превратившись в прежнего Юрку — довелось свидеться. Сколько лет прошло… А ты не изменилась.

Вика недоуменно молчала.

–Давай где-нибудь посидим, поговорим.

Продолжая удивляться, она спросила:

— Поговорим? О чем?

— Да так… Ведь столько не виделись.

— Ну, и что?

— Как что? Неужели мы не можем поговорить, как нормальные люди?

Она немного помолчала и сомневаясь произнесла:

–Ну, если только, как нормальные…

В кафе, куда они вскоре вошли, было почти пусто. Скучающий официант принес меню.

–Нет, нет, я ничего не буду — категорично отвергла Виктория Николаевна предложение Юрки что-то выбрать. Он тем не менее заказал кофе и пирожные. Скованность и неловкость никак его не покидали. Она же напротив расслабилась, положила сумку на свободный стул, откинулась и теперь с любопытством рассматривала его, не притрагиваясь к кофе и пирожным.

–Ну, и о чем ты хотел поговорить?

Было видно, что ей все таки интересно знать, почему он появился из небытия.

–Да вот, увидел тебя и захотелось пообщаться, узнать, как живешь.

–Откуда вдруг такой интерес?

–Ну, ведь не чужие же люди…Были когда-то близки…

–Неужели?!

–Представь себе!

–А я ничего такого не помню.

–Жаль, что у тебя такая короткая память. А вот мне наше с тобой прошлое в последнее время покоя не дает.

–Поразительно! Я думала, что ты еще тогда и имя мое забыл.

–Все я помню и ничего не забыл.

–А исчез почему?

–Я исчез?! — в удивлении потянулся из-за стола Юрий Михайлович — По-моему это ты пропала.

–Да, конечно! Приезжала даже к тебе в институт, искала, спрашивала у ваших девчонок о тебе. Но они на меня такими змеями шипеть стали, что думала — укусят. Видно крутил ты с ними романы направо и налево.

–Кроме тебя в то время у меня ни с кем романов не было. А вот я тебя разыскивал и в институте и домой несколько раз приходил. Разве тебе твоя мать ничего не говорила?

–Нет, не припомню. Если бы любил, то нашел бы обязательно. Я в то время часто в разъездах была: то сборы, то соревнования. Сессии сдавать некогда было.

–Да любил я тебя…

–Лю-ю-бил! — в удивлении протянула Виктория Николаевна.

Сидели какое-то время молча, не зная о чем еще говорить.

–Нет, не верю — наконец произнесла она. — Вот я тебя любила. Готова была за тобой и в огонь и в воду. Помню, как-то осенью увидела тебя на улице, ты с какой-то девушкой шел. Она тебя под руку держала. Пальто у тебя еще такое импортное в клетку было. Так вот шла я за вами километра три и молила, «оглянись, оглянись». Казалось, оглянешься ты, увидишь меня и бросимся мы друг другу на встречу. Но не оглянулся, весь был поглощен разговором с той девицей. Видно было, что нравится она тебе. А ведь мне никогда слов нежных не говорил, не то, что признаний в любви.

Словно противясь ее страстному исповеданию Юрка брякнул:

–Так у тебя на сборах тогда любовник был!

–Какой любовник? — оторопела Виктория Николаевна.

–Таксист. Тот, который тебя в гостиницу устроил.

–Ты что — дурак? Это был пожилой мужчина. В гостинице его жена администратором работала. Родители меня хорошо деньгами снабжали, вот и решила щегольнуть.

–А коньяк?

–Что коньяк? — С кем распивала?

–Точно на старости лет у тебя крыша поехала — почему-то развеселилась Вика. — Наши девчонки и парни приходили, приносили бутылку сухого и коньяк. От тренеров спрятались. Вино мы с девчонками выпили, а коньяк парни не допили. Господи, это же надо — он еще помнит! Неужели заревновал?

–Да как сказать — замялся прежний Юрка — Говорят, муж у тебя таксист. Вот и подумал, не тот ли, что в гостиницу устраивал. Честно говоря, думал, что и беременность от него.

Лучше бы он этого не говорил. Виктория Николаевна потемнела взглядом, словно оцепенела, и появившаяся ненадолго веселость вмиг исчезла. Какая-то тоска и обреченность засквозили в голосе:

–Беременеть мне тогда кроме как от тебя было не от кого — произнесла она медленно и раздельно, словно гвозди вколотила. Через минуту продолжила:

–Муж у меня действительно таксист. Сначала в государственном таксопарке работал, а сейчас на своей машине таксует. Вроде и годы уже не те, а из-за баранки не вытащишь. И прожили мы с ним эти годы душа в душу. Сына вырастили, двоих внуков имеем. Кстати в последнее время он о тебе что-то часто вспоминать стал. До этого не вспоминал. Может какую-то вину чувствовал?

Юрий Михайлович не мог понять, почему это ее муж вспоминает его и винит себя.

–Так ведь я Богданова по мужу.

–Мне все одно — Богданова или Иванова.

–Вот! Забыл дружка своего армейского.

Если бы в этот миг раскрылся потолок, и оттуда хлынула вода, Юрий Михайлович был бы меньше шокирован, чем этими словами. Кто бы мог подумать, что Богдан, которого он считал своим другом, но все таки не четой себе, сможет добиться ее. Сможет действовать за спиной коварно и подло. Все, о чем она потом говорила, проходило как бы мимо его отравленного сознания. А она словно мстила, издевалась над его самолюбием, рассказывая, как Виктор нашел ее на очередных сборах, как ухаживал за ней, ездил по городам, где проходили соревнования, сидел подолгу в больнице, куда она попала после неудачного падения с бревна.

–Ну, вот — подвела она черту — отношения с тобой мы выяснили, в любви признались, пора и по домам.

–Да, да — очнулся Юрий Михайлович — я тебя подвезу.

–А вот этого не надо! — усадила она его властным движением руки обратно на место и с лицом, принявшим так знакомое ему надменное выражение, встала и направилась к выходу.

Он бессмысленно смотрел ей вслед и никак не мог понять, что произошло. Успокоила ли эта встреча его душевные терзания или наоборот — прибавила их. Скорее — второе. Чего добился своими воспоминаниями — размышлениями? Ничего! Только сломал сказку, которая все эти годы была с ним. Вместо нее теперь пустота, медленно заполняемая горечью чего-то непонятного, уж не измены ли? Правильно говорят, что не стоит возвращаться туда, где тебе было когда-то хорошо. Прошлое изменить нельзя и лучшим его уже не сделаешь.