Слияние

Андрей Андреевич Вознин, 2023

После проведения плановой операции по замене контроллеров управления пятеро пилотов тяжёлых истребителей, выполненных по программе сверхманёвренности "Кентавр", выбыли из строя. Разобраться, что это – саботаж, диверсия, халатность – поручено бывшему "кентавру", а ныне порученцу по особым делам Адмиралтейства космического Флота Земли. В поисках ответа ему придётся изрядно постараться…

Глава 1

Ослепительные вспышки из вихря разноцветных искр постепенно тают, подобно угасающему в ночном небе фейерверку. А взамен распухает, разрастается материальный мир. Нестерпимо сияя обнажёнными гранями кристалла. Я жду…

Возникает ощущение, что его бритвенно-острые рёбра начинают заживо сдирать мою кожу. Кусочек за кусочком. И я остаюсь совершенно обнажённый, один на один с холодным равнодушием космоса. Когда боль становится просто нестерпима, ко мне присоединяется Дульси… Тёплая вуаль её присутствия окутывает со всех сторон, защищая от душераздирающей стужи. И старуха смерть приостанавливает свой бесконечный танец на оголённых нервах…

Как по волшебству, ещё секунду назад мрачный и жестокий мир расцвечивается радугой долгожданной встречи. И я восстаю из мёртвых… Короткий эмоциональный обмен с подругой, и поверженный мир лежит у моих ног. Я снова всемогущ, прямо как Ахилл и Гектор в одном лице.

Ангар, где стоят наши истребители, становится тесен — безобразные плоскости переборок напирают, давят со всех сторон. И ЦУП просыпается как нельзя кстати:

— Звено «кентавров», добро на вылет!

Осторожно, чтобы случайно никого не задеть, поднимаю свой «ястребок», ставший продолжением меня самого, и вслед за ведущим направляю к главному шлюзу. Наше звено выходит на охоту…

За шлюзовыми воротами мерцающими огнями встречает бессчётное множество звезд и бесконечная река пространства, непрерывно текущая навстречу. Где-то там, в этом вечном потоке, на самой границе восприятия, ощущается едва заметное покалывание, словно обжигающие искры костра, медленно вьющиеся вокруг друг-друга, иногда касаются моего оголённого тела.

— Идём плотным строем, скорость максимальная, — мыслеформа комэска заметно меняется после слияния с искусственным интеллектом его корабля.

Звено, следуя команде, прижимается к ведущему, образуя этакий небольшой смертоносный рой. Накачанные энергией двигатели ревут на пределе мощности, и мы несёмся к месту назначения, легко пожирая пространство. Пока ещё далекий хаотичный танец едва заметных искр некоторое время не представляется опасным. Однако, по мере приближения, невесомые проблески приобретают форму, начинают проявляться короткие росчерки разрядов, пылающие штрихи покуда невидимых из-за расстояния ракет, голубые пульсации защитных куполов. А с какого-то мгновения силуэты космических кораблей стремительно разрастаются до гигантских размеров. Наши истребители неудержимо несутся в самую гущу жестокой бойни, откуда доносятся призывы о помощи — транспортный караван, шедший навстречу эскадре, попал в засаду и теперь принимает героическую смерть.

Оружейные аккумуляторы наливаются энергией, вызывая лёгкую щекотку под ложечкой. Генераторы защитного поля давно вышли на полную мощность, слегка размывая воспринимаемую вокруг картину.

— Корабль к бою готов! — ни столько произношу в эфир, сколько отправляю лёгкое дуновение мысли.

— Атакуем! Селекцию целей произвести самостоятельно! — команда комэска лишь запоздало пытается догнать меня.

Я вонзаю свой истребитель в строй из трех врагов, беспечно расстреливающих неповоротливый грузовик, защитные поля которого выгорают алым цветом адской перегрузки, и чей конец совсем близок. Неожиданно нахлынул знакомый восторг, и, более не сдерживая себя, отправляю первый залп бортовых систем в сторону самого настырного. Плазменный плевок мгновенно превращает лёгкий истребитель вражеского ведущего в огненный шар, а его ведомые резко шарахаются в разные стороны. Я интуитивно чувствую треск костей этих пилотов, скручиваемых запредельными перегрузками. И это только начало… Резко дёргаю свой корабль вслед, срезая радиусы расхождения.

— Вправо! — Голос? Мысль? Чувство? Божья благодать?

Машина, сминая метрику пространства, рвёт вправо — огромный плазменный разряд, способный испепелить небольшой фрегат, проносится совсем рядом.

— Вниз!

Звёздное полотно сминается чудовищным ускорением и уносится вверх. Пузырь аннигиляции ослепляет всех, кто не успевает прикрыть глаза в радиусе поражения. Слава богу, мне это ни к чему. Лишь резкий всплеск энергетического щита.

По нашему звену, судя по всему, отрабатывается лёгкий крейсер, прячущийся где-то в сторонке.

— Дарт! Он твой!

Вываливаюсь из рассыпающейся на отдельные фрагменты свалки.

— Дульси! Где?

Пространство резко заваливается вправо и, совершив полуоборот, подставляет на обозрение светлую точку вблизи тёмной массы какого-то заплутавшего астероида. Заботливо проявленные подругой пунктиры плазмы тянутся ко мне совсем не дружественными объятиями.

–!

— Вправо! Вниз! Влево! Вправо!

Заставляю истребитель кувыркаться не хуже заправского циркача на арене, периодически отлавливая моменты для ответных ударов. В груди пеной пузырится сладкая истома. И как приятно лопаются призрачные пузырики — хлюп! хлюп! Некоторое время наблюдаю неторопливые манёвры уклонения в исполнении неповоротливой туши крейсера, затем хоровод звёзд и галактик закручивает совсем уж затейливый танец среди бессильно расцветающих вокруг огненных пузырей. Мы с Дульси словно оказались в волшебном саду, окружённые огромными яркими цветами. И я бы их все ей подарил, но… Они ядовиты.

Меняю позиционирование восприятия и оказываюсь в роли стороннего наблюдателя, этаким скучающим богом, наблюдающим сверху за очередной разборкой неугомонных людишек. Мой вертлявый «ястребок», ощущаемый теперь каким-то живым отростком, агрессивно режет пространство вокруг плюющегося плазмой дракона. Ха! Дульси в своём репертуаре — подменила изображение крейсера средневековым монстром. В шкуре «дракона» уже зияют чёрные дыры пробитых экранов, и я стараюсь втыкать своё острое копьё в эти проплешины.

Наконец, в одну из попыток увернуться от злобно кусающего преследователя, крейсер неловко заваливается набок и цепляет поверхность астероида. Огненный пузырь расплывается по каменистой гряде прощальным реверансом.

Пространство вокруг перестает дёргаться и, успокоившись, разглаживается. Я разворачиваю панораму:

— Где наши?

Часть верхней полусферы резко разрастается. И становятся хорошо видны грузовики, чинно восстанавливающие изрядно потрёпанный строй. Рядом среди обломков и обугленных остовов хищно рыщет моё звено.

— Дарт?

— Порядок! Иду к вам.

Горячка боя уходит, оставляя нас с Дульси наедине. Покачиваюсь в нежных волнах её образов, неспешно текущих сквозь сознание. Это и не диалог совсем, а что-то иное. Обмен эмоциями? Не знаю. Мне хорошо. Так бы и летел целую вечность в её нежных объятиях…

Соединение прервалось…

Противоперегрузочный гель, оставляя на ложементе липкие тягучие следы, медленно стекает из пилотского «саркофага». Магнитные присоски с тихими щелчками одна за другой освобождают измождённое после часового боя тело. И я, смахивая на палубу ошмётки геля, вылажу в небольшую пилотскую камеру своего истребителя. Крышка «саркофага» плавно возвращается на место. Гул оборудования постепенно стихает. Корабль отключается…

Тело невыносимо ломит, но мука от разрыва с подругой перекрывает любую физическую боль. Отвратительное чувство неполноценности теперь будет потихоньку выгрызать по кусочку из страдающей души… И так до следующего вылета, когда она вновь воспрянет бессмертным Фениксом. Не раз приходивший на ум вопрос — чувствует ли что-нибудь при расставании сама Дульси, при здравом размышлении, заставляет серьёзно усомниться в моём психическом здоровье.

Прощальный взгляд на прикреплённую к пульту затёртую бумажную открытку известной в стародавние времена кино-артистки. Её имя давно стёрлось из памяти людей, но искусственный интеллект корабля всегда ассоциировался у меня именно с ней. Я, вздохнув, покидаю борт. Снаружи внимательно осматриваю корпус — каждая вмятина и залатанная пробоина оставили когда-то след и на моём сердце. Ласково похлопав на прощание стойку, не оглядываясь шагаю прочь из ангара. Техники уже суетятся вокруг, готовя наше звено тактических истребителей к переходу базы-носителя в лунный порт. Тягостное чувство расставания усугубляется непонятной перспективой предстоящей операции по замене контроллера.

Непрошеная мысль, что больше не быть нам с Дульси вместе, исподтишка кольнула моё армированное сердце.

Искусственный пляж, нереалистично низкое небо и убогий псевдо-морской вид до недалекого горизонта. Мелкий песочек, от долгого употребления сменивший оттенки жёлто-золотого на уныло серые. А может, это и был его изначальный цвет — Луна как-никак. Особого ажиотажа не наблюдается: несколько пилотов рудовозов, стоявших третий день под разгрузкой, да пара их военных собратьев с прибывшего вчера крейсера тихонько радовались хотя бы такому разнообразию после тесноты пилотских камер. Причастность к военному сословию последних легко опознаётся по бритым головам и громоздким разъёмам, вживлённым в затылочные части уставных черепов. Гражданские пилоты расстались с подобными"гребёнками"ещё с десяток лет назад, заменив на едва заметные чипы беспроводной связи в височной доле. Что ни говори, выглядит это более эстетично, но военпилотам по соображениям надёжности мозг подключается к центральному процессору корабля через древние, как бивни мамонтов, шлейфы оптоволокна. Во всяком случае, про их неимоверную надёжность я слышу ещё с лётного училища.

В сторонке лежим мы — пятеро пилотов звена-эскадрильи тактических истребителей проекта"Кентавр"корабля-базы"Bon Gam Gas", легко идентифицируемые по аналогично изуродованным головам. Впрочем, от «тихоходок» нас вдобавок отличают вживлённые в позвонки магнитные присоски, этакие чёрные чешуйки, торчащие рядком вдоль всей спины и обеспечивающие надёжную фиксацию позвоночника в ложементе при сверхманёвренном бое.

Я повожу плечами, ощущая себя этаким динозавром с эволюционными рудиментами разработки тридцатилетней давности. Но придумать что-либо более продвинутое человечество пока не смогло — безинерционные установки до сих пор присутствуют только в головах редких писателей да, наверное, некоторых продвинутых учёных. Так что, надёжной защитой от огромных перегрузок остаются только — полётный костюм, саркофаг-гидрованна переменного давления и индивидуальная фиксация позвонков магнитами в ложементе. Всё это позволяет в целости сохранять межпозвоночные диски и избегать отслаивания мышц с костей при адских перегрузках. Армирование углеволокном внутренних органов и мышечного корсета обеспечивает приемлемое функционирование организма при обжатии тела до твёрдости камня во время резкого маневрирования.

Оптоволоконный шлейф, соединяющий, подобно материнской пуповине, мозг человека с центральным процессором корабля, позволяет, не шевеля ни единой мышцей, управлять высокотехнологичной машиной. Все эти примочки на теле и внутри требовались только пилотам истребителей проекта"Кентавр", прочая братия военных тихоходов довольствовалась только розеткой в"тыкве" — головой, эти куцые вместилища знаний о настоящем полёте, язык"кентавра"не поворачивался назвать. А все"гражданские"давно лишились и её — беспроводная сеть, мать её.

— Что парни, наконец-то отдохнём от своих"девчонок"! — Казан как всегда выступает в своём привычном репертуаре.

Я замечаю, как по лицам остальных пробегает лёгкая тень. Из нашей пятёрки только у него складывались весьма непростые отношения с интеллектом корабля. Что-то не заладилось с Марфой изначала. А постоянные его проезды по этому поводу вызывают только глухое недовольство парней, не желающих выносить столь интимную вещь на общее обсуждение. Казан, после потери своего родного истребителя, превратился в абсолютно никчёмного пилота, и всё из-за постоянных тёрок с бортовым интеллектом новой машины. Теперь"Казанова" — его полный позывной — наш давний товарищ ещё с училища в бою постоянно прикрывается всей четвёркой. И командование до сих пор ожидает, когда же он, наконец, подружится с ИИ-шкой и станет полноценным бойцом, но, наверное, напрасно.

— Как думаете, — вступаю я в разговор, — беспроводная связь надёжна?

Общая тревога нет-нет да проскальзывает между нами. Замена привычных шлейфов на беспроводную связь, как давно было принято в торговом космофлоте, с приближением часа"икс"волнует всех всё сильнее. И я переживаю за полноту взаимодействия со своей Дульси. Если сейчас в полёте мы становимся практически единым организмом, сливаясь в этакий сверхразум, что позволяет быть на порядок выше любого обычного пилота-истребителя, то что будет если такая связь не возникнет? Малейшие шероховатости при объединении вполне могут превратить каждого из четвёрки в некое подобие Казана — хорошего пилота, но с весьма ограниченными сверхспособностями. И не хотелось бы получить взамен нежной Дульси перерождённую Мегеру, наподобие Марфы, как её живо описывает Казан.

Я переворачиваюсь на живот, подставляя под искусственное солнце бледную спину. Отдых, это, конечно, хорошо, но как всегда после возвращения на базу из длительного похода всё портит тоска по контакту с Дульси.

Когда нас, молодых выпускников, привели в испытательный цех для выбора своих"лошадок", я долго бродил перед строем единообразно выкрашенных, новеньких, пахнущих заводом машин. Мне они показались обезличенно-стандартными, какими-то безжизненными. И когда взгляд случайно остановился на одной, где капля краски, упав на блистер, расплылась в виде красивой розочки, рука сама собой указала на истребитель.

— Да не переживайте, «подкаблучники», всё будет тип-топ! — Казан со своим вселенским оптимизмом остаётся верен себе. — Дарт, ты куда в отпуск наметился?

Я лишь пожимаю плечами. Честно говоря, ничего не хочется планировать пока не разрешится вопрос с операцией.

Выйдя из клиники, в который уже раз ощупываю свой затылок. Удивительно — ровная гладкая поверхность, уже начавшая покрываться давно забытой щетиной. Дыра в затылке стала частью меня с четвёртого курса училища, а привычка, как и к прочим естественным отверстиям, позволяла не ощущать от неё хотя бы малейший дискомфорт. Сейчас же всё кажется подозрительно ровным. Я представил сколько ядовитых шуток корабельных острословов без возврата ампутировал лазер хирурга и улыбнулся. Конечно, вид немаленьких таких разъёмов, напоминающих растянутый в гримасе зубастый рот, на затылке военпилотов давно стал притчей во языцах по всему космофлоту. А погоняло"Янусы", из тех, что я знал, было самым безобидным. Извращённая в изнурительных походах психика экипажей, подолгу запертых в металлических пузырях, и не в такие сравнения порой погружалась. Теперь же небольшой бугорок на правом виске заметен только опытному глазу профессионального френолога, чьи умозаключения в настоящее время меня мало интересуют. Из давних приобретений остались нетронутыми только магниты, армированные мышцы и нанокаркас головного мозга.

Родной дом встречает щенячьим восторгом целой кучи уборщиков, швейцара и прочей роботизированной чепухи, заполнивших все современные жилища. Один из ретивых уборщиков тут же на входе умильно пылесосит и без того чистые брюки форменки. Дома, обладающие собственным неплохим искусственным интеллектом и насыщенные различными роботизированными слугами, стали привычными за последние лет пять. Пинками разогнав помощников, я прохожу сразу в спальню…

— Товарищ капитан третьего ранга! Разрешите обратиться?

Поднимаю голову. Вестовой адмирала — молодой парень, но уже капитан-лейтенант, вопросительно смотрит на меня. Сухие губы слегка кривятся, но я-то знаю, что он не позволит ни грамма бестактности в мою сторону. Ещё бы, мои личные отношения с шефом известны каждому штабисту.

— Валяй, — даю добро я.

— Вас срочно требует к себе адмирал межзвёздного Флота!

Киваю головой, мол — понял, буду. Чёрт. Что ему могло понадобиться в конце рабочей недели, на излёте пятницы? Быстро глянул на календарь — неужели тринадцатое? Роль помощника по особым поручениям и боевого товарища позволяла особо не напрягаться в своей службе. Но если срочно требуют наверх, да ещё и через штабного вестового, прощай спокойный уик-энд.

Вольнонаёмная секретарша уже ретировалась из приемной домой, и я стучусь в пластик двери. На последовавшее тихое приглашение вхожу в кабинет. Адмирал стоит перед окном и что-то высматривает в быстро сгущающихся сумерках. Его осанка покуда даст фору любой прямой палке, но в облике уже чувствуются быстро приближающиеся старость и немощь, эти извечные шакалы, караулящие спейсменов, надолго вставших на прикол в земном доке. И лишь строгая военная форма помогает успешно справляться с камуфляжем неприглядной действительности.

— У нас ЧП.

Пожимаю плечами. Мало ли может быть происшествий в огромном космофлоте Земли, состоящем из тысяч боевых кораблей и судов сопровождения?

— Опять новобранцы подорвались при загрузке боеприпасов?

— Нет, — сухо отвечает шеф. — Звено"Кентавры","Bon Gam Gas".

Ого! Кораблей-баз носителей ударных единиц во всём флоте имелось лишь пять коробок, а на каждом лишь по одному элитному звену-эскадрилье, вооружённому тяжёлыми истребителями проекта"Кентавр", разработанных согласно концепции о сверхманевренном бое. Двадцать человек, каждый из которых стоил полусотни обычных пилотов. Трогаю свою"гребенку" — и я был"кентавром"на базе"Runi Tok", возглавляемой тогда адмиралом. И если бы не последний бой, когда всё моё звено, прикрывая отход эскадры, сгорело в бою с противником… Противником впервые повстречавшемся тогда землянам на просторах космоса. Только Марго сумела вытащить нас из смертельной ловушки… Однако последствия ранения оказались необратимы, и военно-врачебная комиссия списала меня, опытного пилота-кентавра, на планеты. Вспомнив свой истребитель, опять чувствую одуряющую, никогда не оставляющую тоску.

— Что с ними? — Гибель даже одного элитного бойца считалась очень серьёзным происшествием общефлотского масштаба.

— Все пилоты в полном составе вышли из строя.

— Не понял. Погибли?

— Нет, все на Земле, в госпитале, но полностью недееспособны. Операция по замене контроллера. — Адмирал кивает на мой затылок. — Комиссия предоставила первоначальный ознакомительный доклад. Предварительный вывод — диверсия."Bon Gam Gas"остался без прикрытия, повезло ещё что в ремонтном доке. Плановый выход в космос через три месяца. И главное — подобную операцию ранее перенесли ещё два звена"кентавров". И они все сейчас в дальних походах. Что нам теперь ждать? Исчезновения"кентавров"как вида?

Пока он рассуждает, пытаюсь понять — а причём здесь я?

— Вот приказ. — Адмирал хлопает по тоненькому листику бумаги на огромном пустынном столе, напоминающем размерами палубу причаливания.

Я не на шутку поражён. Приказы на бумаге в наше время издаются только в очень редких чрезвычайных ситуациях, когда требуется исключительная секретность.

— Ты назначаешься представителем Адмиралтейства с абсолютными полномочиями. Любое… Повторяю — любое твоё указание становится моим указанием с соответствующими последствиями в случае неисполнения. Твоя задача — разобраться и выяснить, кто и, главное, как надолго вывел ребят из строя. Информация о тебе и приказ переданы по подразделениям. Контрразведка копает, но пока безрезультатно. Генерал Богданов предоставит всю имеющуюся на сегодня информацию. Всё.

Адмирал смотрит мне в глаза:

— Надеюсь на твой опыт,"кентавр".

Хочу добавить — бывший, но выхожу молча. Что же могло случиться с лучшими бойцами Галактики?

— Апробированная операция по замене контролеров оптоволокна на беспроводные чипы. — Генерал стучит себя по виску, демонстрируя место установки, но получается жест об умственной неполноценности"кентавров". — Операция рядовая, первоначально обкатанная на тысячах пилотов грузовых кораблей торгового флота, детально отработанная. Никаких сбоев быть не могло. Разве что единичный случай, подпадающий под общую статистику. Но одновременно у всей пятёрки?

Я смотрю на экран, где когда-то бравые парни, гроза всего, что передвигается своим и чужим ходом по космосу, безжизненными голосами нудно отвечают на сотни вопросов людей в белых халатах, генеральских мундирах, элитных гражданских костюмах. И всё бы ничего — от таких вопрошальщиков любой уподобился бы роботу, но что за ахинею с серьёзным видом несут эти пилоты…

— История у всех одна: после операции по замене контроллера отлежались положенные десять суток под присмотром врачей и были отпущены по домам. А вот затем в течение суток поступили все как один в Институт мозга. Всех привезли наши спецбригады по борьбе с саботажем, после пропуска контрольной поверки. Двое лежали без сознания в своих постелях, двое бесцельно бродили по квартире, ничего не соображая, пятый ползал на карачках, изображая из себя то ли паровоз, то ли газонокосилку.

— Что показали контрольные тесты? — для приличия спрашиваю я, только чтобы что-то спросить.

— Полное разрушение ассоциативных связей. Но вот причина… — Богданов пожимает полными плечами.

С интересом разглядываю развернувшиеся перед нами объёмные карты сканирований годовой и трёхдневной давности. Различия может заметить и ребёнок. Красивые мозговые структуры устойчивых нейронных связей, имевшие цельный гармоничный рисунок, состоящий из миллионов светящихся перемычек, узлов и колец, превратился у всех пяти в огромные области мёртвой безжизненной пустоты, словно кто-то плеснул на эту красоту чернил. И чернила начали расплёскиваться от новых контролеров…

— Вживлённые чипы проверены. С ними полный порядок — работают безупречно. Инфекция так же не подтверждена.

Пилоты в нынешнем своём состоянии мне напоминают больших кукол с капустными качанами вместо голов. Отсутствие эмоций, безразличие, пустые взгляды, механические движения.

— Какие версии произошедшего?

— Да никаких. — Генерал в который уже раз пожимает плечами, вызывая у меня глухое недовольство. — Ошибка хирургической бригады. С ними разбираются органы контрразведки. Роботизированный операционный комплекс в пятый раз разбирают на винтики. Хотя тестирование ничего криминального не показало.

— А каково ваше личное мнение? — интересуюсь чисто ради проформы.

— Моё? Хм-м. — Контрразведчик в этот раз, как ни странно, почесал лысину на голове вместо ставшего привычным пожимания плечами, — Я считаю, что «гарпий» «пинцеты» ухайдакали.

С удивлением оцениваю взглядом эту оплывшую фигуру, почерневшее, наверное от «здоровья», лицо, крупный нос, этакую пупырчатую «сливу». А вначале показалось, что он когда-то давно служил в пространстве. Ни один член экипажей, ну, за исключением разве что самых желторотых новичков, впервые покинувших орбиту Луны, никогда бы не позволил в присутствии пилота назвать «кентавра» какой-нибудь уничижительной кличкой. Мы, конечно, понимаем, что наши истребители обычным работягам космоса кажутся исчадиями самого Ада. Слишком много кораблей с экипажами были с мистической лёгкостью низвергнуты в преисподнюю. Но не меньшее количество носов и челюстей пало жертвами кривых усмешек не по адресу, что научило сдержанности в присутствии любого, пускай даже самого, как случайно могло показаться, хилого «кентавра». Сверхспособности проявлялись у нас не только при слиянии с нашими «подругами», но и кое-что ещё — армированные мышцы, способные противостоять чудовищным перегрузкам, неимоверная реакция сверхпроводящего мозга — оставалось приятным бонусом и для обычной жизни.

— Можно личные дела и предварительный отчёт комиссии в мой кабинет? — выходя, небрежно бросаю через плечо умывшейся своей кровью очередной жертве личной бестактности.

Сижу задумавшись за своим столом, свернув просмотренные файлы. Привычно катаю по пластику оплавленный кусочек металла — тот самый осколок, что извлекли из моей черепушки. Так сказать, сувенир на память. Да чтоб его…

Было попытался накидать план действий, но известных фактов кот наплакал. При том, весьма неэмоциональный такой котик. Всё остальное, к сожалению, из области предположений и догадок. В условии адмиральской задачи только пятеро свихнувшихся пилотов, прошедших когда-то строжайший отбор, да голограммы их поехавших мозгов. Трогаю небольшой шрам на затылке — причину списания на планеты. Последние голограммы чужих мозгов до боли напоминают мою собственную трёхлетней давности, пускай, не такую обширную и вызванную понятным всем ударом осколка, пробившего борт и на излёте проломившего череп. В тот раз меня до базы дотянула Марго. И это был наш последний совместный полёт. Пока я валялся по лазаретам, проходил восстановительную терапию, получал отрицательное заключение военно-врачебной комиссии, мой истребитель передали новому «кентавру». Ничего личного — всего лишь обороноспособность Земли.

Смотрю на лица незнакомых пилотов… Проклятье! А перед глазами мои ребята с комэском. Давнее чувство утраты. Тоска, в последнее время лишь иногда ворочавшаяся где-то в тёмных глубинах души, подобно огромному киту всплывает на поверхность сознания, подставляя лоснящиеся бока лучам догорающего солнца. Эх! Тяжёлые боевые будни, совместные посиделки в кают-компании, развесёлые потасовки в кабаках космобаз… Прошлое предстаёт калейдоскопом перекатывающихся эпизодов, расцвеченных слияниями с искусственным интеллектом моего истребителя. Смешливый Ван, начитанный интеллектуал Ганс, могучий Лом, прямой и дерзкий комэск Исса. Они сейчас смотрят на меня глазами живых парней с «Бони».

Сгоревший в плазменном шаре Ван… Схлопнувшийся в гравитационной линзе Ганс… Выброшенный из развороченного истребителя и задохнувшийся в пустоте Лом… Успевший напоследок крикнуть: «Будем жить!» — перед тараном рубки тяжёлого крейсера Исса…

Как мой покалеченный истребитель с полумёртвым пилотом дотянул до базы осталось загадкой для всех… Кроме меня. Очнулся я уже в больничке. А эскадра в том бою понесла минимальные потери, избежав полного разгрома только благодаря потере всех «кентавров»…

Сидящий напротив выглядит неважнецки. Даниил Соболев — хирург с двадцатилетним стажем медицинского Центра подготовки пилотов, несколько тысяч успешно проведённых операций, отличный специалист, в багаже с десяток монографий по нейрофизиологии взаимодействия неокортекса с искусственным интеллектом. Таких специалистов на Земле единицы.

Я, не имея чёткого представления о причинах происшествия с «кентаврами» с «Бони» — ласковое прозвище на флоте корабля-носителя — первым делом систематизировал информацию по медперсоналу, оперировавшему неудачливых пилотов. Прочитав и просмотрев материалы дела, переданного генералом Богдановым, решил наиболее важных свидетелей опросить самому — необходимо выработать своё личное мнение о произошедшем. Как ни крути, процесс допроса это взаимодействие двух сторон, поэтому на результат всегда накладывается психотип опрашивающего, каким бы опытным следователем он ни был.

Внешний вид заключённого о многом говорит: как он вздрагивает при моих неосознанно резких движениях, как напряжённо сидит на баночке, с опаской оглядывается на входную дверь. Судя по всему, с ним уже «плотно» поработали контрразведчики, никогда особо не церемонившиеся с «подопечными». Угроза безопасности космическому флоту Земли предоставила абсолютный карт-бланш в руки и так не очень сентиментальных оперативников, позволяя применять самые жестокие методы допроса. Конечно, есть и более современные способы извлечения нужной информации, только все они ведут к необратимым повреждениям мозга, что в отношении крупного спеца в такой малоизученной области, как сращивание живого мозга с компьютерным интерфейсом, непозволительно. И надо ещё иметь в виду, что стоящее на высочайшем контроле происшествие автоматически закроется чистосердечным признанием хирурга в диверсии. А закрытие дела прихлопнет одновременно кучу вопросов по обеспечению безопасности остальных «кентавров», воевавших сейчас где-то на дальних задворках космоса. Но, не смотря на кажущийся забитым вид, медик оказался крепким орешком, и ни в какую не берёт на себя вину в отключении «кентавров». Возможно, понимает, что до смерти его всё равно не замордуют: хирургов нейрофизиологов лётного состава дальнего космоса по трем пальцам одной руки пересчитать можно с лёгкостью. И если впоследствии окажется, что покалечили невиновного, уже сам любитель жёстких допросов вполне может перекочевать по другую сторону этого стола. В случае же признания медиком вины, вышка гарантирована, и не спасут никакие былые заслуги, ни многочисленные научные труды — сольют мозги в цифровой банк данных, а самого в расход. Поэтому у моего собеседника выход только один — держаться до последнего.

— А я вас узнал, — тихо произносит подозреваемый.

С удивлением всматриваюсь в совершенно незнакомое лицо. Где и когда мы могли встречаться?

— Я вас оперировал три года назад. Голова часто болит?

Так вот он мой земной спаситель — сидит напротив собственной персоной.

— Я так и не сказал тогда вам спасибо.

Хотя… Зачем мне половинчатая жизнь без Марго? Ведь я так до сих пор и не нашёл ответ на этот вопрос.

Мы помолчали.

— Вы что-то хотели у меня расспросить про пилотов?

— Какие-то сложности во время операций были?

— Нет. Всё прошло штатно, как обычно. Эта операция стала практически стандартной. Некоторые трудности возникали с нанокаркасом мозга на первых пациентах. Но мы ещё на пилотах «Well Dig Fargo» этот вопрос отработали. Ассистирующий роботизированный комплекс действовал вполне в рамках процедуры.

Даниил стучит себя по виску, и я только тогда замечаю небольшой бугорок от контролера.

— Мы с ним работаем как единый организм.

Я киваю. Впервые разговариваю с медиком-«кибером».

— Конечно, это не идёт ни в какое сравнение с вашими «подругами». Так… Лишь управление дополнительными конечностями. Интеллект самый примитивный — сплошь программа с необходимыми данными. Про вас же каких только чудес не рассказывают…

Мужик, судя по всему, наскучался в одиночке и, повстречав свободные уши, тут же на них подсаживается.

— У вас есть мысли о причинах? — невежливо перебиваю его я.

Собеседник хмыкает:

— Думаете, тут, — широко разводит руками как заправский рыбак, — курорт? А я решил немного отдохнуть? Уже на сто раз перебрал в уме анамнез…

Пожимает мощными плечами. Глядя на его комплекцию, создается ощущение, что профессия хирурга ничуть не легче работы легендарных лесорубов давно ставших мифическими сибирских лесов.

— Нет абсолютно никаких предпосылок для такого масштабного сбоя. Причина должна быть чисто внешняя. Может быть диверсия, с использованием мощного узконаправленного излучателя, разрушившего мозговые структуры.

— А может это быть связано с переходом на беспроводной коммуникатор?

— Таких переходов осуществлено уже несколько тысяч — весь крупнотоннажный торговый флот лет пять ходит под управлением пилотов с такими коммуникаторами. Давно бы проявилось, если изначально имелся брак в самой концепции. Конечно, тонкости программного комплекса удел специалистов. Но ко мне пациентов с поражением коры, вызванных беспроводными коммуникаторами, ещё не поступало. Мозг хорошо умеет и сам защищаться от посторонних вторжений, этакий природный файерволл и антивирусник в одном флаконе. Чужим туда попасть сложно. Я говорю, если бы не подготовительный этап, на котором досконально отработана программа операции, ещё могли быть какие-то сомнения, но…

Арестант пожимает мощными плечами.

— Вы всё-таки за версию внешнего воздействия? — уточняю я.

— Других здравых мыслей нет.

Жму могучую лапу своего давнего спасителя и обещаю постараться ответить аналогично. Какое-никакое общее впечатление о хирурге у меня сложилось. И уже на выходе, пользуясь своим статусом, ввожу в журнал оперативной работы с подозреваемым Соболевым карантин на неделю. Срок не такой и великий, но на большее даже моих полномочий не хватает. Остаётся только за этот срок найти истинного виновника… Кем бы он ни был.

— Вы к кому? — Леденящий взгляд дроида-охранника профессионально сканирует мою фигуру, сравнивая с предъявленным удостоверением и базой данных.

Пробуксовка на человеке со странной щелью в затылке выглядит для цифрового интеллекта вполне закономерной. Видимо, допуск к закрытой базе «кентавров» у него отсутствует. Интересно, он что, сейчас прикидывает, какие секреты с номерного завода я смогу вынести в этом «кармане»?

— Я в конструкторское бюро, по приглашению ведущего конструктора ГСКБ-2.

Бдительный дроид ни на секунду не выпускает меня из обзора своих многочисленных фотоэлементов. Долго ждём ответ на вызов по заводскому внутрикому… Затем дроид с кем-то глухо разговаривает, непрерывно щёлкая в воздухе клешнеобразной конечностью, и наконец получив добро, разблокирует турникет.

— Ждите в «отстойнике», за вами послано.

Прохожу в небольшое помещение, где предстоит чёрте знает сколько ждать обещанного сопровождающего. Комната пустынна — только ряд стульев у крашенной стены да журнальные планшетки на единственном столике. Быстро пролистав заляпанные множеством пальцев гибкие экраны, понимаю, что это узкоспециализированные издания сугубо для технарей. Разочаровавшись в предложенном «развлечении», откидываюсь на спинку стула. Мысли о задании непрерывно кружат в голове, затягивая в эту каруселью всё внимание. И пока голова занята перетасовкой известных фактов, взгляд бесцельно скользит по однообразным стенам. Неожиданно понимаю, что смотрю на знакомый символ, процарапанный прямо по крашенному покрытию. Его пытались несколько раз замазать, но он всё равно упорно проступает на поверхности стены. Да это же… Воспоминания внезапно накатывают удушливой волной…

Четвёртый курс. Третий месяц реабилитации после цикла операций по армированию внутренних органов нановолокном и вживлению комплекса управления. Каждое движение вызывает затяжные приступы острой боли. И хотя она постепенно становится привычной, и немного помогают выдаваемые препараты, но её постоянное присутствие раздражает. Головная боль, белесой пеленой мутит окружающую обстановку. Непривычный холодок в бритом затылке, где совсем недавно прописалась, ставшая впоследствии родной, щель разъёма коммуникатора.

Наше отделение курсантов сидит здесь, ожидая провожатого в цех сборки для предстоящего выбора новеньких машин. Каждый поглощён внутренней борьбой со своей болью, поэтому удручающая тишина присутствует в комнате незримым шестым. Офицер ушёл решать вопросы по допуску, и мы сидим вдоль стен, погружённые в боль и тайные страхи. И тогда Исса, сидящий напротив, чтобы отвлечься, достаёт из кармана ножик и царапает на стене эмблему нашей эскадрильи…

Прошлое неотступно следует за мной, постоянно напоминая о себе многочисленными деталями. Ох, не к добру всё это, не к добру…

Наконец меня забирает небольшой робот-сопровождающий. Сделав манипулятором приглашающий жест, бодро колесит к высокому старому зданию неподалёку. Цех сборки, где я когда-то выбрал Марго, находится в противоположной стороне…

У меня всё никак не выстраивается рабочая версия произошедшего, и приходится сослепу тыкаться куда ни попадя, ожидая перехода количества в качество…

— Что хотели услышать? — Главный конструктор, седой мужик в годах, недовольно смотрит на меня.

Визит представителя Адмиралтейства наверное не первый и не последний за последние дни. И мне здесь не рады. Кабинет обустроен в старом стиле, без излишеств современной аппаратуры. По полкам стоят модели выпускавшихся Заводом космических кораблей. Во втором ряду узнаю свой «ястребок».

— Нужна информация по отстройке проекта «Кентавр».

— Зачем?

Информация о выбытии пяти пилотов сразу же попала под гриф особой секретности. И я не имею права разглашать истинную причину своего появления здесь. Придётся импровизировать. Правда, становится понятна и раздражительность собеседника — визит с детальными расспросами не первый и не последний, а истинная причина сокрыта за завесой конфиденциальности. Я тоже был бы недоволен на месте занятого человека, где горящий план выпуска военной продукции — привычный режим работы.

— Ищу возможности для восстановления. — Поворачиваю голову, чтобы стал виден разъём в затылке.

— А-а-а, вы один из них. Очень интересно. Вы, наверное, из второй или третьей партии. Первых я знал всех лично. Кто ваш комэск?

— Исса.

— Да? — Собеседник подскакивает, словно выброшенный катапультой. — Так вы с"Runi Tok"? Единственный выживший? Если память не изменяет — Кайфер?

— Клайфер, — поправляю я, — Можно позывным — Флай. Так более привычно.

— Как вам удалось уйти живым? Мы проводили по заказу Адмиралтейства моделирование боя по записям вашего бортового журнала. Учитывая технические характеристики атакующих, ни одного шанса у «кентавров» против девяти бортов «чужаков» не было. Но конечный итог потерь — четыре наших истребителя против шести кораблей противника, поражает. И это при том, что земляне тогда впервые столкнулись с технологически более развитой цивилизацией.

Хочется пожать плечами, но вовремя вспоминаю, что так постоянно делал генерал Богданов, и давлю подсознательный порыв в зародыше.

— В бою особо некогда анализировать и рассуждать, всё на рефлексах. Поэтому ничем помочь не смогу. Подробный рапорт мой вы, наверное, читали. Записи бортового журнала в этом случае более информативны.

— Как по вашему, с чем связана сверхманёвренность противника? Управление было в руках живых существ или искусственного интеллекта?

— Я думаю, живых существ. Когда в открытый космос выбросило из «саркофага» Лома, и он уже практически задохнулся, пролетающий мимо чужак специально довернул, чтобы плоскостью разрезать Лома. — Воспоминания о том бое заставляют яростно сжимать кулаки. — Единственное, что мне не понятно до сих пор — это был жест сострадания или патологической злобы? Но однозначно — машина рационально пролетела бы мимо и так умирающего человека.

— Спасибо. Дельное замечание. Вы что-то от меня хотели узнать?

— Меня интересуют конструкторские решения по объединению человеческого мозга с машиной.

— Я вам тут помочь не смогу. Вот конструкция планера, механизации, оснащённость бортовым оборудованием. Это всё наши вопросы. Бортовой интеллект — это вам в Лабораторию искусственного сознания. Они были поставщиками центрального процессора…

— Ну, что ж, спасибо и на этом. — Я встаю и, кивнув ведущему, покидаю кабинет.

Краем глаза замечаю, как за окном что-то неуловимо меняется — словно лёгкая тень, до того лежавшая на стекле, внезапно испаряется.

Когда прохожу турникет проходной, дроид приветственно щёлкает клешнёй. И я киваю в ответ.

Очередным этапом расследования решаю посетить личные дома пилотов и осмотреть всё лично. Получение разрешения на доступ не занимает много времени.

Дом встречает меня щенячьим восторгом целой кучи уборщиков, швейцара и прочей роботизированной чепухи, наполнивших все современные жилища. Один из ретивых уборщиков тут же на входе умильно пылесосит и без того чистую одежду. Отмечаю про себя, что искусственный интеллект компьютеризированного дома весьма неплох.

Долго хожу по комнатам, и вся эта напичканная электроникой шушера неотступно таскается за мной. Следят? Или соскучились по человеку? Всё-таки есть в них что-то откровенно болезненное, пускай и ведут себя словно живые существа. Кем, на самом деле, они никогда не были и, наверное, никогда не будут. Раньше казалось, ещё немного, и роботы оживут, станут неотличимы от людей, но… Чего им так и не хватило? Души? А у Марго она есть? Вечный неразрешимый вопрос… И источник постоянной хандры всех"кентавров". Меня он зацепил после второго пробного вылета. Да больше так и не отпустил…

В доме спартанская обстановка. Как и все «кентавры», его хозяин вёл затворническую, уединённую жизнь отшельника. Ничего предосудительного. Единственная привязанность пилота находилась совсем не здесь.

Заглядываю в столовую, где стоит кухонный принт. Насколько я знаю, оставшиеся продукты и даже расходники были досконально проверены — ни ядов, ни токсинов, в общем, ничего, что могло бы так надёжно вырубить пилотов. И анализ внутридомовой микрофлоры ничего не дал. Всё идеально чисто — процессор дома бдит безукоризненно. Искать надо где-то в другом месте.

Что ж, когда нет работающей версии, приходится просто копить информацию, стараясь её не анализировать. Пусть мозг сам всё структурирует, как ему удобно. Когда наберётся критическая масса фактов, решение проявится само собой. А может и не проявится…

Последовав совету главного конструктора завода «Заслон», решаю посетить Центр мозга и искусственного интеллекта. Заведение максимально закрытое, но учитывая мой нынешний статус, мне теперь и там готовы распахнуть двери.

Задав маршрут аэро-коптеру, откидываюсь на спинку сиденья. И пока машина едва слышно жужжит движками, я отрешённо гляжу сквозь её прозрачные борта. Там неторопливо проплывает привычная архитектура мегаполиса — гигантские стеклянные, словно выполненные под единую копирку, пирамиды жилых агломераций и огромные путепроводы, охватывающие сплошной бетонной сетью пустынный ландшафт между этими человеческими муравейниками. А ведь когда-то города были совсем иные — поразительно красивые в своём неповторимом разнообразии. Архитекторы тогда, наверное, не знали продыху, творя всё более совершенные здания… Готика, раннее барокко, позднее барокко, прекрасное рококо. И вот, ныне дотворились до этого… Единообразно пиромидального.

Я сам когда-то неплохо рисовал. И даже подумывал… Но выбор сделал в пользу пространства и полётов. Что совсем не удивительно — какой мальчишка не мечтал участвовать в эпических космических баталиях? Романтика Войны… Пока не уткнёшься носом в её ухмыляющийся страшный череп.

Центр мозга стоит особняком среди стеклянных монстров — он занимает несколько зданий, ещё сохранивших свою индивидуальность. Сложно сказать наверняка, когда они реально были построены — все эти карнизы, колонны и балкончики с мансардами вполне могли лечь на чертёжный принтер и относительно недавно. Но смотрелся Центр этаким свидетелем давно ушедших эпох.

Коптер на мгновение замирает перед силовым полем и, пройдя идентификацию, круто пикирует на лужок с зелёной травкой перед главным зданием. Там меня должен встретить заместитель по научной работе.

Но мужчина, стоящий на травке, кажется мне слишком молодым для такой серьёзной должности. Худой, подтянутый… И подозрительно похожий на военного.

— Приветствую. — Встречающий протягивает мне руку.

— Представитель Адмира…

— Знаю-знаю, — как-то совсем по-граждански перебивает тот.

И я делаю вывод, что только подозрительно похож…

— Вы же из «наших»? — спрашивает мужчина.

— В смысле? — не понимаю я.

— «Кентавр»?

— Как определили? — Я уверен, что мой разъём на затылке он ещё не имел шансов заметить.

— По моторике… — Неопределённо поживает плечами. — У «кентавров» примечательная походка, осанка… Конечно, только для тех, кто имел с ними раньше дело.

Я наконец понимаю — мы же отлёживались целый месяц в Центре после обретения коммуникаторов…

— Ну, вот, мы теперь настоящие «кентавры». — Оптимизм Вана никогда не знал границ.

В палате только наша эскадрилья — полный здорового оптимизма Ван, молчаливый Лом, интеллектуал Ганс и наш комэск Исса. Крайняя операция по вживлению коммуникаторов прошла две недели назад, и мы первый день как немного очухались. Голова уже не огромный чугунный колокол, в который с частотой пульса стучат все кому ни лень, а любой маломальский звук вызывает незамедлительный резонанс. И мечется этот срезонировавший звук по черепной коробке, как какой-нибудь пойманный в ловушку зверёк. А что ему мешает вырваться на свободу через недавно приобретённую щель разъёма контроллера в затылке, остаётся для меня неразрешимой загадкой.

Теперь в эту щель постоянно задувает, и когда резонанс в кои-то веки затухает, начинает казаться, что там завывают и свистят все ветры Земли — от утреннего лёгкого средиземноморского бриза до урагана Катрин. Очень неприятное ощущение. Так ещё и каждая мышца напоминает о своём существовании непрерывной болью. Словно заживо содрали кожу и теперь сыплют на обнажённые мышцы соль. А тут Ван с его: мы — «кентавры». Оптимист… Чтоб его.

— Может выберемся в город? — неожиданно предлагает Исса. — Отвлечёмся. Девчонок подцепим…

— А что, — садится на кровати Лом, — Мы же теперь «кентавры», и никому ничего не надо доказывать — визитная карточка теперь на затылках.

Я сквозь завесу боли начинаю тихо смеяться — нашёл чему радоваться. Будь моя воля, с удовольствием променял бы пару лет своей жизни на пару часов без этой постоянной изматывающей боли… И даже поедаемые горстями обезболивающие пилюли ни хрена не помогают.

— Она когда-нибудь пройдёт? — задаю в пустоту риторический вопрос.

— Потому, отрывай задницу от кровати и вперёд, к приключениям, — бодро командует Исса, и все, подчиняясь команде, поднимаются с опостылевших кроватей и медленно облачаются в больничные пижамы.

— Это мы что, как какие-то пенсы в пижамах пойдём по девчонкам? — прямолинейно удивляется Лом, разглядывая в зеркале своё непрезентабельное отражение, — Здрастье, мы с дома престарелых сбежали… Они же нас засмеют.

— Скажем, что раненные пилоты со спец. операции на Альтаире, — врёт как дышит Ван. Тот любую ситуацию запросто развернёт в нужную для себя сторону. Его и прозвали Ваном в честь известного героя сказок — «Избушка, избушка, встань к лесу…».

Наружу выбирались через окно палаты. Поддерживая друг-друга, с трудом доковыляли до силового поля по ограде Центра. А когда Ганс, как самый умный, попытался в щитке снять защитное поле, сирена переполошила весь персонал Центра…

Прибывшую на аэро-скутерах спец. группу быстрого реагирования мы встречали уже лёжа на кроватях — глав. врач, мировой, кстати, мужик, прикрыл нас — сказал, что ложная сработка. Выгнать нас, конечно, из училища тогда никто бы уже не выгнал, но на «губе» посидели бы. Для прочистки недавно армированных мозгов…

— Профессор Семён Колобков, — представляется встречающий и сразу интересуется, — Какая вам требуется информация?

Я показываю на свою «гребёнку» в затылке.

— По «кентаврам».

— Вы по поводу ЧП со звеном с"Bon Gam Gas"?

— А вы откуда знаете? — Настороженно смотрю на собеседника.

— Мы уже готовили предварительное описание произошедшего. Всё-таки, мы — головной институт мозга. Извиняюсь за тавтологию. Из Адмиралтейства к нам обратились в первую очередь.

— Интересно. И какие ваши выводы?

— Невыясненной этиологии.

— Чего?

Колобков усмехается:

— Причина патологии неизвестна…

— А какие предположения? — Не отстаю от зама по науке. — Возможная ошибка при операции? Саботаж? Диверсия со стороны неизвестного противника? Случайностью, выведение из строя пятерых «кентавров», назвать сложно.

— Течение операции проанализировано и по визуалу, и по архиву ассистенского операционного комплекса. Никаких ошибок хирургической бригады на этапах операции не зафиксировано.

— То есть, хирург не виноват?

Колобков пожимает плечами.

— Со стопроцентной уверенностью утверждать не берусь. Требуются дополнительные исследования…

— Ясно. Тогда, пускай пока сидит.

— Кто сидит? — переспрашивает Колобков.

— Даниил Соболев. Он же под арестом.

— Да-а? — удивляется собеседник. — Не знал.

— Поэтому советую поторопиться с обретением стопроцентной уверенности. Там далеко не курорт.

— Понял. Постараемся. Я Даниила знаю лично — отличный хирург.

— Тем более.

За разговором проходим в кабинет профессора. И я оценивающе оглядываю обстановку. В отличие от старорежимной архитектуры фасада здесь всё по последнему слову техники и дизайна. Интерактивные стеновые панели, рабочий стол-трансформер, адаптационные кресла. Сидеть в таких одно удовольствие — в зависимости от настроения они ненавязчиво подберут нужную форму и жёсткость.

— И всё-таки, каков механизм повреждения мозга? — удобно устроившись в кресле, задаю насущный вопрос.

— Смотрите.

Мановением ладони Колобков выводит на стеновые панели объёмные карты сканирования мозга пилотов. И я оказываюсь в окружении пяти сплетённых из сверкающих нитей клубков. Правда, внутри каждого затаилась огромная чёрная клякса, полностью поглотившая свет мысли чужого мозга. Такое впечатление, что я снова в пространстве, полном ярких звёздных скоплений и зловеще расплывающихся туманностей.

— По неизвестной причине передача нервных импульсов по дендритам к аксонам в областях…

— Профессор, постойте. — Быстро перебиваю с удовольствием погружающегося в узкоспециализированные термины профессора. — Нельзя ли попроще?

— Кхм-м, попроще? — Тот с удивлением смотрит на меня.

— И желательно, на пальцах, — прошу я.

Колобков с сомнением переводит взгляд на свои тонкие пальцы. Потом снова на меня. И я ободряюще киваю головой.

— В общем, достоверно установлено, что поражение распространилось через установленный в левой височной доле приёмник коммуникатора. Бактериальная природа поражения полностью исключена. Возможно, причиной послужил мощный электромагнитный импульс. Возможно, атака вирусной программы.

— Предположительный источник того и другого? — Для ускорения приходится постоянно перебивать словоохотливого профессора.

— Кто бы знал. Само устройство коммуникатора с периферийными элементами оснащено мощной защитой от паразитарных сигналов. И как её удалось обойти, и кто за этим стоит… Загадка.

— Последствия?

— Поражения настолько обширные, что охватили практически весь неокортекс с ближайшей подкоркой, лимбическую систему, ретикулярную формацию…

— Профессор…

— Установлено изменение когнитивных функций, выраженное угнетение сознания до сопора…

Я с укором смотрю на собеседника, но тот даже не замечает моего печального взгляда. И пока профессор продолжает сыпать специфическими терминами, делаю вывод, что у парней всё плохо.

— Надежда на восстановление есть?

Осадив на полном скаку любимого медицинского конька, Колобков пожимает плечами:

— Надежда, конечно, умирает последней, но…

И это многозначительное «но» хорошо всё мне объясняет.

— А почему прекратился выпуск «кентавров»? — напоследок решаю прояснить давно мучивший меня вопрос. — Насколько я знаю, всё ограничилось пятью эскадрильями? Концепция себя не оправдала?

— Почему же. Концепция прекрасно себя показала. Методика была отработана, хорошо себя зарекомендовала.

— Так что мешает сейчас штамповать пилотов-«кентавров»? — Не понимаю я.

— А вы не знаете? — искренне удивляется Колобков.

— Нет. И что же?

— Наш Центр мозга отвечал за разработку методики армирования жизненно важных органов, создание нанокорсета для мозга. Но мы столкнулись с критическим побочным эффектом — перманентная, непрекращающаяся боль у постоперированных. И как следствие — угнетение физиологических функций человека. А купировать болевой синдром не получалось. Несколько испытателей на этапе отработки методики покончили жизнь самоубийством, некоторые скончались от послеоперационного шока…

Колобков задумывается, и я терпеливо жду, когда он вернётся ко мне из лабиринта своих мыслей. Наконец он продолжает:

— Выход был найден через объединение сознания человека с искусственным интеллектом. Странным образом искусственный интеллект бортового компьютера придал нужную устойчивость психике пилотов. Но…

— Что, но?

— Таких платформ было создано только двадцать семь. И они все сейчас задействованы… Точнее, теперь уже только двадцать. Все последующие попытки создать нечто похожее закончились неудачей. Даже банальное клонирование провалилось. — Профессор разводит руками, совсем как двоечник студент на экзамене по анатомии.

— А в чём сложность?

— Не знаю. Не наша «епархия»…

Глава 2

Я снова в своём кабинете. К сожалению, моё кресло далеко не так удобно как мебель профессора Колобкова. Да и вид из окна сугубо интерактивный с массой пробитых пикселей. Поэтому туда лучше не смотреть.

Сидя в давно уставшем кресле, пытаюсь рассортировать в голове имеющуюся информацию. Но как её ни перетасовывай, ясности не прибавляется. Пилоты выведены из строя. Но все причастные лишь разводят недоуменно руками да безвольно пожимают плечами. Проклятье! Исса бы им тут всем показал Кузькину мать…

— Вы чего это, мать вашу?! — орёт Исса.

Его выводит из себя наша нерасторопность. Учебные бои в виртуальной реальности уже порядком всем надоели, но до реальных машин нам ещё как до Юпитера пешком.

— Ну, что ты орёшь, Исса, — рассудительно спрашивает Лом. — Это же искусственный интеллект, и нам тяжко с ним бодаться. Вот подключат когда к нашим истребителям, тогда и покажем…

— Ну, чего ты кому покажешь? — едко смеётся Исса. — Если даже в вирте подставился под динамический удар? Ди-на-ми-ческий! Вы же как сонные мухи.

Лом только виновато разводит руками. И его расстроенная физиономия вызывает чувство жалости к этому битюгу.

— Конечно, тебе легко говорить. — Я встаю на защиту Лома. — У тебя, вон, реакция как у…

И замолкаю, пытаясь подобрать удачное сравнение.

— Да, ладно вам. После драки кулаками махать, — пытается всех примерить Ван. — Время есть, ещё освоимся.

Исса не зря наш комэск — он единственный воспитывался в интернате от Министерства обороны. Будь моя воля, я бы все интернаты подчинил военным, и не было бы тогда этого раздрая, когда в некоторых не то что жить, а даже временно пребывать невозможно. И пример Лома в этом очень даже показателен. Тот до сих пор с отвращением вспоминает своё детство. Не зря же он у нас закалённый уличный боец. То ещё, воспитаннице… Трудностями. А среди везунчиков у нас вместе с комэском Ганс — он жил в интернате при каком-то Университете и потому вырос таким умным. Но что его понесло в военное училище, когда прямая дорога лежала в учёные мужи, он никому не рассказывал. Лом подозревает, что это неразделённая любовь. Но, на то он и Лом, чтобы всякую чушь себе придумывать. В интернате ему пришлось оттачивать навыки выживания, а не интеллект.

— И нечего здесь загадывать на будущие «достижения». Мы живём здесь и сейчас, а что будет в будущем… — Исса на миг замолкает, словно зрит в неведомую даль, и неожиданно заканчивает, — И долго ли будет, это будущее.

— Ну, вот. Опять завёл свою шарманку, — ухмыляется полный здорового оптимизма Ганс. — Это тебе ваши «вояки» вдолбили в голову: «Тяжело в учении — легко в бою», «Не можешь — поможем, не знаешь — научим, не хочешь — заставим»…

— И что? — Вскидывается Исса в защиту своего «болота». — А тебя чему обучили твои «очкарики»?

— Меня? — Ганс не ведётся на агрессию комэска, — Например, решению трёхмерного уравнения Навье-Стокса.

И тут мы все оказываемся в зоне активной турбулентности… В том числе и Исса. Затевать какие-то споры с Гансом, также бесперспективно, как и соревноваться с комэском в виртуальных боях. Даже в раскладе четверо против одного… Это я, кстати, про обоих.

— Никогда не разводите руками и не пожимайте виновато плечами. — Исса, как и положено комэску, быстро оправляется после ловкого маневра Ганса с системой мудрёных дифференциальных уравнений. — Психологически это примеряет вас с неудачей. Лишает энергии для продолжения борьбы. Ещё раз увижу, сразу получите в зубы…

И увидав ухмыляющегося на угрозу физической расправы Лома, тоже улыбается в ответ:

— Уж лучше огрести в ответку, чем наблюдать за вашим бессилием. Ясно?

Наша эскадрилья дружно кивает головами.

— Тогда, заказываю два звена противников.

И мы снова лезем в учебные «саркофаги»…

От безысходности в который уже раз начинаю систематизировать собранную фактуру…

Бригада хирургов, по моему внутреннему чутью, совсем ни при делах. Да и смысл им косячить, если они первые, на кого падёт подозрение? Со всеми вытекающими неприятностями с контрразведкой, пристрастными допросами ночи напролёт и сырой одиночкой вместо тёплой домашней постели. Оставалась, конечно, ничтожно малая толика на «а вдруг?», но чисто гипотетическая.

Предприятие «Завод «Заслон» также находится где-то далеко в стороне — его продукция всё это время простаивала в ангарах в ожидании своих пилотов.

И Центр мозга не мог поспособствовать сумасшествию «кентавров» — пилоты загремели туда уже после сошествия до примитивного сознания овощей.

И что остаётся? А остаётся — пшик без палочки.

За отсутствием иных подозреваемых решаю пойти от обратного. Если поискать среди желающих уничтожить «кентавров» как класс? И вот здесь недостатка в кандидатах не наблюдается. Земная Федерация ведёт военные действия различной степени напряжённости сразу с несколькими противниками. И это без учёта той неизвестной расы, с которой столкнулась моя эскадрилья…

Брошенные кости самым затейливым образом скачут по палубе кубрика, ни в какую не желая ложиться нужной комбинацией. Микроколебания искусственной гравитации привносят в древнюю как мир игру особый космический шарм. Правда, порою вызывая приступы ярости от неудачного броска и снисходительный смех более удачливых игроков. Отбой прозвучал почти час назад, но смысла ложиться пока нет — в полночь по корабельному времени произойдёт смена вахт, и кипишь со вступающими да сменяемыми всё равно не даст уснуть. И потому, мы, рассевшись на палубе кружком, убиваем время игрой в покер на костях…

И только Лом изготовился в очередной раз бросить кубики, как звонок громкого боя взрывается трелью боевой тревоги. Чёрт! Все вскакивают и дружно кидаются на выход. Я в спешке натягиваю гады и выскакиваю из кубрика вслед за остальными.

Конец ознакомительного фрагмента.