Управление

Андреас Эшбах, 2017

История XIX века изменилась, когда Чарльз Бэббидж создал аналитическую машину, запустив кибернетическую революцию, и к 1930-м годам в Европе уже появились компьютеры, интернет, электронная почта и активное сетевое общение. Веймар, 1942 год. Здесь находится Управление национальной безопасности, которое со времен Вильгельма II контролирует активность в глобальной сети и имеет доступ ко всем данным, которые когда-либо создавались гражданами Германского рейха, будь то банковские операции, встречи, электронные письма, дневниковые записи или выражения мнений на Немецком форуме. В нем работает программистка Хелена Боденкамп, дочь знаменитого на всю Германию хирурга и евгеника. Ее личная преданность режиму начинает рушиться под воздействием личных обстоятельств и одновременно она узнает, что начальник ее отдела, Ойген Леттке, сын героя Первой мировой войны, начинает использовать систему в собственных целях. Только ни он, ни она еще не подозревают, на что способны новые технологии в исторических условиях Германии 1930—1940-х годов и насколько страшными могут быть технологии, кажущиеся такими привычными.

13

Кабинет, в котором работал Ойген Леттке, был запоздало разделен перегородкой и потому казался больше тесным, чем высоким. Только изображение фюрера украшало голые стены, мебель определенно осталась со времен кайзеровской империи, а достаточно современными были одни только компьютеры. Но даже это были неуклюжие послевоенные модели, с клавиатурами, издающими адский шум.

Этот кабинет он делил с ворчливым уроженцем Вильгельмсхафена по имени Пит Ханзен, который был не очень разговорчив и, кроме того, иногда переходил на нижненемецкий диалект, что мешало Леттке понять, чего тот хочет. Впрочем, чаще всего он ничего не хотел, а только отрешенно сидел перед своим экраном, уставившись на какие-то списки, и задумчиво поглаживал свой партийный значок, который носил на свитере.

Ежедневная рутина предусматривала, что по утрам в десять часов они проводили совещание с программистками, находящимися у них в подчинении. Их было тоже две: одна старая уроженка Берлина, которая при каждом удобном случае сообщала, что это она самолично училась у фрау профессора Кролль. Ее звали фрау Штайн, она не была замужем и старше того возраста, когда что-то еще можно было бы изменить. У нее были седые волосы, собранные в пучок, и чаще всего она носила подходящие к цвету волос серые бриджи, которые ее тоже вполне устраивали. Ее вальсирующий шаг был слышен уже издалека.

Другую звали фройляйн Брунхильда, это была робкая девушка из Франконии, с женской стрижкой под мальчика и очками в толстой черной оправе. Ее уши были словно из папиросной бумаги, и она имела роковую склонность к темным платьям свободного кроя.

Утром они объясняли этим двум женщинам, какие им требуются расчеты, и, как правило, получали их в течение дня по внутренней защищенной электронной почте. Чаще всего это были относительно длинные списки, которые им приходилось читать на экране. Их, конечно, можно было распечатать, но это не приветствовалось. «Бумага выдается согласно норме выдачи» — гласило одно из распоряжений, отданных А.; но даже если пока это было не так, все равно неизбежно в ближайшем будущем.

Но эти меры были ему только на руку, когда он, после того как весь день читал дневники американских и английских подростков и жен, по вечерам преследовал собственные цели.

О двух девушках, которых еще предстояло наказать, он знал только, что их звали Цецилия и Вера — это выдала ему Дерте в обмен на совершенно бесполезную пленку «Минокс». Больше она ничего не знала, и, глядя на то, как она тряслась и уверяла его, совершенно голая и полная страха, что он потребует от нее еще чего-то большего, он все-таки решил, что она говорит правду.

Но как искать девушку, если знаешь только ее имя?

Даже если бы он знал фамилию, это было бы сложно. К тому же обе девушки также выросли, возможно, вышли замуж, сменили фамилии и считай, что исчезли.

Сколько бы он ни размышлял, он не представлял, с чего ему начать.

Однажды, когда Пит заболел и кабинет оказался полностью в его распоряжении, он решил кое-что попробовать. Он позвонил в отдел программирования и сказал, что, поскольку сегодня он один, ему понадобится только фройляйн Брунхильда. Та послушно пришла семенящими шажками одна, и, когда она села с блокнотом за стол переговоров, он объяснил ей, что ему нужен список всех женщин, родившихся в Берлине между 1913 и 1917 годами с именем Цецилия.

— Это всё? — спросила фройляйн Брунхильда.

— Да, — ответил он. — А что?

— Я могу сделать это прямо здесь, если хотите. Это простая команда запроса.

— Раз так, — сказал Леттке, — то делайте.

С любопытством он освободил стул и предоставил ей свой компьютер. Но он остался стоять позади нее, потому что хотел увидеть сам, как она это делает.

Она открыла программу под названием СЯЗ. Затем набрала команды:

ВЫБОР ИЗ Жители

ВСЕ (Имя, Фамилия, Улица, Город, ДатРожд)

ДЛЯ (

ДатРожд: год >= 1913

ДатРожд: год <= 1917

И

МестРожд = «Берлин»

И

имя = «Цецилия»)

Потом она нажала на кнопку, и текст исчез. На экране появилось сообщение: «СЯЗ — выполняется».

— Что означает СЯЗ? — спросил Леттке, чувствуя себя неловко, затрагивая вещи, которые его не касаются.

— Это аббревиатура от «Структурированный язык запросов», — ответила она, глядя на него так, словно он должен был это знать. — Так быстрее получить результат для запросов, необходимых на один раз.

— Понимаю, — произнес Леттке, хотя ничего не понял. Как связана скорость компьютера с тем, как часто требуется результат? В любом случае, от одного вида ее командных строк у него мозги плавятся. Он понял только, что речь идет о запросе из таблицы жителей, но все, что после, было для него слишком сложно. Женские штучки, вот именно. Для мужчины это такая же загадка, как содержимое женской сумочки.

Он уставился на экран, на котором по-прежнему оставалось одно только сообщение.

— Сколько времени это займет? — спросил он.

Фройляйн Брунхильда робко поднялась и сказала:

— Трудно сказать. Таблица жителей очень большая… может быть, час. Но затем результат будет сразу на вашем компьютере.

— Спасибо, — озадаченно произнес Леттке. А потом, когда она собралась снова сесть за свой блокнот, он добавил: — Это всё на сегодня.

— Хорошо. — Она быстро схватила свои вещи, прошептала «Хайль Гитлер» и выскользнула из его кабинета.

После этого он сидел перед компьютером и не мог ничего сделать, потому что это сообщение все заблокировало. Или он может параллельно пользоваться другой программой, пока не будет получен результат? Ему казалось, что такая возможность должна быть, он просто не знал, как это сделать. Он вытащил книгу с инструкциями, истрепанную, пожелтевшую и напечатанную готическим шрифтом времен Вильгельма II, которая пролежала на полке, вероятно, уже лет десять. Не мешало бы воспользоваться вынужденной паузой, чтобы немного подучиться пользоваться компьютером.

Когда он пролистал вводные главы и попытался выяснить, что означает клавиша «СИСТЕМА», сообщение исчезло и на экране появился список. Одни только Цецилии, их было 27, с фамилиями, адресами и датами рождения.

Его руки стали влажными от волнения. Одна из них должна быть той, которую он ищет!

Стоит ли ему рискнуть и распечатать список? Лучше не надо. Кто-нибудь мог случайно взять его в комнате для печати, прежде чем он туда придет. Сохранять их он не хотел и подавно.

Наконец он взял в руки лист бумаги и ручку и просто переписал список. Он быстро справился. И все-таки двадцать семь Цецилий за пять лет — это было больше, чем он ожидал.

Когда он закончил, он удалил список результатов и посмотрел на свою запись. Кто же из них та, кого он искал? Одна из тех, кто еще живет в Берлине? Это не было сказано, а даже если бы и было, то кто из них — она?

Была ли вообще Цецилия, которую он ищет, в этом списке? Что, если он неправильно определил ее возраст? Что, если Дерте неверно поняла имя? Она заверяла, что не была знакома с девочками. Или что, если имя писалось по-другому, например, по-французски — Сесиль?

Он вызвал программу ИД — «Инспекция Дневника» — и сравнил свой список со списком участников. По крайней мере, шестеро Цецилий из его списка использовали программу «Дневник». Может быть, он найдет там.

Несмотря на то, что у него могли бы возникнуть огромные неприятности, если кто-то обнаружит, что он не уделяет внимания задачам, ради которых его наняли, Ойген Леттке не мог не провести остаток дня за чтением дневниковых записей этих шести женщин, в поисках хоть какой-то зацепки.

Конечно, безрезультатно. Одна записывала только свои эротические фантазии, где каждая третья была связана с Адольфом Гитлером. Другая писала в основном о своем младенце, отслеживала его вес, сколько он пил и как долго спал. У третьей были любовные интрижки с женщинами, и она фиксировала все свои мысли в ожидании телефонных звонков: мысли, снова и снова вращавшиеся по кругу.

Собственно говоря, он понял это сразу. Девушки, которые тогда там были и принимали участие в том, чтобы его подставить и обнажить в прямом смысле этого слова, наверняка давно уже не думали об этом. Не говоря уже о том, чтобы изображать это в своих фантазиях.

В течение нескольких дней ему уже не так хотелось идти на работу. Несколько дней он действительно делал только то, что было его непосредственной задачей: он копался в дневниках иностранцев. В обстановке предстоящих Олимпийских игр актуальным вопросом было то, как Германский рейх воспринимается за рубежом, особенно в Америке, и прежде всего принимая во внимание их политику в отношении евреев. Поэтому он ввел ключевые слова germany^[4] и jews^[5] в функцию поиска, которую, к счастью, можно было использовать без ввода сложных команд, а дальше читал найденное в источниках. Время от времени ему приходилось искать английские термины в словаре, потому что его английский был не так хорош, как хотелось бы, но он справлялся.

А потом он наткнулся на запись, в ней говорилось: «Сегодня снова пришло хорошее старомодное письмо от моей старой подруги Алисы Фришмут из Веймара. Как всегда, она сильно ругает Гитлера».

Алиса Фришмут из Веймара? Что-то интересное. Леттке переключился на хранилище данных с немецкоязычными дневниками и стал искать по этому имени. И нашел. Одна Алиса Фришмут пользовалась программой на компьютере почтового отделения, где, по ее собственному утверждению, она тогда работала. Однако вскоре после прихода национал-социалистов к власти она перестала пользоваться программой. Последняя запись была сделана 1 февраля 1933 года и звучала так: «Это случилось».

Интересно, интересно.

Он просмотрел записи в обратном порядке. Большая часть ее дневника была о том, сделает ли наконец некий Винфрид долгожданное предложение руки и сердца, но потом он наткнулся на запись от октября 1930 года: «Гитлер снова в Веймаре. Вокруг отеля „Элефант“ люди ведут себя как полчища пьяных обезьян, радуясь этому человеку, чья голова похожа на мешок, наполненный экскрементами. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь застрелил его, лучше сегодня, чем завтра».

С этим, сказал себе Ойген Леттке, уже можно что-то сделать.

* * *

Сотрудникам Управления национальной безопасности категорически запрещалось использовать данные, к которым они имели доступ, для частных изысканий и расследований — так было написано не только в его трудовом договоре, ему потребовалось подписать еще и отдельную соответствующую инструкцию.

Другими словами, ему ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы его уличили в том, что он собирался предпринять.

И, конечно же, ему нельзя было обратиться за помощью к фройляйн Брунхильде.

Вопрос заключался в том, как далеко он сумеет продвинуться своими силами.

С нарастающим волнением Ойген Леттке взялся за работу. Тот факт, что речь шла о конкретном человеке, существенно облегчало дело. У него был доступ почти ко всем хранилищам данных, у него была функция поиска — так что найти Алису Фришмут было делом нескольких минут. Она родилась в августе 1912 года, то есть на два года старше него. Звучало многообещающе.

Он переключился на другое хранилище данных. Согласно данным бюро прописки, она все еще жила в Веймаре, но в октябре 1933 года вышла замуж за некоего Винфрида Кемпфа. Тот работал водителем грузовика для дальних перевозок, а именно в экспедиционной конторе Хефлингера. Супружеская пара снимала жилье на юге Веймара, детей у них не было, а Алиса Кемпф по-прежнему работала на центральном почтамте.

Леттке довольно долго сидел перед этими сведениями, дул сквозь сложенные у рта руки и размышлял. Затем он продолжил поиски и узнал, что экспедиционная контора Хефлингера, как и большинство компаний, доверила информацию службе хранилища данных предположительно потому, что это было самым простым решением для доступа к ней из нескольких офисов.

НСА, разумеется, также имело доступ к этим данным. И среди прочего там находилось личное дело Винфрида Кемпфа: документы об образовании, медицинские справки, данные водительского удостоверения, производственный план на данный момент и окладной лист.

Великолепно. Леттке показалось, словно по всему его телу пробежал электрический ток, когда он записал нужные ему сведения. Затем он очистил экран и журнал.

Тем временем был уже поздний вечер. В здании стало тихо, не было слышно ни стука в дверь, ни скрипа подошв ботинок по линолеумному полу коридора. Ойген Леттке еще раз открыл уже известную дневниковую запись и запустил команду печати.

Потом он тут же вскочил и помчался по коридору в комнату для печати, хотя это было и не нужно, — там в это время действительно никого не было. Машина работала, стучала, гремела и распространяла едкий химический запах, который заполнял всю комнату, вызывая головную боль, и наконец выплюнула напечатанный листок.

* * *

На следующий день он вышел днем пораньше и отправился в центральный почтамт. Почти все окошки были заняты, в основном там сидели женщины, среди них было много молодых, но он нигде не видел табличек с фамилиями. Что теперь?

Он делал вид, что заполняет регистрационную форму, размышляя и наблюдая за деловым оборотом в почтовом зале. Ему помог случай: служащий в окошке, который уже довольно долго обсуждал что-то с толстяком, собиравшимся отправить большую посылку, прокричал: «Фрау Кемпф? Не могли бы вы подойти?»

Тут же из кабинета появилась молодая, поразительно элегантно одетая женщина, она двигалась с энергичной самоуверенностью и ее дикие, с золотистым отливом роскошные локоны были легко собраны заколкой для волос. Леттке следил за тем, как она выслушала проблему, возникшую у мужчин, быстро и четко приняла решение, заставившее мужчину перед окошком удовлетворенно кивнуть, а служащего покорно развести руками, затем она снова скрылась.

Такая молодая и уже начальница отдела? Всё лучше и лучше.

Он вышел из почты и ждал в кафе напротив, пока не увидел, как она выходит. Затем он последовал за ней на приличной дистанции, сел в тот же автобус, что и она, вышел на той же остановке. Он не беспокоился о том, что потеряет ее из виду; в конце концов, ему было известно, где она живет.

Когда она подошла к входной двери — Кемпфы жили на верхнем этаже четырехэтажного серого многоквартирного дома, — он заговорил с ней:

— Фрау Кемпф?

Она удивленно обернулась.

— Да?

— Можете уделить мне минутку?

Она сделала шаг назад, оглядела его сверху донизу.

— По какому вопросу?

— По такому, — ответил Ойген Леттке и протянул ей распечатку.

Она прочитала текст. Ее глаза нервно засверкали.

— Откуда у вас это?

— У меня это есть, — просто сказал он. — Этого достаточно. — Он указал на дверь. — Я бы предпочел обсудить остальное в вашей квартире.

— Вы из полиции? — поинтересовалась она.

— Нет, — ответил он. — Я хочу вам помочь.

В ее взгляде отражались недоверие и нарастающая паника. Наконец она пришла к единственно возможному заключению, а именно, что у нее нет другого выхода, и сказала:

— Ну хорошо. Проходите.

Она отперла дверь, впустила его и начала подниматься по лестнице впереди него. Леттке наблюдал за ее задницей, которая отчетливо выделялась под тонким пальто, и позволил себе некоторое предвкушение. До сих пор все шло по плану.

Она снова замешкалась, прежде чем отпереть дверь квартиры. Она открыла ее и крикнула:

— Винфрид? Ты уже здесь? — а поскольку по-прежнему было тихо, сказала: — Мой муж вернется домой с минуты на минуту.

— Угу, — ответил Леттке, подождал, пока она освободит путь, и вошел.

Это была небольшая квартира: кухня, спальня, приличная гостиная и туалет. Ванная комната, заметил он, находилась на промежуточном этаже, и они делили ее с жильцами трех других квартир.

— Тогда говорилось, что все записи в дневнике будут защищены моим паролем и никто другой не сможет их прочитать, — сказала она, снимая пальто. Она все еще тяжело дышала после подъема по лестнице.

— Никто, кроме органов государственной безопасности, — ответил Леттке.

Она издала стонущий звук.

— Это… подло. — Она еще раз пробежала глазами текст. — Кроме того, прошло много лет с тех пор, как я это написала!

— Тогда это не было проблемой, — неторопливо сказал он. Ему нравилось постепенно загонять ее в угол. — Но не теперь. Теперь человек, чья голова похожа на мешок, наполненный экскрементами, стал рейхсканцлером и фюрером немецкого народа, и чрезвычайно ранимым по отношению к подобным высказываниям.

— Выискивают нечто подобное? — В ее глазах читался неприкрытый страх.

— Действительно, выискивают нечто подобное. И людей уже отправляли в лагеря из-за более безобидных оскорблений.

Она прислонилась к обрамлению дверного проема, ведущего в гостиную.

— Но что же мне теперь делать? Я думала, что если удалю программу, то все будет стерто автоматически. И если я сейчас снова зарегистрируюсь, это тоже не поможет, не так ли? Я больше не смогу получить доступ к своим старым записям. Во всяком случае, так было, когда я удаляла регистрацию.

— Даже если бы вы это не сделали, вы не смогли бы удалить или изменить запись, — объяснил он. — Записи в дневнике могут быть изменены только в тот день, когда они сделаны, — в этом вся соль программы. Впоследствии их можно только читать. — Он положил руку на грудь и сделал реверанс. — Это означает, что я могу их изменить. Или даже удалить.

В ее лице загорелась надежда.

— О! — воскликнула она. — Вы могли бы это сделать?

— Вот почему я здесь. Чтобы предложить вам это.

— О, это же… это очень мило с вашей стороны, — пробормотала она. Затем подскочила и встряхнулась. — Ну что я за хозяйка! Проходите, садитесь. Могу я вам что-нибудь предложить?

— Да, с удовольствием, — сказал Леттке и проследовал за ее приглашающим жестом в гостиную.

— Кофе? Чай?

— Нет, спасибо. Я предпочел бы… встречную услугу.

Она приостановилась.

— Как вы сказали?

— Я должен что-то для вас сделать, не так ли? — пояснил Леттке. — Что-то, чего я, в сущности, не имею права делать. Не кажется ли вам, что это стоит встречной услуги?

— Ну что вы, конечно, я имею в виду… Но если вы хотите денег, боюсь, мы не сможем предложить вам много…

— Деньги меня не интересуют, — сказал Леттке, выдвинул из-за стола один из стульев и сел. — Но вы — женщина. А я — мужчина. Я предпочел взять это за отправную точку.

Следить за изменениями на ее лице уже стоило всей этой затеи. Как вся надежда и благодарность исчезли, уступив место бурлящей ярости! Как она нахохлилась, словно была готова наброситься на него и разорвать в клочья!

— Так вы один из них! — фыркнула она. — Ну, тогда подождите, пока мой муж вернется домой!..

— Ваш муж, — невозмутимо возразил Леттке, — сегодня находится на пути в Вену. Скорее всего, сейчас он на подъезде к Зальцбургу и вернется не раньше чем послезавтра. — Он сладострастно улыбнулся. — Так что у нас много времени.

Ее гнев испарился, сменившись полным отчаянием. Она вся осела.

— Нет, — прошептала она. — Вы не можете меня принуждать.

— Кто говорит о принуждении? Я делаю вам одолжение, а вы делаете одолжение мне, не более того. Это мое предложение. Вы можете его принять или можете его отклонить. — Леттке расслабил узел своего галстука. Время устроиться поудобнее. — Но дело в том, что если я сталкиваюсь с чем-то подобным — с оскорблением фюрера, — то должен сообщать об этом. Того требует закон против разжигания ненависти. Поэтому, если вы меня прогоните, все пойдет своим чередом. Чтобы это предотвратить, я должен нарушить закон. Подвергнуться риску. Поставить на кон свою должность…

— У меня действительно нет выбора, не так ли? — с горечью констатировала она.

Леттке кивнул:

— Я так это вижу.

Ее наполнила ненависть. Бесподобно. Ненависть заполняла ее, но ей все равно придется ему повиноваться.

Алиса Кемпф ничего не говорила. Просто стояла, глядя на него, тяжело дышала.

— Предлагаю, — сказал Леттке, — начать с того, что вы разденетесь. И очень медленно, если позволите. Не то я потеряю интерес и сделаю по-своему.

Примечания

4

Германия (англ.).

5

Евреи (англ.).