Сын теневой стороны

Анджей Юлиуш Сарва

Ничто не бывает случайным. Замысел Высших сил, не раз явленный в священных пророчествах и откровениях, осуществляется на глазах современников. По божественному замыслу, накануне Второго Пришествия наступят темные времена, на землю явится Антихрист. Тайное братство, в точности следуя пророчествам о конце света, осуществляет чудовищный план с целью привести в мир Сына Теневой Стороны. Главный герой, священник Владислав Бялецкий, оказывается вовлечен в реализацию этого плана.

Дьявольские планы

Заговор

Двое мужчин: один пожилой, благородный, похожий на ученого, другой моложе, в элегантно скроенном костюме, в епископской пурпурной рубашке с колораткой⁷, со скромным серебряным крестом на груди и столь же скромным перстнем на среднем пальце правой руки (на безымянном он носил золотое обручальное кольцо⁸), — приветствовали друг друга характерным рукопожатием, позволявшим членам тайного братства, к которому они оба принадлежали, узнавать друг друга. На их лицах появились фальшивые улыбки.

— Брат… — начал епископ.

Пожилой джентльмен перебил его:

— Безопаснее обращаться ко мне «профессор», ваше святейшество… — произнес он с безупречным оксфордским акцентом.

— Вы правы… — согласился епископ, понимающе кивнув головой.

Церковный иерарх обладал сильным американским акцентом, типичным для Среднего Запада США. И хотя он старался подражать британцу, делал это крайне неумело.

— Итак?

— Итак, идем.

Они двинулись по тихим и пустынным коридорам запасников Британского музея.

Стоял тихий июньский вечер 1999 года. В комнатах царила почти полная тишина. Вскоре они остановились, профессор извлек из кармана брюк ключ и открыл неприметную дверь скромной подсобки.

Епископ с легким удивлением вопросительно поднял брови, а профессор улыбнулся и ответил, предугадав, вероятно, вопрос своего спутника:

— Это для безопасности. Ведь этот экспонат я не отдам на выставку, и даже заикнуться о нем никому не могу. Если правда то, что говорит мой новый ассистент, а я смею утверждать, что он выдающийся специалист по истории Древнего Израиля и вообще Ближнего Востока, то мы имеем дело чем-то из ряда вон выходящим. Это подлинное сокровище!

Профессор развернул большую продолговатую картонную коробку, словно специально, для маскировки истинной ценности ее содержимого, небрежно залепленную обычной коричневой клейкой лентой, и, отойдя на два шага назад, уступил место епископу. Тот осторожно заглянул внутрь и увидел груду человеческих костей. Поверх них лежал совершенно неповрежденный череп и щерился полным комплектом зубов. Тут же епископ заметил медную, позеленевшую от патины табличку.

— Смелее, ваше преосвященство, возьмите и прочтите.

Епископ с легким трепетом взял эту табличку двумя пальцами и поднес к глазам. Кинув взгляд на выгравированные на поверхности знаки, он понял, что их смысл был ему недоступен, и лишь беспомощно пожал плечами.

— Взгляните на оборотную сторону артефакта.

Епископ послушно перевернул табличку и увидел приклеенную записку, на которой ровным, аккуратным почерком было выведено по-английски: «‎Сара, дочь Самсона, судьи Дома Израилева, и наложницы его Далилы».

— Ничего себе! Вы уверены?! — спросил епископ. — В Библии нет даже упоминания о таком персонаже.

— Я уверен только в том, что мой ассистент правильно прочел надпись. В этом нет никаких сомнений. Однако можно ли достоверно утверждать, что эта табличка действительно относится к данному скелету?.. За это я поручиться не могу… В идеале, если когда-либо удастся обнаружить кости ее отца, того самого легендарного Самсона, тогда можно будет проверить личность этой девушки. И у нас не останется сомнений… Что же до того, была ли у Самсона дочь от Далилы, звали ли ее Сара или нет, то у меня нет ни малейших оснований ставить это под сомнение. В Библии не обязаны были это отмечать. С точки зрения автора Книги Судей, это была не особо существенная информация.

— Ба! — епископ сделал огорченное лицо. — Это все равно, что запланировать себе главный выигрыш в лотерее… Интересно… но…

— Но что?

— Это бесполезная находка…

— Я бы не стал утверждать, что она бесполезна.

— Значит, братья задумали…

— Разумеется…

— И кто бы взялся за это?

— Предварительно заявился некто из прежней команды профессоров Яна Бакстера и сэра Кейта Бернса, но окончательного решения не было, мы рассматриваем и другие кандидатуры.

— Кто же это? Можно узнать?

— Ваше преосвященство! Я предпочел бы не называть имен! По крайней мере на данном этапе…

— Только…

— Что — только?

— Только… стоит ли вкладывать огромные средства в то, в чем нет уверенности хотя бы на десять процентов?..

— Вы не оптимист. Конечно, оно того стоит. Хотя бы ради того, чтобы убедиться в возможности успеха подобной ситуации. И не на десять процентов. По моей оценке, на все девяносто, если предположить, что Далила не обманула Самсона, не наставила ему рога и ребенок действительно у него родился.

— А сколько лет этой девушке? — епископ кивнул на кости в коробке.

— Сейчас или при жизни?

— При жизни, конечно.

— По выводам специалистов, не больше двадцати.

— А причина смерти? Что вы подозреваете? Какая-то болезнь?

— Если уж на то пошло, то нет нужды ничего додумывать. Ее задушили, о чем свидетельствует перелом подъязычной кости. В остальном она была здорова. И очень красива. Мы сделали реконструкцию лица.

— Интересно, почему ее убили?..

— Причин могло быть много. Этого уже никто не узнает. Как бы то ни было, прожила она недолго… но для нас это не имеет никакого значения… Значение имеет лишь то, что она женщина из племени Дана! По отцу, потому что по матери она филистимлянка.

— Профессор, ответьте мне еще на один вопрос, — епископ на мгновение понизил голос, — этот ваш ассистент посвящен в планируемое предприятие?

— Нет, ваше преосвященство. Не посвящен, и нет надобности его когда-либо в это посвящать.

— То есть?..

— Пока он еще может нам пригодиться, а потом, когда мы уже приступим к осуществлению плана… он не будет… уже… полезен нам…

— Понимаю, — епископ криво усмехнулся. — А как его фамилия? Хотя бы это я могу узнать?

— Это как раз не секрет, — с такой же кривой ухмылкой ответил профессор. — Это доктор Джон У. Б. Чарни.

Профессор жестом пригласил епископа выйти из подсобки, выключил свет и плотно закрыл дверь. Затем они оба молча двинулись в обратный путь, к выходу из здания музея.

На улице они пожали друг другу руки и попрощались поклоном головы.

— Профессор…

— Ваше преосвященство…

Затем профессор сэр Дональд Блейк Уэллдон⁹ вернулся в здание, а епископ Натайр Силен-младший направился в сторону гостиницы.

Вечер был теплый, воздух приятный, поэтому он отказался от такси и решил прогуляться…

Доктор Элиас К. Рут, MD, Ph. D.¹⁰ выдохнул с чувством огромного облегчения. Из доставленного ему скелета удалось, хотя и с невероятным трудом, добыть генетический материал этой древней девушки.

Он отдавал себе отчет в том, что взялся за беспрецедентный, новаторский труд, и не удивлялся тому, что все предприятие хранилось в строжайшей тайне. Клонирование людей по-прежнему было запрещено законом во всем мире, даже в самой либеральной в этом отношении Великобритании. Периодически до него долетали слухи, будто бы кто-то нелегально предпринимал подобные попытки, однако в итоге никто никогда не заявлял об успешном клонировании человека, доведенном до стадии рождения ребенка. И тем более речи идти не могло о клонировании из ископаемого античного генетического материала!

И именно в этом заключалась величайшая тайна, ибо каждый биолог прекрасно знает, что из ископаемого генетического материала невозможно клонировать не только человека, но и любой, даже самый примитивный организм.

Почему? Да потому, что молекулы ДНК представляют собой невероятно длинный набор инструкций для построения данного организма. Они содержат около шести миллионов четырехсот тысяч нуклеотидов. А значит, будучи чрезвычайно сложными структурами, они весьма нестабильны.

Они разрушаются, распадаются и, соответственно, нуждаются в постоянном ремонте, за что отвечают ферменты, чья задача — восстанавливать в клетках эти поврежденные участки. Это непрерывный процесс, но лишь до определенного момента…

Со смертью организма не только прекращается процесс восстановления, но и высвобождаются ферменты, ускоряющие разрушение участков ДНК в клетках, разрезающие их на мелкие фрагменты. В разрушении участвуют и микроорганизмы, которые начинают питаться умершим тканями.

Однако небольшие фрагменты деградированной ДНК могут сохраниться в останках при благоприятных условиях. Правда, это будет отнюдь не полная запись, а лишь ее обрывки. Ученым не остается даже призрачного шанса воссоздать на их основе организм.

И все же это не означает, что нереально получить полную генетическую информацию о конкретном организме. Это возможно путем кропотливого поиска и склеивания разрезанных фрагментов частиц. Но и этого недостаточно, чтобы клонировать кого-либо.

Что тогда получается? Знаменитый фильм «‎Парк Юрского периода» — чистая фикция? Да, чистая фикция для официальной науки и для биологов, официально работающих над вопросом клонирования вымерших организмов. Вот именно… для всего официального… А для того, что неофициально?..

Что, если каким-то невероятным образом удастся воспроизвести весь геном человека, все эти три миллиарда пар нуклеотидов? Конечно, еще нужно будет знать, в каком порядке они расположены… Только тогда воссоздастся вся инструкция. Так вот, если уже будут получены все эти миллиарды пар последовательностей, правильно закодированных, что дальше?

Далее, чтобы клонировать организм, чей полный генетический код удалось воссоздать, нужно будет воспользоваться им в совершенно иной плоскости. Необходимо что-то сделать, чтобы имплантировать оплодотворенную человеческую клетку с кодом донора ДНК в матку суррогатной матери, чтобы затем, после периода беременности, миру был явлен клон человека, чья ДНК была получена…

Вот почему доктор Элиас К. Рут, MD, Ph. D. вздохнул с чувством огромного облегчения, когда из предоставленного ему скелета с помощью секретных методов удалось выделить полноценный генетический материал. Теперь можно было предпринять попытку создать клон этой древней девушки. И главное, что именно он (наряду с тремя другими учеными в мире) знал, как это сделать, а первым «донором ископаемого ДНК» стал не мертвый кролик, свинья или овца, а человек… это была мечта ученого.

Доктор Элиас К. Рут был истинным ученым, каких в мире осталось уже не так много. Его не интересовали ни деньги, ни слава, его интересовала сама проблема и ее решение. Потому, получив предложение возглавить этот экспериментальный проект, он долго не раздумывал и почти сразу согласился на все условия. Некоторые сомнения в успехе проекта, заставившие его немного поколебаться вначале, развеялись без следа, едва он увидел специально оборудованную для него лабораторию и команду сотрудников. Поэтому он только улыбнулся и подумал: «Это должно сработать!..»

23-летняя Сара Коэн, студентка кафедры древней истории и археологии Средиземноморья Калифорнийского университета в Беркли, дочь Аврама Коэна и Суры Мерник, внучка Береля Коэна и Хани Цукер, еврейка-ашкенази, ведущая свой род из польского Сандомира, именуемого на идиш Койзмир, была обследована командой ученых из секретной лаборатории доктора Рута и выбрана из 13 других молодых женщин как самый ценный материал, чтобы помочь «воскреснуть» другой Саре, дочери Самсона и филистимлянки Далилы.

Было установлено, что ее гаплотип — cohen modal, относящийся к гаплогруппе J, указывающий, что она не только еврейка, но без малейшего сомнения происходит из жреческого рода Левия, а обнаруженные у нее определенные хромосомы, в первую очередь, Eu 9, свидетельствуют, что родовая линия ее отца уходит на две тысячи лет назад и берет начало именно на территории современного Израиля.

Из тринадцати девушек она оказалась чистейшей в расовом отношении, была психически и физически здорова, сильна, не страдала от вредных привычек, а вдобавок оказалась девственницей — и потому подходила идеально. Оставалось только добиться от нее осознанного и добровольного согласия на участие в этом необычном проекте.

Она должна была согласиться, чтобы у нее взяли яйцеклетки, лишили их клеточных ядер, а на их место имплантировали другие — содержащие генетический материал, извлеченный из останков древней девушки. После экстракорпорального оплодотворения один эмбрион должен быть имплантирован в ее матку (другой был заморожен на всякий случай), и если бы все прошло успешно, Сара Коэн родила бы дочь Самсона…

— Сара! Мы предлагаем тебе принять участие в необычном, совершенно невероятном проекте! Он будет в тысячу раз круче, чем все приключения Индианы Джонса вместе взятые! Для науки он будет значить больше, чем открытие могилы Тутанхамона! Благодаря тебе, возможно, удастся вернуть миру одно из исчезнувших племен Израиля.

Лицо Сары покрылось красными пятнами, она ничего не говорила, только возбужденно кивала головой в знак согласия и без колебаний подписывала подсунутый ей доктором Элиасом К. Рутом документ, даже не читая его.

— Сара! Ты не можешь не отдать нам ребенка! Ты прекрасно знаешь, что была всего лишь инкубатором.

— Нет! Нет! Никогда! — девушка впала в истерику, кричала и бросалась с кулаками на врача и акушерку. — Нет! Я не отдам ее! Она моя, я ее родила, я ее выкормила. Вы ничего не понимаете! Никогда! Никогда!

— Сара! Успокойся, ты не оставляешь нам выбора! — голос доктора прозвучал угрожающе.

— И что вы со мной сделаете? Я не отдам ребенка, и все!

— Ты подписала документ. Ты отказалась от нее до того, как произошло зачатие!

— И что с того?! Я обращусь в СМИ! Я найму хорошего еврейского адвоката, а они лучшие! Я выиграю у вас в любом суде!

Доктор многозначительно посмотрел на акушерку и, дождавшись, пока та выйдет из комнаты, сказал разгневанной девушке:

— Ну, хорошо. Посмотрим. Мы все обсудим, но сейчас ты должна успокоиться, остыть.

— Отдайте мне мою маленькую крошку… — всхлипнула Сара.

Вошла акушерка и протянула ей ребенка. Девочка выглядела на три-четыре месяца и была совершенно здорова, без каких-либо нарушений или генетических дефектов, что, скорее, можно было отнести к разряду чудес, нежели к научным достижениям и заслугам Рота.

— Накорми ее, а потом отдохни. Хорошо?

Сара постепенно успокоилась, приложила младенца к груди, и тот принялся с жадностью сосать ее молоко. Накормив малыша досыта, мать отняла его от груди и опустила на подушку рядом с собой. Положив голову на локоть, она с нежностью рассматривала его крохотное личико. Ребенок заснул.

Сара почувствовала жажду. Она потянулась к тумбочке возле кровати за бутылкой негазированной воды, отвернула крышку, налила себе больше половины кружки и залпом выпила.

Время текло медленно, словно просачиваясь сквозь толстый слой песка. Веки роженицы становились все тяжелее. Ей хотелось открыть глаза, но сил на это уже не было. И прежде чем она провалилась в бездну беспамятства, до ее ушей еще долетали приглушенные голоса. Какой-то мужчина спросил:

— Что нам с ней теперь делать?

— Киньте в мусоросжигатель.

— Слишком большая. Она не поместится в печь.

— Тогда, черт возьми, разрежьте ее! От нее не должно остаться никаких следов…

Она пыталась подать хоть какой-нибудь знак, что жива, но не могла пошевелиться. Затем послышался скрип открывающейся двери. Кто-то бросил ее безвольное тело на каталку, откуда-то издалека до ее ушей донесся детский плач.…

Пергамент

Епископ Сандомирский, склонившись над столом, неловко — а может, и намеренно, провокационно — делал вид, будто с большим вниманием изучает некие документы, при этом лишь изредка, на долю секунды, поднимая глаза на сидящего напротив него священника. На вид тому было около пятидесяти лет, и он недавно вернулся из Рима в свою домашнюю епархию.

— Я тоже некоторое время жил в Риме, — говорил епископ не то своему визави, не то самому себе. — Да… прекрасные времена… Эти очаровательные вечера у Тибра… Не так ли? Архивы немного запущены… там надо кое-что привести в порядок… Помочь архивариусу… Со временем, когда появится опыт, удачно пойдет работа, дадим самостоятельные занятия… да… доверим какую-нибудь более ответственную должность…

Не отрывая взгляда от бумаг, он сделал рукой небрежный жест — махнул в сторону священника, указывая при этом на дверь. Так он одновременно и прощался, и заявлял, что ему уже больше нечего сказать.

Священник неспешно поднялся, склонил голову и, пробормотав что-то на прощание, вышел в коридор. В открытой настежь двери напротив епископского кабинета стоял отец Томас, секретарь, красивый блондин с пшеничными волосами и васильковыми глазами. Изучающим взглядом сквозь прищуренные веки он проводил визитера, при этом с иронией слегка скривив губы. Эта улыбка была сдержанной и почти незаметной, но отец Владислав Лещиц Бялецкий¹¹ все равно уловил ее, и ему стало неуютно. Ведь еще совсем недавно в Ватикане он принадлежал к числу тех, кто решает за других, а теперь другие решают за него… Такова жизнь. Но в голове внезапно промелькнула мысль, что случайностей не бывает, ведь все запланировано… Только кем и что?.. Он надеялся, что придет время, и он, возможно, поймет…

В Ватикане перед отъездом он услышал, что это временная ссылка, она не навсегда. Однако для бывшего сановника одной из важнейших римских дикастерий¹² это была трудная и унизительная ситуация.

Отец Петр Кукелка, директор епархиального архива, или, как назвал его епископ, архивариус, свою работу в данном учреждении рассматривал лишь с точки зрения ее полезности для его научной работы. С огромной благодарностью в сердце, хотя и с каменным лицом, он приветствовал крепким рукопожатием присланного ему помощника.

— Вам здесь скучно не будет.

— Я надеюсь сделать что-нибудь полезное.

— У вас есть ученая степень?.. — не то спросил, не то констатировал Петр.

— Да, я получил степень доктора гуманитарных наук в области истории. Более узкая специализация — архивное дело. Но мое увлечение — палеография и археология. Вот только это уже, скорее, личное, без какого-либо формального обучения.

— А как же богословие?

— Конечно… я изучал в Риме… догматическое… А потом, как вы знаете, я работал там в Конгрегации.

— Да-да. Это я знаю. А у вас есть какая-нибудь специализация или любимая тема?

— Эсхатология.

— Ну что ж, добро пожаловать, говорю вам еще раз, уже без всяких опасений и от чистого сердца. Вы мне ничем не угрожаете. Вам, должно быть, известно…

— Ко мне можно обращаться по имени. Между нами небольшая разница в возрасте, хотя и значительная в должности… в настоящее время.

— Хорошо… хотя это слишком сильно сокращает дистанцию… — Петр немного поколебался. — Ну… но… ладно! Тогда я от всего сердца приветствую тебя, ты мне ничем не угрожаешь, — директор широко улыбнулся. — Я пишу докторскую. Только меня интересует девятнадцатый век. Гетеродоксальные движения на территории русского владычества и прежде всего мариавиты. Поэтому мы не будем мешать друг другу на поприще науки.

Он сделал паузу и, взглянув из-под очков на новоприбывшего священнослужителя, заметил:

— Как сегодня жарко и душно здесь. Тебя не мучает жажда? Может, немного воды? Газированной?..

— Да, спасибо.

Петр придвинул свой стул к стулу Владислава и, сильно наклонившись в его сторону, одной рукой стал разливать по стаканам стреляющую микроскопическими пузырьками газа минералку, другую же руку опустил на верхнюю часть его бедра, крепко сжав при этом пальцы.

Владислав на мгновение застыл с явным выражением брезгливости на лице, а затем решительным движением столкнул руку Петра со своей ноги.

В тот же миг директор громко и искренне рассмеялся, а потом добавил:

— Ну и слава Богу. Прости, мне пришлось подвергнуть тебя этому небольшому тесту, чтобы выяснить, не заразился ли ты случайно «римской болезнью». Но я вижу, что нет. Я предпочитаю знать, с кем работаю, чтобы потом не было никаких сюрпризов или недомолвок. Когда ты сюда вошел, мне показалось, что руки у тебя слишком мягкие в сочленениях, — он понимающе подмигнул Владиславу.

Священник ничего на это не ответил, только опустил глаза и уставился на поданный ему стакан.

Некоторое время они молча пили воду.

— А теперь пошли смотреть архив, — сказал наконец отец Петр.

Это заняло некоторое время, однако достаточное для того, чтобы Владислав примерно понял, что и как здесь устроено. На ознакомление с ресурсом документов ему потребуются месяцы.

Наконец шеф подвел его к двери в конце коридора и широко распахнул ее.

— А здесь у нас совершенно разрозненные материалы. Я даже приблизительно не знаю, что здесь может находиться.

В пыльной и затхлой комнате, на полках стеллажей и даже на полу были свалены ворохи документов, и даже на первый взгляд было видно, что это свидетельства самых разных эпох — от средневековых пергаментов до машинописных страниц XX века, как оригиналов, так и копий, напечатанных через фиолетовую копирку. Возможно, где-то здесь хранились настоящие сокровища, но в общей массе это более походило на макулатуру.

— Владек, если ты не против, то пожалуйста, наведи в этом безобразии хоть какой-нибудь, хоть минимальный порядок.

— Хорошо. Но это работа по меньшей мере на полгода! И то, столько мне потребуется, чтоб просто наскоро рассортировать эти бумажки…

— Тогда я даю тебе эти полгода, — улыбнулся начальник архива.

Проходил день за днем, давно закончилась весна, прошло лето, запахло осенью, а Владислав каждый вечер неизменно возвращался в свою квартирку на чердаке Дома Капитулы грязный и уставший. Чтобы хоть как-то привести себя в порядок после скучной и неприятной работы по разборке документов, ему каждый раз приходилось сначала дважды смывать с себя всю ту пыль, что покрывала эти кипы бумаг, а затем оседала на его теле. Пыль не только въедалась его одежду, но и проникала сквозь нее, оседала на коже, путалась в волосах, раздражала горло.

Как он и предполагал с самого начала, большая часть этих архивных материалов представляла собой мусор, годный лишь на макулатуру: старые проповеди без авторства, приходские объявления, списки Епископата из бесчисленных пленарных конференций за весь, похоже, период «народной демократии» в Польше, уже почти нечитаемые документы, слабо пропечатанные на сильно пожелтевшей низкокачественной бумаге через стертую копирку.

Но среди этого мусора, который отправлялся в угол, в одну кучу для последующего вывоза, попадались и пергаменты, записанные средневековой латынью, старинные книги — в основном какие-то служебники и требники, — и даже находились фолианты с текстами по другой тематике. Книги были не очень старыми. Как удалось выяснить при сортировке содержимого комнаты, большинство из них были изданиями XVIII века, выпущенными в основном в Сандомире, в иезуитской типографии, которая некогда располагалась на соседней улице. Попалось также немного книг XVI и XVII веков, ценность которых трудно было определить. Однако ни одного инкунабула, ни даже пост-инкунабула¹³ так и не нашлось, несмотря на горячие мечты об этом.

Отец Владислав окинул глазами приводимое в порядок помещение, и хотя, судя по всему, перелопачено было почти три четверти содержимого, он все же покачал головой и нахмурился, недовольный тем, сколько еще оставалось работы.

С глубоким вздохом он потянулся к одной, наполовину уже опустевшей полке стеллажа и взял с нее пачку бумаг, перевязанную истлевшей от старости и выцветшей лентой. Ему даже не пришлось ее развязывать — она просто рассыпалась в его пальцах.

Бегло просмотрев пачку старых бумаг, Бялецкий сразу понял, что это документы из бывшего Сандомирского монастыря реформатов. Он собрался было закинуть их в кучу постреформатского архива, но внезапно заметил уголок пергамента, торчащий из бумажного вороха нового времени. Владислав заинтересовался. Быстро пролистав пожелтевшие бумажные страницы, он наконец добрался до пергамента. Извлекая его из пачки не столь старых документов, он заложил место новым и чистым листом формата А4, на котором нацарапал толстым синим фломастером: «Здесь был пергамент».

Владислав принялся рассматривать находку, но, кроме того, что она была очень старой и — судя по форме готических букв, складывавшихся в латинские слова, — относилась к XIII—XIV веку, более ничего не мог о ней сказать. Кинув взгляд на нижнюю часть листа, он вдруг увидел четкий оттиск печати на некогда красном, теперь потемневшем от старости и пыли сургуче… От изумления он даже протер глаза, не обманывает ли его случайно зрение… но нет, на рисунке отчетливо просматривались два рыцаря со щитами и копьями, сидевшие на одном боевом коне, и надпись по ободку, к сожалению, частично стертая, но все равно вполне различимая: SIGI… MILITVM…RIS… I

От удивления Бялецкий опустился на стул, мысленно повторяя: «‎SIGILLUM MILITUM CHRISTI… ПЕЧАТЬ РЫЦАРЕЙ ХРИСТА…»‎

Тамплиеры! Документ тамплиеров! Несомненно, оригинал.

Дрожащими руками Владислав поднес пергамент ближе к глазам. Интересно, что в нем написано? Какая-то незначительная мелочь или же нечто важное? Мелочь? Отчего же тогда грамота скреплена большой печатью ордена?..

Но если это так, почему этот документ оказался среди бесполезных постреформатских записок?

Руки Бялецкого не переставали дрожать, когда он вновь и вновь перебирал кипу пожелтевших бумаг. В том же месте, откуда он извлек пергамент, нашелся лист толстой черпанной бумаги плохого качества, в формате ин-фолио, сложенный вчетверо. Владислав осторожно расправил его.

С первого взгляда было видно, что документ был выведен умелой рукой, хотя и плохо заостренным или сильно затупившимся гусиным пером. Текст был на польском языке, и в нем упоминалась некая часовня или церковь (раз было написано так, а раз — так) Девы Марии на Чвартоке в Сендомирже. Точнее, это было нечто вроде перечня предметов, имевшихся в ней и изъятых перед тем, как храм в XVII веке был разобран для возведения на его месте реформатской церкви и монастыря святого Иосифа. Бялецкий принялся искать хоть какое-либо упоминание, имеющее отношение к таинственному письму тамплиеров, но такового не обнаружил, разве что последний пункт наводил на мысль, что его догадки могли оказаться правильными: «И в изрядном числе древние документы». Можно было предполагать, с известной долей вероятности, что между обеими рукописями, лежащими в пачке рядом, могла существовать некая связь, а пергамент мог происходить из ныне не существующей церкви Девы Марии.

Владислав имел некоторое представление об истории Сандомира, но какие-либо упоминания об этой часовне в его памяти не всплывали… Может, в работах Булинского найдется что-то? Бялецкий решил проверить, когда вернется домой.

Владислав посмотрел в окно и снова вздохнул: уже наступили сумерки, и он пропустил обед… Для священника, профессора духовной семинарии, куриалиста или иного епархиального сановника обед — важнейшее событие дня. Когда наступает обеденное время, все остальное уже не имеет значения. Любое занятие, любая работа будут отложены в сторону ради похода в трапезную или столовую. Пожалуй, если б Архангел возвестил о Страшном Суде, но случилось бы это во время обеда, любой священник решительно отмахнулся бы от трубного звука и первым делом отправился вкушать то, что ему приготовили повара.

Однако обеденное время уже давно прошло. Надо было бежать домой. Съесть какую-нибудь черствую булочку с маслом и рыбными консервами и ждать ужина…

С минуту поколебавшись, отец Владислав спрятал средневековый манускрипт между страницами старого номера «Воскресного Гостя», закинул газету в пластиковый пакет и, плотно прикрыв дверь архива, двинулся в сторону Дома Капитулы, именуемого местным клиром Викариатом…

Владислав лежал, поджав ноги, на диване и при свете ночника пытался вникнуть в содержание таинственного манускрипта, однако выходило плохо. Он вроде бы хорошо понимал смысл рукописи, только она ни с чем не вязалась. Документ должен был иметь какое-то отношение к Сандомиру, потому что название города в нем упоминалось, но почему и зачем?

Текст повествовал о еврейском племени Дана и содержал весьма смутные намеки на то, как искать кости самого известного из Данитов — Самсона. Якобы для того, чтобы добраться до них, нужно было сначала прибыть в Сандомир и здесь что-то отыскать… Отыскать могилу Самсона? Здесь? В Сандомире? Невозможно и неправдоподобно. Тем не менее именно это явствовало из рукописи.

Странным было даже то, почему тамплиеры так интересовались Самсоном и его останками? И еще более удивительным казалось то, что Самсон и его соплеменники имели нечто общее с Сандомиром.

В конце же документа содержалась и вовсе невероятная информация, будто бы эти чрезвычайно важные, крайне существенные для всего человечества указания можно найти в другом манускрипте, который следует искать «в корне Перечной горы, меж Самсоновых костей». По крайней мере именно так воспринял эту фразу Бялецкий, хотя при этом вовсе не был уверен, что правильно ее понял.

«Бессмыслица какая-то…» — подумал тогда Владислав и, покачав головой, отложил пергамент в сторону.

Было известно, что тамплиеры искали какие-то древнееврейские артефакты: не то утраченные сокровища Иерусалимского храма, не то Ковчег Завета, не то таблички Декалога… А может, все сразу? Было известно, что они разрыли Храмовый Холм и проникли в его подземелье. Но Бялецкий впервые встретил сообщение о том, что их интересовали Даниты… Почему? В голове Владислава промелькнула мысль, что это может быть как-то связано с ролью, отведенной им в конце времен, но это было, скорее, маловероятно. Тамплиеры были людьми прагматичными и слишком практичными, чтобы заниматься какими-то вымыслами и легендами…

Вымыслами?.. Бялецкий поймал себя на том, как сам глубоко проникся еретическими модернистскими и материалистическими постсоборными взглядами¹⁴. Сегодня духовенство уже практически открыто оспаривает Откровение, но зато охотно склоняется к эволюционизму, этическому и религиозному релятивизму и антропоцентризму… Нет, нет… Чтобы хотя бы частично осознать написанное, придется отбросить все то, что ему вложили в голову в семинарии, затем в академии в Польше и, наконец, в Риме. Ведь нынче учат подобные вещи относить к разряду мифов, легенд, случайностей… «Но ведь это не наш метод…», — подумал Бялецкий.

Нужно было отыскать другую отправную точку, чтобы постичь этот загадочный текст, поэтому Владислав начал ab ovo¹⁵, то есть сначала. Первым делом он решил прочесть какое-нибудь популярное сочинение о тамплиерах. Хотя история Ордена была ему в основном известна, особенно его драматический финал, ему никак не удавалось связать ее с Сандомиром. Он быстро пробежал глазами строчки книги и вскоре наткнулся на информацию о том, что монахи-рыцари вполне могли добраться до Сандомира. Ведь если уже было доказано, что они достигли двух городов — Опатова и Лукова, стоявших на Сандомирской земле, то странно было бы им не заглянуть в столицу. И даже если они не были в самом городе, то хотя бы рядом с ним они вполне могли обосноваться. Это было более чем вероятно. Можно даже рискнуть утверждать, что наверняка…

Бялецкий почувствовал сильную усталость. «Пора спать», — сказал он себе и рухнул в постель, твердо решив для себя на следующий вечер вернуться к распутыванию столь интригующей загадки…

Корень Перечной горы

Владислав сидел за письменным столом, освещенным небольшой светодиодной лампочкой. Остальную часть комнаты окутывал полумрак. Перед Владиславом лежал в развернутом виде манускрипт тамплиеров. Содержащуюся в нем информацию он пытался кое-как вплести в вереницу мыслей, приходивших ему в голову в течение всего дня. Манускрипте указывал и место, и конкретную материальную вещь. Только какую?..

Бялецкий глубоко вздохнул и почесал концом карандаша у виска… «Что за „корень Перечной горы“? — подумал он. — О чем идет речь?» Наконец его осенило: корень горы — это то, что находится под ней, внизу; ведь раньше люди верили, что у гор, как и у деревьев, есть свои корни! Только почему автор рукописи использовал не множественное число, а единственное? Почему у него гора, а не горы? Это сбивало с толку. Нужно было искать…

Владислав пролистал несколько книг, посвященных истории города, и нашел! Еще на рубеже XIX—XX веков в ходу было название Перечная гора, а не Перечные горы!

Завтра воскресенье… Почему бы не отправиться в Перечные горы и не попытаться найти это место? Уйти в горы на авось, на удачу, ведь ни карты, ни топографических указаний старинный документ не содержал.

Поскольку хребет Перечных гор растянулся всего на три километров, его можно было пройти достаточно быстро, подмечая при этом все те места, что могли бы именоваться «корнем горы». По логике вещей, таких мест не должно быть много. Одно или два, не больше. Подобная возвышенность наверняка как-то выделялась среди остальных холмов. При условии, что со времен Средневековья топография не изменилась…

В итоге Бялецкий твердо решил, что пойдет. Даже если он ничего не отыщет и потеряет полдня, то будет считать свой поход просто слегка затянувшейся прогулкой, полезной для здоровья. Только бы не было дождя…

Некоторое время он раздумывал, не пригласить ли кого-нибудь из священников составить ему компанию, но вовремя отказался от этой идеи. Он не хотел никому рассказывать, ради чего в действительности затеял поход в горы, и его с виду бессмысленное рыскание по кустам в лучшем случае было бы воспринято как чудачество.

Усталость наконец одолела его. Глаза начали слипаться. Владислав несколько раз зевнул, быстро разложил диван, скинул одежду, в одних трусах скользнул под одеяло и буквально через несколько секунд погрузился в глубокий сон. В эту ночь его не мучил ни один кошмар.

Утро выдалось солнечным и бодрящим, что редко случалось в это время года. Отец Владислав не стал медлить с подъемом. Даже если бы у него не было планов относительно Перечных гор, ему все равно нельзя было бездельничать, ведь в 7:30 предстояло отслужить мессу в церкви Святого Духа.

Он встал, принял быстрый душ, наспех оделся, выпил воды и вышел из дома. Воздух был прохладным, но приятным.

«Отлично! Только бы такая погода продержалась как можно дольше», — подумал он.

Владислав побрел по тропинке, извивающейся между сползающими склонами и руслом Виселки¹⁶ у подножия Перечных гор. Ему не пришлось далеко идти, уже в первом ущелье, по пути от Сандомира в сторону железнодорожного моста в Метане, он обнаружил место, отвечавшее всем тем критериям, что были определены накануне вечером. Конечно, теоретически подобных мест могло быть в окрестностях намного больше… Но были ли они?..

Владислав стал внимательно осматриваться, стараясь найти нечто, что позволило бы ему подтвердить или опровергнуть выдвинутую на основе таинственной рукописи гипотезу… И хотя в глубине души Бялецкий понимал, что это очень глупо, но все же он испытывал ни с чем не сравнимый трепет. Его сердце стучало, словно кузнечный молот, а сам он себя ощущал маленьким мальчиком, ищущим в старом дедовском саду на предместье золото пиратов, о котором прочел у Роберта Луи Стивенсона в «‎Острове сокровищ»‎.

Напрасно. Заросли терновых ветвей, опутанные длинными, местами скрученными чуть ли не в косы побегами дикого хмеля, не оставляли надежды, что корень Перечной горы находится где-то здесь. Это, скорее, должно было быть открытое место, какая-то скала, лишенная растительности. По крайней мере так Владислав себе это представлял.

Он не сдавался и продирался сквозь кустарник, высматривая что-нибудь подходящее под стать его желанию совершить необыкновенное открытие. Слишком хороши были его фантазии, чтобы он так быстро от них отказался…

Поиски продолжались долго. Шли часы и минуты.

Вдруг ветер, дующий со стороны Сандомира, принес издалека едва слышный бой курантов на башне Ратуши. Часы пробили половину третьего дня.

Владислав помрачнел. Он понял, что еще немного и начнут сгущаться сумерки. Осенние дни быстро отступают перед ночным мраком…

Бялецкий остановился, ладонью вытер вспотевший от напряжения лоб и, присев на ровную, не поросшую травой поверхность бурого сланцевого камня, достал из кармана полулитровую пластиковую бутылку минеральной воды, открыл ее и сделал два больших глотка.

Присев на корточки, он тупым, усталым взглядом уставился на этот почти гладкий сланец. И вдруг… вдруг… он заметил то, чего здесь совершенно точно не должно было быть, — слегка выступающие из целика мягкой и расслаивающейся материнской глинистой породы очертания красноватого гранитного камня. То, что он вообще заметил этот осколок, было почти чудом. Камень почти сливался с землей и едва выделялся цветом на фоне других скал. Его нелегко было разглядеть и догадаться, что с геологической точки зрения тут что-то не так. Найти камень мог только человек, либо знавший, что в этом районе находится нечто подобное, либо случайно наткнувшийся на него…

Случайно? Владислав уже совсем перестал верить в случайности.

Он поднялся и сделал три шага, приближаясь к загадочному камню. Гранит посреди кембрийского сланца. Магматическая порода между осадочными… Нет, это было неестественно, хотя и экстраординарного здесь также ничего быть не могло. Все могло объясняться вполне прозаично. Так или иначе, камень сам по себе не мог здесь очутиться. Он был принесен в это место человеком. Только зачем? С какой целью? А если эта цель была, то какая?..

Священник опустился на колени и стал внимательно рассматривать выступающий над землей инородный осколок. Гранит был гладким, ржаво-красным, без каких-либо царапин. Владислав вынул перочинный ножик и принялся им аккуратно разгребать находку.

Что он искал? Он и сам того не знал. В голове промелькнула мысль, что, возможно, под камнем находится тайник… Но тайника не оказалось. Полностью очистив находку, Владислав обнаружил снизу никем не поврежденный слой целика материнской породы…

Владислав уже собирался сдвинуть этот кусок гранита куда-нибудь в сторону, но тут в его нижней части заметил едва проступающий контур креста. Дрожащей рукой он очистил рисунок от влажной грязи, полил остатками минералки, тщательно протер бумажным платком и пригляделся. Все верно, там был высечен крест. И это был крест… тамплиеров. Значит, камень служил ориентиром. Знаком. Указателем. Иначе и быть не могло.

Теперь Владислав уже был окончательно уверен, что где-то поблизости находится то, о чем сообщала средневековая рукопись.

Гранит торчал из земли почти у края крутого обрыва, преграждая собой небольшую канавку. В этом, как оказалось, был свой смысл. Таинственный камень являлся чем-то вроде мушки, а канавка — вроде ствола винтовки. Ее линия в своем продолжении упиралась в определенное место по другую сторону оврага.

Владислав решил проверить, что находится в этой точке. Место он запомнил, выбрав в качестве ориентира крупный, но уже почти высохший куст можжевельника, и помчался вниз, в лощину. Нужно было спешить, времени действительно оставалось очень мало. С наступлением сумерек придется как можно скорее выбираться отсюда. Темнота не только не позволит ничего разглядеть, но и принесет опасность — в ней запросто можно оступиться и выбить себе зубы, споткнувшись о какой-нибудь из бесчисленных уступов.

Усталость давала о себе знать. Взобравшись по противоположному склону оврага, Владислав остановился перевести дух и успокоить сердце. Достигнув развесистого и наполовину иссохшего можжевельника, он присел на корточки и стал внимательно рассматривать каменистый грунт в поисках какой-нибудь расщелины или углубления. И он нашел. Эта щель выглядела совершенно естественно. Можно было даже подумать, что она образовалась после сильного дождя. Совсем небольшая, человек не смог бы в нее протиснуться, в лучшем случае крыса, да и то с трудом.

Бялецкий огляделся по сторонам. На глаза ему попалась длинная палка, которой удобно было ковырять в дыре. Едва просунув свое импровизированное орудие в щель, он тут же наткнулся на что-то, издававшее при ударе палкой глухой гулкий звук. Владислав попытался расширить отверстие, но не смог — не было чем. В самом деле, не думал же он что действительно найдет такое место, да еще наткнется на нечто любопытное. Его сюда привели лишь смутные предчувствия, а поведение было абсолютно иррациональным. Однако же он забрел в эту долину, и теперь у него возникла проблема.

Владислав опустился на колени и начал методично обивать палкой края щели, стремясь максимально ее расширить. Наконец ему удалось увеличить проем настолько, что можно было заглянуть внутрь. В темноте мало что было видно, но, к счастью, помог мобильный телефон с фонариком. Тонкий лучик осветил бок какого-то глиняного сосуда. Дыра, однако, по-прежнему была еще слишком мала, чтобы извлечь горшок целиком.

Не будучи уверенным в ценности находки — а внешний вид сосуда никак не впечатлял: просто глиняный горшок, и все — Владислав ударил по нему несколько раз, пока тот не разбился. Затем он вытащил один большой черепок и внимательно осмотрел его. Нет, это не был обычный сосуд, который можно было купить в сувенирной лавке, как в первый момент показалось. Судя по виду глины, рисунку и орнаменту, горшок относился к XIII веку — типичная средневековая керамика местного производства. Владислав разбирался в этом, потому что, будучи подростком, помогал археологам в работе на территории города. Горшок был спрятан в дыре явно с какой-то целью. Никто не прячет средневековые глиняные сосуды в тайных местах, если в них не заключено нечто ценное или почему-то важное. Какая-то тайна? Или сокровище? Это интригует!

У Владислава сильнее забилось сердце. Он нашел себе длинную, раздвоенную на конце палку-рогатку и стал вытаскивать ею оставшиеся черепки. Напоследок он еще раз посветил фонариком внутрь и увидел какой-то цилиндрический предмет, который, должно быть, прежде находился внутри расколотого сосуда.

Цилиндр был тяжелым, и священнику стоило немалых усилий извлечь его из дыры. Это была свинцовая трубка, запаянная с обеих сторон и отмеченная какой-то гравировкой. Владислав уже ничуть не удивился, вновь увидев знак ордена тамплиеров… скорее, он бы удивился, не найдя там его.

Отец Владислав вновь направил свет фонарика внутрь тайника, но там больше ничего не было. Он скинул обратно черепки, а щель замаскировал сухими ветками и листьями, присыпав сверху несколькими горстями мелкого сланца. Свинцовую трубку он положил в карман, но она оказалась слишком тяжелой и затрудняла ходьбу. Под ее весом чуть не порвался карман и брюки сползали с бедер. В итоге находку пришлось нести в руках, рискуя, что какой-нибудь встреченный знакомый заинтересуется странным предметом.

Вернувшись домой, Владислав умылся и переоделся, а затем стал размышлять, что ему делать дальше с необычной и загадочной находкой. Его учили, что ни при каких обстоятельствах не следует самому разбираться с такими древними артефактами, их необходимо передавать специалистам, в музей. Однако искушение узнать, что внутри, оказалось слишком велико, и любопытство взяло верх.

— К черту инструкции и музеи с их запасниками, где экспонаты гниют годами, и никто на них даже не взглянет ни под «научным», ни под «антинаучным» углом зрения, — пробормотал он себе под нос и полез в захламленный шкаф, где вскоре нашел нужный инструмент — сильно затупленную и немного ржавую ножовку для резки металла.

Священник скептически взглянул на это наследство, оставшееся от прошлого жильца, но решил, что для пропиливания мягкого свинца подойдет и такой инструмент.

Он разложил на столе старый экземпляр «Воскресного гостя» и принялся над газетой отпиливать заглушку трубки со стороны, противоположной знаку тамплиеров. Делать это надо было как можно осторожнее, чтобы случайно не повредить содержимое.

Из пропиленной щели тут же посыпался мелкий белесый кварцитовый песок, вроде того, что используют для выплавки стекла. Владислав стал интенсивно пилить, пока, наконец, донышко не отвалилось. Тогда он перевернул свинцовый цилиндр и высыпал из него, очень деликатно и осторожно потряхивая, все содержимое. Вместе с песком на газету выпали: свиток прекрасно сохранившегося пергамента, массивная и мощная человеческая нижняя челюсть с полным набором зубов, правда, распиленная на две части, вероятно, чтобы она могла поместиться в свинцовой трубке, шестнадцать зубов россыпью, без сомнения, из верхней челюсти, золотой перстень с сердоликом и выгравированным на нем извивающимся змеем, а также бронзовая табличка размером около 2,5 на 5 сантиметров с нанесенной на нее надписью на неизвестном древнем языке, скорее всего, финикийским алфавитом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Колоратка — жесткий белый воротничок, элемент облачения священнослужителей в западных Церквях.

8

Следует учесть, что священнослужители римско-католической церкви дают обет безбрачия. Наличие обручального кольца говорит о том, что епископ принадлежит к одной из старокатолических церквей, отделившихся от Римско-католической в 1870-е годы после Первого Ватиканского собора.

9

Имена и фамилии подсказывают, кем на самом деле является профессор. Нужно только расшифровать их значение.

10

Dr Elias K. Rooth — доктор медицины, доктор философии.

11

Имя героя говорит о его дворянском происхождении. Лещиц — название герба, к которому принадлежит его дворянский род.

12

Дикастерия — учреждение, ведомство в Ватикане.

13

Книги, изданные в Европе в начале эпохи книгопечатания: инкунабула — ранее 1 января 1501 года, пост-инкунабула — ранее 1540 года.

14

Имеются в виду представления, сформировавшиеся у католиков после II Ватиканского Собора.

15

Ab ovo — от яйца, латинская идиома.

16

Виселка — некогда приток Вислы, в настоящее время узкий разлив, не соединенный с Вислой.