Неопознанная педагогика. Адыгея. Черкесские сады, или Плач под лезгинку

Анатолий Цирульников, 2020

Книга о неопознанной педагогике Адыгеи завершает огромный цикл из двадцати книг о современном российском образовании по итогам экспедиций и социо-культурных исследований. Образование, укоренённое в исторической традиции, включённое в контекст жизни нашего века и соединяющее с ним проекты, надежды, нацеленные в будущее – такова сквозная тема исследований академика РАО А.М. Цирульникова. Автора интересует школа, взятая не сама по себе, со своими методиками и режимами, а вписанная в пространство – двора, города, села, мироздания. В его книгах ищут и находят ответы на главные вопросы современного образования: как опознать педагогику вокруг себя и в себе, как поверить в свои силы и объединиться для поиска решений в конкретной жизненной ситуации. Адыгейская книга, замыкающая книжный круг «Неопознанной педагогики», особая и в чём-то ключевая: наиболее трагическая, мозаичная и внезапная, в ней особенно остро звучат интонации надежды и боли, лёгкого дыхания творчества и яркой радости бытия. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 2

Черкесский Карамзин

Тени прошлого

Попытка Хан-Гирея

Согласно Андрианопольскому договору 1829 года, турки уступили России земли кавказских горцев, которыми никогда не владели. Русское правительство хорошо понимало, что договор «был только буквою, которую черкесские племена не хотели знать». Вопрос заключался в том, как сделать, чтобы «узнали».

В 20-30-е годы XIX века строились разные планы присоединения Черкесии к Российской империи. Среди них были и мирные.

…Изображение «черкесского Карамзина» (так, полушутя, называл его Николай I) преподнёс мне адыгский архитектор, автор монумента, на котором, среди героев, пророков, простых горцев — фигура этого малоизвестного сегодня в России человека по имени Султан Хан-Гирей. На портрете — знакомый по литературе тип светского молодого человека первой половины XIX века, гордый профиль и нос с горбинкой выдают кавказское происхождение.

За свои тридцать четыре года, — короткая, как у Пушкина, Лермонтова жизнь (Хан-Гирей из этого времени, и даже внешне чем-то похож на них), — он успел сделать столько, что навсегда вписал своё имя в черкесскую и русскую историю.

Родился в 1808 году. Его отец, Махмед Крым-Гирей, был князем. Предки происходили из дома крымских ханов, но поселившись среди адыгов, ассимилировались, сохранив от прошлого лишь имена. Султану было двенадцать лет, когда по завещанию отца его отправили в Тифлис, под опеку главнокомандующего генерала А.П. Ермолова. Тот обратил внимание на выдающиеся способности мальчика и после окончания гимназии направил его в Петербургский кадетский корпус, лучшее в то время военно-учебное заведение России.

На долю молодого человека выпало участие в русско-персидской и русско-турецкой войнах, из которых он вышел поручиком с боевыми наградами. Состоял в адьютантах главнокомандующих А. С. Меньшикова и В.А. Перовского, участвовал в военных действиях во время «революционного мятежа» в Польше.

В 1837 году молодому Хан-Гирею присваивается чин полковника.

Он вращается в высших кругах общества, приближен к государю… Народный писатель Адыгеи Машбаш описывает встречу с Хан-Гиреем известного редактора Н. Греча. «Слушая Хан-Гирея и пристально глядя на него, Н. Греч думал: "Да, крепкий орешек прислал мне в подарок А. Х. Бенкендорф. Умён, образован, тонок — просто так не возьмёшь, да ещё смотри, как бы самому не попасть в его силок. И вот ведь тут какая штука — этот черкес не только сам, лично, охраняет Императора, под его командой горский полуэскадрон. Охрана!"».

Ему двадцать девять лет. Перед ним блестящее будущее…

Это был прекрасно образованный, талантливый, многообещающий человек. Великолепно знал русскую, зарубежную историческую и художественную литературу. Был в курсе новейших открытий, философских течений. В совершенстве владел четырьмя языками.

Хан-Гирею не был чужд светский образ жизни. Бывал в домах петербургской знати, вращался в литературных кругах столицы. Был знаком с востоковедом О. И. Сенковским и разговаривал с ним на арабском… А когда уезжал в родную Черкесию, погружался в духовную культуру народа, изучал, собирал материалы по этнографии, фольклору, истории. Они легли в основу его повестей и очерков, некоторые из которых печатались в знаменитом «Нашем современнике», «Русском вестнике». Готовил фундаментальный труд «Записки о Черкесии».

Всё это происходило в то время, когда правительство искало средства для окончательного подчинения кавказских горцев, в том числе, черкесов, Российской империи. Перед принятием решения нужно было ознакомиться с положением дел на Кавказе. Николай I намеревался лично посетить край.

По свидетельству современников, начальник Хан-Гирея, граф А.Х. Бенкендорф говорил ему при встрече^[1]: «Из твоего разговора заметно, что ты порядочно знаком с историей горских племён. Государю угодно ехать на Кавказ летом, ему угодно, чтобы ты написал для него записку о горских племенах, о некоторых, как слышно, ты кое-что уже имеешь у себя написанное. Надо, чтобы записка была у государя не позже как через два месяца или даже через шесть недель».

Хан-Гирей не хочет начинать работу над «Записками», ссылается на плохое здоровье. На это Бенкендорф, якобы, отвечает: «Не беспокойся об этом… я познакомлю тебя с человеком, который считается генерал-полицмейстером, знатоком русской словесности, он тебе поможет использовать этот момент для решения своих задач в лучшем виде, и ты изготовишь то, что тебе заказано».

Гирей понимал, что именно интересует царя, война уже висела в воздухе. В то же время, это был шанс — попробовать повлиять на решение высшей власти, убедить царя в том, что черкесов можно присоединить мирным путём.

Менее, чем через шесть недель работа под названием «Адыги и все близкие к ним племена» была закончена, и в атласном с золотыми тиснениями переплёте представлена Государю. Сообщают, что Николай остался доволен этим произведением Хан-Гирея, подарил ему перстень и полушутя стал называть его «черкесским Карамзиным».

Однако вывод из этой рукописи Николай I сделал другой….

Хан-Гирей получил особое задание императора.

Царь пожелал, чтобы во время его поездки по Кавказу явились депутаты от горских народов и «изъявили ему покорность».

Хан-Гирей, побуждаемый благородной любовью к Черкесии, искал надёжные средства к прочному устройству родного края. Считал, что вхождение в состав России может помочь этому, но не был согласен со многими положениями полученной «секретной инструкции».

Хан-Гирей не объявил народу об условиях водворения между ними постоянного управления, считая их чрезмерно жестокими и ограничивающими права горцев. И в то же время уговаривал земляков пойти под правление России мирным путём, убеждал в исторической неизбежности, преимуществах и открывающихся возможностях.

Воспитанный в традициях русской культуры и европейской цивилизации, он был убеждён, что они принесут его народу благо. Но какие преимущества получали вольные горцы, присоединяемые к империи: крепостное право? Прогресс?

Разговора со своим народом не получилось, горцы восприняли Хан-Гирея как человека, подосланного русским царём, чтобы обмануть черкесов.

Вернувшись в Петербург, он почувствовал и охлаждение царя.

Хан-Гирей понимал, что император настроен на войну, и тем не менее подал в Генеральный штаб записку, озаглавленную «Предложения о средствах приведения черкесов в гражданское состояние кроткими мерами с возможным избежанием кровопролития».

Он пишет о просветительстве, создании духовных правлений, суда с участием разных сословий, школ для княжеских детей и простых горцев. Предлагает назначить управителя края из числа известных в России, авторитетных черкесов…

Записка из Генерального штаба была представлена Государю. Николай испещрил её вопросительными и восклицательными знаками и распорядился послать на отзыв командующему войсками Кавказской линии А. Вельяминову и главнокомандующему на Кавказе барону Г. Розену. Те дали отрицательные заключения. Инициатива Хан-Гирея была воспринята как стремление занять начальственный пост. Труд — причислен к секретным материалам и погребён в архиве.

…Гирея не услышали. Он осознавал, что его народ находится в трагической ситуации. Считал, что адыги имеют потенциальные возможности занять достойное место в мировом сообществе. И в то же время, понимал, что мирные планы, идеи, проекты обречены на провал. В царствование Николая Россия избирала жёсткую, бескомпромисcную политику, военный захват Черкесии. Хан-Гирей думал, как спасти адыгов от национальной катастрофы, и не находил выход.

Положение Гирея при дворе становилось бесполезным, дву-смысленным. К его планам отнеслись предвзято: в предложениях по общественному управлению были усмотрены личные побуждения, это задевало его достоинство.

Гирей оставил службу и уехал на родину, в родовое имение «Султановский курган». Там в 1842 году он умер.

* * *

Что же осталось?

Память о человеке, который пытался остановить катастрофу.

След в истории одного из образованнейших людей своего времени — черкесского этнографа, историка, просветителя.

Он оставил энциклопедическое наследие. И многое сделал «впервые».

Создал первый историко-этнографический труд «Записки о Черкесии».

Был первооткрывателем изумительного нартского эпоса.

Одним из первых составителей алфавита адыгского языка…

В его записках и проектах были описаны административные и судебные реформы, опередившие время (одна из них — суд присяжных!)

«…В этой прекрасной и несчастной земле одни только гражданские неумолимые законы могут прекратить преступления и убийства».

Спустя четверть века после его смерти российская администрация на Северном Кавказе использовала идеи Хан-Гирея о шариатских нормах в судопроизводстве, судах первой инстанции, окружных, городских, аульных…

Но это в частностях. Сами же записки Гирея пролежали в архиве Генерального штаба полтора столетия. Только в 1958-м, в период «оттепели» XX века, их удалось опубликовать.

Узкие дороги Адыгеи

Внизу, в ущелье, извивается река, неземного, первозданного цвета. Абадзехские земли, опустошённые и заселённые другими людьми.

Мы поднимаемся в горы.

— Такая особенность, — замечает Махмуд. — Дорога относится к Адыгее, а если поляна, ценное место, — к Краснодарскому краю.

Остаётся дорога…

Судьба черкесов зависит от дороги.

А дорога — от характера.

— У нас территория была разнообразная: горы, предгорья, равнины, приморье. И характеры сильно различались. От простодушной наивности приморцев (общества людей демократии, равноправия) до стратегической прагматичности горцев, породнившихся с царской семьёй. В результате, приморья не осталось, а княжеские рода пострадали меньше всего. У князей было чувство самосохранения. А больше всего пострадали убыхи, у которых возобладало чувство собственного достоинства. Считается, что их больше нет…

Мы едем по узкой дороге, принадлежащей Адыгее.

Горы, горы, поросшие лесом. «Такого в другом месте не найдете, везде — голые скалы, ущелья».

То, что я принял за снег, — было скалой.

«В Коране горы — скрепы земли. Глубокие, с корнями, выросшие Бог знает, когда» — «А горы эти чьи?» — спрашиваю я. — «Адыгеи. А стоим мы на кромке Краснодарского края».

Постояли на кромке, поехали. «Вот опять Адыгея началась, — говорит Махмуд. — Адыгея — это дорога, судьба, история…»

Впрочем, есть критерии приземлённей: где республика, где край, видно по качеству асфальта. Там, где асфальт новый, пористый, — Адыгея. Потому что, поясняет Махмуд, если будешь расходовать деньги на старый, — считают, нецелевой расход средств. А Краснодару не важно. «До смешного доходит: дорога проведена, мост перекинут адыгейский, — а дальше тропинка. Не подумаешь, что дорога. А потому что им дорога не нужна, она нам нужна».

Ну, им тоже, конечно, нужна, — тем, кто с «мигалками».

А у нас с ним мигалки нет, но едем по хорошей дороге. «Вот, — объясняет мне Махмуд эту запутанную картину гор, обрывов, полян и дорог, — Адыгея начинается. А вот, — смеётся (дорога пошла ужасная, вся в выбоинах). — закончилась…»

Очень ревностно в каких-то аспектах, замечает он, взаимоотношения выстраиваются.

ДОПУСТИМ, БОГА НЕТ. А ВДРУГ?

Полторы тысячи метров над уровнем моря. Большая Азишская пещера, длина 640 м, высота 40.

Сталактиты образуют причудливые формы. «Крылья ангела». «Дерево счастья». «Домик гномиков», — объясняет проводник маленьким детям. — «А где гномики?» — спрашивают дети. — «Ушли на море». — «А где море?» — «Там», — машет рукой.

Не так-то просто отбиться.

Мы вылезаем из пещеры на свет и рассматриваем вершины. Малый Тхач, Ачешбок; перевал Чёртовы ворота, гора Экспедиция, база «Земля»; самая высокая гора Чугуш — 3238 метров.

Налево — Абхазия, Чёрное море. Абазины. Направо убыхи. А в центре — абхазы, абадзехи. Разные ветви. Разные горы одного народа.

Недавно яркие, а сейчас жухлые. А осенью становятся красно-жёлтые, — в разные времена года меняются… И чего там только нет…

— Зубры есть. Чёрный волк…

— Орлы?

— Всё есть. И орлы, и горные бараны, и медведь кавказский, кошки дикие. И растения с именами, которых уже не знаем…

«…Есть такое понятие в фотографии — ˝разрешение качества˝. И у людей есть — один видит то, чего я не вижу. Видит разницу между камнями, деревьями. Для кого-то целый мир, для меня просто пятна. Вот это, знаю, папоротник, учил в школе. А это — бук, не бук… не знаю.

В Коране сказано: ˝Я взрастил вас как растение из земли, неужели не воскрешу? Я способен восстановить даже кончики ваших пальцев…˝. А кончики пальцев — это узоры индивидуума. Кладезь информации для того, кто способен что-то увидеть», — говорит Махмуд.

И неожиданно перескакивает на анекдот советского времени.

Учитель в школе говорит: «Дети, Бога нет. Повторите: ˝Бога нет! Покажите Богу фигу˝. Все показывают, один — нет. ˝А ты что не показываешь? ˝ — ˝Если Бога нет, — отвечает ученик, — то чего показывать. А если есть… зачем с ним ссориться? ˝».

— В аспирантуре профессор, — добавляет Махмуд, — читал нам лекцию по философии. «Сейчас, — сказал, — приведу доказательство существования Бога». Я насторожился. Профессор подошёл к доске и написал: «Допустим, Бога нет».

Помедлил и приписал: «А вдруг?»

В СКЛАДКАХ

Приближаемся к цели путешествия этого дня (хотя есть ли у путешествия цель, или его цель — само путешествие?).

Плато Лаго-Наки — на высоте 2000 метров над уровнем моря. Название — соединение двух имён, женского и мужского. По легенде парню и девушке запрещали быть вместе, и они убежали. Их преследовали. Они предпочли остаться вместе, и погибли…

Каменистая дорога над пропастью — и вот оно, плато Лаго-Наки — не ровное, а как бы вздыбленное. Выпуклости, объёмы.

Плато «защитного» цвета, не поросло лесом, но и не голое, и что-то в нём есть… рисунки какие-то удивительные, таинственные знаки. Скалы прорезаны редкими деревьями. Получше присмотришься, — спускаются березы, потом ряд алей, дорога, тропа поднимается на плато и теряется в складках. Да оно все в складках. А в складках что таится? В складках плато, в складках гор, в складках жизни?

Слева на скале сердечко, и обычные надписи современников: «Я люблю Юлечку». «Вовчик, я люблю тебя!»

Несмотря на графитти, вид у плато нерукотворный. Лай собаки доносится откуда-то с поднебесья — там нет населенных пунктов, какой-нибудь табун…

На плато падает божественный свет. И проносятся самолеты. «Это военные, — поясняет Махмуд. — Московское начальство с отдыха летит, там у них дача. Когда была олимпиада, вытравили всю живность, чтобы зря не реагировали датчики…»

Господи, думаю я, кого создал ты? Кому подарил узор на кончиках пальцев?

…Складки, выпуклости, объёмы Лаго-Наки, — как божественные груди.

На обратном пути, в горах, купил у колоритного бородатого мужика в тельняшке чай на травах, с чабрецом, липой, мелисой душистой, боярышником, земляникой, зверобоем, сосновым побегом… Был и грецкий орех в меду. «Для мужчин хорошо», — посоветовал мужик.

Спускаемся. Темнеет, горы обволакивает туман. Закат. Тишина.

Махмуд, оказывается, до министерства преподавал в университете. Выросло поколение его студентов, некоторые уже профессора, а Махмуда взяли в управление, и так он стал молодым замминистра образования…

ПРАВО НА УЧЕБНИК

На обратном пути делюсь с Махмудом Каратабаном впечатлениями от увиденного. Только слепой не видит, что Россия — это богатство не кучки временщиков, а народов, этносов — каждый неповторим. Нужно ли стране это богатство?

Махмуд считает, что в центре совершенно не учитывают предназначение национальных республик. Для чего эти субъекты? Что вносят? Их рассматривают как обычные области.

И навязываются идеи, которые противоречат сути национальной республики.

Например, федеральный перечень учебников… «Какая необходимость, — говорит Махмуд, — включать в него национальный язык и проходить ту же экспертизу. Что проходят учебники математики? Кто в Москве будет экспериментировать с адыгейским языком?»

…Те же, думаю я, что экспериментируют со всей страной.

Махмуд: «О маминой истории… Она закончила иняз, пошла вместе с нами в детсад, потом в школу. Пришла в седьмую школу, не адыгейскую, в качестве преподавателя продлённой группы. Пришла в школу и ужаснулась полной пустоте относительно всего адыгейского в школе. Доросла до автора учебников, до руководителя методического объединения, до заслуженного учителя. Она как учитель национального класса придумывала мероприятия, и привела старика, который знал нартский эпос, историю, древность. И тут зашла завуч, и вот её реакция: ˝Ну, адыги — это не самая древняя культура на Кавказе, армяне древнее˝».

— Она этими словами показала свою суть. Не нейтральное отношение, а именно отрицательное, — говорит Махмуд.

Под флагом приведения в соответствие с законами РФ происходит выветривание всего, что есть особенного в Республике Адыгея.

— Да, — говорит Махмуд, — у нас есть парламент, есть флаг, да, прописано, что адыгейский язык является государственным наравне с русским. Но нет и такого простого закона, чтобы глава знал адыгейский язык. Нет права региона самостоятельно определять хотя бы компоновку учебника, программу по родному языку….

КОНФЛИКТЫ ЦЕННОСТЕЙ

Вспомнился разговор с другим молодым руководителем на Кавказе. Мы обсуждали право девочек ходить в хиджабах. Он сказал мне, что ровесники из силовых структур к хиджабам относятся резко отрицательно. Думают, что тенденция не проявится, если в зачатке на уровне внешних проявлений исключат саму возможность.

Эти молодые ребята (и кто постарше) из госбезопасности диктуют, у них неконтролируемая, ни в чём не ограничиваемая власть, на всё есть ответ.

По телевизору показали сюжет: семья беспокоилась, что сын с женой и ребёнком могут что-то предпринять на религиозной почве. Парень уехал в исламскую страну, и они боятся. За сюжетом стоит федеральный канал. Но товарищи, которые «блюдят», — ничего не знают.

Конфликт — в ценностных ориентациях.

— Вот мы с вами сидели за столом, — говорил мне тот молодой человек, Шамиль. — Это советские люди, нерелигиозные, поколение шестидесятипятилетних. Это поколение, его нейтрализовали, чистый эксперимент — религиозности нет, уничтожили, но традиции народные ещё витают… Мне больно смотреть, от себя скажу, люди базируются на том, от чего остались одни названия. А религиозности они боятся.

И появляется новое поколение, этот парень, который уехал в мусульманскую страну и прислал «голосовой привет». У него со старшим поколением конфликт ценностей. Важных ценностей. Например, отношение к алкоголю: не садись за стол, за которым вино (я вспомнил, что когда хозяин дома, где мы находились, достал четвертинку, Шамиль тихо ушёл куда-то). И вот советское, вы сами видели, — говорил он, — и моё поколение…

— А блюстители, — спросил я, — из вашего поколения?

— Я думаю, — ответил он, — они исполнители просто. Им сказали обеспечить, и они исполняют. Если бы проявился интеллект, они бы так не делали. Ни интеллектуальной работы, ни изучения предмета, ни попытки понять, что движет кем-то. Всё чёрно-белое. Причём ещё будут тебя стыдить за твою позицию.

…Была некая программа кадрового резерва территорий. Пришёл идеолог, бывший тогда в фаворе. Собрали человек сорок в Кремле. Шамиль был среди этих сорока и выступил с предложением: почему бы в критерии не внести подбор людей с инновационным мышлением, управленцы относятся к такого рода людям.

«Ваш вопрос вызвал сложные чувства…» — начал свой долгий ответ кремлёвский ведущий. И ответ его свёлся к тому, что мы можем позволить себе роскошь творчества в культуре, образовании, в других сферах… только при условии жёстко построенной государственной системы.

— А это везде, — заметил Шамиль, — и в университетах, и в других местах никто не хочет передавать властных полномочий. «Им виднее». Москве виднее, Кремлю виднее, губернатору виднее, шефу виднее…

Ещё из того выступления, рассказывал мне Шамиль, запомнилось выражение «успешные подонки». Класс людей, двигающих общество: мол, мы осознаем, что они подонки, но «нам нужны их способности, успешность…».

Молодые и старые блюстители государства, думаю я. Всё для его величия. Человек — ресурс, не цель…

По-адыгейски объясняться в любви — только иносказательно

В доме Махмуда Каратабана я познакомился с его родителями. Папу зовут Анзаур Махмудович, а маму Асиет Юнусовна. Она — заслуженный учитель Республики, пишет учебники адыгейского языка для русскоязычных школ и начальных классов. В Адыгее много лет занимаются по её учебникам. Дедушка Махмуд, инвалид войны, тоже был учителем. А внук язык сам выучил.

В аулах, рассказывает папа заместителя министра образования, много русских людей. В школах русские классы. В маленьких аулах ещё говорят на родном языке, а в больших, и в городах, типа Адыгейска, куда свезли людей из затопленных аулов, — по-адыгейски почти не говорят.

(Их невестка, кстати, говорит и по-русски, и по-адыгейски, но с детьми по-русски).

«Мой аул затопили, — говорит мама, — какой красивый был аул, Ленинохабль… Малая часть культуры осталась. Даже как свадьбу играть, не помнят».

— Идёт свадьба, — напоминает папа, — в середине отец, дедушка, с двух сторон дети. Младший — справа, чтобы старший, если понадобится, мог его послать за чем-то.

…Когда гостей сажают за стол, один человек не садится, оставляет место для самого старшего. Кто бы ни пришёл, князь или пастух, а уступали место.

…Женщина не может перейти перед мужчиной дорогу. Мужчина проходит, разворачивается к ней лицом, и ждёт, пока она не перейдёт.

…Сидят в комнате, отдельно старшие, отдельно младшие. Старший брат может позвать младшего, тот стоит у двери…

«Всё это ушло?» — «Наше поколение ещё соблюдало. Вот парень закурил, — и сразу бросил сигарету. Почему? Старший брат едет».

Папа Махмуда живёт в доме с невесткой, но они не встречаются, обходят друг друга. «А если ей что-то нужно?» — «Никаких разговоров!» — «Через жену?» — «Да. Через жену, сына. Но это редко…» —

А со свекровью ещё сложней — та не встречается с сыном, если он с невесткой. Только по отдельности…

А ребёнок спрашивает другого, даже если он ненамного старше: «Как у вас дела, здоровье, что нового?»

Может показаться, — странные обычаи. К чему они сейчас?

— Надо знать свою культуру, историю, чтобы понять, что хорошо, что плохо сегодня, — замечает мама Махмуда.

— Я кончил школу, по-адыгейски объясняться в любви нельзя было, стыдно, — говорит её муж. — А по-русски можно. По-русски писал любовные письма.

«Открыто о любви не говорили, — подтверждает жена. — Иносказательно…»

«За окном шум, гул, — рассказывает муж. — Она решила: выйду за того, в чьём доме тихо. И ошиблась. Потому что где шум, гул, там стадо баранов, богатый дом. А там, где тихо, — печка-буржуйка, больше ничего. Не поняла, ошиблась».

— Или вот, пришёл свататься жених, — погружает меня в тонкости национальной культуры мама Махмуда. — Невесту спрашивают: где ты хочешь, чтобы тебя похоронили — у тебя под окном или…Она поняла: если у себя под окном, значит, остаться старой девой.

— Или спрашивают: когда умрёшь, где тебя вынесут? Она отвечает: «Через это окно вынесут». Значит, здесь быть свадьбе.

— У меня отец инвалид был, — рассказывает папа Махмуда. — Чтобы ему не было скучно, приходили старики, разговаривали. А я стоял в дверях и слушал. Красиво говорили старики, пословицы рассказывали, — говорит Анзаур Махмудович. Мы с ним, похоже, одного возраста, но я воспринимаю его как патриарха.

…Еще обычай, — рассказывает, — идёшь, что-то натворил. Встречаешь старика. Тот говорит: скажи отцу, чтобы он тебя наказал. И я сообщал. Отец был инвалид, мне приходилось самому к нему подходить, чтобы он ударил.

Ещё.

— Мама говорит: «У меня голова болит, надо доить, а ты погони стадо». И я шёл, и гнал общее стадо аула.

…И просто зашёл человек, любого возраста, маленький или большой, богатый или бедный, здоровый или больной, — говорили, молодец, что пришёл. Стол накрывали, ни о чём не спрашивали.

…И такой обычай. Была одна бабушка, говорила сыну: к тебе гость пришёл, белого быка надо бы заколоть. Белого! Ну, как их можно было не любить, не уважать.

…Девочки с пацанами никогда не купались. Женщины днём не купались, только ночью.

* * *

Анзаур Махмудович рассказывал, и я думаю, надо и мне что-то рассказать, а то неудобно, — академик, а молчит.

Рассказал про путешествие в Русское Устье — старинное село у Северного Ледовитого океана. Его основали люди, бежавшие от погромов Ивана Грозного, приплыли сюда на кочах. Здесь жили юкагиры, эвены, позднее якуты. Новой русскоязычной среды не было, поэтому русскоустьинцы сохранили (пусть и не полностью) речь XVI века. Дети со взрослыми рыбачат, ездят на охоту, используют те же старинные ловушки — «пасти». Перед их домами сила Кариолиса разрушает берега, и Индигирка грозит унести село в Северный Ледовитый. Дети вместе со взрослыми придумали, как этого избежать…

Южный человек Анзаур Махмудович выслушал меня внимательно. «Истинно вы говорите. Взрослые отделились от детей. А если бы разговаривали вместе с дедом по-адыгейски, не только названия орудий знали бы. А, может быть, что-то сделали, чего мы не делаем…»

Примечания

1

Емтыль Р. Х. Верность долгу и слову. Очерки и статьи о жизни, деятельности и творчестве первого адыгского историка, просветителя, этнографа, фольклориста Хан-Гирея. Майкоп: Адыгейский республиканский институт гуманитарных исследований. 2010, С. 8.