Русские войны XX века

Анатолий Уткин, 2022

Анатолий Иванович Уткин (1944–2010) – крупнейший специалист в области новейшей истории. Его работы отличаются тщательностью проработки темы, научным подходом, большим количеством используемого фактического материала, в т. ч. иностранных источников. В своей фундаментальной книге, вызвавшей большой читательский интерес, А.И.Уткин скрупулезно исследовал проблемы, которые касаются влияния войн XX века на развитие России. Автор считает, что на протяжении двадцатого столетия неоднократно предпринимались попытки убрать Россию-СССР с политической арены мира как великую державу. В результате грубых ошибок Горбачева и Ельцина Россия была вынуждена отступить, но автор надеется, что это еще не завершение нашей истории.

Часть вторая

Россия в ПЕРВой МИРОВой ВОЙНе

Рубеж мировой истории

Первая мировая война является одним из важнейших рубежей мировой истории, изменивших мировое развитие в социальном, экономическом и военном отношении. Она вызвала поистине революционные преобразования в индустрии, в технологии, в средствах массовой коммуникации, в организации национальной экономической жизни, в системе внутренних социальных отношений. Эта война «высветила» национальный вопрос, дала современную форму националистическим движениям. Она же, в конечном счете, вывела на аренду истории те массы народа, которые как бы «спали до этого историческим сном». Первая мировая война стоила европейскому региону места центра мировой мощи, авангарда мирового развития. Европа поплатилась за бездумное самомнение государственных деятелей.

Беседуя с французским послом в начале 1914 г., Николай Второй говорил, что Россия безусловно разовьет свой громадный потенциал. «Наша торговля будет развиваться вместе с эксплуатацией — благодаря железным дорогам — ресурсов в России и с увеличением нашего населения, которое через 30 лет превысит триста миллионов человек». Ни царь, ни его окружение не проявили должной мудрости, понимания того, что находящейся в процессе модернизации России опасно перенапрягаться, что ей важнее внутреннее укрепление.

Современные западные исследователи, более трезво (чем их предшественники в начале века) оценивающие возможности России, согласны в том, что нашей стране более всего была нужна не война, а историческая передышка, время для активного реформаторства, культурного подъема и индустриализации. «Для России не было жизненно важным пытаться сравняться с Западом в качестве современной индустриальной державы, ей следовало выйти из международного соревнования на одно или два поколения для культивации своего огромного и почти что девственного сада… Печальным фактом является то, что Россия встала на гибельный путь тогда, когда в последние предвоенные годы Европа была буквально наэлектризована очевидной жизненной силой и интенсивностью творческого духа великой страны на Востоке».

Россия страхуется

После ухода Бисмарка с поста канцлера объединенной Германии — индустриального лидера Европы — прервалась столетняя традиция ее дружбы с Россией, которая страховала нашу страну с Запада, а Германии позволила стать мощным силовым центром. Берлин стал ориентироваться на слабеющую Вену в ущерб Петербургу.

Как пишет сведущий в данном отношении министр иностранных дел С.Д. Сазонов, «Европа начала мириться с мыслью о неизбежности своего превращения в германскую данницу. Если бы Германия, оценив истинное значение такой победы в настоящем и еще более в будущем, удовольствовалась громадным результатом, достигнутым трудолюбием своего народа и организаторским даром своих промышленников и предоставила естественному ходу событий начатое дело, она, в настоящую пору, стояла бы, по богатству и могуществу, во главе государств Европы. Призрак мирового могущества заслонил в ее глазах эту легко достижимую цель».

При любом повороте событий внутренние конфликты все равно взорвали бы Австро-Венгерскую империю и неизбежно встал бы вопрос о дунайском наследстве. Повтор раздела Польши, столь скрепивший дружбу России и Германии, был уже невозможен. Россия, возможно, отдала бы Германии не только Австрию, но и Чехию. Германия, со своей стороны, видимо, достаточно легко согласилась бы на предоставление России Галиции, а также, возможно, Румынии и Трансильвании. Но германское правительство, чьи границы простирались бы до Юлианских Альп, едва ли позволило бы России доминировать на восточном побережье Адриатики. И венгры не позволили бы никакой державе решать за себя свою судьбу. Раздел Австрии вызвал бы жестокие конфликты, которые вскоре же привели бы Германию и Россию к противоречиям. Партнерство Германии с Россией за счет Австрии было столь же невозможно, как и партнерство России с Австрией за счет Германии — на чем настаивали неославянофилы. Оставалась лишь третья комбинация — Германия и Австрия в роли защитников Германии от России.

Устрашенная германским динамизмом, Россия выбрала европейский Запад против европейского Центра. Россия нуждалась в безопасности, в гарантии от эксцессов германского динамизма. Желая избежать зависимости от растущего германского колосса (на которого приходилась половина российской торговли), император Александр Третий в 1892 г. вступил в союз с Францией. Этот оборонительный союз страховал обе страны от германского нападения.

Перед 1914 г. между русским и французским военными штабами была создана целая сеть взаимных связей. Отношения с Францией уже виделись нерасторжимыми, но Россия хотела знать позицию и английской стороны. Император Николай был уверен, что союз России и Запада остановит экспансионизм Берлина. «Германия, — говорил царь, — никогда не осмелится напасть на объединенную Россию, Францию и Британию, иначе как совершенно потеряв рассудок». В феврале 1914 г. царь Николай предложил английскому правительству провести закрытые военные переговоры. Во время аудиенции 3 апреля 1914 г. Николай Второй сказал послу Бьюкенену: «У меня более чем достаточно населения; такого рода помощь не нужна. Гораздо более эффективной была бы кооперация между британским и русским флотами».

В середине апреля французы от имени своего российского союзника попросили английского министра иностранных дел Грея ответить на предложение царя. Грей передал вопрос Антанты британскому адмиралтейству. В Лондоне собственно российский военно-морской флот ставили невысоко. Большая его часть покоилась в Цусимском проливе и в Порт-Артуре. (Дума приняла в 1912 г. пятилетний план строительства линейных кораблей. Но новый флот пока находился в чертежах.)

Более важным для англичан было другое соображение: не будить русских подозрением в недооценке их как союзников, как говорил Грей, «следует восстановить доверие России и сохранить ее лояльность». В середине мая британский кабинет согласился на ведение тайных переговоров, о чем немедленно уведомили Сазонова. Основные переговоры были отложены на август 1914 г.

Предпосылки конфликта

Посол Германии в США граф Бернсторф считал, что Германия, если бы она не бросила вызов Британии на морях, получила бы ее помощь в борьбе с Россией. В любом случае, при индустриальном росте Германии ей нужно было мирно пройти «опасную зону», а через несколько лет с германским могуществом в Европе никто бы не рискнул состязаться. Ошибкой Германии было то, что она вызвала необратимый антагонизм Запада, Британии в первую голову. «Мы росли слишком быстро. Мы должны были быть «младшими партнерами». Если бы мы шли по их пути, у нас бы не перегрелись моторы нашего индустриального развития. Мы не превзошли бы Англию так быстро, и мы избежали бы смертельной опасности, вызвав всеобщую враждебность». Но в будущем, полагал Бернсторф, Германии все же пришлось бы выбирать между континентальным колоссом Россией и морским титаном Британией. Германия сделала для себя худшее — оттолкнула обеих, да еще и стимулировала их союз.

Сближение России с Францией (и в дальнейшем с Британией) вызвало ярость правящей элиты Германии. В 1912 г. германский император Вильгельм Второй записывает: «Германские народы (Австрия, Германия) будут вести неминуемую войну против славян (русские) и их латинских (галльских) помощников, при этом англосаксы будут на стороне славян. Причины: жалкая зависть, боязнь обретаемого нами могущества». Глава германского Генерального штаба фон Мольтке был убежден, что «европейская война разразится рано или поздно, и это будет война между тевтонами и славянами. Долгом всех государств является поддержка знамени германской духовной культуры в деле подготовки к этому конфликту. Нападение последует со стороны славян. Тем, кто видит приближение этой борьбы, очевидна необходимость концентрации всех сил».

Германия считала союз России с Западом неестественным. Она неустанно повторяла, что слепое единение Британии и Франции с Россией приведет к самым плачевным для Запада результатам. Казаки войдут в Копенгаген, Стамбул и Кувейт, и тогда Лондон и Париж пожалеют о крахе Германии.

Запад отвечал приблизительно следующим образом: именно пруссианизм прерывает плавную европейскую эволюцию, что же касается России, то она методично повторяет фазы развития Западной Европы.

Со временем союз России с западными державами стал тревожить Берлин как фактор окружения Германии. В марте 1914 г. Мольтке представил доклад о военных приготовлениях России: после поражения от Японии в 1905 г. Россия восприняла урок и укрепила военную мощь; ближайшей датой готовности России к войне будет 1916 г. Прусское министерство финансов представило правительству свои выводы о том, что Россия укрепляется в финансовом отношении. Россия становится мощнее, время работает на нее, Берлин должен предпринять необходимые меры.

Проправительственная «Кельнише цайтунг» (2 марта 1914 г.): «Политическая оценка Россией своей военной мощи будет иной через три или четыре года. Восстановление ее финансов, увеличение кредита со стороны Франции, которая всегда готова предоставить деньги на антинемецкие военные цели, поставили Россию на путь, конца которого она достигнет осенью 1917 года». Цели России согласно германским оценкам: захват Швеции, который сделает Россию хозяином Балтийского моря, захват Дарданелл, овладение Персией и Турцией.

«Берлинер Тагеблат» за 1 марта 1914 г. задалась вопросом: на чьей стороне время, на стороне «цивилизованной Европы, представленной в данном случае Германией и Австро-Венгрией, или на стороне России»? Ситуация рисовалась устрашающей: «Быстро растущее население Российской империи на фоне падения рождаемости на Западе, экономическая консолидация русских, строительство железных дорог и фортификаций, неистощимый поток денег из Франции, продолжающаяся дезинтеграция габсбургской монархии — все это серьезные факторы».

Советник канцлера Бетман-Гольвега профессор Лампрехт так оценил ситуацию: «В Европе усиливаются разногласия между германскими, славянскими и латинскими народами, Германия и Россия превращаются в лидеров своих рас».

Канун

Обрисовывая в июне 1914 г. адмиралу Битти мировую обстановку, царь указал, что распад Австро-Венгерской империи — вопрос лишь времени и недалек день, когда мир увидит отдельные венгерское и богемское королевства. Южные славяне, вероятно, отойдут к Сербии, трансильванские румыны — к Румынии, а германские области Австрии присоединятся к Германии. Тогда некому будет вовлекать Германию в войну из-за Балкан, и это, по мнению царя, послужит общему миру.

Однако в конце июня 1914 г. в Сараево сербский националист Гаврила Принцип убил наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Фердинанда. Жесткий австрийский ультиматум был принят Сербией за исключением пункта, касающегося суверенитета страны. Несмотря на это, в четверг 30 июля 1914 г. австрийский император Франц-Иосиф провозгласил полную мобилизацию Австро-Венгрии.

Россия стояла перед выбором. В решающий момент министр иностранных дел Сазонов прямо сказал царю в Петергофе: «Или мы должны вынуть меч из ножен. чтобы защитить наши жизненные интересы… или мы покроем себя вечным позором, отвернувшись от битвы, предоставив себя на милость Германии и Австрии». Император согласился с этими доводами. Видя военные приготовления Вены, Николай тоже объявил о всеобщей мобилизации. Аппараты Центрального телеграфа Петербурга разнесли во все концы империи роковой приказ.

Приказ о мобилизации был серьезным обстоятельством, но германский генерал фон Хелиус докладывал из Петербурга в Берлин: «Мобилизация здесь осуществляется из-за страха перед грядущими событиями и не затеяна с агрессивными замыслами, издавшие приказ о мобилизации российские власти уже устрашены возможными последствиями». Тем не менее, кайзер Вильгельм ответил на мобилизацию России ультиматумом — если Россия не прекратит военных приготовлений, Берлин будет считать себя в состоянии войны с Петербургом.

Приказ о мобилизации французской армии поступил в тот же день. Что же, случилось худшее. По словам историка Г. Ферреро, «государства западной цивилизации в конечном счете осмелились сделать то, что в предшествующие века посчиталось бы безумием, если не преступлением — они вооружили массы людей».

Германский ультиматум Франции (с требованием отдать под германское командование приграничные французские крепости) истекал в час дня 1 августа. Через пять минут германский посол фон Шен потребовал ответа, и на Кэ д’Орсэ ему ответили, что «Франция будет действовать в соответствии со своими интересами». Тогда Германия объявила войну Франции.

Какова позиция Британии? «Нам, — докладывает после беседы с Сазоновым британский посол Бьюкенен своему министру иностранных дел, — придется выбирать между активной поддержкой России или отказом от ее дружбы. Если мы ее теперь покинем, то мы не сможем рассчитывать на дружественные отношения с ней в Азии, которые для нас столь важны».

Вступление в войну, которая сокрушила миллионы судеб и не принесла желаемого ни одной стране-участнице, произошло необычайно легко. Словно мир решил забыть об ответственности. Английский историк Гордон Крейг пишет о начале войны: «Это была необычайная смесь нереализованного патриотизма, романтической радости по поводу возможности участия в великом приключении, наивного ожидания того, что тем или иным способом этот конфликт разрешит все прежние проблемы. Большинство немцев верило также ревностно, как и большинство англичан и французов, что их страна стала жертвой брутального нападения; выражение «мы этого не хотели, но теперь мы должны защищать свое отечество» стало общей формулой и вело к впечатляющей национальной консолидации. Русская мобилизация разрешила сомнения тех, кто критически относился к довоенной политике Германии».

* * *

Россия вступила в войну, не имея ясно очерченной цели. Она выполнила союзнические обязательства перед Францией, основываясь на желании ослабить германское влияние внутри страны и нейтрализовать «претензии Германии на военное и политическое доминирование». Ведь в случае победы Германии, полагал Сазонов, «Россия теряла прибалтийские приобретения Петра Великого, открывшие ей доступ с севера в западноевропейские страны и необходимые для защиты ее столицы, а на юге лишалась своих черноморских владений, до Крыма включительно, предназначенных для целей германской колонизации, и оставалась, таким образом, после окончательного установления владычества Германии и Австро-Венгрии на Босфоре и на Балканах, отрезанной от моря в размерах Московского государства, каким оно было в семнадцатом веке». Какими бы разными ни были цели России и Запада, в одном они были едины — следует подорвать силы германского империализма (именно этот термин употребили все три главных союзника — Британия, Франция и Россия).

Анализ взглядов царя и его министров приводит к выводу, что союз с Западом рассматривался ими как долговременная основа русской политики, а не только как инструмент ведения данной конкретной войны. Именно исходя из этого стратегического курса, Россия не готовилась требовать от Германии, в случае ее поражения, многого. Петроград видел гарантии от германского реванша в тесном союзе с Западом.

Национальное единство немцев в августе 1914 г. было впечатляющим. Кайзер заявил 4 августа: «Я больше не различаю партий, я вижу только немцев». Почти все из них считали войну путем к освобождению от британских цепей и одним из шагов к европейскому и мировому возвышению. Историк Фридрих Майнеке писал в эти дни: «Мы должны сокрушить Британию до такой степени, чтобы она признала нас равной себе мировой державой, и я верю, что наша мощь для достижения этой цели достаточна».

В России национальный порыв был не менее впечатляющим. 2 августа в громадном Георгиевском зале Зимнего дворца, перед двором и офицерами гарнизона, в присутствии лишь одного иностранца — посла Франции, — император Николай перед чудотворной иконой Казанской Божьей Матери повторил слова императора Александра I, сказанные в 1812 г.: «Офицеры моей гвардии, присутствующие здесь, я приветствую в вашем лице всю мою армию и благословляю ее. Я торжественно клянусь, что не заключу мира, пока останется хоть один враг на родной земле».

По оценке военного министра Сухомлинова, «война с Германией была популярна в армии, среди чиновничества, интеллигенции, во влиятельных промышленных кругах». Господствующей стала идея, самым простым образом выраженная в выступлении Сазонова в Думе третьего августа 1914 г.: «Мы не хотим установления ига Германии и ее союзницы в Европе». Руководители почти всех политических партий выразили готовность идти на жертвы, чтобы избавить Россию и все славянские народы от германского доминирования.

Депутаты Государственной думы почти единодушно (исключая лишь большевиков) объявили правительству о своей поддержке. Военные кредиты были приняты единогласно, и даже социалисты, воздержавшиеся от голосования, призывали рабочих защищать свое отечество от неприятеля. Демократы ждали после сопутствующего войне национального единения наступления эпохи конституционных реформ. Французский посол вынес из этого заседания впечатление, что русский народ, который не хотел войны, будучи застигнутым врасплох, твердо решил взять на себя ее бремя. Даже руководители социалистических партий проповедуют верность воинскому долгу, но они убеждены, что война приведет к торжеству пролетариата.

Война сблизит все социальные классы, непосредственно познакомит крестьянина с рабочим и студентом, она выявит недостатки бюрократии, заставит правительство считаться с общественным мнением, в дворянскую касту вольется демократический элемент офицеров запаса (так же, как это было во время Русско-японской войны, без чего военные мятежи 1906 г. были бы невозможны).

* * *

В 5 часов утра 3 августа из лондонского Форин-оффиса в британское посольство в Петербурге поступила лаконичная телеграмма: «Война с Германией, действуйте». Посольство было засыпано цветами. В присутствии царя Бьюкенен предложил тост за «две наиболее мощные империи в мире», которые после войны будут определять ход мировых дел, с чем Николай Второй «сердечно согласился».

Патриотизм первых дней был, безусловно, искренним. Но и у этого чувства корни оказались недостаточно глубокими. В русских деревнях, откуда пришли на фронт миллионы солдат, никто не имел ни малейшего понятия, по какому поводу и за что ведется эта война. Фаталистическое приятие смерти не могло компенсировать энергичных и разумных долговременных упорных усилий, за «веру, царя и отечество» нужно было воевать не только храбро, но и умно. Да что там крестьяне, вожди армии — ее генералы выделили из своей среды истинно талантливых полководцев только ко второму-третьему году войны. Даже такие молодые генералы, как Янушкевич, не владели техникой индустриальной войны, они не сумели избавиться от стереотипов старой эпохи, погубили лучших офицеров и безо всякого таланта распорядились судьбой первого, лучшего набора крестьянской массы и городских мастеровых.

Стратегия

Германия кипела в расовой ненависти. 11 августа на собрании в муниципалитете Берлина профессор фон Харнак говорил об угрозе западной цивилизации со стороны «цивилизации Орды, которая созывается и управляется деспотами, монгольской цивилизацией московитов. Эта цивилизация не могла вынести уже света восемнадцатого века. А еще менее свет девятнадцатого столетия, а сейчас, в двадцатом веке разрывает связи и угрожает нам. Эта неорганизованная азиатская масса, как пески пустыни, стремится засыпать наше плодоносное поле».

Начальник Генерального штаба германской армии фон Мольтке пишет 4 августа 1914 г.: «В этой войне речь идет о сохранении германской цивилизации и ее принципов против нецивилизованного славянства».

Потенциальная количественная мощь германской армии была на сорок процентов больше французской (9750 тысяч против 5940 тысяч). Разумеется, российский людской потенциал был более внушительным. Но, как пишет Б. Лиддел Гарт, «достоинства России лежали в физической сфере, а недостатки — в области интеллектуальной и моральной… Мужество и выдержка ее солдат были овеяны славой. Но коррупция и некомпетентность пронизали ее руководство. Рядовой состав не имел подготовленности и инициативы, необходимых для научного ведения военных действий, — он создавал инструмент огромной твердости и малой гибкости, — а производственные ресурсы были меньшими, чем у великих индустриальных держав… Россия, чья вошедшая в поговорку медленность и недостаточная организация требовали проведения осторожной стратегии, оказалась готовой к тому, чтобы порвать с традицией и вступить в азартную игру, которую могла позволить себе лишь армия огромной мобильности и организации».

* * *

Тактически немцы обладали тремя важными преимуществами. Во-первых, они полностью осознали значимость тяжелых гаубиц и имели их значительное число. Во-вторых, они более других осознали значимость пулемета, доминирующего над полем сражения. В-третьих, германский Генштаб полностью осознал значимость железнодорожных коммуникаций как средства быстрой концентрации войск и их скоростного перемещения. Стратегию Германии в начавшейся мировой войне определяли идеи графа Шлиффена (начальника Генерального штаба Германии в 1891–1906 гг.) Он пришел к выводу, что в условиях войны на два фронта «вся германская мощь должна быть брошена против одного врага, сильнейшего, наиболее мощного, самого опасного врага, и им может быть только Франция». Семь восьмых германской армии были направлены на запад, чтобы сокрушить Францию за шесть недель. На востоке немцы оставили только заградительные силы для прикрытия. Победив французов, немцы собирались всей мощью навалиться на Россию.

«План Шлиффена» предполагал концентрацию германских войск на бельгийской границе, удар через Бельгию с выходом в Северную Францию, серповидное обходное движение во фланг укрепленной французской границе, взятие Парижа и поворот затем на восток, с тем чтобы уничтожить основные французские силы примерно в районе Эльзаса. Немцы использовали игнорирование французами новых факторов современной технологии: пулеметов, тяжелой артиллерии, колючей проволоки (многое из этого внимательные немецкие наблюдатели впервые увидели на первой войне современного типа — Русско-японской войне десятью годами раньше).

Степень подготовленности

После войны с Японией реформа русской армии началась лишь в 1910 г.: сокращение периода мобилизации; техническое оснащение армии; искоренение «маньчжурского синдрома» — памяти о злосчастных поражениях; организация запасов и системы подкреплений. Были уменьшены гарнизоны крепостей, увеличена численность офицерского корпуса, улучшено питание и обмундирование солдат, увеличена численность пулеметов. Рекрутирование войск отныне осуществлялось строго по территориальному принципу. Солдаты были вооружены надежной пятизарядной винтовкой калибром 7,62 мм. Общий вес боевого снаряжения составлял примерно тридцать килограмм. Русская армия 1914 г. была много сильнее армии десятилетней давности.

И все же русская армия так никогда и не достигла уровня, сопоставимого с германским. Россия не породила военных гениев, ее армия отражала слабости страны в политической, социальной и культурной сфере. Никто не отказывал русским в мужестве и упорстве, но трудно отрицать неэффективное использование огромных людских масс. Организационная слабость порождала дефекты снабжения всем — вооружением, амуницией, средствами связи, госпиталями. В России отсутствовало необходимое для войны индустриального века компетентное экономическое планирование. У русской армии были запасы для ведения боевых действий в течение лишь 6–8 месяцев.

Слабые стороны отражал факт бедности основной массы населения России, неграмотность половины ее населения. Малообразованные солдаты плохо ориентировались на местности, труднее овладевали техникой, терялись в сложной обстановке.

Русские заводы производили лишь треть автоматического оружия, остальное закупалось во Франции, Британии и Соединенных Штатах. В течение первых пяти месяцев войны военная промышленность России производила в среднем 165 пулеметов в месяц (пик производства был достигнут лишь в декабре 1916 г. — 1200 пулеметов в месяц). Западные источники предоставили России 32 тысячи пулеметов. Каждый тип пулемета имел свой собственный калибр патрона, что осложняло снабжение войск. То же можно сказать о более чем десяти типах винтовок. Не лучше было положение в артиллерии. Более тридцати семи миллионов снарядов — два из каждых трех использованных — были завезены из Японии, Соединенных Штатов, Англии и Франции. Чтобы достичь русской пушки, каждый снаряд в среднем «проделывал путь» в шесть с половиной тысяч километров, а каждый патрон — в четыре тысячи километров. Недостаточная сеть железных дорог делала снабжение исключительно сложным, и к 1916 г. напряжение стало чрезвычайно ощутимым.

В отношении массы наличных войск Россия и Франция имели несомненное численное превосходство над коалицией Центральных держав. В начале войны, в августе 1914 г., у России было 114 боеготовых дивизий, у ее главного военного союзника — Франции — 62 дивизии, к которым вскоре присоединились 6 британских дивизий. Германия выставила в первый месяц войны 78 дивизий, а ее главный союзник Австро-Венгрия — 49 дивизий.

Перспективное планирование

Царь и его министры желали послевоенного доминирования на Западе Британии и Франции, а России — в Восточной Европе, а между ними лежала бы буфером слабая Германия. К 14 сентября 1914 г. Сазонов подготовил проект, в котором были обозначены основные политические цели России, Франции и Британии.

1) Три державы нанесут удар по германской мощи и покончат с претензиями Германии на военное и политическое господство в Европе; 2) территориальные изменения должны быть осуществлены, исходя из принципов прав национальностей; 3) Россия аннексирует нижнее течение реки Неман и восточную часть Галиции, она присоединит к российской Польше Познань, Силезию и западную часть Галиции; 4) Франция возвратит себе Эльзас, Лотарингию и, если она того пожелает, часть Рейнской Пруссии и Палатинат; 5) Бельгия увеличит свою территорию; 6) область Шлезвиг-Гольштейн будет возвращена Дании; 7) государство Ганновер будет восстановлено; 8) Австрия будет состоять из трех частей — Австрийская империя, королевство Богемия и королевство Венгрия; 9) Сербия аннексирует Боснию, Герцеговину, Далмацию и Северную Албанию; 10) Болгария получит от Сербии компенсацию в Македонии; 11) Греция и Италия разделят Южную Албанию; 12) Англия, Франция и Япония разделят германские колонии.

Французский министр иностранных дел Делькассе сообщал послу Извольскому, что у России, Франции и Британии нет оснований для разногласий. Главная цель — сокрушение лидерства Пруссии в Германии. Шлезвиг-Гольштейн вернется к Дании. Англия получит германские колонии. Россия получит гарантии свободного прохода в черноморских проливах. Франция получает Эльзас и Лотарингию. Цели, преследуемые Россией и Францией, практически идентичны и будут реализованы, как только французские и русские войска встретятся в центре Германии.

Британский министр иностранных дел Грей прислал в Петроград перечень британских целей: овладение частью германских колоний; нейтрализация Кильского канала; передача Шлезвига (без Гольштейна) Дании; передача основной части германского флота Британии; компенсация Бельгии за счет Голландии, а той за счет Германии (Германская Фризия). На Германию налагались тяжелые репарации «для нейтрализации ее мощи». Франция получит Эльзас и Лотарингию, а также некоторые из германских колоний. России предназначались польские провинции Пруссии и Австрии, а также русские (украинские) регионы в Галиции и на Буковине.

Немцы в случае победы предполагали уничтожить Францию как великую державу, ликвидировать британское влияние на континенте и фактически изгнать Россию из Европы, устанавливая в ней германскую гегемонию. Германия намеревалась создать под своим началом буферное польское государство из русской части Польши. Немцы начали активную пропагандистскую работу среди российских национальных меньшинств. Большинство в правящей элите решительно желало развала Российской империи, низведения Франции до положения второстепенной державы, создания контролируемой Германией зоны от Пиренеев до Мемеля, от Черного моря до Северного, от Средиземноморья до Балтики, что позволило бы Германии конкурировать с Соединенными Штатами в борьбе за мировое экономическое первенство.

Реализация планов

6 августа 1914 г. началось огромное по масштабам перемещение германских войск на запад. 550 поездов в день пересекали мосты через Рейн, более миллиона человек были перевезены в 11 тысячах поездов — шедевр военной организации. Отступая на своем левом фланге, командующий германским фронтом фельдмаршал фон Клюк, связав французов в гористой местности на подходах к Рейну, сосредоточил основные силы на правом фланге, бросил все свои основные силы севернее, через Бельгию. Преодолев сопротивление крепостей Льеж и Номюр, он вышел во фланг основным силам французов. Так лопнула идея французского плана (предполагавшего французское наступление на центральном участке противостояния), французы не встретили основные силы немцев там, где ожидали.

Ворвавшиеся в Северную Францию 1, 2-я и 3-я германские армии (общим числом в тридцать дивизий) начали движение с севера к Парижу. Неукротимое стремление немцев на северо-запад подсказало Жофру стратегический замысел противника. Французские армии разворачивались на север с тем, чтобы нанести удар во фланг или тыл германским дивизиям. На подходе к Парижу и разыгрались решающие события на Западном фронте.

* * *

В русской действующей армии уже на тринадцатый день войны было собрано 96 пехотных и 37 кавалерийских дивизий — 2,7 млн. человек в дополнение к миллиону резервистов и войск крепостей. Возникший в августовские дни Восточный фронт простирался на полторы тысячи километров между Мемелем на Балтике и Буковиной в предгорьях Карпат.

Ускорение развертывания войск противоречило мнению профессионалов. Французскому военному атташе генералу Лагишу Жилинский в сердцах сказал: «История проклянет меня, но я отдал приказ двигаться вперед». Как полагает английский военный историк Б. Лидл Гарт, «решение выставить 800 000 солдат на пятнадцатый день мобилизации создало напряжение в громоздкой российской военной машине с ее многочисленными недостатками, проявившимися при начале ее движения. Ощутимым стало напряжение и в российском Генеральном штабе, где решения стали приниматься в состоянии нервного ажиотажа».

Но перед Россией стоял вопрос сохранения солидарности с Западом, и Россия принесла себя в жертву. Вот мнение британского посла Бьюкенена: «Если бы Россия считалась только со своими интересами, это не был бы для нее наилучший способ действия, но ей приходилось считаться со своими союзниками». На следующий день после окончания мобилизации 1-я армия генерала Ренненкампфа и 2-я армия Самсонова общей численностью в 410 батальонов, 232 кавалерийских эскадрона и 1392 пушки (против 224 батальонов пехоты, 128 эскадронов и 1130 пушек немцев) под общим командованием генерала Жилинского начали наступление на Восточную Пруссию.

Идея заключалась в том, чтобы двумя огромными клещами окружить войска генерал-полковника фон Притвица, защищавшие Восточную Пруссию. Ренненкампф выступил прямо на запад — сквозь Роминтернский лес прямо в центр юнкерской Пруссии, а Самсонов должен был проделать серповидное движение и сомкнуться с ней с юга примерно в районе Мазурских озер. Тогда дорога на Берлин была бы открыта.

Это был весьма смелый замысел, но он требовал четкой координации всех участвующих в нем сторон. Однако Жилинский, столь блестящий в придворном окружении, не умел вести наступательные бои. Он не обеспечил связь с обеими выступившими армиями. Он оставил артиллерию в безнадежно устаревших крепостях. Дивизии резерва никак не были связаны с вступившими в боевое соприкосновение войсками.

Оба генерала — Ренненкампф и Самсонов — хотя и были избраны по критериям компетентности, опыта и энергии, но их вера во всесокрушающую силу кавалерии, безразличие к постоянной разведке, неумение наладить снабжение наступающей армии — сыграли дурную службу.

Однако шансы на успех были все же весьма значительными, несмотря на тактическую и стратегическую слепоту русских генералов. Главнокомандующий германскими войсками в Восточной Пруссии генерал Притвиц не смел полагаться на свои четыре корпуса и начал готовиться к отступлению за Вислу. Во время телефонной беседы с главной штаб-квартирой Притвиц впал в истерику. Стресс оказал дурную услугу. Генерал Мольтке сам был в состоянии высшего напряжения — ближайшие дни должны были показать реальную цену «плана Шлиффена». На службу был призван отставной генерал Гинденбург, сменивший Притвица. Начальником штаба Гинденбурга стал генерал-майор Э. Людендорф, оказавшийся лучшим германским стратегом этой войны. С прибытием дуэта Гинденбург — Людендорф в штаб Восточного фронта начинается «научная» война германского командования против храброго, но лишенного стратегического видения и организации русского воинства.

Отвечавший за разведку полковник Гофман в свое время был германским военным атташе в Санкт-Петербурге, и поэтому никакие ошибки русского военного руководства не могли его удивить. Он воспринял как должное то, что русский командующий армией по радио открытым текстом ставил задачи своим командирам корпусов. Он убедил Людендорфа, что Ренненкампф не будет спешить на помощь Самсонову — два генерала не разговаривали друг с другом, а их дуэль во время японской войны предотвратил лишь царь.

Конец ознакомительного фрагмента.