Золотые цикады сбрасывают кожу

Анатолий Стрикунов, 2013

Молодая актриса Александра Ланская решает отомстить мужу за измену с юной красавицей. Составлен план, кажущийся легко осуществимым. Но едва начав действовать, актриса попадает в мир криминала, в ситуацию смертельно опасную, выпутаться из которой непросто. Жизнь не кино, где вымазанные кетчупом герои легко расправляются с мерзкими негодяями. Жизнь непредсказуема: разве могла Александра предвидеть, что окажется похожа на известную бизнес-леди и что роковое сходство заставит ее метаться, как зайца, спасающегося от гончих псов. Только вместо собак Александру преследуют головорезы, получившие указание уничтожить бизнес-леди – двойника Ланской. Вынужденная противостоять насилию и цинизму, героиня открывает в окружающих «нерентабельные», «несовременные» чувства дружбы, самопожертвования, душевного благородства. В романе хватает сюжетных поворотов, криминальных коллизий, но что-то не дает быстренько приклеить к нему ярлык «сентиментальный или иронический детектив» или «женский роман». Автор балансирует на стыке жанров, словно дельтаплан, парящий в воздушных потоках, неожиданно меняющий направление и высоту. Цикада по-японски – «уцусэми», этим же словом обозначается земная жизнь. Может, здесь ключ к теме романа? «Осенью весь слух заполняют голоса цикад… И кажется, не плачут ли они об этом непрочном и пустом, как скорлупа цикады, мире?», – вольный перевод японским классиком цитаты из стихотворения Бо Цзюй-и. Знакомый с китайской и японской философской лирикой сразу понимает: автор «Цикад» обозначил систему координат романа. На одном полюсе высокомерная Вечность, перед которой одинаково ничтожны и жизнь, и смерть, равнодушная к метаморфозам мира. На другом – чудо человеческой души, ее величие, бесконечное путешествие этой светящейся песчинки в мироздании. И наступают мгновения, когда Вечность склоняет голову перед песчинкой…

Тетрадка без обложки в синюю клеточку

Самая большая опасность в Будущем, это неизбежная встреча с

Прошлым. Мучительно видеть делишки существа порочного

и глупого, вызывающего в лучшем случае отвращение.

Мучительно, потому что существо это ты сам.

Рассеянность иногда может оказаться полезной штукой. Устраиваясь на работу, Томкинс автоматически продиктовал адрес сына, чем и обеспечил себе относительно спокойное утро в этот день.

Пока Вова взывал к Дао и проводил комплекс следственных мероприятий, Абрикосов бегал в лесочке, неподалеку от дома: два десятка сосен, вороны и несколько белочек.

Юрий бегал кругами и гнал, гнал от себя высасывающую все силы тревогу. Иногда она превращалась в кошмар, иногда ненадолго исчезала, но всегда возвращалась. Рано или поздно: через час, сутки, через два дня, значения не имело.

Причиной тревоги был сын Лешка. Его здоровье находилось в прямой зависимости от Веры и Виктора. А Виктор периодически подсаживался на стакан, превращаясь из обаятельного красавца в садиста. Лез драться, хватался за нож. Выйдя из запоя, опять становился скромным и благородным. В юности стал чемпионом республики по боксу, потом загремел на зону, ЛТП…

Утром после дежурства, едва войдя в квартиру, Абрикосов стал перебирать свои школьные дневники. Искал запись о первом детском увлечении. О Сандре. Нашел. Ту самую тетрадку.

Вернувшись с пробежки, Юрий открыл краны в ванной, плеснул хвойной пены. Разделся, взял лежащую на столе тетрадку без обложки — о Ней.

Улегшись в горячую воду, Абрикосов перевернул лист.

«…Идет урок. Открывается дверь. Пионервожатая Ольга.

— Арина Игоревна, мы решили — на третьем уроке. Должен быть еще староста. Староста — это я.

Третий урок идет. Тишина пыльная колышется в школьных коридорах. Подхожу к учительской. Стучу. «Да, войдите», — знакомый голос — директриса. Вхожу. «Садитесь, Абрикосов». Сел.

«Что ты можешь сказать об этих ребятах?» — спрашивает директриса (имени не помню, поэтому в дальнейшем буду просто писать Д.).

Я: А что случилось?

Д.: А ты разве не знаешь?

Я: Нет, не знаю.

Д.: А они говорили, тебе все известно.

Они — это Кеша Серенький, Сандра Ланская и Леник Аринин.

Д. была колоритна — то ли цыганка, то ли татарка. Крупная, черная, брови густые, сросшиеся, черные, груди роскошные, размера, конечно, не знаю, но примерно от школы № 2 до кафе «Пингвин».

Смотрю во все глаза на этих головастиков. Выручает Арина Игоревна: «Он не знает».

Д.: Ну что ж, вот и хорошо. Сейчас Кеша и расскажет нам. Начинай, Кеша. Не бойся.

Кеша пускает слезу.

Д.: Ну.

Кеша молчит.

Д.: Серенький, говори.

Кешка: Мы играли в дочки-матери.

Д.: Кто мы?

К.: Я, Леник и Сандра.

Д.: Потом?

К.: Леник вышел из сарая.

Я все это знал. Потому что Леник вышел, а они дверь изнутри закрыли в сарайчике. Этих сараев, сараищев и сараюшечек там было видимо-невидимо: с замками и бесхозные. Галактика.

Леник говорит им в дырку (Я этот сарайчик хорошо знаю, там три доски выбито): «Откройте!». А они не открывают. Леник обиделся, говорит: «Расскажу вот! Все!». Не открывают. «Нечего было уходить». — Сандра отвечает. Леник обиделся еще больше и пошел всем все рассказывать. Про то, что в дочки-матери играли, и как Кешка трусики Сандре снял. Кто-то из мам услышал и понеслось…

Д.: Дальше.

Кешка: обреченно закатил глаза и повторил: «Леник вышел из сарая».

Д.: Дальше. Это я уже слышала, — голос ее натянулся и звенел как струна. — Почему вы дверь закрыли?

Кеша: Сандра сказала: «Закрой дверь».

Д.: Дальше. Трусики. Кто снял трусики?!

Кешка испуганно шепнул:

— Я.

— Как ты снял?! — сдержанно заорала директриса и рубанула рукой по столу.

Кеша стал показывать рукой на себе «как» и тихо произнес:

— По коленки.

— Потом. — Д. овладела собой.

— Она легла на диван, — Кешка называл диваном пару ящиков с наброшенным на них шерстяным одеялом, — а я на нее.

Д.: Ты тоже снял трусы?

Кеша: Да.

Д.: Потом, я спрашиваю, что было потом?!

Тишина оглушала. Пионервожатая Оля, худенькая — кузнечик, сидела на кончике стула прямо как карандаш. Карандаши такие были красно-синие: с одной стороны наполовину красные, а вторая половина синяя.

Аринин и Сандра уткнулись в пол.

— Ну, — тихо и как-то жутко.

Кеша потно плакал и подергивался:

— Потом я дрыг-дрыг.

— Может, если б я легла, так ты б тоже дрыг-дрыг, — рявкнула Арина Игоревна. — Ты б и меня дрыг-дрыг?

У Арины Игоревны как-то вдруг заалело все лицо и на фоне ее малахитовой кофточки, точней на контрасте… Алое лицо, зеленая кофта, прямые мужские квадратные очки, сама крепкая, прямые коротко стриженые волосы, зачесанные назад. Такое чувство, что всегда смочены водой и расчесаны железной расческой. Я думал, что люблю мою первую учительницу. Став чуть старше, понял — не любил, боялся. Как догадался про это, что боюсь, так сразу и забыл про нее. Мужа не было. Две дочери. Старшую, с такими же редкими прямыми волосами, мы очень уважали — дочь первой учительницы! Младшая училась со мной в одном классе. Тихая, скромная, чуть пухленькая отличница. Пышная, необыкновенно красивая шевелюра. В 9-ом, или не помню, в 10… нет, в 9-ом классе школу облетела мрачная весть: в боксе погиб молодой водитель — солдатик. Точней, морячок. Они службу проходили на суше, но в морской форме. Парень возил генерала. Загнал «Волгу» в бокс, включил «печку» — дело было зимой. Двери бокса изнутри закрыты — кто ж знал, что они там.

Называется это «угореть». Утром открыли двери — «печка» работает. Они вдвоем обнаженные. И когда девушку выносили, вдруг волосы отваливаются — голова совершенно лысая, голая. Вот и все о пышной шевелюре. Она осталась жива. Откачали. Солдатик только умер. Арина Игоревна потом как-то осела и без прежнего рвения учительствовала.

Собственно, чего я так подробно о сарайчике? Сейчас попробую. Так. Кешку пожурили, но простили. Сандру водили к врачу. Одни говорили, у нее что-то там не так. Другие — так.

Потом. Я завидовал Кешке. То есть, разумеется, не в учительской, а на ящиках, точней на… Мне хотелось быть на его месте.

Дальнейшая видимая жизнь Сандры такова. Бегала по району примерно также, как остальные сверстницы. Может быть, только мальчишки прижимали ее в подъездах чаще, чем других девчонок. «Популярность» способствовала. В 6-ом классе появился на ее горизонте мальчик лет 16-ти. Потом матросы. В 8-м она уже не могла пройти по району. Из школы ее не отчислили, хотя директриса и порывалась — отстоял физрук: она все соревнования по легкой атлетике выигрывала. В 9-ом Сандра уехала.

До третьего класса включительно я сидел на одной парте с ней. На второй в среднем ряду. И жили мы с ней душа в душу. Но. Я много ошибок делал по рассеянности: то букву не допишу, то цифры в ответе переставлю, а она, когда списывала, такие ошибки сразу замечала и исправляла. Я был в нее влюблен. Как в женщину. Но мешало социальное неравенство: разница в общественном положении. Я отличник, а она тройки получает. Даже когда она спишет один к одному, ей редко четверку ставила Арина Игоревна. В седьмом классе я уехал и приехал только на пару месяцев.

Осень. Сандра. Венгерка! Сандра Ланская превратилась в венгерку. Встречаемся на Аллее Героев. Дождь.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

Она: Ты учиться опять у нас будешь?

Я: Да. Ненадолго. Слушай, у тебя есть текст песни «Сезон любви»?

Она: Есть. Приходи сегодня ко мне после восьми, я тебе напишу.

Пришел. Мать ее работала контролером на вечернем сеансе. Сандра прелестна: брючки, рубашечка расстегнута. Ничего у нас не было. Ни тогда, ни потом. Комплексы, либидо? Ни фига. И про Фрейда, и про Юнга…»

Абрикосов захлопнул тетрадку, оборвав чтение на середине фразы, и торопливо поднялся на ноги — нужно спешить.

— Ладно, господа! Я принимаю должность. Но уж у меня ни-ни-ни! У меня ухо востро! — бормотал он текст Хлестакова, растираясь махровым оранжево-белым полотенцем.

Муза девушка послушная, но никогда не ждет. Никого. И если уж она посетила Абрикосова, то будь любезен — стройся.

Юрий внезапно поплыл. Сказалась ночная беготня по этажам. Он добрел до кровати и почти мгновенно уснул. Но в тот коротенький промежуток, пока сознание еще бодрствовало, мысленно продиктовал: «Да, забыл Тебя предупредить, в этом моем тексте наряду с живыми людьми равноправными персонажами будут МЫСЛИ. Не все, разумеется. Так они устроены — приходят и исчезают, когда хотят.

Некоторые получили постоянную прописку на кухонной занавеске в квартире сына. Когда форточка или половинка окна открыты, то край занавески полощется на ветру, почти касаясь огня плиты. Поэтому несколько фиолетовых пиявок-мыслей Абрикосова старшего постоянно раскачиваются на нижнем крае бело-красной ткани, вцепившись в нее зубами. От постоянного напряжения челюсти их стали похожи на челюсти французских бульдогов, а выражение глаз не отличается добродушием».