Ностальгия по Северам

Анатолий Стожаров, 2018

Книга Анатолия Стожарова доставит удовольствие многим читателям, живущим не один десяток лет на Ямале. Автор в своих шутливых зарисовках вспоминает свою жизнь на Севере, коллег, а также эпизоды не только из своей северной биографии, но и забавные случаи из трудовой деятельности на радио. Книга будет интересна широкой читательской аудитории, которой Ямал стал родиной, и тем, кто здесь родился и живет по сей день.

Лагерь

Пионерский лагерь, конечно. Что это такое мы, сельские школьники, представляли слабо. Наше дело летом — на колхозном токе; свекла, кукуруза на силос. Помню, лет в шесть, еще перед школой, сидел на шее (на спине ноги не позволяли: спина-то была, как диван) здоровенного мерина, который тупо утаптывал силосную яму. Дядя Витя дал поводья.

А родные огороды — десять соток картошки! Это ж надо было посадить, окучивать, тяпкой рубить сорняки. И так с первого класса, да и в студенчестве приходилось. Лето-то длинное.

Пионерский лагерь был у нас в программе пединститута, на третьем курсе. Я записался на первый заезд, отработаю, думаю, три недели и — к Валерке на пароход, на «Грузию», каждое лето там пропадал месяцами.

«Чернильницу» (такие вещмешки тогда были, типа солдатских) — на плечо и — на вокзал. Станция Глотовка — семьдесят километров в сторону Саранска.

На самом деле большое село, за ним — пруд, и уж за ним — лагерь. Десяток корпусов деревянных, огороженная территория. Начальницу звали как-то совсем уж по-старорусски — Серафима Михайловна!

«Тебя-то я и жду, — говорит. — Иди к завхозу дяде Грише. Он все объяснит». Он и объяснил: «Первая смена: второй — пятый классы, двести человек, два десятка пионервожатых, кухня, амбулатория. Короче, мужиков всего трое! Физрук Володя, музыкант Толик, ты третий!»

А у меня была редкая должность — плаврук. Пруд-то был метров семьдесят на двести. Тут глаз да глаз!

«Но главное не в этом, — сказал завхоз, — главное — отбиться от местных. Два десятка молодых девок! Вот, держи», — и протягивает мне плетку, сплетенную из телефонного кабеля. Я нерешительно взял. «Если уж совсем худо, то… — и достает из угла потрепанную одностволку и несколько патронов. — В патронах соль», — добавил дядя Гриша.

«Да, — думаю, — это я попал». Вечером было открытие лагеря. Торжественная линейка на поляне, пионерский костер. А мое дело — охрана, держу периметр. Слышу из кустов, где хоронились местные ребята: «Вот… вот… ходит, сучара! Наняли. здоровый, гад!»

А я за два года «качалки» действительно набил мышцу и в «олимпийке» выглядел неплохо.

На следующий день начались рабочие будни. Столовая. Пробегает мимо нас с Толиком пацан с красной повязкой: «Мальчик! Ты дежурный? Скажи на кухне — плавруку три порции «второго»!» Курочку давали. С картофельным пюре. И так далее.

Самое смешное — через пару дней санэпидстанция проверила пруд и нашла какую-то вредную палочку. И я стал безработным.

Помимо охраны периметра, по субботам я отвечал за помывку в бане сотни пацанов. «Мальчик! Голову мыл?» И, невзирая на ответ, — голову в шайку!

К обеду у меня руки хрустели. Серафима Михайловна зарядила меня и на утреннее построение.

Восемь утра. Старшая пионервожатая Лена:

— Толик, вставай!

Толик что-то мычит — встанешь тут, когда часа в три лег!

— Толик, вставай!! Лагерь уже стоит!!!

Натягиваю шорты, футболку, темные очки и выхожу к тумбочке.

Так, командирский голос…

— Лагерь! Смирно! — Толик растягивает меха аккордеона.

— Флаг поднять!!!

«Чтобы тело и душа были молоды», — ревет аккордеон.

Да, пожалел я потом, что не записался на все три смены!

А периметр приходилось держать. Каждый вечер на той стороне пруда кучковалось местное пацанье, и периодически осуществлялись попытки проникновения. Как-то совсем уж достали, и я пальнул по верху. Соль свистнула по веткам, посыпались листья.

— Убил! Убил!!! — заверещал кто-то дурашливым голосом.

Ну, думаю, надо вечерний обход произвести. Захожу в крайний, десятый корпус. Время к десяти, отбой, а не спят.

— Нарушаешь, мать, — говорю пионервожатой Наташе.

— Да заколебали уже.

— Дай-ка я попробую.

— Хорошо, сказку на ночь — и дрыхнуть!

Полчаса рассказывал какую-то небылицу, сверстанную из нескольких сказок. Уснули. И пошли мы с Наташкой на посиделки к Толику с аккордеоном.

Утром я проснулся знаменитым. За завтраком начали подтягиваться делегаты из корпусов: «Политрук! Сказочку!! Вечером!!!»

Волейбол в парке, 1968 г.

Термин «плаврук» пионеры не воспринимали никак, а вот политрук — это было понятно. В Советском Союзе.

И началось! Каждый вечер я устраивался в очередном корпусе, пионеры подтягивались по двое-трое поближе, совали под подушку пряники и конфеты с ужина и полчаса слушали очередную «Шахерезаду». Пятиклассники уже воспринимали Жюль Верна, Дюма и Луи Буссенара.

Как-то периметр начали нарушать в сухопутном режиме, через забор. И я неудачно толкнул самого наглого так, что он покатился кубарем. Достали.

— А, — запричитал он, — сильный, да? Погоди, вот вечером придут старшие, они тебе покажут!!

— Иди, — говорю, — дефективный!

Сыграли несколько партий в волейбол, и начальница говорит: «Ребята! Не хотите встретить нашего фельдшера на станции? Она из города медикаменты везет?»

Мы с Толиком вызвались. Тяпнули по кружке пива, встретили тетю Нину и вокруг пруда чешем домой. Вдруг встречают нас Наташка с Ленкой и говорят: «Ребята! Вас там ждут! Местные. Парни здоровые. Мы боимся! Там их Серафима Михайловна уговаривает!»

Мы с Толиком залегли в траве под забором и ждем развития событий.

Через полчаса идут, человек пять. Да, думаю, если бы они нас застали, то не отбиться.

Прошли они, и я к начальнице:

— Серафима Михайловна! Как же это вы их уговорили?!!

— Я, сынок, два десятка лет работала в исправительно-трудовой колонии для малолеток!!!

На следующий день мы с этими парнями играли в волейбол.