Русский человек в Ханивуде. Часть 2

Анатолий Степанович Шанин, 2022

В течение семнадцати лет в качестве иностранного актера на съемках китайских телесериалов, кино- и телефильмов удалось сыграть роли И.В.Сталина, генерала Белобородова, немецкого губернатора Циндао Майерса, французского адмирала Курбэ и других иностранцев. В сборнике «Русский человек в Ханивуде. Часть 2» собраны рассказы и очерки, написанные во время работы автора-китаиста в китайском кинематографе. В рассказах в живой форме описаны поездки для съемок в разные районы Китая со всеми особенностями этих мест, эпизоды съемок, интересные моменты в трудной работе иностранного актера на чужбине, характер взаимоотношений с китайскими актерами и с работниками киноиндустрии Китая. Эта часть является логическим продолжением книги «Русский человек в Ханивуде. Часть 1».

Глава 2. Синьцзян, кино и… Казахстан

Часть 1

«Опять вагон, опять нам в путь, а очень хочется немного отдохнуть», — так пел когда-то в своей любимой песенке великий артист Юрий Никулин. Вот в вагоне я как раз и люблю отдыхать, тем более, что на этот раз и купейный вагон, и нижнее место этому способствовали. От самолета для первой поездки в Синьцзян я отказался сознательно. Можно было спокойно подумать, лежа на полке, ведь я ехал туда, где за долгие годы нахождения в Китае еще ни разу не приходилось быть, хотя наслышан был… сверх всякой меры. Было там и много моих бывших учеников, были даже хорошие друзья. Были и другие интересные обстоятельства, которые заставили меня из двух съемочных групп выбрать именно эту. Не испугали даже угрозы тем, что съемки будут проходить в очень диких местах среди песков южных районов Синьцзяна, а именно между Хотаном и Ния, а потом и среди снегов южных отрогов Алтая.

Хотелось хоть из окна вагона воочию убедиться в том, что же там за страсти такие, о которых так много говорят. Что же это за Великий шелковый путь такой, который стоил таких денег, и за владение которым пролито столько крови? Но реально все оказалось очень даже не выразительным. Скорый поезд шел очень быстро, насколько я понял, локомотивы и машинистов в Китае не меняют в течение всего пути, а только заправляют на больших станциях, поэтому мы фактически ехали только две ночи и один день. Железнодорожные пути на протяжении всего расстояния имеют ограждения от разных диких животных и баранов, как четвероногих, так и…двуногих. Все проезды и проходы очень разумно сделаны под путями, никаких лишних опасных переездов.

Двойное заграждение железнодорожного полотна

(бетонный заборчик, а за ним еще металлическая сетка)

Фото из личного архива автора

Пока ехали лёссовыми горами, вдоль них и под ними в длинных туннелях, все было довольно знакомо по предыдущим поездкам в провинции Шаньси и Шэньси. Невысокие лёссовые горы с живущими до сих пор в пещерах людьми, мутно-желтые потоки не очень выразительных речек, которые, судя по их поймам, бывают интересны только во время бурных разливов весной или ливней летом.

Фото из личного архива автора

Такие же кирпичные домики с односкатными в сторону своего двора черепичными крышами по типу «мой дом — моя крепость», потому что двор обнесен глухой стеной, а в стенах дома, которые выходят наружу и по сути тоже являются частью общей стены, нет даже окон по принципу: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу, но и на меня тоже не смотрите. Похоже, с бандитизмом на этом «Шелковом пути» было все в порядке, даже ставни, как в Сибири, здесь уже не помогали. Чем дальше на запад, тем стены домов становились выше и глуше.

В это время года всюду еще были видны зеленые латки полей — что-то еще даже зеленело, хотя на дворе уже стоял конец сентября и воздух на станциях, где удавалось выходить подышать, был довольно свежим.

Через некоторое время стали появляться, как у нас бы сказали, лица среднеазиатской наружности, пасущие отары овец где придется.

Центр провинции Ганьсу, довольно крупный город Ланьчжоу, вытянулся по долине между двумя грядами гор. Именно эта долина была единственным проходом из собственно китайских земель в Среднюю Азию. Но сейчас и здесь, также, как и во многих других местах Китая, серые многоэтажки пока еще лепятся друг к другу в нарушение всех и всяческих санитарных норм, а их окна друг на друга смотрят вечером и днем.

Фото из личного архива автора

Провинция Цинхай показала себя совсем бедным пейзажем. Отсюда почти на протяжение всего пути были лишь однообразные, по типу лунных, картины, без единого признака жизни. Действительно, здесь могли проходить только караваны кораблей пустыни. Лишь кое-где эти безжизненные пустыни, состоявшие даже не из песка, а из очень мелкого галечника, переходили в такие же безжизненно-лысые невысокие горы. И только там, где откуда-то появлялась вода неизвестного происхождения, сразу же были видны небольшие селения, чахлая в это время года зелень и даже небольшие болотца.

Когда начался собственно Синьцзян, и мы подъехали к станции Турфан, знаменитой своим оазисом и виноградом, из окна вагона я ничего цветущего здесь не заметил. Возможно, все прелести этого места остались где-то подальше от железной дороги.

Ближе к Урумчи жизнь помаленьку оживала, становилось больше дорог, по которым катили машины, в основном фуры дальнобойщиков, но попадались и легковушки. Дома в селениях, мимо которых шел поезд, в большинстве своем уже были глинобитными. На одном участке поезд долго шел вдоль ветряных электростанций. Сотни ветряков, поставленные рядами на много километров, неустанно мотают киловатты электроэнергии.

В Урумчи поезд, на котором я ехал, приходит очень хорошо, то есть уже в десять часов утра по пекинскому времени, но по местному времени еще только восемь. По этому времени живут местные жители: уйгуры, казахи и представители других национальностей. Но все часы в городе все равно везде показывают пекинское время, и жители этих районов даже по этим часам просто живут на два часа позже. Удивляюсь, как они не перепутывают время в разговорах между собой.

Первые вывески на многих привокзальных магазинах поразили своей простотой, потому что были написаны на китайском и…русском языках. Такое я видел только в приграничном Хэйхэ напротив Благовещенска, куда некоторые жители этого русского города переплывают через Амур, как в соседний русский город.

Фото из личного архива автора

Вот один из таких перлов на одном из магазинов: «Внутренний внешний оптовый городок». Имеется ввиду, что здесь оптовый магазин для своих граждан и для приезжих иностранцев.

А вот приглашение: «Гостиница «Локомотив» приветствует вас!» Ну, с таким мощным названием гостиница может еще долго «приветствовать», хорошо хоть не «шайтан-арба», как до недавнего времени называли местные народы паровоз. Совсем рядом вывеска «Гостиница для командного состава ОМОНа», но на русском языке надписи нет, видимо, русских там не только не «приветствуют», но туда и не приглашают.

Еще одна гостиница, где русских «приветствуют», под названием «Гостиница Ак-Сарай». Мол, если вы давно в сарае не ночевали, то милости просим, ведь мало кто из русских знает, что «Сарай» собственно и означает постоялый двор, то есть гостиница, а значит переводить нужно «Белая гостиница». А может быть «Гостиница для белых»?

Зато «Ресторан Бодун», наверняка, у русских пользуется успехом, чтобы уж вышел из ресторана и сразу… после бодуна. Не намного отличались вывески магазинов и в центре, куда я отправился на прогулку в первый же день, который мне предоставили для ознакомления с городом. Понятно, что это связано с тем, что сюда приезжают торговцы из среднеазиатских республик, которые по-прежнему говорят на русском языке. Но я бы не сказал, что их было очень много, во всяком случае они не сильно отличались от местных.

Сразу же бросилось в глаза то, что, несмотря на активную китаизацию, ведь даже дома построены по типовым китайским проектам, чтобы отбить все национальное, это все-таки уйгурский город, потому что даже по внешнему виду людей этот город сильно отличается не только от других городов Китая, но даже и от городов бывших наших среднеазиатских республик.

Фото из личного архива автора

Национальная принадлежность была заметна уже даже в одежде: мужчины весьма развязного вида, как правило, в темных костюмах, но руки обязательно в карманах. Те, кто постарше, в плотных ватных халатах, и обязательно в зеленых тюбетейках с узорами. Женщины в национальных платьях, но расцветки очень разной, либо черной, либо зеленой, либо красной или розовой, со многими узорами, но, самое главное, почти у всех женщин и девушек (много очень привлекательных) головы покрыты платками, у некоторых закутаны настолько, что сверкают наружу только черные глаза, хотя хиджабов и паранджи нигде не видел.

Восток, как известно, дело тонкое, поэтому даже фотографироваться со свободными женщинами Востока весьма опасно — всегда найдется какой-нибудь Абдулла, который постарается превратить комедию в трагедию.

Мечети есть, но как-то скрытно, не так выразительно, как в Бухаре или Самарканде.

Фото из личного архива автора

Хотя, отдавая дань традиции, власти милостиво разрешили создать в центре города что-то наподобие стилизованного национального уйгурского квартала, где разместился огромный рынок совсем не азиатской экзотики, а все такого же магазинного типа, как и в других местах Китая.

Фото из личного архива автора

И здесь же странно соседствуют бронзовые фигуры кумира всех среднеазиатских народов Ходжи Насреддина с обычным китайским и турецким торговцами, условно изображая мостиком торговый путь, но не «из варяг в греки», а Великий шелковый путь «из китайцев к туркам».

Начинает этот символический путь-мостик китайский торговец чаем.

Фото из личного архива автора

На середине моста сидит среднеазиатский Ходжа Насреддин.

Фото из личного архива автора

А заканчивается этот путь турецким торговцем.

Фото из личного архива автора

На полках магазинов засилье всего китайского, местной продукции очень мало. Местная экзотика в основном на улицах, где продают только арбузы, дыни, яблоки, груши, гранаты, виноград и…баранину. Но кто-то торгует арбузами и бараниной, а кто-то и…камнями.

На улице Урумчи

Фото из личного архива автора

Просто в Китае славится хотанский нефрит или изделия из него, а также необычные в чем-то простые камни, поэтому даже по шоссейным дорогам у некоторых домов лежат красивые камни на продажу, как, например, у нас выставляют у дороги картофель, яблоки и прочее. А народ подрабатывает еще и тем, что ковыряет пойму высохшей за лето горной реки в надежде на удачу — найти кусок нефрита любого цвета, величины и формы. Некоторым, видимо, везет. Цены на настоящий нефрит любой формы просто бешенные.

Нет, это не шубы, это камни

Фото из личного архива автора

В магазине, где продаются живописные камни

Фото из личного архива автора

По манерам поведения жителей, перефразируя определение Остапа Бендера, можно сказать: «Дикий народ — дети гор и песков». По улицам бродят такие «абреки», с которыми не хотелось бы встретиться в темном переулке. Пожилые мужчины все с бородой, поэтому мне сразу стало легче косить под местного аксакала.

Очень часто, особенно когда сам научился здороваться по-уйгурски, в магазинах или на улице со мной пытались заговорить на уйгурском языке, но я, к сожалению, вынужден был их разочаровывать, беспомощно разводя руками. Правда, большинство из них неплохо говорят по-китайски, поэтому можно было договориться. Во всяком случае я быстро выторговал себе каракулевую папаху и небольшой кожаный бурдюк для вина или воды.

Часть 2

На следующий день мы уже отправились на юг, в уездный город Хотан. Беспрецедентные меры безопасности, введенные, якобы, на период проведения Олимпийских игр-2008, о которых сообщало объявление на стене аэропорта, не собирались прекращаться и сейчас, когда все Олимпиады уже закончились. Мы из-за этого чуть было не опоздали на посадку: вещи сначала проверяли на входе в аэропорт, а затем уже при регистрации, а на контроле безопасности каждого человека еще раз ощупывали с ног до головы очень симпатичные полицейские девчушки. Я попытался проверить их бдительность и ради хохмы, чтобы посмешить своих товарищей, надел на голову свою новую каракулевую папаху, которая почему-то ни у кого из окружающих удивления и шуток не вызвала — восприняли как вполне естественный головной убор, а вот девушка — полицейский все равно заставила ее снять и всю тщательно прощупала. Это вам не у Пронькиных!

Сначала мы перелетели какие-то не очень высокие горы, если вспомнить институтское страноведение, то это вероятно, Наньшань. Хотя кое-где и на их вершинах уже лежал снег. Затем полетели вдоль высоких заснеженных вершин горного Тянь-Шаня и Памира, за которым когда-то была моя страна, моя большая Родина. А уж потом потянулись бесконечные просторы жутких желто-буро-серых песков.

Хотан представляет собой большой оазис, на территории которого разместились улицы одноэтажных крестьянских домов, лишь в центре можно было увидеть несколько улиц с многоэтажными домами, максимум в пять-шесть этажей.

Аэродром по всему периметру и аэропорт охраняют солдаты. Стоял патруль солдат и у входа в аэропорт (даже попали в кадр, приглядитесь, за моим левым плечом). Они поначалу даже напугали: уж не по мою ли душу? Может быть, именно поэтому в аэропорту я первым делом побежал в туалет.

Аэропорт города Хотан

Фото из личного архива автора

Состояние небритости у мужчин здесь является проявлением отнюдь не дурного, а именно хорошего тона, что мне очень понравилось, и я по нескольку дней, если позволяли перерывы между съемками, не брился, кося под местную экзотику. Все женщины в длинных платьях почти до ступней, а под ними еще и шальвары. Аборигены ездят на осликах, впряженных в двуколки, или на низеньких лошадках, но в черте города много мотоциклов и даже машин. Россия втащила за собой наши среднеазиатские народы хоть в какую-то цивилизацию, а здесь, похоже, наоборот искусственно поддерживается дикость. Этакое средневековье, время от времени взбудораживаемое моторами.

Фото из личного архива автора

Восточнее Хотана, куда мы направились, по дороге в Юйтянь опять преобладали все те же «лунные» поверхности с галечником, лишь кое-где у горных речек перебиваемые редкими оазисами, поросшими ковылем. Но для овец, верблюдов и ишаков и это, похоже, было в радость.

Посреди села играет стайка ребятишек — одни девочки. Но вот братик везет на велосипеде сестренку, а где-то сестричка несет на руках маленького братика. Старуха, вся в черном, неподвижно сидит у ворот своего дома. Двое молодых супругов, одетых весьма празднично, выруливают на мотоцикле. Молодая женщина, сидящая на заднем сиденье, одета в длинное платье из тонкой, видимо, богатой материи красного цвета с блестками.

Улицы уездного города Юйтянь

Фото из личного архива автора

Во время съемок на площадку приглашали массовку, да и помимо массовки приходили многие сельские жители посмотреть, как в их районе снимают кино.

Приходили и сельские ребятишки. Очень непосредственный народ. Чумазые, как поросята, но интересные и любопытные. Сфотографировался с ними, потом угостил каждого глазированным печеньем, которое на всякий случай беру с собой, чтобы не умереть с голоду, пока ждешь обеда.

Уйгурские дети

Фото из личного архива автора

Скушали с удовольствием, а мальчик лет пяти, который часа три-четыре очень бережно таскал на руках свою еще совсем маленькую, месяцев семь-восемь, сестренку, стал откусывать, жевать, а потом запихивать этой пигалице в рот.

Один дед весьма экзотического вида держал на руках своего годовалого внука совсем без штанов. Мы же в это время были одеты в пальто и особенно жарко нам не было. Я попытался было побеспокоиться за ребенка:

— Ему же холодно, простудится.

— Ничего.

Когда я потрогал ножки этого мальчика, то убедился, что, действительно «ничего», потому что вся его кожа и на ножках, и на попке была выдубленной песчаными ветрами до такой степени, какой бывает подошва ступней у тех, кто постоянно ходит босиком.

Фото из личного архива автора

Нас разместили в одной из многочисленных гостиниц небольшого городка, где нам предстояло жить на протяжении месяца под постоянные, видимо, вместо муэдзинов, сигналы — подъем, отбой — и радиопередачи, передаваемые в течение дня из репродукторов с крыш домов, начиная с рассвета и до поздней ночи. Хорошо еще, что иногда можно было даже помыться после работы за городом, когда возвращаешься весь в пыли и песке, но только вот если поймаешь воду, потому что из крана льется или только холодная, или только кипяток.

Зато я никогда за годы пребывания в Китае не ел таких груш, таких дынь и винограда, которые имели по-настоящему присущий им запах и таяли во рту. Про баранину я даже говорить не буду, такой душистой и вкусной баранины, да еще в таких количествах я вообще в жизни никогда и нигде не ел.

Фото из личного архива автора

На следующий же день посреди города организовали митинг, посвященный началу съемок, с приглашением общественности, которую оторвали от работы минимум на полдня, а вечером, как только стемнело, прямо в гостиничной столовой устроили неимоверный загул, который помог всем хоть немного перезнакомиться между собой. Одна часть съемочной группы состояла из местных национальностей (уйгуры, казахи, таджики), другая из китайцев (ханьцев), ну и двое приблудных русских — мы с Олей (русская девушка из Благовещенска, игравшая в этом фильме роль главной героини). Было и пиво, и китайская водка, и даже местная брага из винограда и прочих фруктов, которую в большой канистре привез ответственный за тыловое обеспечение помощник режиссера (зам по тылу). Было много блюд из баранины, говядины, курятины, рыбы, разных других овощей, поэтому все отрывались по полной. Дело дошло даже до плясок, что присуще в Китае именно Синьцзяну. От жутких последствий пьянства и алкоголизма меня спасло то, что сидел среди артистов, часть из которых не пила вообще. За нашим столом по молодости лет набрались только два молодых артиста ханьской национальности.

Но что за дела? После столь обильного накануне вечером застолья и вдруг такой аскетизм на следующий день. Хоть я и не был избалован питанием на всех предыдущих съемках, здесь было что-то невероятное: днем во время обеда кормили одним рисом и овощами, а вот вечером на столах появлялось и мясо и мясной или рыбный суп. Мое удивление развеял мой помощник — на этот раз мне выделили в ординарцы джигита, уйгура по национальности, — который объяснил, что сейчас время поста перед праздником Рамадан. Днем правоверные вообще не должны есть и даже пить, а вот после заката солнца можно есть все. Так вот невольно и православные стали вдруг правоверными. 入乡随俗 «Жу сян суй су», как говорят китайцы, что означает, «явился в чужую деревню, так и живи по чужим правилам».

Зато через неделю начался собственно праздник Рамадан. Он совпал со временем отдыха по случаю Дня образования КНР, поэтому никто не работал, а все местные жители очень нарядные на разных видах транспорта от автомашин и мотоповозок, до, что еще лучше, обычных двуколок, в которые впряжены либо низкорослые лошадки, либо ослики, целыми семьями ехали куда-то в гости. Обойти этот праздник наша съемочная группа тоже не могла, поскольку большая часть состояла из мусульман. Вечером в столовой опять приготовили обильно накрытые столы, зелье, и были пляски до упаду. Но, как оказалось, это только благодаря присутствию в группе именно китайцев, ну и примкнувших к ним русских. Уйгуры-то, особенно верующие, могут веселиться, петь и танцевать, даже без спиртного.

Было заметно, что местные относились ко мне явно лучше, чем к китайцам (один казах вообще постоянно называл меня по-русски «брат»), и были сильно удивлены тем, что я пользуюсь многими словами, по их разумению, уйгурского языка (эти слова мною выделены в тексте специально). Например, что я — аксакал, люблю есть шурпу, плов, изюм и булки, играть на дутаре, ездить на ишаке, фотографировать мечети, любоваться арыками, носить штаны и жупаны, пользоваться шарфом и кушаком. Названия всех городов я называю не по-китайски, а по-уйгурски, ведь в китайском языке нет букв, поэтому очень трудно передавать в транскрипции какие-то названия из других языков, так, например, Урумчи превращается в Улумуци, и это не самый худший вариант, бывают и более запутанные названия. А уж когда я спокойно благодарил за угощение словом «Рахмет!», восторг всегда вообще был выше крыши. Пришлось объяснить, что мы в Советском Союзе выросли в дружной семье разных народов, а я даже любил читать произведения авторов из среднеазиатских республик, поэтому и усвоил некоторые слова, присущие языкам этих народов. Мало того, сразу же стал называть их всех не так, как искаженно называют их китайцы, а собственно уйгурскими именами, что для меня было совершенно привычным делом: Абдукерим, Исламджан, Курбанджан, Адиш, Махмуд, Айбек, Айгюзель, Зульфия, Гюли (сразу вспоминается: «Зульфия мой халат гладит у доски, шьет Гюли, а Фатьма штопает носки») и т.д., что сразу же сделало меня лучшим другом всего уйгурского народа, во всяком случае нашей съемочной группы.

Как мало, оказывается, надо для этого! Что же спит наша пропаганда? Ведь Китай постоянно вещает телепередачи и на русском и на азиатских языках на прилегающие территории, а по радио так и на весь мир. И совсем не нужно заниматься какими-то подстрекательскими делами, достаточно просто рассказывать элементарные вещи о жизни в нашей стране на протяжение последних пятидесяти лет и все. Ведь они даже этого не знают и слушают, открыв рот о самых простых вещах из жизни Советского Союза, России, Казахстана и других стран. Наши съемки проходили как раз в то время, когда китайский тайконавт впервые вышел в космос из космического корабля, но в китайских СМИ все подавалось так, что можно было подумать, что это вообще происходит впервые в мире. И как же были удивлены некоторые мои молодые собеседники, когда я вынужден был разочаровать их, заявив, что такую фигуру впервые в мире проделал советский летчик Леонов уже пятьдесят лет назад, а китайские тайконавты успешно используют не только опыт, но и советскую технику.

Но надо помнить и о том, что всевидящее око и всеслышащее ухо бдит в Китае, а особенно в неспокойном Синьцзяне постоянно. Стоило нам с Олей пару раз сходить в местное интернет-кафе, ведь в гостинице интернета не было, как нас тут же засекли и передали строжайшую директиву по всем точкам города, запретив пользоваться интернетом тем, кто не имеет специальной регистрации, по которой можно выловить любого нарушителя спокойствия. А что делать тем, кому нужно воспользоваться интернетом временно? Это никого не волнует. Все очень просто. Если полиция не понимает, что они там читают, принимают и посылают, значит: «За-пре-тить!» и… «в Багдаде все спокойно».

На следующий день праздника один из известных артистов Синьцзяна по имени Абдукерим, жена которого была родом из этих мест, пригласил руководителей киностудии, некоторых артистов и нас с Олей в гости к своему тестю.

Предварительно закупив крупного барана, мы всей толпой вошли в ворота одного из домов на обычной улице среди протянувшихся вдоль улицы глухих дувалов, и попали на широкий двор. Привезенного барана сразу потащили куда-то на задний дворик на заклание, а нас пригласили в дом. Курбан-байрам ведь и является праздником жертвоприношения.

Фото из личного архива автора

У порога все сняли обувь и стали приветствовать хозяев поклонами и пожатиями рук двумя руками. Те с улыбками проводили нас в гостиную, посреди которой стоял низкий длинный столик — дастархан, богато уставленный разными сладостями и традиционной самзой (жареная в масле печенье-соломка, связанная жгутами), и усадили нас… на пол, покрытый большим шикарным ковром. Меня как аксакала (оказался самым старшим по возрасту) при этом усадили во главе стола. Уйгуры, сидя на полу, чувствовали себя замечательно, китайцы тоже нормально, а вот нам с Олей пришлось несладко — сидеть на полу трудновато. Через некоторое время хозяева выделили мне какой-то валик, на который я попытался усесться. Но через полчаса такого сидения ноги затекли намертво. Пришлось изрядно повертеться.

Пока где-то там разделывали барашка, хозяева пригласили отпробовать разные сладости и чай, потом стали подавать лагман, затем плов, от которых исходил завораживающий запах. Я было попытался отказаться от лагмана, понимая, что мне хватит и шашлыков, но все мусульмане тут же на меня дружно зашикали:

— Можешь много не есть, но попробовать лагман должен обязательно. Таков обычай.

Пришлось извиниться за свою неосведомленность и, незаметно даже для себя, слопать полную пиалу лагмана. Я ж не подозревал, что будет так вкусно.

Наконец, появились шампуры с настоящим шашлыком из свежей баранины. И мне пришлось, пузо лопнет — наплевать, под рубахой не видать, туда же умять и палочки три отнюдь не хилого шашлычка. Все это запивали постоянно подливаемым душистым несладким чаем и…ничем больше.

Мы с Олей переглянулись и перекинулись парой фраз на русском, благо нас никто не понимал. Я, с сожалением:

— Оля, пропадает такой закусон.

— Да, накормили, конечно, до отвала, а вот веселья не получилось. Чуть-чуть бы, всего по пятнадцать капель для поднятия настроения, но… не положено.

Немного посидели, поговорили и отправились в гостиницу, на прощание раскланявшись с гостеприимными хозяевами, которые все-таки наложили нам с Олей как иностранцам по пакету этого хрустящего хвороста с собой. Я его ел на завтрак с чаем еще почти целую неделю. Короче, все, как и у нас: с добрым словом придешь — от души угостим, спрячешь камень за пазухой — горе случится.

Я, правда, кроме разве что этой статьи, в которой одна правда и ничего кроме правды, никаких камней за пазухой точно не держал, однако ночью то ли от обилия пищи, тем более, мяса, съеденного на ночь, то ли от большого количества выпитого чая, то ли от неудобного сидения на коленях постоянно снились какие-то кошмары, вплоть до того, что на меня бросались тигры в стиле художника Дали. Чего только не приснится в далеком гостеприимном Синьцзяне?! Хорошо хоть не змеи или скорпионы. Хотя что там сравнивать, ведь результат при реальной встрече был бы примерно одинаковым.

На следующий день, проникшийся ко мне особым доверием, Абдукерим, который является очень известным в Синьцзяне и очень уважаемым артистом, опять пригласил теперь уже только меня и еще двух актеров-уйгуров в гости к своему другу.

Фото из личного архива автора

Мы проехали по какой-то страшно грязной улице с высокими. пыльными глиняными дувалами, а потом остановились у красивых резных, деревянных ворот, где нас уже ждал хозяин.

Прием проходил по той же программе, что и вчера, но только дом у друга был немного богаче и отделан внутри очень красиво. Старый актер Махмуд объяснил мне, что в Синьцзяне всегда так: снаружи дом, спрятанный за высоким дувалом, выглядит неказисто, даже бедно и грязно, потому что постоянно дуют ветры, поднимающие песок и пыль, которые покрывают пылью все и вся, зато внутри всегда очень чисто и красиво. Но вскоре я выяснил, что хозяин этого двора работает в местном управлении животноводства, так что удивляться богатому убранству не стоило.

Стол тоже был еще богаче, чем вчера, и за столом на этот раз сидели только мужчины, а женщины, жена, дочка и какие-то женщины, пришедшие в гости, доходили только до двери гостиной и передавали все блюда хозяину, который уже сам угощал гостей-мужчин. Я сразу понял, почему Абдукерим на этот раз не пригласил Олю — в этом доме ей нельзя было бы сидеть вместе с нами.

Фото из личного архива автора

Перед обедом хозяин принес медный таз и старинный, высокий бронзовый кувшин с изогнутым носиком, полный воды, и сам полил на руки каждому гостю. Это тоже входит в ритуал приема гостей. Затем на двух больших блюдах подали плов. Настоящий среднеазиатский жирный плов с кусками баранины, изюмом и курагой. Но… без ложек. Уйгуры деловито стали руками сминать маленькие комочки плова и отправлять в рот, показывая мне, чтобы я поступал так же. Я честно попытался проделать то же самое, но руки тут же стали жирными, что было не очень приятно. Заметив мое напряжение, Абдукерим попросил хозяина принести этому кафиру (неверному) ложку. Дело пошло значительно быстрее.

Потом принесли целую ногу теленка, от которой старший отрезал по куску и раздавал всем гостям. Объедение, конечно, но опять только под чудесный чай. Ни капли спиртного, даже пива. Кстати, уже в другой день, когда я пришел пообедать в чайхану с банкой пива, меня вежливо предупредила официантка, что пить спиртное в чайхане нельзя, и налила мне пиалу чая. Правда, чай в этих местах оказался весьма специфическим. Почти нигде не продают, а значит и не покупают китайский чай, а пьют свой, приготовленный из каких-то трав (а может быть с добавлением и травки) с примесью молотой корицы и имбиря. И несмотря на отсутствие спиртного, они активно разговаривали, что-то вспоминали, над чем-то шутили. Мне этого уже не дано было понять. На китайском еще можно было бы что-то уловить, а вот на уйгурском слабо. Но я не скучал, потому что внимательно разглядывал богатое убранство комнаты и двух очаровательных ребятишек, сына и дочку хозяев, причем, сынок спокойно входил в комнату к мужской компании, а дочка нет, ее можно было увидеть только за порогом.

Фото из личного архива автора

Потом из угла достали дутар, и Абдукерим стал услаждать присутствующих своим артистическим пением. Пришлось спросить у Исламджана, о чем он поет. Тот поведал мне, что песня, конечно, о любви, о красивой девушке, которую любит этот парень, и о неизвестном сопернике, который пытается помешать этой любви. Все, как и везде.

Вскоре к нам в съемочную группу приехал странный мужчина ранне-пенсионного возраста совершенно европейской наружности: нос картошкой, русые волосы и небольшие залысины. Я, зная по сценарию, что с нами в двух эпизодах должен быть еще один русский, посчитал, что как раз и нашли для массовки какого-то русского чуть ли не на улице, как это обычно делают в Китае, и поэтому сразу заговорил с ним на русском языке. Мужчина ответил мне тоже на чистом русском языке без какого-либо акцента, а потом вдруг подчеркнул, что он по национальности уйгур. По его внешности, которая даже и рядом с черноволосыми, смуглыми, цыганистыми уйгурами и рядом не стояла, а также по разговору я понял, что тут что-то не так, и усомнился в его словах, спросив:

— Откуда же вы так хорошо говорите на русском?

Но он, не моргнув глазом, меня уел:

— Наверно, оттуда же, откуда вы хорошо говорите на китайском.

Мне стало как-то не по себе, а вдруг и правда оттуда же, в смысле из подобной организации. При этом он категорически отрицал наличие в его крови чего-то европейского, не желая признавать себя даже полукровкой. По его разговорам с уйгурами было понятно, что и уйгурский язык для него является родным.

Такой вот уйгур

Фото из личного архива автора

Но чтобы он ни говорил, он был больше похож на немецкого бюргера, чешского пивовара или дебелого русского запорожца с картины Репина, и я знаю точно, что любой человек, изучавший русский или китайский язык, как иностранный, не может говорить так чисто и так хорошо понимать некоторые идиоматические выражения, если его в детстве не учила говорить на этом языке его мама. Причину своей скрытности он так и не открыл. Вероятно, во время «культурной революции» на эти смешанные семьи нагнали столько страху, что он сохранился даже на генном уровне и на следующие поколения.

Почти по всему Синьцзяну телевизоры в гостиницах настроены в основном на показ телепрограмм местного телецентра на своих языках в зависимости от места обитания: уйгурском, казахском, таджикском. И по разговорам с местными людьми я убедился, что они почти не смотрят телеканалы центрального телевидения. Так что и наш будущий кинофильм, снимаемый Синьцзянской киностудией, как я понял, предназначен был для показа именно в Синьцзяне, чтобы показать, какую трогательную заботу проявляли о местных жителях хозяйничающие здесь китайцы, и наоборот, какими негодяями оказались русские, якобы пытавшиеся когда-то обидеть и обмануть местное население.

Фото из личного архива автора

На этот раз в снимаемом кинофильме я исполнял роль русского профессора, приехавшего в качестве хоть и глупого, но честного советского специалиста, помогать строительству социализма в Китае. Правда, в тексте насквозь пропагандистского сценария не было ни слова о социализме и тем более о помощи Советского Союза, ведь речь в этом кинофильме шла о событиях начала 60-х годов. А до недавнего времени в Китае вообще период с конца 50-х и до приезда в Китай президента США Никсона в 1972 году, что отмечается как великая дипломатическая победа (непонятно только чья, КНР или США?), просто отсутствовал. Ну, не было, по указанию властей, в истории страны этого времени длительностью почти в два десятка лет.

В последнее же время, когда на политическую арену вышли те самые «хунвэйбины», которые третировали Лю Шаоци, Дэн Сяопина, Лао Шэ и многих других выдающихся деятелей страны, которые уничтожили только-только нарождавшийся слой интеллигенции страны, об этом периоде вспомнили, но разрешают говорить и показывать только с лучшей стороны. Так что и недоучившийся китайский оппонент моего героя, естественно, по сценарию оказавшийся умнее моего профессора, и утверждающий, что он умеет строить любые гидрографические сооружения лучше любого специалиста, постоянно совершает подвиги, типа работы в ледяной воде, а для контраста нас наряжают в зимний прикид (тут и моя папаха пришлась весьма кстати).

Оказывается, этот герой уже читал такое выдающееся произведение советской литературы, как роман Островского «Как закалялась сталь», поэтому и влюбился с первого взгляда в переводчицу этого профессора по имени Тоня, как звали, как известно, одну из любимых девушек Павки Корчагина. Та по сценарию ответила взаимностью, более того, готова предать родину (это Советский-то Союз!!!) ради любимого китайца (это в 60-е-то годы!!!) и бежать к нему пёхом сотни километров по снегу, когда и сейчас в светлое время китайской перестройки любой иностранец здесь моментально высвечивается и попадает под бдительное око полиции, а, может быть, и не только полиции, а в то время ее, как советскую шпионку, первый же встречный если не пристрелил бы на месте без суда и следствия, то просто обязан был сдать в полицию. Так что сценарий выглядел полнейшим бредом.

Всю сущность этой горе-«предательницы» неожиданно продемонстрировал обычный пес, который неизвестно каким образом оказался на съемочной площадке. Он был весьма доброжелательным, спокойно бегал между людьми, поэтому режиссер разрешил не трогать его даже во время съемки для создания полного колорита сельской жизни. Оля тоже даже о чем-то поговорила с ним и погладила по голове. Но когда раздались команды «Приготовиться! Мотор! Начали!» и героиня стала обниматься с одним из героев, этот кобель подбежал к ней сзади, встал передними лапами на ее талию и стал заниматься отнюдь не платонической любовью, демонстрируя полнейший натурализм. Все замерли, но камера была включена, съемка продолжалась, видимо, снимали крупный план, поэтому и оператор, и режиссер не видели того, что делается у героини с тыла, поэтому хохот, последовавший за этим, окружающие зажимали ладонями изо всех сил до тех пор, пока режиссер не остановил съемку. А жаль, надо было, чтобы эта героиня испила чашу своего позора до конца. Это был полнейший Апофигей.

Тот самый сексуально озабоченный пес ревниво наблюдает за объятиями

Фото из личного архива автора

Но еще больше меня ошарашило другое. Когда мы с Олей, которая пробыла в Китае без малого один год, познакомились и стали обсуждать сценарий и будущую работу, то выяснилось, что она называет себя по сценарию Дуней в соответствии с тем, как зовут эту девушку китайцы. Ведь для них что Тоня, что Дуня звучит одинаково. Оля же, не разобравшись в сценарии, где четко говорится о том, что герой фильма полюбил эту переводчицу именно по сходству ее имени с именем одной из героинь романа Островского, как оказалось, сама вообще даже не читала этого в общем-то неплохого произведения советской литературы. Современные российские нравы, современная школа, и современная молодежь!

Зато ей очень понравился такой девиз работников российского, а может быть, и не только российского посольства в Китае, с которым я ее познакомил: «Жизнь дается один раз, и прожить ее нужно… в Китае» (мне кажется, работники наших посольств в других странах, где они тоже сидят тепло и сытно, говорят примерно то же самое, меняя только название страны). При этом Оля, по-моему, даже не поняла, что этот девиз всего лишь перефразированное начало совсем другой цитаты из этого произведения, которого она даже не читала, но которую когда-то все дети советской и не только советской страны (даже все китайцы знают наизусть эту цитату) учили наизусть и многие, действительно, делали девизом своей жизни: «Жизнь дается один раз, и нужно прожить ее так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать, что вся жизнь и все силы были отданы самому дорогому на земле — борьбе за освобождение человечества». Изменилась жизнь, изменились ценности, изменились лозунги и девизы. А правильно ли это? Ведь в этом девизе пролетарского писателя-коммуниста заключены более высокие ценности, чем только коммунистические. Этот девиз можно и нужно понимать более широко, потому что он включает в себя и такие, как сейчас принято говорить, демократические ценности, как «Всю жизнь выдавливай из себя раба!», «Честь имею!», «Береги честь с молоду!» и другие тоже весьма неглупые и полезные вещи…

Потешило и еще одно. Судя по всему, авторы этого глупого сценария тоже не до конца прочитали роман Островского или не всё поняли, поэтому сделали упор именно на Тоне, а не на комсомолке Рите Устинович, например, или на ком-нибудь другом, так как Тоня-то в романе как раз отрицательный буржуазный герой, что авторам, похоже, осталось неизвестным. В общем, опять, как и всегда, «кино и немцы», а вернее, кино и, пишущие сценарии и снимающие фильмы о своем превосходстве, но до сих пор так и оставшиеся необразованными, китайцы.

Часть 3

Для съемок некоторых эпизодов, в которых нужен был снег часть съемочной группы вынуждена была отправиться на Алтай, который находится в северной части Синьцзяна. Сначала мы от Урумчи ехали по отличной скоростной автотрассе, потом свернули на обычную бетонную шоссейку с двумя полосами в каждую сторону.

Через три часа пути наша колонна, состоящая из шести внедорожников «лэндкрузеров» доехала до канала, проложенного сюда от самого Иртыша по этой пустыне с барханами, поросшими какими-то жуткими растениями. Этот канал оказался аккуратно выложенным чуть ли не керамической плиткой по всему профилю и вдоль всего русла, чтобы не потерять ни капли воды, которую на некоторых участках, где есть перепады местности, приходится подавать насосами. Площади песков и барханов, прилегающие к каналу, на расстоянии 30–50 метров аккуратно засеяны специальным кустарником небольшими квадратами, чтобы уберечь канал во время песчаных бурь или сильных ветров.

Фото из личного архива автора

Вдоль всего канала по его берегу идет бетонка. Мы и поехали по ней, потому что это расстояние значительно короче, чем если бы мы ехали любой из двух других дорог, ведущих к месту назначения в обход пустыни. К тому же те дороги очень насыщены и транспортом, и населенными пунктами, способными затормозить наше движение, а здесь на протяжении всего пути через каждые 20–30 километров попадались лишь небольшие домики станций обслуживания этого канала. Больше нигде не было видно ни души. Лишь один раз где-то на горизонте мелькнула стайка каких-то джейранов или сайгаков. Через несколько часов пути мы въехали на уплотненную грунтовку с гребенкой «смерть амортизаторам», но поскольку дорога была по-прежнему пустая и ровная, машины шли ходко.

После двенадцати пополудни желудки стали напоминать, что пора бы уже и подкормиться, но, как оказалось, питания в пути не предполагалось, так как никаких жилых пунктов на ближайшем расстоянии не было. Опять проблемы с организацией в съемочной группе: если ж вы знали, что мы поедем на такое расстояние, порядка 700 километров по сплошной пустыне Джунгарской впадины, то надо было хотя бы предупредить людей об этом заранее. Мало того, что об этом не знали мы, иностранцы, но об этом, похоже не были осведомлены даже сами работники съемочной группы, поэтому мне пришлось поделиться с экипажем своей машины теми пакетами молока, которое случайно оказалось в моей объемистой сумке.

Через какое-то время мы остановились посреди пустыни, чтобы собрать растянувшуюся колонну машин. Неподалеку я увидел небольшое стадо величественных и довольно чистых верблюдов, мирно щипавших колючки на песке. При виде нашего каравана они подняли головы и стали внимательно следить за нашими действиями. Расстояние до них мне показалось слишком большим, поэтому, пока наши женщины бегали по пустыне в поисках хоть каких-нибудь барханов, я решил подойти к верблюдам поближе, стараясь получить съемку крупным планом. Но как только я приблизился на опасное с их точки зрения расстояние, самый большой и лохматый из них что-то тихо сказал остальным, и все они дружно, как по команде, но совершенно непочтительно по отношению ко мне, повернулись ко мне задом и стали спокойно удаляться вглубь пустыни. А мне пришлось довольствоваться тем, что они меня при этом хоть не оплевали.

Фото из личного архива автора

Через несколько часов мы, наконец, приехали в уездный город Борзя, основанный еще в незапамятные времена русскими семиреченскими казаками также, как и город Верный (Алма-Ата). Потом сюда же бежали некоторые остатки армии Колчака, ушедшие в казахские степи, поэтому еще долгое время здесь проживало много русских семей. Здесь улицы и дома до сих пор сохраняют этот стиль, хотя сейчас город в основном заселен китайцами и превратился в центр приграничной торговли, где бывают и представители Казахстана, и торговцы из России.

На этот раз, пользуясь тем, что мы ехали малым составом, нас поселили в шикарной гостинице, которая, судя по всему, предназначалась как раз для таких коммерсантов из соседних стран, потому что там были суперномера, а надписи во многих местах были сделаны на русском языке. Вот тут уж мы отомстили за длительное голодание в пути, потому что при гостинице был ресторан с установленной платой на одного человека, куда входила не только еда, но и горячительные напитки довольно хорошего ассортимента, такие как коньяк, виски, водка и разные вина. Хозяева этого ресторана, устанавливая таксу, явно не рассчитывали на то, что явятся такие голодные путешественники, способные в течение двух часов смести со столов все выставленные продукты. Мы с одним «другом»-казахом остановили свой выбор только на небольшой бутылочке коньяка, которую обильно заели разными видами мяса, рыбы, креветок, овощей и фруктов, памятуя о том, что завтра с утра опять предстоит еще один длительный и трудный переход по горным дорогам Алтая.

Фото из личного архива автора

Южная часть Алтая является казахским районом Синьцзяна. Ко времени этой поездки все уйгурские актеры уже закончили свои эпизоды и уехали, а «гидами» в этом районе у нас уже были работавшие на студии казахи, которые тоже, по примеру уйгуров, очень старались не ударить в грязь лицом. В этом смысле им было легче — мы ехали по Алтаю в середине ноября, когда земля здесь была уже покрыта первым, еще чистым снегом, так что грязь трудно было увидеть. Разве что у жилищ самих аборигенов, которыми на этот раз в редких небольших поселках, которые скорее можно было назвать стойбищами, уже выступали казахи.

Фото из личного архива автора

Расстояние в 200 километров по горным дорогам, покрытым к тому же некоторым слоем снега, в этот день нам пришлось преодолевать в течение всего дня. Как выяснилось, проникнуть туда нам удалось в виде исключения по ходатайству руководства киностудии, потому что в это время года проезд по этой дороге уже бывает закрыт для всех до весны.

Не знаю, насколько красив Алтай в России, не зря ведь Путин любит туда ездить отдыхать, но места, по которым мы проезжали, в этот солнечный день тоже были небывалой красоты.

Фото из личного архива автора

Вершины даже не очень высоких и крутых гор были покрыты шапками снега, снег в долинах сверкал на солнце разноцветными алмазами, поднимая и без того радостное настроение путешественников.

Фото из личного архива автора

Один из режиссеров, по национальности ханец, заметив на одной остановке мое восхищение местными красотами, сказал:

— Вот какие красивые места есть у нас в Китае.

На что я, усмехнувшись, ответил:

— Как же, у вас в Китае! Это все тот же Казахстан. А город Борзя вообще построили русские.

Но и он не остался в долгу, выдав мне не в бровь, а в глаз:

— Вольно же было русским развлекаться по всему миру…

Фото из личного архива автора

Когда же съемочная группа приехала в село, где было порядка 30 дворов, в приграничном районе Алтая, то уже в первый же вечер в так называемый «туристический гостиничный комплекс», состоящий из нескольких деревянных сараев, разделенных на отдельные комнаты по десятку человек в каждой, где мы остановились, приехали пограничники, «таинственным» образом узнавшие о наличии в группе иностранцев, чтобы зарегистрировать наше пребывание в запретной зоне. А во время съемок на следующий день они таким же таинственным образом узнали о наличии в съемочной группе автоматов ППД производства времен второй мировой, необходимых для некоторых эпизодов, и…арестовали эти автоматы, после чего директору киностудии несколько часов пришлось вызволять этот студийный инвентарь.

Местные жители и в городах, и в поселках одеваются, как и китайцы, поскольку они там уже преобладают. Но казахи в основном живут в небольших поселках.

Фото из личного архива автора

Ездят здесь на маленьких мохнатых лошадях верхом или на легких санях с упряжью, сделанной из подручных средств, поэтому и оглобли, и дуги кривые, вместо ременчатых кожаных поводьев обычные веревки, что явно уступает русским саням-розвальням с их прямыми, легкими оглоблями, с мягкими ровными хомутами, удобными для лошади, и с ровными дугами, гнутыми из липы. Прошу обратить внимание на упряжь лошади местного жителя на фотографии, хотя он пригнал специально для съемки довольно приличные сани, а вот с упряжью как-то и не стал заморачиваться, поскольку она для него только такой и может быть.

По их собственному признанию, именно у русских местные казахи в поселках научились строить деревянные дома для ведения оседлой жизни. Однако все строения выполнены кое-как, как правило, с единственным окном, выходящим на южную сторону. Заметно, что с плотничьим ремеслом в этих краях не очень дружат. Южный, китайский Алтай, в отличие от северного российского, почти безлесный, поэтому дома строят из любого дерева, который попадается в этих мало лесистых местах и который им иногда разрешают рубить. В основном это очень тонкие бревнышки до 10–15 см в диаметре. Пазы между бревнами замазывают глиной. Характер обитания в таких домах, судя по всему, мало отличается от жизни в войлочных кибитках. Правда, как дань традиции, почти в каждом дворе строят еще и глинобитные круглые кибитки непонятного предназначения. Дворы весьма условные, едва-едва обгорожены жердями, чтобы не забрела скотина. Во дворах ничего не сажают — нет никаких полей, огородов или садов.

Фото из личного архива автора

Люди занимаются только разведением скота (овцы, козы, кони, и коровы), который совершенно беспризорно в разных количествах бродит вокруг по уже заснеженным окрестностям… на са-мо-о-бес-пе-че-ни-и(!). За одни только сутки пребывания в казахском поселке мне удалось увидеть трех овец, зарезанных не то волками, не то дикими собаками, но было такое впечатление, что здесь этот скот никто и не считает, потому что никто и не пасет.

Фото из личного архива автора

То, что верблюды, в большинстве своем встречающиеся в предгорных полупустынных районах, бродят, как неприкаянные, и питаются непонятно чем, я знал и раньше. Также было понятно и стремление баранов, овец и коз найти любую былинку под слоем снега или ободрать кору с деревьев. Но когда я увидел коней и, что самое невероятное, коров вместе с телятами, карабкающихся, как горные козы или яки, по склонам гор в поисках под снегом любого клочка уже сухой, мерзлой травы, моему удивлению не было предела. Если бы моя мать или мой отец, в течение многих лет своей жизни изо всех сил выхаживавшие кормилицу большой семьи, увидели, что едят и как живут эти коровы, им бы стало плохо.

Но здесь совсем другие, низкорослые лошадки, у которых длинная шерсть, спасающая их зимой; и другие, тоже довольно низкорослые, мохнатые коровки. Удивительно то, что эти животные не выглядят заморенными от голода и холода, даже наоборот, выглядят довольно крепкими и упитанными. Видимо, закон выживания тут активно работает. У домов есть небольшие стожки заготовленного жуткого сена или какой-то соломы, но такого количества мало для прокорма даже одной скотины, так что, судя по всему, этот запас, огражденный со всех сторон крепкой оградой, бережется как НЗ на случай очень уж снежного и голодного периода зимы.

На этот раз мне в «ординарцы» выделили казахского батыра, ставшего на время моим Пятницей. И это не шутка. Оказалось, что имя этого замечательного скромного парня, действительно, в переводе на русский язык имеет значение «пятница», потому-де он родился именно в этот день недели.

В моей машине ехали казахи, так что в течение двух дней пути мы имели возможность обсудить не только красоту природы этого края, но даже творчество великого казахского акына Абая Кунанбаева, который перевел на казахский язык некоторые произведения Пушкина, и творчество казахского советского писателя Мухтара Ауэзова, один из романов которого был посвящен как раз жизни Абая. Некоторые городские казахи, живущие в Китае, даже читали это произведение и были удивлены тому, что я тоже знаком с творчеством этих почтенных казахов.

Когда же они узнали, что мне нравится есть «ет» (мясо), «нан» (лепешки), «балык» (рыбу), пить «сут» (молоко) и «кумыс», любоваться красивыми «кыздар» (девушками) и скорбно молчать при виде «мазар» (могилы), а также убедились в том, что все названия, в отличие от китайцев, «великий и могучий», гибкий русский язык помогает мне называть довольно чисто по-казахски, то… стали интересоваться моей настоящей профессией. Для простого актера такие познания показались им весьма обширными. Пришлось успокоить их объяснением, что я вообще-то востоковед по образованию, и мое собственное имя переводится с греческого как «восточный». После этого я уже стал лучшим другом не только уйгурского, но и всего казахского народа, во всяком случае той ее части, которую в не столь давние времена два великих вождя двух великих народов решили отделить и оставить Китаю.

Когда через день мне не удалось купить кумыс в обычном магазине, как я это делал в незапамятные времена в советском Казахстане, то один из заместителей директора киностудии, казах по национальности, лично отправился на поиски и привез мне большую бутыль только не кобыльего, а верблюжьего молока, что, по его словам, даже лучше, «особенно для головы». Это было уже заброженное молоко, по вкусу напоминавшее хорошую, жирную, деревенскую простоквашу без каких-либо привкусов и запахов, что дало мне повод слегка усомниться в достоверности продукта. Правда, умнее я от этого не стал, и голова болела по-прежнему. Зато для желудочно-кишечного тракта это было очень замечательной вещью, поскольку прочистила его насквозь, попутно с микробами выбросив все, что там еще находилось.

Фото из личного архива автора

Но вот в достоверности вареной баранины, которую его же стараниями приготовили для всей съемочной группы в огромном казане прямо во дворе на костре, я мог убедиться лично, поскольку сам имел возможность наблюдать часть процесса превращения овцы в душистую баранину. Мясо оказалось несколько жестковатым, поскольку овечка, потянувшая аж на 40 кг, была уже немолодой. Но тут уж, как говаривал один киногерой: «Извини, дорогой, барашка такой!» Это, правда, не помешало нам, уставшим и замерзшим за утренние съемки, во время обеда проглотить ее целиком, да еще и выпить оставшийся бульон. Все это местные жители запивают чаем с молоком, но тоже несладким.

Перед самым отъездом назад в Урумчи уже с ночи стало колоть в области сердца. Пришлось сначала выпить корвалол, потом лекарство от давления, как я обычно делаю в таких случаях. Но ведь путь предстоял не близкий, в лучшем случае мы должны были доехать до места лишь в 8–9 часов вечера. Было немного страшновато отправляться в такую дорогу с болью в сердце, но и сорвать всем поездку тоже не хотелось. В машине пришлось высосать таблетку валидола, но боль не проходила.

В это время наша колонна остановилась на обед. Нас пригласил отобедать сам начальник того уезда, где, как оказалось, вырос один из директоров этой киностудии. Сплошное кумовство!

Большинство блюд, стоявших на столе, было приготовлено из разных сортов рыб, выращиваемых в местных водоемах, от жареных карасиков до стерляди и толстолобика. Оля оказалась большой почитательницей рыбных блюд, поэтому мы опробовали все. А потом официант принес блюдо с икрой. При слове «икра» все повернулись в нашу сторону, потому что во всем мире наслышаны о том, как хорошо русские делают икру. Кстати, в Китае не очень жалуют нашу красную и черную икру. Я как-то раньше пытался во время праздников угощать своих гостей бутербродами с нашей икрой, но они отнеслись к угощению очень перпендикулярно, мол, «рыбный дух присутствует». Ведь они при приготовлении рыбы полностью отбивают этот запах всяческими приправами. Видимо, именно поэтому принесенную икру сразу же пододвинули нам с Олей поближе, и мне стало смешно: это оказалась хорошо пожаренная икра тех обычных рыб, которых мы только что ели. Судя по всему, эти люди и не видели разницы в разных видах икры и в способах ее приготовления, поэтому и потчевали нас той икрой, какая уж была. Мы, конечно, с благодарностью отнеслись к этому угощению, с удовольствием поев и этой икры.

Казахи, в отличие от уйгуров, ревностно соблюдавших мусульманские обычаи, не сильно страдают от табу на спиртные напитки, поэтому активно принялись выпивать под разнообразные витиеватые тосты. Было обидно, что при такой обильной закуске мне нельзя было выпить, ведь я понимал, что это грозит худшими последствиями, поэтому вынужден был отказываться. Все были очень удивлены такому повороту дела, но после моих разъяснений успокоились и продолжили возлияния сами.

В течение часа они успели наговорить друг другу кучу приятностей. Директор фильма по фамилии Ма даже пел песни на казахском, русском (как уж мог) и китайском языках. Тем не менее во время всех этих бесконечных здравиц, длившихся около двух часов, время от времени приходилось пригубливать стопку и мне, так что около ста граммов в общей сложности все-таки пришлось принять «не пьянства ради, а исключительно поправления здоровья для». Удивительно, но как раз после этого через некоторое время боль прошла так же неожиданно, как и появилась.

Часть 4

Неспокойный характер заставил меня не только пропутешествовать по Синьцзяну, но и попытаться сравнить жизнь в этом районе Китая с делами в современном Казахстане. Услышав от одного из синьцзянских казахов, что он часто ездит к детям, живущим сейчас в Казахстане, я поинтересовался стоимостью проезда. А когда услышал, что в Алма-Ату ходят целых два поезда в неделю, и билет стоит совсем недорого, то и сам загорелся желанием использовать такую возможность. Ведь стоило только перемахнуть через Тянь-Шань и можно попасть в объятия своих бывших сослуживцев, продолжающих жить в Алма-Ате. Очень заманчиво!

Попытка заранее привлечь к покупке билетов ответственных съемочной группы еще во время нашего турне по Алтаю поначалу не увенчалась успехом, поэтому до последнего дня вопрос о поездке был не решен, но по возвращении группы в Урумчи мне выделили машину, и билет удалось купить даже в день отправления поезда. Перед отъездом едва-едва успел по интернету связаться со своими друзьями-алмаатинцами. Один из моих бывших сослуживцев Володя Гайда, сразу позвонивший мне, клятвенно пообещал, что они встретят меня на вокзале, что было весьма кстати, иначе мне просто пришлось бы ехать «на деревню к дедушке». Вечером, распрощавшись с работниками группы и извинившись за то, что я не смогу вместе с ними отпраздновать окончание съемок, я уже отправился на вокзал.

В зале ожидания, куда пропускали с массой проверок билетов и багажа, как везде в Китае, царило вавилонское столпотворение. Здесь были китайцы, уйгуры и казахи, готовившиеся к поездкам по своим маршрутам, были казахи и русские, ожидавшие международного поезда, были даже какие-то иностранцы совсем европейского вида, которых заносит сейчас буквально во все дырки Китая. Во время посадки стало немного жаль, что я не попал на китайский поезд. Действительно, потом в течение всей поездки пришлось мужественно переносить незамысловатый сервис казахского состава поездной бригады в порядочно обветшавшем вагоне, явно сохранившемся еще с советских времен. В вагоне даже не работал титан, поэтому проводник за определенную оплату разносил пассажирам чайники с обычным кипятком, как в 20-е годы уже прошлого столетия.

Утром мы прибыли в Алашанькоу, где находится китайская таможня. Выяснить, как выглядит эта станция, нам не удалось, поскольку здесь, в отличие от станции Маньчжурия на границе с Россией, из вагонов никого не выпускают, и никаких магазинов нет, поэтому я потерпел первое фиаско, лишившись возможности прикупить что-нибудь съестное на следующий день. Хорошо, что дорога на этот раз предстояла не такой длинной, как до Москвы. В вагон сразу же вошли пограничники, и девушка с погонами старшего лейтенанта сначала забрала казахстанские паспорта моих попутчиков, а на мою украинскую блакитную паспортину, совсем как у Маяковского, «вдруг вытаращила глаза:

Это, мол,

что еще за географические новости?»

— Вы гражданин Украины? Откуда вы едете? Где вы живете в Китае? — стала задавать она недоуменные вопросы.

Действительно, какого черта гражданину Украины, который живет в Пекине, вдруг понадобилось пробираться в Казахстан через Синьцзян. Явный шпион. Но не успел я домыслить за нее, как через несколько минут к нам в купе после вызова этой бдительной девушки, заявился другой пограничник уже с погонами майора и, присев на мою постель, с ласковой КГБэшной улыбкой стал допрашивать уже более серьезно:

— Вы говорите на китайском?

— Да, говорю.

— Вы гражданин Украины?

— Да.

— Откуда вы едете?

— Из Урумчи.

— Зачем вы едете в Казахстан?

— На прогулку.

Тут он еще более насторожился.

— Где вы живете в Китае?

— В Пекине.

— А что вы делаете в Китае?

— Я — артист,… киноактер.

— Киноактер? — глаза у него полезли на лоб.

Налицо была явно нестандартная ситуация. Ничего не понимая из нашего разговора, спутники, сидевшие в моем купе, напряглись, нутром чувствуя, что назревает какой-то скандал. Мне стало ясно, что от этого чекиста так просто не отделаться, поскольку дотошный следователь мне… не ве-рил.

— А в каких фильмах вы снимались?

— Во многих.

Тут я вспомнил, что в моем рюкзаке лежат небольшие альбомчики с фотографиями, сделанными во время съемок, которые когда-то помогли мне проходить таможню на станции Маньчжурия. Я достал эти фотографии и протянул своему визави. Тот небрежно, как обычно открывают вещдоки, но с некоторым интересом открыл альбомчик, и стал сравнивать изображения на фотографиях с оригиналом, сидевшим перед ним. Вскоре, видимо, признал некоторое сходство, увидел в моих объятиях знакомых китайских кинодив, поэтому немного успокоился и уже заинтересовался фотографиями всерьез. Я назвал ему некоторые наиболее известные в Китае кинофильмы и телефильмы, в которых успел промелькнуть. Обстановка разрядилась, и ему пришлось сознаться, что, хотя он и смотрел эти фильмы, но не очень внимательно, поэтому не признал меня сразу. После этого для поддержания разговора вопросы уже стал задавать я:

— Давно ли вы здесь служите?

— Двенадцать лет.

— А ваша семья тоже здесь?

— Нет. Жена работает в Урумчи, поэтому приехать не может, дочка ходит там в школу.

Мне пришлось посочувствовать ему, поскольку он, как выяснилось дальше, навещает семью не очень часто. Мы в течение часа еще поговорили о его службе и моей работе, после чего он, слегка помявшись, попросил у меня на память фотографию с автографом, и мы мирно разошлись, поскольку его коллеги уже стали раздавать наши паспорта с отметками убытия, а довольный майор стал хвастать перед ними, что он только что познакомился с известным иностранным актером. Самое интересное, что к едущим в соседнем купе девушкам со скандинавскими паспортами никаких вопросов не возникало.

После этого поезд отправился на станцию Дружба, которая сейчас называется Достык, что в переводе с казахского означает тоже самое. Но дружественной оказалось только название. Действия же государственных служащих были не только не дружественными по отношению к представителям соседнего государства, рискнувшим пытать переменчивого счастья в чужой стране, но и по отношению к собственным гражданам. У китайцев грубо, но просто требовали деньги, а с алма-атинских «туристов», по сути «челноков», руководитель группы уже заранее собрал необходимый чёс, для того чтобы ублажить этих шакалов. Сумма, надо полагать, получилась кругленькая. При этом не имело значения, везут ли они какую-то контрабанду, и превышает ли количество купленного товара каждым из них. Это прежде всего нужно было и самому руководителю тур группы, везшему столько, что его с большим трудом пустили в вагон еще железнодорожники Урумчи, заставив платить за перевес. Возможно, поэтому таможенники почти не напрягали самих пассажиров, а спокойно и сытно пообедали тем, чем Бог послал, и…что приготовили для них проводники в своем купе. Ведь проводникам тоже приходится мотаться туда-сюда, надо полагать, не с пустыми руками, чтобы иметь хоть какой-то приварок к зарплате. Важные представители молодого Казахстанского государства выходили из их купе уже с раскрасневшимися и лоснящимися от водки и баранины мордами.

Сама станция Достык оказалась еще меньше, чем российская станция Забайкальск, проезжаемая мною ранее, а окружающий здесь станцию поселок показался еще более забытым Аллахом, чем забытый Богом грязный Забайкальск. Тем не менее мне удалось тут поменять немного юаней на местные тугрики, которые в Казахстане называются «тенге» и пообедать в соседнем кафе, где заказанный мною борщ ничем не отличался от заказанной соседом солянки. Подозреваю, что указанные в меню щи и суп-харчо тоже были одного с этими блюдами розлива. Но цены в тенге с двумя нулями впечатляли.

За успешное пересечение границы мы с соседями по купе за день пути осушили бутылку коньяку «Бишкек» и разговорились. Со мной ехали казахстанские супруги — кореец и татарка, крутые бизнесмены, которые ездили в Урумчи прикупить стройматериалы для отделки своего нового двухэтажного дома в Алма-Ате и которые выкупили у проводников четвертое место в нашем купе, чтобы по пути не подсадили какого-нибудь местного казаха. Выяснив после беседы с китайским гэбэшником мою сложную жизненную ситуацию и проявив максимум интереса, весь остаток пути они, развесив уши, слушали мои рассказы о Китае, показав себя замечательными слушателями.

Я же смотрел на казахские поселки, которые мы проезжали. Они сильно отличались от тех казахских деревень и даже уйгурских сел, которые я видел в Синьцзяне, своей относительной по азиатским меркам чистотой, добротностью построек, наличием побеленных домов с небольшими палисадниками и скирдами сена рядом, одеждой и поведением людей, которые уже не занимались разведением овец, лошадей и коров в тех количествах и таким способом, как в Синьцзяне. Нигде не было заметно всадников, едущих верхом. Общение с русскими наложило на жизнь этих людей свой отпечаток, уведя их из средневековья. Поэтому очень понравился анекдот, рассказанный попутчиками: «В последние века между великими Казахской и Французской империями, кочевали дикие русские племена. Орды русских варваров врывались в казахские города и оставляли после себя библиотеки, театры и университеты. Ужас, что творилось!» Я бы от себя добавил в этот перечень: оставляли также обнаруженные залежи полезных ископаемых, шахты, заводы, фабрики, научно-исследовательские институты и еще много-много всего ужасного.

Часть 5

Несмотря на то, что поезд прибыл в Алма-Ату в восемь часов утра, мои друзья уже ждали меня на платформе и были очень рады встрече.

Некоторое время мы живо беседовали в зале ожидания, дожидаясь, когда откроется касса продажи билетов на международные поезда, чтобы купить мне обратный билет. На попытку купить билет в более престижный китайский поезд, отправлявшийся на два дня позже казахстанского, обаятельная казашка в окошко открытым текстом на чистом русском языке ответила, что для этого придется значительно переплатить. Долго задерживаться я не собирался, понимая, что гостям радуются два раза, в день приезда и в день отъезда, поэтому решил не затягивать свой визит и согласился опять ехать на казахстанском.

Потом мы поехали по городу, где мои товарищи старательно напоминали мне некогда знакомые места и названия улиц, которые стали уже другими, поэтому я их с трудом узнавал. Хотя все достопримечательности сохранились.

У памятника героям-панфиловцам, чья дивизия формировалась в этих краях и состояла из семиреченских русских казаков, казахов и киргизов.

Фото из личного архива автора

У «родного» Алма-Атинского Дома офицеров

Фото из личного архива автора

Некогда любимая мною Алма-Ата стала совсем казахской по населению и на этот раз выглядела какой-то тихой, заброшенной и состарившейся, как и мои некогда молодые друзья. Тем не менее мой приезд внес определенный заряд энергии в их сердца и глаза. Мы были искренне рады неожиданно появившейся возможности встретиться вновь. К сожалению, были не все из тех, кто когда-то знакомил меня с такой замечательной наукой, как комбинаторика, до более высших материй дело тогда, к сожалению, не дошло — мой мозг оказался не способным воспринимать сложные расчеты высшей математики и теории вероятностей.

К счастью, Володя взял на эти дни у своего брата старенькую машину, которая позволила нам быть более мобильными, и на следующий день мы уже отправились на Медео и на Чимбулак.

Каток Медео с того времени, когда я видел его последний раз, мало чем изменился. Но вот хорошая асфальтированная дорога, которой раньше не было, повела нас дальше Медео. Ее происхождение вскоре стало понятно, когда я увидел вдоль всего прекрасного урочища коттеджи богатеньких нуворишей, окруженных заборами и закрывающих собою всю красоту ущелья. В советское время строить дома в этой заповедной зоне было запрещено. Скромненькие квартирки моих заслуженных товарищей в постаревших и погрязневших домах, полученные еще в те незапамятные советские времена, которые трудно было отремонтировать на их пенсию, сильно отличались от этих двух — и трехэтажных особняков.

Красота Чимбулака, куда мы с Володей поднялись по канатной дороге, немного отвлекла меня от грустных мыслей. С трех сторон поднимались горные вершины. День был прекрасный, снег сверкал и переливался на солнце всеми цветами радуги. От высоты и морозного воздуха захватывало дух. Людей на склонах горы в этот рабочий день еще было немного. Я был несколько удивлен, что склоны горы, по которым катались лыжники, не выглядели уж очень крутыми и были вполне доступны обычным людям. Во всяком случае можно было найти что-то вполне подходящее на любой вкус.

Фото из личного архива автора

И мне стало жалко, что когда-то я не мог пользоваться такой замечательной возможностью. Эта высокогорная трасса в то время была где-то далеко, добираться до нее было неудобно, а после селя 1973 года проход в эту зону был вообще закрыт. Я вспомнил, что в тот жаркий день середины лета мы с женой как раз приезжали на Медео на машине. Днем еще ничто не предвещало последующих страшных событий в этом районе. И мы тогда не могли понять, почему милиция на обратном пути согнала нас с главной дороги, и мы еще долго петляли по узким улочкам среди частных домов. Теперь же этих частных домов уже не было, все пространство по берегам Малой Алмаатинки в этом районе города было застроено большими домами и крупными особняками, между которыми пролегали широкие дороги.

На следующий день мы отправились в центральную баню. Баня была построена еще в советское время, поэтому выглядела очень прилично. Пару тоже хватало с достатком. Столько париться мне еще никогда и нигде не приходилось, потому что после каждого захода в парную, мы прыгали в бассейн с холодной водой. Мне показалось, что даже нагрели таким образом и воду в бассейне.

Днем я отправился по местам былой славы, куда всегда ездил за серьезными покупками для дома для семьи. То есть поехал в Центральный универмаг с тайными замыслами купить здесь одеяло из верблюжьей шерсти. Такие легкие и теплые одеяла в советские времена здесь можно было купить относительно недорого. Некогда этот трехэтажный магазин был центром торговли едва ли не всего Казахстана. Там было все, что могло быть в подобных магазинах во времена Советского Союза.

Сейчас же этот магазин выглядел обычным рынком, разбитым на отдельные торговые точки с разными же товарами, привезенными большей частью из… Китая. Зато цены здесь были невероятными. Мой вопрос о стоимости верблюжьего одеяла поставил в тупик саму хозяйку отдела постельных принадлежностей. Видимо, давненько у нее никто не интересовался подобным товаром. Но заглянув в свою амбарную книгу, она озвучила такую цифру, что я сильно удивился. Тогда только я понял, почему этот магазин, некогда переполняемый покупателями, выглядел очень тихо и спокойно. Здесь мне удалось лишь приобрести киргизскую войлочную шляпу, чтобы использовать ее для походов в парную.

Вечер мы провели уже вместе с Юрой Колобовым, много лет назад бывшим моим наставником и свидетелем на моей свадьбе, который что-то за последнее время значительно сдал и выглядел уже не таким крепким и веселым, каким был когда-то и тридцать, и даже пятнадцать лет назад. За это время уже много наших сослуживцев и даже тех, с кем мы были особенно близко дружны, ушло в мир иной. Мы понимали, что эта встреча будет для нас последней, хотя и не говорили об этом. Он больше рассказывал об успехах своих детей и интересовался, как это я дошел до жизни такой. Общая радостная атмосфера встречи, по-моему, вдохнула и в него некоторую долю оптимизма.

Во время этого разговора я еще раз высказал старую мысль, что весьма благодарен судьбе за то, что она дала мне возможность поработать с такими замечательными во многих отношениях, обладающими уникальными способностями, честными, порядочными, умными людьми, преданными своему делу. Это были люди, с которыми мне было спокойно и тогда, много лет назад, и сейчас после долгой разлуки. Горько осознавать, что через год моего хорошего друга не стало.

Перед отъездом я закупил джентльменский набор каждого русского, выезжающего за рубеж: буханку черного хлеба, банку селедки, вместо бутылки водки я купил-таки бутылку кумыса, который полюбил когда-то в молодые годы, палку сырокопченой колбасы, конфеты, а также, уже со своей китайской спецификой, по килограмму сыра и халвы, которых в Китае нет. Вечером ребята проводили меня на поезд, взяв обещание заехать еще, как только появится возможность съемок в Синьцзяне.

Но это благодушное желание было подорвано уже на следующий день, когда в наш вагон вошли два молодых, мордатых, алчных «дервиша» с большими животами, но только в милицейской форме ханских нукеров. У каждого полицейского на погонах было по три маленьких звездочки. Они явно шли подкормиться, но совсем не так просительно, как дервиши, а с использованием государевой власти. Они, якобы, проверяли паспортный режим. Такую халяву им подарило государство, но при этом забыло о необходимости контроля за ними и, что самое главное, последующей за этим кары отнюдь не господней. Такие проверки у меня бывают и в Китае, но в Китае блюстители порядка, крепко держащиеся за свою должность, никогда не придираются к иностранцам в поездах, не хватают их на улицах, скромно останавливаются у порога, когда заходят в квартиру, задают необходимые вопросы и, проверив документы и извинившись за беспокойство, спокойно уходят без всякой надежды на подачки, а уж тем более, Боже упаси, ничего не вымогая.

Эти же ханские, а вернее хамские нукеры, проходя по вагону, очень выборочно подходили к своим потенциальным жертвам. Так они спокойно пропускали граждан Казахстана, подобострастно улыбались ехавшим в соседнем купе японцам, которые всю дорогу, выглядывая в окно, что-то быстро-быстро записывали в свои записные книжки, но сразу же без особых разговоров вылавливали людей с китайскими паспортами, которых уводили либо в тамбур, либо в купе проводника, а дальше следовало традиционное:

— Денги давай! Таньга гони! Лучше зеленого цвета…

Китайцы, видимо, уже привыкшие к такой процедуре, безропотно вынимали из кармана специально приготовленную мзду, совали в руки грабителей и быстренько ретировались в свое купе. Как ни странно, внимание полицейских привлек и мой украинский паспорт.

— Где ваша миграционная карточка?

— Вот, пожалуйста.

— Почему не заполнена цель приезда? Пройдемте.

Мне пришлось какое-то время постоять в коридоре, пока они за закрытой дверью «насиловали» очередного китайца, а потом пригласили и меня, также закрыв дверь в надежде на легкую мзду. Но обратив внимание на мой спокойный и независимый вид, который явно указывал на известную фразу совсем другого государственного служащего, сыгранного актером Луспекаевым «Нет, ребята, пулемета (в данном случае, денег) я вам не дам», старший подвинулся, разрешив мне сесть, а потом раскрыл передо мной какой-то уже весьма потрепанный свод законов:

— Согласно законодательству Казахстана от такого-то числа непонятно какого-то года вам необходимо было зарегистрироваться по прибытии к месту назначения.

— Но там же указано, что регистрация необходима в случае пребывания свыше пяти суток. Я же находился в Алма-Ате только трое суток.

— Это вы неправильно считаете.

— Я уже имел возможность поездок в разные страны, где подсчет ведется именно так.

— Это в других странах, а у нас в Казахстане свои законы, поэтому вам придется заплатить штраф. Это, кстати, по самой малой административной ответственности…

Далее он опять стал повторять заученные фразы о необходимости соблюдения законов, которые сам же пытался нарушить, и талдычил, что незнание законов не спасает от ответственности за их нарушение.

Немного попрепиравшись с ним, я понял, что так просто отпускать меня они не собираются, и разозлился сам. «Ну что ж, зря я что ли играл оберста вермахта, да и других генералов и адмиралов?!» — мелькнуло у меня в голове, и решил атаковать сам, поэтому вслух негромко произнес:

— Я полковник Шанин. Будем знакомы, — старлей удивленно глянул на меня и нерешительно пожал протянутую мною руку. — Когда-то служил здесь. Сейчас я работаю в Китае, — я умышленно не стал уточнять, где и кем я работаю, напуская больше туману, — в штабе у меня еще есть два генерала в запасе. Могу сейчас позвонить генералу Гайде, чтобы он прояснил ситуацию с законами Казахстана, России, Украины, а заодно и прочих государств…

На какой-то момент в купе повисла напряженная пауза, но ситуация уже резко изменилась. Второй нукер моментально выскочил из купе, видимо, опасаясь, что я достану вдруг из кармана какое-нибудь удостоверение ОБХСС или еще хуже КГБ. Я блефовал, но понимал, что не очень сильно рискую, поскольку снимать меня с поезда в их планы явно не входило. Это очень хлопотное дело, тем более с этим явно надуманным нарушением закона. Поэтому я продолжал давить:

Конец ознакомительного фрагмента.