В поте лица своего. Люди

Анатолий Рубцов

Новая работа Анатолия Рубцова – третья из цикла книг: «Боги», «Цари», «Люди», «Бесы», – являющихся частями романа «В поте лица своего», написанного в жанре исторической фантастики. В романе описаны приключения представителей цивилизации бессмертных – названных людьми богом войны Ареем и богиней любви Афродитой, – с времен сотворения мира до наших дней. В новой книге Арей оказывается в колымском лагере, откуда бежит, находит приют в кладовке магаданской коммунальной квартиры, начинает работать учителем истории, но в день смерти Сталина его настигает Люцифер. Они вступают в поединок, победить в котором Арею ненароком помогают шестнадцатилетний юноша и его подруга.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Он очнулся как от удара. От сильного удара головой о что-то твердое. Удар этот, с одной стороны, являлся как бы продолжением сна (где он летел к цели и, вероятно, достигнув, вонзался в нее острием), а с другой — началом яви, потому как, очнувшись, почувствовал сильную боль в этом самом острие, то бишь в темени. Все еще не перейдя грань реальности и оттого, наверное, испытывая ощущение полета (выражающееся в сильном головокружении), он понял, что, лежа на спине, упирается макушкой в стену, а согнутыми ногами — в спинку кровати, что при его росте нередко случалось с ним, когда доводилось спать не в своей постели. Из-за вопиющего несоответствия размеров человеческой мебели размерам своего тела он не любил ночевать в гостях, а потому сразу, толком еще не придя в себя, внутренне возмутился, куда это его занесло. Для этого должна была быть очень веская причина: нечто, связанное с очень плохим или с очень хорошим, — и никак иначе. Осознав, наконец, что болит у него не только темя, а и все тело, да так, будто оно, несчастное, оказалось под ногами ударной группы разъяренных боевых слонов, он понял, что с таким самочувствием может быть связано исключительно плохое. Далее, рассуждал он, постепенно приходя в себя, как можно оказаться под ногами боевых слонов? Опыт подсказывал Арею, что такая или подобная ей опасность возникает обычно в результате неадекватной оценки ситуации. В свою очередь, вполне очевидно, что неадекватная оценка ситуации является результатом неумеренного воздействия алкоголя или чего-нибудь похуже. А с кем он в последний раз пил? Ага! С Товарищемсталиным! Но всего одну рюмку — Арей это очень хорошо помнил. Отсюда следует, что с ним действительно случилось нечто очень скверное: его накачали какой-то отравой — скорее всего, наркотиками.

Интересно, где он и сколько он тут находится? Арей попытался приподняться на кровати, чтобы оглядеться кругом, но у него ничего не получилось. Во-первых, он оказался привязанным к своему ложу — но не возвышенной любовью к его красоте и удобству, не временем, приятно проведенном в нем, а банальными веревками с большой палец толщиной, плотно приторочившими его тело к кровати, как поклажу — к спине лошади, снаряженную кочевником в нелегкую дорогу. Во-вторых, боль, связанная с движением (связанная не веревками, а чем-то еще более осязаемым), оказалась чересчур сильной. Тогда он начал медленно, очень осторожно поворачивать голову, не отрывая ее от подушки, но при этом ему все равно казалось, что голова и впрямь может оторваться — не от подушки, а от тела: таким сильным стало головокружение. И все же увиденное по дуге перемещения взгляда дало ему возможность хоть как-то прояснить свое местонахождение. Вне всяких сомнений, это было больничное помещение с маленьким оконцем, неаккуратно побеленными стенами, тусклой лампочкой под белым потолком, капельницей и стандартной тумбочкой в изголовье. В ногах кровати стоял стул, символизируя собой возможность появления посетителей. Поскольку яблок, мандаринов и цветов на тумбочке не наблюдалось, оконце было забрано толстой решеткой, а в воздухе стоял сильный запах карболки, становилось ясно, что находится Арей в тюремной больнице, где посетители, усаживаясь на стул, не спрашивают, сочувствуя, о здоровье больного, а задают вопросы, которые его здоровье могут лишь только подорвать.

Вслед за определением местонахождения Арею сразу вспомнились и посетители, которых он видел в моменты просветления сознания, впрочем, как сон, зыбкого, и столь незначительного, что сторонний наблюдатель, будучи даже опытным медиком, не смог бы, не имея на вооружении специальных приборов, обнаружить его.

Итак, Арей помнил четверых. Мужчина: «амбал» — этим сказано все о его внешних данных — появлялся чаще всех и был, вероятно, в больничной иерархии медбратом. Он заведовал «судном» и «уткой», занимался санитарной обработкой тела, отвязывая и привязывая его, ворочая с боку на бок, — делая все умело, споро, со спокойствием истинного специалиста. Кроме того, он часто садился на стул и наблюдал за лицом Арея, подолгу вглядываясь в него. Если бы кто и мог заметить прояснения сознания Арея, то это был «амбал». Очень красивая женщина, сразу вызвавшая в нем приятные ассоциации — «сестричка», — делавшая ему подкожные инъекции, что нисколько не умаляло ее достоинств в ассоциативных чувствах Арея. Она ласково шлепала ладошкой по обнаженной ягодице или предплечью Арея, неслышно колола иглой, старательно, чуть высунув розовый язычок, вводила «лекарство», после чего Арею всегда становилось хорошо. Интеллигентного вида мужчина с бородкой — «врач» по классификации Арея: он долго выслушивал его сердце, иной раз даже прикладываясь к нему ухом, щупал пульс, глядя на брегет, извлекаемый из-под халата, рассматривал зрачки, привычно оттягивая веки, давал указания «сестричке». Еще один мужчина — «начальник», явно не медицинский, — показывался редко, но, когда появлялся, все выстраивались перед ним «навытяжку», а он — единственный без халата, в полувоенном френче с орденскими колодками — общался только с врачом, будто разговор с нижестоящим персоналом был унизителен для него. Самих фраз и вообще каких-либо произнесенных слов Арей не мог вспомнить, будто перед ним шел немой фильм или все это время он оставался глухим, или — а почему, собственно, и нет? — его тело было накрыто невидимой звуконепроницаемой крышкой, например из толстого стекла. Хотя, скорее всего, подумал Арей, причиной такого феномена были особенности его памяти: зрительные образы запоминались им лучше звуковых — вот вам достаточно простое объяснение этой загадки.

Из всей информации, проанализированной не полностью очнувшимся Ареем, выходило, что он попал в скверную ситуацию. Его наверняка «разоблачили», так как сделать это было не трудно, взяв хотя бы у него элементарный анализ крови. Ихор — не кровь, даже по цвету. Одна из функций ихора аналогична транспортной функции крови — перенос кислорода и питательных веществ, необходимых для деятельности органов и тканей тела. Однако у ихора есть много иных функций, не выполняемых кровью, например, информационный обмен между внутренними органами, что позволяет им в случае необходимости работать в чем-то параллельно, по очереди или даже временно брать на себя не свойственную им роль. В этом, собственно, и заключается основное отличие бессмертного от человека: ни одна клетка его организма, ни один орган у него окончательно не погибает, ибо временное отторжение ввиду болезни или повреждения приводит лишь к тому, что их роль, пока осуществляется воспроизводство, выполняется соседними клетками и органами. Это касается всех органов, кроме зубов, — злополучных зубов бессмертных.

Короче, его «разоблачение» следует принять как свершившийся факт, размышлял Арей. Другое дело — понять, что отсюда следует. Над этим стоит хорошенько подумать… Как видно, подозревали его давно, подозревали по-крупному и потому, собственно, им заинтересовался лично Товарищсталин. Что же заинтересовало Товарищасталина? Способность Арея незамеченным проходить всяческие КПП и самую строгую вохру или дар предсказания событий? А может, чрезвычайно высокое умение обороняться без оружия и уходить от преследования? Хотя, вероятно, пожилого, больного человека не могли не заинтересовать фантастические слухи о необыкновенных медицинских способностях Арея, благодаря которым он мог поднять человека из мертвых или продлить жизнь немощного старика на несколько десятилетий? Но почему тогда его отравили и изолировали в этой больнице вместо того, чтобы использовать по назначению. Не потому ли, что цель тех, кто его сюда уложил, — найти слабые места Арея, а через них воздействовать на него и применять как новое оружие? Тоже возможно. А вот в то, что его приняли за английского шпиона, суперагента, Арей не верил. Это было бы слишком просто. Не тот уровень, чтобы для захвата иностранного шпиона — пусть даже самого крупного, — использовать лично Товарищасталина. Слишком рискованно для вождя, но еще более рискованно для товарища Ежова. И все равно вариантов было чересчур много. Самым нежелательным, самым негативным из них является следующий, размышлял Арей: «Допустим, Товарищсталин как-то связан с Кощеем. Быть может, сам того не подозревая, а может быть, являясь его резидентом здесь. И судя по делам «отца народов», второе предположение не маловероятно. Недаром я, борясь с Кощеем, столкнулся сначала с Иваном Грозным, затем с Петром Первым, а теперь вот с Товарищемсталиным — не все ли они самые преданные адепты Кощея, его «щупальца», которыми он управляет из тридцатого измерения, и сколько их еще в этом мире было, есть и будет? Если так, то мое положение почти безнадежно, — думал он, — Кощей вряд ли выпустит меня из своих лап»…

На все перечисленные вопросы Арей ответить не мог, и это беспокоило его. Необходимо было получить дополнительную информацию, оставаясь при этом привязанным к кровати, ну и анализировать, думать, чему, к счастью, неподвижное состояние нисколько не мешало…

Теперь он старался меньше спать и больше наблюдать за всеми, входящими к нему в «палату». Вместе с тем ему казалось необходимым соблюдать статус-кво: пусть считают, что он все еще не пришел в себя. Конечно, соблюдение неподвижности требовало немалых усилий, но все-таки не запредельных, так как абсолютной недвижимости от него никто не ждал: ведь он не был трупом. Например, Арей позволял себе в присутствии кого-либо вздрогнуть или пошевелить пальцами — мелкие движения могли быть рефлекторными — и бывало, что это приносило существенную пользу его исследованиям. Ну да: они исследовали его, а он исследовал их и полагал даже, что у него есть преимущество в этом состязании, поскольку они не догадывались о том, что тоже являются объектами наблюдений. Так однажды Арей специально застонал в присутствии «начальника» и услышал в ответ два таких диалога:

— Следует увеличить фоновую дозу, — сказал «начальник». — Мы не можем допустить, чтобы он пришел в себя даже на минуту! Черт знает, на что он способен.

— Этого нельзя делать. Мы рискуем убить его, — ответил «врач». — А тогда и наши жизни ничего не будут стоить. — Это был редкий случай, когда он возразил «начальнику», хоть и умоляющим тоном. — Надо дождаться доставки оборудования, чтобы провести тщательное обследование нашего пациента и узнать наконец, с кем мы имеем дело.

— Неужели за тринадцать лет этого нельзя было узнать?

— Тринадцать лет назад перед нами была поставлена задача обеспечить поддержание жизненных функций объекта на уровне обмена веществ — и не более того. Проведение любых исследований его организма нам было строго настрого запрещено. Именно поэтому здесь нет никакой научной базы, Алексей Петрович. И лишь незадолго до вашего прибытия задача была изменена.

— Пока доставят и установят все оборудование, пройдет не меньше месяца. Вы уверены, что сможете удерживать его в бессознательном состоянии все это время?

— Мы ни в чем не можем быть уверены, Алексей Петрович, — голос «врача» слегка дрожал. — Посудите сами, впервые медицина имеет дело с объектом, обладающим таким набором экстраординарных свойств. Вместе с тем ни качественный, ни количественный состав этого набора нам не известен. Мало того, искусственное удержание объекта в бессознательном состоянии в течение тринадцати лет осуществляется впервые в медицинской практике, а потому, как это могло отразиться на его свойствах, тоже никто не знает. При этом от нас требуется вывести его из искусственной комы, да еще так, чтобы он, придя в сознание, не проявил какие-нибудь дурные наклонности, напомню — абсолютно не известные нам. Как подобное можно осуществить? Продолжать накачивать его наркотиками? Боюсь, тогда мы рискуем его потерять. А я уверен, Алексей Петрович, вы согласитесь со мной, что нам все-таки лучше сохранить его в живых. В конце концов, пока он ни на что не способен — это абсолютно точно. И вряд ли будет в состоянии натворить что-нибудь серьезное, если вдруг придет в себя. В таких случаях, знаете ли, неизбежен абстинентный синдром, «ломка», а это о-о-очень неприятное состояние, смею вас заверить. Тут и рвота, и понос, и нестерпимые мышечные боли… Нет, нет, можете не сомневаться, Алексей Петрович, он тринадцать лет пролежал в постели: последствия гипокинезии — а их очень много кроме элементарной физической слабости и мышечной атрофии — не дадут ему подняться и сделать хотя бы шаг как минимум в течение нескольких месяцев. Если уж на то пошло, я бы даже не стал его привязывать. На мой взгляд, это совершенно излишне. Однако если вам угодно, пусть будет привязан. Ему это не повредит, а нам будет спокойнее…

— Ну, смотри мне, — чуть помолчав, сказал «начальник». — Я, со своей стороны, усилю наружную охрану. А здесь — тебе решать. Но если что не так, шкуру с тебя спущу.

Они вышли. На минуту повисло тягостное молчание, однако в «палате» оставалось двое — Арей хорошо слышал дыхание и шорохи, издаваемые ими.

— Что-то Сансаныч слишком либеральничает, разыгрывает из себя старорежимного земского докторишку, — раздался голос «амбала». — Ох, не нравится мне это. Как бы нам всем не погореть из-за его мягкотелости… Ну что ты дергаешься, словно кобылка необъезженная!

— Уберите руки, Мерзоев, — в голосе «сестрички» послышалась скорее скука, чем досада. — Не то я доложу куда следует о вашем поведении.

— Ну-ну, успокойся, с докторишкой-то ты гораздо покладистей. Я ведь тоже могу доложить об этом куда следует.

— Если б хотели, уже давно доложили бы, — теперь в ее голосе звучала насмешка. — Однако не решаетесь. Потому как надеетесь, что и вам когда-нибудь перепадет. Выкиньте из головы глупости, Мерзоев, никогда не бывать этому. Я лучше к нему вон в постель лягу…

— Ну это уж просто некрофилия какая-то — с трупом в постель, — хохотнул «амбал».

— Знаете что, Мерзоев, по-моему, — это вы труп. Труп ходячий, — по-настоящему уже разозлилась «сестричка». — От вас, извините, к тому же и воняет какой-то преисподней.

Они вышли, небрежно хлопнув дверью, как это обычно делают здоровые беспечные люди, покидая нежилое помещение. Лязгнул засов. Их голоса постепенно затихали, как будто они шли, удаляясь длинным, пустынным коридором…

Арей тряхнул головой: вот что значит диалог! Диалог намного содержательнее монолога (и в этом заключается основное преимущество демократии перед любой ее альтернативой, где источник общественной информации ограничен бесконечным монологом деспота, диктатора или автократа). Лавина информации обрушилась на Арея. Тринадцать лет — эта цифра вначале нисколько не взволновала его. Ну что такое тринадцать лет по сравнению с бессмертьем? Но, вспомнив подробнее услышанный разговор, Арей встревожился не на шутку. Из слов «врача» следовало, что, выполняя распоряжение руководства, они могли бы удерживать Арея в бессознательном состоянии бесконечно долго. Хорошо, что последовало другое распоряжение, отменившее первое, иначе ему пришлось бы влачить растительное существование целую вечность. А вечность — это уже совсем другая категория, как раз из обихода бессмертных. Отсюда же следовало, что Арею необходимо срочно предпринимать меры для своего освобождения, так как и второе распоряжение в любой момент могут отменить, чтобы вернуться к первому, — такой стиль руководства характерен для авторитарных режимов, недаром ведь «начальник» уже предлагал увеличить фоновую дозу. К тому же и срок определен: у Арея есть месяц, так как затем начнутся исследования, и у него могут возникнуть непредвиденные затруднения в процессе собственного вызволения из плена… Потом, что это «врач» говорил по поводу гипокинезии? Арей попробовал пошевелиться. Нет, боли в суставах он уже не чувствовал. Действительно, тело сильно болело сразу после того, как он очнулся, но эти боли прошли буквально через несколько минут бодрствования. То были последствия наркотического отравления организма, но организм бессмертного за несколько минут вывел за свои пределы все отравляющие вещества и навел порядок как в его центральных, так и в периферических отделах. А в результате, какой там абстинентный сидром, какие там отложения солей могут быть у бессмертных, какая атрофия мышц? Прометей вон, тысячу лет был прикован к скале — и хоть бы что! Сошел со своего кавказского пьедестала, сухо поблагодарил своего вызволителя Геракла, едва раскланялся перед немногочисленными зрителями — спутниками древнегреческого героя — и был таков. Однако он, Арей, все еще не освободился — он оставался привязанным к своему ложу толстенными веревками, разорвать которые ему было не по силам. А дело в том, что Арею требовалось основательно пополнить свой энергетический баланс — и не только для того, чтобы освободиться от пут, но и чтобы преодолеть сопротивление наружной охраны, которую «начальник» обещал усилить. Да мало ли для чего может потребоваться энергия путнику, очутившемуся в далеком будущем — относительно того времени, в котором он ранее пребывал на чужой планете, Земле, — и вместе с тем, застрявшему в далеком прошлом — относительно технического уровня и условий существования на его родной Этерне. Но пополнение баланса — дело затяжное, если у тебя нет специального источника энергии, и ее требуется добывать из чего попало: из воздуха, облаков, солнца… Здесь же, в этом застенке, и того не было. Единственным источником энергии была слабенькая электрическая лампочка, скупо посылающая свет и тепло с потолка; даже батарея отопления под окном не работала, скорее поглощая тепло своей холодной чугунной поверхностью, чем отдавая его. Ничего пока не получалось и с целенаправленным энергетическим обменом с космическим пространством: молитву нужно было творить на свободе, под открытым небом, а не будучи привязанным к койке в тюремной камере. Все, что ему оставалось, — это постепенно, каплю за каплей, впитывать в себя те крохи энергии, которые наполняли его тело и душу так же медленно, как медяки — шапку нищего в будний день. При этом он продолжал наблюдать и размышлять, что скрашивало ему неприятную, физически ощутимую, как зубная боль, тягучесть времени и давало новые знания об окружающем. Что касается тягучести времени, то для бессмертного мысли о ней настолько же удручающи, насколько тяжелы для человека размышления о скоротечности жизни — вот почему Арей старался их избегать. Зато получаемые знания обнадеживали, дарили уверенность в скором освобождении, Арей даже придумал план побега, но вот дальнейшие после освобождения действия все еще оставались для него загадкой. Он чувствовал только, что миссия его еще не окончена, цель не достигнута: полет продолжается — но куда и зачем, Арей никак не мог взять в толк…

Конец ознакомительного фрагмента.