Миллиард долларов наличными

Анатолий Ромов, 1998

Российский авианесущий крейсер продан Ирану на металлолом. В трюмах корабля тайно перевозят сверхновое оружие ценой в миллиард долларов. Уголовные авторитеты, рейнджеры-наемники, коррумпированные чиновники, словно стая акул, кружат вокруг лакомой добычи. Убийства, пиратские нападения, кровь и предательство мрачным шлейфом тянутся за кораблем. И всему этому беспределу противостоит один человек – агент Главного разведывательного управления.

Глава 4

Кофеварка, стоящая в кабинете, протекала, отчего изредка попадавшая на раскаленную плиту капля кофейной жижи громко шипела. Полковник Гущин, работающий на компьютере, каждый раз после этого вздрагивал.

Сидящий здесь же майор Дерябко, мощный блондин с лицом, напоминающим лица херувимов в старинных книгах, сказал наконец:

— Виктор Александрович, давайте я ее выключу. Эта штука не дает вам работать.

Гущин, узколицый, с большим хрящеватым носом и редкими пепельными волосами, зачесанными назад, сказал, напряженно вглядываясь в дисплей:

— Без кофе я не могу ничего делать.

Дерябко знал, что Гущин шарит по Интернету, пытаясь понять, в каком сайте может оказаться уплывающая из ГРУ информация. Знал он также, что это занятие — абсолютно безнадежное. И тем более этим не должен заниматься начальник отдела.

Некоторое время в кабинете стояло молчание. Слышно только было, как пальцы Гущина постукивают по клавишам компьютера.

Наконец капля опять зашипела. Гущин, издав что-то среднее между тяжелым вздохом и громким «у-у-у», несколькими неуловимыми движениями выключил компьютер. Откинувшись в кресле, потер лоб. Налив себе кофе, сказал, не глядя на Дерябко:

— Сволочи. Какие сволочи. — Взяв кружку с кофе, отхлебнул. — Видите ли, их нигде не могут найти. Но о поступивших в новороссийские морги телах тоже нет никаких данных.

Дерябко промолчал.

— Ведь я готовил их всех. — Гущин бесцельно смотрел на выключенный компьютер. — Жебрикова. Чемиренко. Седова. И Аню Селихову я знал. Я маленькой ее держал на руках. Теперь никого нет. Сволочи.

— Мне все-таки почему-то кажется, что Седов жив, — осторожно сказал Дерябко. — Не знаю насчет Чемиренко и Ани, но Седов должен быть жив.

— Может быть, он был жив, когда яхта выходила в море.

— Но вчерашняя аэрофотосъемка показала: Седов пока на яхте, а яхта в море.

— То вчерашняя.

Решив не спорить, Дерябко начал крутить лежащую перед ним на столе дискету.

— Вообще, Саша, заканчиваем с аэрофотосъемкой, — сказал Гущин. — Пора перестать снимать яхту.

Бросив понимающий взгляд, Дерябко уточнил:

— С вертолетов?

— Не только с вертолетов. Отовсюду. С кораблей и торговых судов тоже.

— Вы имеете в виду, если крот поймет, что мы интересуемся яхтой…

— Да, я имею в виду именно это. И дело даже не в кроте. Если вообще кто-то поймет. Мы не должны рисковать, смерть Седова может обойтись нам слишком дорого.

— Значит, все-таки вы верите, — мрачно произнес Дерябко. — Верите, что Седов…

— Саша… — Гущин укоризненно посмотрел на майора. — Давай не будем об этом, хорошо?

— Понял, Виктор Александрович.

— «Хаджибей» ведь выходит в море завтра?

— Да, рано утром. В семь ноль-ноль. Во всяком случае, об этом говорится в официальной сводке штаба ВМС. Сегодняшней.

Гущин снова включил компьютер. Пробежался пальцами по клавишам.

— Значит, решено? — сказал Дерябко. — Мы даем уйти «Хаджибею»?

Гущин, делая вид, что не слышит вопроса, взял со стола пачку распечаток.

— Виктор Александрович?

— Даем. Или у вас есть какие-то еще предложения?

— Да нет.

— И знаете что, Саша?

— Что?

— Пахнет жареным. Последнее время я что-то плохо себя чувствую…

Дерябко с тревогой посмотрел на Гущина:

— Плохо себя чувствуете?

— Да. Боюсь, не сегодня завтра мне придется лечь в больницу. Да и вы, я смотрю, тоже начинаете сдавать.

— Я начинаю сдавать? — Лишь сказав это, Дерябко сообразил, что имеет в виду Гущин. — А-а… Понятно, Виктор Александрович. Мне что, тоже лечь в больницу?

— Вам лучше уйти в отпуск. Тем более, насколько я знаю, как раз подошла ваша очередь.

— Да, подошла.

— Я думаю, это будет лучший выход. В Москве нам с вами уже нечего делать.

— Понял. Значит, я начинаю подготовку к отъезду?

— Начинайте. Но… — Гущин выразительно посмотрел на майора.

Тот покачал головой:

— Виктор Александрович… Я знаю, в чем должна состоять подготовка.

— Надеюсь.

— Но вы все оформите — в смысле бумаг?

— Оформлю, конечно.

Из каюты на палубу Петраков вышел ровно в девять утра. Как только он закрыл за собой дверь, сильный зюйд-вест чуть не сдул с головы пилотку. Успев прихватить ее рукой, натянул поглубже.

Над самым крейсером с криком летали чайки. Задрав голову, подумал: чертовы птицы, ветер им нипочем. Ну да, ведь здесь, в порту, для них полно еды.

Некоторое время наблюдал за чайками и бакланами, большая часть которых вилась у внешнего борта. В приметы Петраков не то чтобы не верил — просто старался не придавать им значения. Но, конечно, он слышал много раз, что считается, если чайки кричат перед самым отходом, — это к удаче. Будто бы они желают уходящим в море счастливого плавания.

Усмехнулся. Почему бы чайкам не пожелать им удачи. Завтра они выходят в море, а к сегодняшнему дню у него, если не считать мелочей, все готово. Единственное, должен еще появиться Сабатеев. И не мешало бы поговорить с Лапиком перед отходом. Лапика что-то встревожило. Но Сабатеев приедет, никуда не денется. Интересы-то общие. Да и Лапик никуда не уйдет.

Офицеры, стоя чуть поодаль, у лееров командирского дека, уже его ждали. Старпом Бегун, начальник БЧ-5 инженер капитан второго ранга Чурылин, командир отряда спецназа майор Кулигин. И порученец, старший лейтенант Качуров.

Подойдя к ним, поздоровался с каждым за руку. Спросил:

— Есть какие-нибудь ЧП?

Офицеры переглянулись. Качуров кашлянул:

— Товарищ капитан первого ранга, не знаю, ЧП ли это. Примерно десять минут назад позвонили от контр-адмирала Сабатеева. Он в Новороссийске и будет на корабле через полчаса. То есть теперь уже минут через двадцать.

— Понятно. Я примерно к этому времени его ждал.

— Как встретить? Почетный караул?

— Не нужно. Это рабочий визит. Выстройте палубных, кого соберете. И предупредите дежурного по кораблю. Когда контр-адмирал будет подниматься на борт, я подойду сам. Соберите пока людей для встречи.

— Человек десять хватит?

— Хватит.

— Есть, товарищ капитан первого ранга! — Качуров сбежал по трапу вниз.

Петраков оглядел офицеров.

— Товарищи офицеры, контр-адмирал Сабатеев приехал сюда специально для беседы с вами. Как представитель Главного штаба ВМС. Открою секрет: обо всем, что он вам скажет, я давно уже поставлен в известность. Но по определенным причинам… — Петраков помолчал. — По определенным причинам говорить об этом до выхода в море не мог. Почему — вы поймете после беседы, которая, по сути, будет коротким сообщением. В беседе будете участвовать только вы и контр-адмирал. Провести ее лучше всего в офицерской кают-компании. Так что сейчас идите туда. И еще одно… Контр-адмирал предупредит вас об этом, но хочу напомнить и я. До выхода крейсера в море о содержании беседы не должен знать никто. Ни на борту, ни на берегу. А вот после выхода, наоборот, вы должны переговорить по этому поводу с подчиненными. Но до выхода — никому. Поняли, товарищи офицеры?

— Поняли… — прозвучал ответ.

— Это не просьба, это приказ. Всем ясно?

— Понятно, Леонид Петрович… Можно было бы не говорить… — донеслось вразнобой.

— Тогда прошу пройти в кают-компанию. А я пойду пока встречу контр-адмирала.

Офицеры стали спускаться в кают-компанию по внутреннему трапу. Последним в люке скрылся Кулигин. Дождавшись, пока его голова в черном берете исчезнет в проеме, Петраков не спеша пошел на корму, с которой главный трап вел на причал.

Здесь дежурный офицер, капитан-лейтенант Гилеев, уже подравнивал строй одетых в белые брезентовые робы матросов. Поздоровавшись с ним и с матросами, Петраков отошел в сторону.

Сабатеева, зятя заместителя министра обороны, он недолюбливал. Контр-адмирал, с которым он когда-то учился в одном училище, был бездарь, выскочка и обошел его по служебной лестнице лишь потому, что вовремя и очень удачно женился. Но Сабатеев был ему нужен. Идею пригласить для «доверительной беседы» с офицерами «Хаджибея» контр-адмирала, формально числящегося начальником отдела Главного штаба ВМС, ему подсказал один из его доверенных офицеров, капитан третьего ранга Лапик. После этой беседы, по расчетам Лапика, у старших офицеров корабля и вообще у всей команды не будет никаких сомнений в чрезвычайной важности похода в Индийский океан.

Эта идея сейчас Петракову нравилась. Конечно, и Бегун, и Чурылин, и Кулигин, да и все остальные офицеры, старшины и матросы корабля поставлены в известность, что в случае успешного завершения похода они получат полагающиеся им большие денежные награды в валюте. Кроме того, каждого из них он обещал наградить лично. Но если к этому еще добавится внушенная Сабатеевым уверенность, что они не ведут сдавать «на иголки» вполне боеспособный крейсер, а, наоборот, выполняют особое задание, они будут действовать не за страх, а за совесть. И главное, слухи о том, что с «Хаджибеем» хотели провернуть аферу, перестанут гулять по флоту.

Вдали на причалах показалась приближавшаяся к крейсеру черная «Волга». Без сомнения, в машине сидит Сабатеев. Почти тут же Петраков услышал за спиной слабый шорох. Обернулся — рядом стоял главный криптограф корабля капитан третьего ранга Лапик.

Внешность капитана третьего ранга была довольно неприглядной. Его отличал какой-то отстраненный, всегда бесстрастный взгляд блеклых голубых глаз и длинные светлые волосы, постоянно липнущие ко лбу и вискам. Но Петраков, давно связавший свою судьбу с Лапиком, знал, что внешность главного криптографа обманчива. Он давно уже понял: за неряшливой внешностью стоят мертвая хватка игрока, не любящего проигрывать, и стальная воля. Все эти достоинства капитана третьего ранга Петраков изучил настолько, что порой даже побаивался его.

По уставу шифровальщики-криптографы по отношению к командиру корабля находятся лишь в ограниченном подчинении, поскольку в их профессиональную сферу, шифры, не имеет права вторгаться никто, даже сам командир. Но с Лапиком, служившим с ним уже много лет, отношения у Петракова были особые. Лапик сам поставил дело так, что, во всяком случае внешне, подчинялся Петракову во всем. Но и Петраков поневоле находился от него в жесткой зависимости. Блестящий шифровальщик и компьютерщик, обладающий мощным аналитическим умом, капитан третьего ранга Владимир Лапик был ему нужен как воздух. К тому же Лапик досконально знал принципы работы ГРУ, в котором сам когда-то делал первые шаги.

На всех кораблях, где они служили вместе, Лапик выполнял у Петракова не только работу шифровальщика, но и многие другие функции. По существу, это были функции начальника секретной службы. И выполнял весьма успешно — ведь именно благодаря Лапику у Петракова появился сейчас собственный источник информации в ГРУ. Правда, услуги этого источника, равно как и услуги самого Лапика, стоили Петракову довольно дорого. Но он знал: в данном случае любые затраты окупятся с лихвой.

— Леонид Петрович, я хотел поговорить с вами еще вчера.

— Я помню. У вас что-то новое?

— В известной мере. — Голос Лапика едва можно было расслышать, глаза смотрели куда-то мимо. Это было верным знаком, что капитан третьего ранга в самом деле хочет сообщить ему что-то важное. — Леонид Петрович, надо срочно переговорить. Сейчас.

— Сейчас не могу. Я должен встретить контр-адмирала Сабатеева. — Петраков покосился в сторону черной «Волги», которая уже остановилась у трапа. — Он вот-вот поднимется на борт.

— Желательно переговорить до Сабатеева.

— Володя, не могу. Он вот-вот поднимется. Я его встречу — и переговорим.

— Леонид Петрович, я поднимусь на командирский мостик. И буду ждать вас там.

— Договорились.

Не глядя на удалявшегося Лапика, Петраков подошел к трапу. Здесь уже стояли по стойке «смирно» матросы во главе с Гилеевым. Гилеев, косясь, наблюдал, как из «Волги» внизу выходит водитель, мичман-сверхсрочник, как он не спеша огибает машину и открывает заднюю правую дверь.

Из машины появились сначала ноги в черных брюках и черных ботинках, а затем и сам Сабатеев в белом кителе с адмиральскими погонами, с увитой золотом фуражкой на голове. Выйдя, не спеша пошел к трапу.

Едва только нога Сабатеева коснулась первой ступеньки трапа, Гилеев рявкнул:

— Р-р-равнение… напр-р-раво!

Матросы повернули голову в правую сторону. При первом шаге Сабатеева на палубу Гилеев скомандовал:

— Р-р-равняйсь! Смир-р-рна-а! — Сделав шаг вперед, вытянулся с прижатой к козырьку ладонью. — Товарищ контрадмирал! Разрешите…

Сабатеев остановил его движением руки. Повернулся к строю:

— Здравствуйте, товарищи матросы.

— Здра… желам… товарищ… контр-адмирал… — прогремело в ответ.

— Спасибо, братцы. — Сабатеев незаметно посмотрел в сторону Петракова.

— Дежурный, можете распустить строй, — сказал Петраков. — Дел полно.

— Есть, товарищ капитан первого ранга! — Гилеев повернулся к матросам: — Строй, смирна-а! Вольна-а! Р-р-ра-зой-дись!

Подождав, пока матросы покинут ют, Сабатеев, непомерно грузный для своих лет, подошел к Петракову. Они обменялись рукопожатиями. Изображая дружелюбие, Сабатеев спросил:

— Как дела, Леонид? Давно не виделись.

— Давно. Как жена, дети?

— Все в порядке. — Контр-адмирал огляделся. — Крейсер вроде выглядит прилично?

— Стараемся. Извини, завтракать будешь? Я дам указания, позавтракаем после беседы у меня в каюте.

— Спасибо, но я уже приглашен на завтрак к командиру базы. Отказываться неудобно.

— Что ж, тогда давай не тянуть. Пошли в кают-компанию? Думаю, тебе самому неинтересно здесь торчать.

— Верно. Веди, я же здесь первый раз.

— Пошли.

После того как они подошли к двери кают-компании, Петраков спросил:

— Тебя проводить, когда ты закончишь беседу? Я к тому, что у меня куча дел. Действительно куча.

— Не бери в голову. Меня ведь может проводить кто-то еще. Старпом, например.

— Конечно. Он будет участвовать в беседе.

— Отлично. Мне вполне хватит старпома.

После того как они вошли в кают-компанию, сидящие там офицеры встали. Представив каждого из них Сабатееву, Петраков сказал:

— Товарищи офицеры, представитель Главштаба ВМС контр-адмирал Сабатеев, как я уже вас предупреждал, хочет побеседовать с вами. У меня дела, поэтому оставляю вас с Валерием Ивановичем наедине. Кирилл Степанович, надеюсь, вы проводите потом Валерия Ивановича к машине?

— Обязательно, — сказал Бегун. — Нет вопросов.

— Тогда я вас покидаю. Надеюсь, вы меня извините, сами понимаете — завтра выход в море.

Поднявшись на пустынный сейчас капитанский мостик, Петраков подошел к ожидающему его у лееров Лапику. Кивнул:

— Где будем говорить?

— Лучше всего здесь. — Лапик говорил в своей обычной манере, не глядя на Петракова, тихо, без всякого выражения.

— Прямо на мостике?

— Да.

— Почему не зайти в рубку?

— Потому что здесь безопаснее.

Петраков покусал губу. Он знал, Лапик обладает безошибочным чутьем, и замечание капитана третьего ранга ему не понравилось.

— Володя, перестаньте. Вы что, считаете, в штурманскую рубку кто-то мог поставить жучки?

— Почему нет? Вообще, вам давно пора наладить проверку всех опасных мест на корабле. На предмет обнаружения жучков. Скажите Кулигину, пусть выделит людей с радиодетекторами.

— Хорошо, допустим, — сказал Петраков после некоторой паузы. — Что у вас нового?

— Нового то, что, хотя Чемиренко и девушка ликвидированы, главный агент остался жив.

— Жив?

— Вне всякого сомнения. И сделает все, чтобы как можно скорее попасть на корабль.

— Интересно только, когда он это сделает? Завтра в семь утра мы выходим.

— Значит, он сделает это до семи утра.

— Шутите?

— Мне не до шуток. Если же он не успеет внедриться сейчас до семи утра, он сделает это на пути корабля в Иран. У нас ведь на пути в Иран два захода?

— Два. В Лимасол и Джибути.

— Вот там он это и сделает. В каком-то из этих портов. Если, конечно, не сделает сейчас, до отхода.

— Это сообщил источник?

— Нет. У источника нет таких данных. Это мои выводы.

Петраков облегченно вздохнул.

— Ваши выводы. Я уважаю ваши выводы, Володя. Честное слово.

— Напрасно иронизируете, Леонид Петрович. Это мои выводы, сделанные с помощью структурного анализа, с которым источник, которому я передал свой анализ по Интернету, согласился. Если вы помните, источник, передавая нам информацию, считал, что главный агент, который должен внедриться на корабль, — Чемиренко. Девушка же выполняет функции связного. Но я провел свой структурный анализ, исходя из принципов работы ГРУ. Анализ показал: девушка во всей этой истории была задействована только для подстраховки. Связным был Чемиренко. Его обезвредили, но главный агент, о котором источник, к сожалению, ничего не знает, жив. Он в целости и сохранности. Он где-то здесь. Может быть, даже на базе. И рано или поздно внедрится на крейсер. Если уже не внедрился.

— Володя… Но ведь весь экипаж, весь, до последнего человека, проверен. В том числе вами.

— Проверен. Однако, Леонид Петрович, вы сами знаете — дело идет о слишком больших деньгах. И мы должны ждать всего.

Помолчав, Петраков согласился:

— Хорошо, я поговорю с Кулигиным. Мы примем меры. Во всяком случае, до отхода в семь утра на корабль не просочится ни одна крыса.

Проводив глазами вышедшего из кают-компании Петракова, Сабатеев снял фуражку, положил на стол. Не спеша расстегнул китель, сел. Оглядев стоящих перед ним офицеров, улыбнулся:

— Садитесь, товарищи офицеры. Садитесь, садитесь… Чувствуйте себя свободно. Кто хочет, может курить. Поговорим доверительно.

После того как все трое сели и стулья перестали двигаться, сказал:

— Единственное, о чем хочу предупредить, — до выхода в море о содержании этой беседы не должен знать никто. Только вы. Никто другой, ни родственники, ни друзья, ни знакомые, знать об этом не должен. И даже остальные члены команды. Только вы. Как, я могу на вас рассчитывать?

— Конечно… Безусловно, товарищ контр-адмирал… — послышалось в ответ.

— Отлично. Товарищи офицеры, хочу открыть вам истинную цель предстоящего вам похода. Надеюсь, вы знаете, зачем выходите в море? — Сабатеев посмотрел на Бегуна. — Кирилл Степанович? Не ошибся?

— Так точно, товарищ контр-адмирал. Не ошиблись. «Хад жибей» списан, как у нас говорят, на иголки. Продан на металлолом. Мы поведем его в Иран, в Аравийское море, в порт Бендер-Аббас. Где оставим иранцам. Вот и вся цель.

— Понятно. — Сабатеев тронул лежащую перед ним фуражку. — Так вот, продажа на металлолом — лишь прикрытие.

— Прикрытие? — Чурылин, типичный «техник», лопоухий, с угреватым лицом, посмотрел на контр-адмирала.

— Да. «Хаджибей» не будет продан на металлолом, это прекрасный и вполне боеспособный крейсер.

Бегун и Чурылин переглянулись. Кулигин продолжал сидеть, как и сидел, — упершись взглядом в стол и комкая зажатый в руках черный берет. Оглядев сидящих перед ним, Сабатеев продолжил:

— Слухи о том, что «Хаджибей» будет продан на металлолом, пущены специально, чтобы скрыть истинную задачу предстоящего вам похода.

— Какой же будет истинная задача? — спросил Бегун.

— Маршрут похода остается тем же, но цель — другая. Крейсер идет в Иран, в страну, с которой связаны важные стратегические интересы России, для того чтобы выполнить во время перехода важное правительственное задание. Поэтому как представитель Главного штаба хочу передать: командование ВМС, доверяя вам выполнение этого важного задания, надеется, что вы выполните его с честью. И еще одно. Думаю, что после выхода в море каждому из вас имеет смысл тактично объяснить наиболее доверенным подчиненным, в чем состоит задача похода. Хотя вообще-то, Кирилл Степанович…

Бегун посмотрел на Сабатеева:

— Валерий Иванович?

–…вообще-то я всегда считал, что мы, военные моряки, должны воспринимать как важное правительственное задание любой приказ. Даже если нам поручается отвести крейсер для переплавки на металлолом.

Бегун развел руками:

— Валерий Иванович… Я ведь имел в виду совсем другое… Вы меня не так поняли…

— Хорошо, хорошо, Кирилл Степанович… — Сабатеев, улыбнувшись, дружески похлопал Бегуна по обшлагу рукава. — Другое — значит другое… По существу есть какие-нибудь вопросы?

Ответом было молчание. Наконец Кулигин сказал:

— Да вроде бы все ясно, Валерий Иванович.

— Отлично. Тогда, Кирилл Степанович, будьте добры, проводите меня к машине.

Взяв фуражку, Сабатеев встал. За ним поднялись остальные.

Такой мертвой зыби Седов не видел давно. Волнение началось исподволь, неожиданно, на утренней вахте Глеба. В это время не было даже особого ветра. Впрочем, присутствия ветра он не замечал и сейчас. Ему казалось, стоит какое-то особое, мертвое затишье, лишь огромные волны, зловеще пузырясь и пенясь, неумолимо подтаскивают «Алку» к самому небу, чтобы бросить потом вниз с многометровой высоты.

Каждый раз после такого броска яхта погружалась в воду по самый штирборт. Затем она с трудом выныривала, отплевываясь струями стекавшей с палубы воды, чтобы снова позволить пузырящейся волне безмолвно потащить себя вверх.

Начавшееся утром волнение длилось уже несколько часов. Сейчас за штурвалом в салоне сидела Алла, они же с Глебом, в спасательных жилетах, обвязанные страховочными тросами, встали на всякий случай возле двери, ведущей на палубу. Им приходилось непрерывно следить за морем в дверной иллюминатор — на случай, если вдруг на палубе понадобится их присутствие. Дверь была водонепроницаемой, так что вид на корму открывался лишь в моменты, когда волна начинала тащить на себе «Алку» вверх. Но как только яхта начинала падать вниз, волна, наваливаясь на ют, закрывала иллюминатор полупрозрачной зеленой плотью.

Довгань выглядел абсолютно спокойным и собранным, поэтому Седова несказанно удивили его слова, которые он вдруг прохрипел, когда «Алка», влекомая волной, начала в который уже раз медленно подниматься к небу:

— Слушай, шкотовый, я давно хотел тебе сказать… У нас чужих девочек лапать не принято…

Седов сначала даже не понял, что тот имеет в виду. Посмотрел на него:

— Каких девочек, Глеб? Ты о чем?

— Не понимаешь? — Довгань отплюнулся от попавших ему в рот брызг.

— Нет. Чего-то у меня с юмором во время шторма не очень. Что ты имеешь в виду?

Довгань посмотрел на него улыбаясь. Но в глазах никакой улыбки не было. В них была угроза.

— Я имею в виду Аллу.

Черт, подумал Седов, вот этого он никак не ждал. Это называется «бред ревности». Главное, к этой ревности он не давал ни малейшего повода. Переспросил:

— Аллу?

— Да, Аллу.

— А что Алла?

— А то, что не нужно ее лапать.

С этим надо кончать. И выяснить отношения прямо сейчас. Немедленно, иначе их плавание превратится в ад. Пожав плечами, сказал как можно спокойнее:

— Глеб, ты что? Когда я лапал Аллу?

— Не надо. — Довгань снова отплюнулся от брызг. — Я вчера следил за вами, когда вы крутились на палубе. Ты лапал ее почем зря. За все места.

Вчера… Что же было вчера… Вчера, когда Глеб стоял у штурвала, они вместе с Аллой работали с парусами. Но он и не думал лапать Аллу, как выразился Глеб. Он просто касался ее время от времени, когда они менялись местами. Когда с кем-то вдвоем работаешь с парусами на небольшом пространстве, такие контакты просто неизбежны. При этом он практически даже не думал о том, что рядом была Алла. Он выполнял свою работу, совсем не легкую, во время которой думать, что рядом с тобой находится кто-то еще, некогда.

Посмотрев на Довганя в упор, сказал тихо, но твердо:

— Глеб, давай выясним все сразу.

— Давай. — Ярость в глазах Глеба бушевала по-прежнему, но, похоже, он начинал приходить в себя.

— У меня с Аллой ничего не может быть. Никогда.

Яхта поползла вниз. Глеб, скривившись, посмотрел на него:

— Это еще почему?

— Потому что я люблю другую.

— Кого ж это другую?

— Галю, Аллину подругу.

В каюте наступила тишина. Молчание Глеба, который стоял, изредка облизывая губы, позволяло Седову собраться с мыслями.

— Галю?

— Да. И это очень серьезно. Очень.

— Черт… Если это очень серьезно — что ж она не пришла тебя проводить?

Типичные рассуждения ревнивца, подумал Седов. Для того чтобы погасить ревность, необходимо бесконечно находить новые доводы, чтобы тут же отбросить их.

— Мы договорились, что на причал она не придет. Мы простились у нее дома.

— Да? — Довгань посмотрел на него прищурившись.

— Да. Потом — ты бы видел, в каком она была состоянии в то утро.

— А в каком она была состоянии?

— Не понимаешь? Вся зареванная.

Упершись спиной в переборку, Довгань сделал усилие, чтобы удержаться во время качки. Спросил хрипло:

— Так что, у вас с ней… В самом деле?

— У нас с ней в самом деле. Да брось, будто ты сам об этом не знаешь.

Яхта опять стала подниматься.

— Ладно. Говоришь, это у вас серьезно? — сказал Довгань.

Неужели гроза миновала? Похоже. Но у такого человека, как Глеб, приступ вполне может повториться.

— Очень серьезно. А то, что я иногда касался Аллы вчера, когда мы меняли паруса, так от тебя мне это просто смешно слышать. Ты что, никогда не работал с девушками на шкотах?

— Работал…

— Тогда в чем дело?

Будто не услышав вопроса, Довгань поднял глаза вверх. Сказал:

— Черт… Галя вообще говорила Алке, что запала на тебя.

— Глеб… Давай выясним все до конца. Мы все же на одной яхте.

— Давай… — Глеб старательно вглядывался в щель между краем люка и палубой. — Что ты хочешь выяснить?

— Я хочу выяснить, как мне следует теперь работать с Аллой на парусах. Или с оглядкой, чтобы не дай бог не коснуться ее в ненужном месте. Или нормально. А?

Довгань застыл, будто вообще хотел отключиться от разговора. Наконец сказал:

— Нормально.

— Это точно?

— Точно.

— Пойми, в момент, когда мы работаем на парусах, она для меня не женщина. Она шкотовый.

— Это верно… — Глеб обнял его за плечо, встряхнул. — Вообще, может, я зря все это тебе… Ты уж… Пойми…

— Совершенно точно зря.

— Просто… Просто пойми, что для меня значит Алла.

— Я понимаю. Примерно то же для меня значит Галя.

— Да? — Глеб с недоверием посмотрел на него. — Ну да… Это такое дело…

— Между прочим, с Галей ты сам меня познакомил. Если помнишь.

— Отлично помню. — Глеб некоторое время разглядывал палубу. — Ладно, Юра, можешь отдохнуть. Через час тебе заступать.

— Спасибо. Я в норме. Постою у иллюминатора.

— Черт, сколько это еще будет длиться…

— Еще часа два, не меньше. Мою вахту застанет.

— Пожалуй. Ладно, расслаблюсь немного. — Глеб осторожно сполз на койку. Спросил не глядя: — Интересно, Алка наш разговор слышала?

— Смеешься… Через две двери? Потом — ей сейчас не до этого.

— Я тоже так думаю. А с качкой придется потерпеть… До твоей вахты… Я немного придавлю.

— Давай.

Через несколько секунд за спиной раздалось легкое похрапывание. Оглянулся — Довгань спит.

Снова повернулся к иллюминатору. В сплошной лавине воды, медленно тащившей яхту вверх, все время возникали, пенились и таяли пузырьки.

Подумал: теперь он понимает, почему Довгань так долго не мог найти шкотового.

Официант, склонившись к самому уху Липницкого, спросил шепотом:

— Десерт?

Липницкий оглядел стол — ужин в общем-то был закончен. Если бы не Феофанов, которого он сам же притащил сюда, можно было считать, что поужинали они нормально. Но Феофанов все испортил. Завтра надо будет обязательно заехать к Давиду и Вике, извиниться. И объяснить, что этот недотепа попал в их компанию случайно.

— Так что насчет десерта, Иосиф Борисович? — повторил официант. — Подавать?

— Да, пожалуй… Хотя…

Оркестр заиграл танго. Пространство перед сценой стало заполняться танцующими. Нет, с десертом придется подождать.

Покосившись в сторону Феофанова, сказал:

— Подожди. Но будь наготове. Я тебя позову.

— Слушаюсь, Иосиф Борисович. — Официант исчез.

Сидящий рядом с Липницким Давид встал. Улыбнулся жене:

— Вика?

Вика, юная красавица в роскошном бальном платье, улыбнулась, и они ушли танцевать. Теперь Липницкий и Феофанов остались за столиком одни. Хорошо хоть, подумал Липницкий, тот практически лыка не вяжет.

Наблюдая, как молодожены танцуют, он вдруг ощутил тоску. Он дал маху. Вляпался. Давид был модным московским художником, Вика — не менее модной театральной актрисой. Они считались друзьями, и он пригласил их провести вечер вместе за компанию лишь потому, что рассчитывал: Феофанов, попав в такое общество, оценит это, расколется и расскажет хоть что-то о своей работе. Но Феофанов, ничтожество с носом картошкой и выпуклыми рыбьими глазами, и не думал раскалываться. На все его вопросы о работе он лишь бурчал что-то невнятное. Да и вообще, этот индюк за весь вечер не сказал ничего стоящего. Единственное, что он делал, — тихо и мрачно напивался.

Сейчас же, увидев эту проклятую путану, Феофанов просто сошел с ума. Вот уже почти час он уговаривает Липницкого немедленно его с ней познакомить. Причем присутствие Давида и Вики его нисколько не смущает, он делает это и при них, совершенно не заботясь о том, что ставит Липницкого перед друзьями в идиотское положение.

Про эту шлюшку, тоненькую блондинку, наверняка еще несовершеннолетнюю, он уже успел выяснить у официанта все. Она появилась здесь месяц назад, контролируют ее долгопрудненцы, на сегодняшний вечер девушка снята англичанином, причем он уже заплатил за нее вперед. Договориться с долгопрудненцами в такой ситуации, если только не выложить бешеную сумму, нет никакой возможности. Но этот идиот прилип к нему как банный лист.

Покосился в сторону соседа — тот допивает очередную рюмку. Встретив взгляд Липницкого, Феофанов поставил пустую рюмку на стол. Выдавил, заикаясь:

— Ося, родной… Я вижу, она там… Танцует…

Полный атас. Этот ублюдок, будучи знаком с ним всего один вечер, еще смеет называть его Осей.

— Ося… Она танцует… — повторил Феофанов.

Липницкий прикинулся непонимающим:

— Кто «она»?

— Девушка… Ося, если ты меня с ней не познакомишь, я умру…

— Павел, ну что ты зациклился именно на ней? Успокойся. Девушек здесь много.

— На ней… — пролепетал Феофанов. — Я зациклился на ней…

— Перестань. Здесь полно прекрасных девушек. Я могу тебя познакомить с любой.

— Не хочу с любой… Я не могу без нее, клянусь… Ося, будь другом… Это всерьез… Пойми, это всерьез…

— Павел… Давай поедем в казино. Там полно девушек, в тысячу раз лучше, чем эта. Любая будет твоей.

— Я не хочу в казино… Если ты меня не познакомишь с этой девушкой, ты будешь мой смертельный враг… Смертельный, ты понял? Ося, слышишь?

Главное, если бы он хоть что-то рассказал ему о своей работе в Главном штабе ВМС. Так нет же, на все его вопросы он только мычит. А вот стоило упасть взгляду на шлюшку — начал приставать с ножом к горлу, весь вечер не дает покоя.

Давид и Вика танцевали, глядя друг на друга и никого и ничего не замечая. Феофанов подтянул к себе бутылку «Наполеона»:

— Ося, с твоего позволения, я приму еще… Ты не против?

Он был не против. Может, эта мразь вообще отключится. Тогда он просто заплатит официанту, чтобы тот отвез придурка домой. А сам с Давидом и Викой, освободившись от ненужного груза, закатится в казино.

Впрочем, если взглянуть на вещи спокойно, это знакомство еще может пригодиться. Познакомить с ним Феофанова, занимающего какую-то значительную должность в Главном штабе ВМС, предложила сестра. Она работала в Большом театре и как-то сказала ему: муж ее подруги-балерины, военный моряк, сейчас в трансе, поскольку подруга этого своего мужа бросила. Брошенный муж из-за этого ужасно страдает и постоянно звонит сестре, с которой связан давним знакомством. Тема одна и та же: жалобы на одиночество и просьбы развеять его тоску. Естественно, сестра высказала предположение: может, он, ее всемогущий брат Иосиф, поможет несчастному «развеять тоску»?

Слова «Главный штаб ВМС» для Липницкого значили достаточно много, поскольку последние десять лет основным его бизнесом было оружие. Раньше он работал в Военторге, занимался продовольственными поставками, но в конце концов понял: настоящие деньги можно делать только на устаревшем вооружении. Отслужившее свой срок вооружение обладает неоценимыми качествами: его легко списать как никому не нужную рухлядь, спрос же на такое оружие в мире непрерывно растет.

За эти десять лет он стал богатым человеком, у него появилась серьезная международная клиентура. Ясно, в России у него тоже было немало связей в военных кругах. Но он отлично знал: чем больше связей, тем лучше. Поэтому знакомство с еще одним человеком из Министерства обороны, к тому же еще работающим в Главштабе ВМС, могло оказаться очень и очень полезным.

После очередного звонка сестры он, будто между делом, поинтересовался, как дела у безутешного брошенного мужа ее подруги. Сестра сказала, что тот по-прежнему страдает, и спросила, может ли она дать Феофанову его телефон. Он сказал, что может. И вот они с Феофановым уже четвертый час сидят рядом за столиком в одном из лучших московских ресторанов. И он, Иосиф Липницкий, проклинает тот час, когда дал этому недоумку свой телефон.

Но, проклиная Феофанова, Липницкий тем не менее все еще надеялся, что это знакомство может оказаться полезным. Вот только когда?

Покосился — сосед сидел тихо и тупо смотрел в зал. Танец кончился, но танцующие не расходятся. До Липницкого донеслось бормотание:

— Ося… Она стоит, я ее вижу… Ося, друг, сделай что-нибудь…

Ладно, подумал Липницкий, может, в самом деле стоит потратиться. Деньги наверняка придется выложить большие, и неизвестно еще, окупится ли когда-нибудь эта трата. Но рискнуть стоит. Ведь если сестра не перепутала и этот Феофанов, капитан второго ранга, в самом деле работает в Главштабе ВМС, он, Иосиф Липницкий, может позволить себе сейчас заплатить за эту девку любые деньги. У него есть знакомые в Главном штабе сухопутных сил, есть знакомые в Главном управлении ракетных войск. Теперь будет знакомый в Главном морском штабе. Решено.

Увидев, что оркестр заиграл снова и Давид с Викой, обняв друг друга, закачались в танце, сделал незаметный знак официанту. После того как тот подошел, сказал на ухо:

— Василий, поинтересуйся у ребят, сколько они хотят за эту куклу.

— За какую?

— Ну… Я о ней уже спрашивал.

— А-а… — Официант сочувственно посмотрел на него. Дохнул в ухо: — Иосиф Борисович, не советую.

— Что так?

— Они же три шкуры сдерут. Неужели вы себе женщину не можете найти?

— Да я не для себя… — Липницкий покосился на застывшего Феофанова. — Для этого.

— А-а-а… — протянул официант. — Тогда смотрите.

Вытащив бумажник, Липницкий достал несколько кредиток, запихал официанту в карман:

— Пойди поговори. Скажи, я прошу. Они меня знают. Пусть скажут, сколько надо. Я дам.

— Сделаем.

Затолкав торчащие из кармана банкноты поглубже, официант отошел. Улучив момент, стал осторожно пробираться между танцующими к столику на другой стороне. Этот столик, за которым здесь всегда сидели долгопрудненские, Липницкий хорошо знал.

Подойдя через несколько минут, официант сказал:

— Иосиф Борисович, они просят… — Официант назвал совершенно непомерную цифру.

Ясно, долгопрудненцы даже и не рассчитывают, что получат такие деньги. Сказали просто так, от фонаря. Но Липницкий, поколебавшись секунду, полез за бумажником:

— Хорошо. Сейчас я выпишу чек.

— Иосиф Борисович, они сказали — возьмут только налом.

— Налом? Но они же меня знают.

— Они все равно говорят — только наличными. Я вообще их еле уговорил.

— Черт… Не знаю, наберу ли я столько. — Заглянув в бумажник, понял: сумма натягивается еле-еле. — Ладно. Кто у них там главный? Чика?

— Чика.

— Скажи, пусть выйдет в холл, я буду ждать его там. И приведи этого… — покосился, — в чувство. Есть у тебя нашатырь, таблетки какие-нибудь?

— Все есть. И нашатырь, и таблетки. Но…

— Что «но»?

— Его придется увести. Если в самом деле приводить в чувство.

— Уведи. Займись, пока я буду говорить с Чикой.

— Сделаем, Иосиф Борисович.

Выйдя в холл, Липницкий остановился у окна. Он рассматривал открывавшуюся за окном панораму московского центра минут пять, когда за спиной кашлянули. Обернулся — рядом стоял Чика.

Чика был молодым парнем с правильным лицом, иссиня-голубыми глазами и волосами цвета воронова крыла. Цвет волос сказывался и на лице: щеки Чики были всегда покрыты еле заметной черной щетиной. Сейчас Чика был в отлично сидевшем на нем элегантном синем костюме, с лихо повязанным галстуком в косую серо-голубую полоску.

— Здравствуйте, Иосиф Борисович, — сказал Чика. — Васютка не ошибся? Вы спрашивали насчет Полины?

— Не знаю, как ее зовут. Он должен был вам показать… девушку.

— Он показал. Это Полина.

— Очень хорошо.

— Васютка передал вам условия? Три гранда, налом, сейчас?

— Передал. — Достав бумажник, Липницкий отсчитал три тысячи долларов. Протянул Чике: — Вот.

Мельком просмотрев пачку банкнот, Чика сунул ее во внутренний карман пиджака. Улыбнулся:

— На свежатинку потянуло, Иосиф Борисович?

— Чика, какая тебе разница, на что меня потянуло?

— Я просто так, Иосиф Борисович…

— Ты деньги получил?

— Все, Иосиф Борисович… — Чика развел руками. — У богатых людей свои причуды. Просто в другой раз скажите мне заранее, я вам устрою лучшую девушку, причем за нормальную цену. Что с Полиной? Пусть подойдет к вашему столику?

— Да. Пусть подойдет и сядет.

— Хорошо. Через минуту она будет сидеть рядом с вами. Учтите, в эти три гранда входит и ее гонорар. Что бы она вам ни говорила.

— Учту.

Чика ушел. Подождав несколько секунд, Липницкий последовал за ним. Их столик был пуст. В зале сейчас не танцевали, но, поискав глазами Давида и Вику, он так их и не нашел.

Над его ухом кто-то кашлянул. Подняв глаза, увидел ту самую блондинку, Полину. Скромно потупившись, она улыбнулась:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — сказал он не очень дружелюбно. — Вы Полина?

— Да, я Полина.

— Я Иосиф Борисович. Садитесь.

Осмотревшись, она села на один из свободных стульев. Вблизи она не казалась такой юной. Тем не менее восемнадцати ей точно не было.

Встретив его взгляд, снова улыбнулась. Спросила:

— Что мне делать?

— Сейчас сюда подойдет мой друг. Его зовут Павел. Ты ему очень понравилась.

— Да? — Дернула плечом. — Хорошо.

— Постарайся его не разочаровать.

— Да? — Помолчала. — Значит, я буду не с вами? А с ним?

— Да, с ним.

— Понятно. — Стараясь сделать это незаметно, осторожно поправила сползшую бретельку очень модного голубого платья. — Хорошо. А… мы потом куда-то поедем?

— Скорее всего.

— Куда?

— Пока не знаю. Думаю, ко мне.

— К вам?

— Да, ко мне на квартиру.

— Это далеко?

— Не очень. Не волнуйся, у меня есть машина.

— Хорошо. Я вообще-то не волнуюсь. Чика сказал, все будет в порядке.

— Он правильно сказал. Все будет в порядке.

Из двери, ведущей в гардероб, показался Феофанов.

— Вот мой друг, Павел. Не обращай внимания, он немного подшофе.

— Хорошо, не буду.

— Постарайся вести себя с ним… соответственно.

— Что значит «соответственно»?

— Разговаривай с ним. Отвечай, когда он будет тебя спрашивать.

— А что отвечать?

— Да не бери в голову, отвечай как вздумается. Вообще старайся отвечать покороче. В дискуссии не вступай. Понятно?

— Понятно. — Полина улыбнулась Феофанову, который сел за столик. — Здравствуйте.

Тот, изображая удивление, потряс головой. Протер глаза.

— Наверное, мне все это снится… Это вы?

— Ну… да… — Полина кокетливо повела головой. — Я. А что вы так смотрите?

— Нет, ничего… — Феофанов оправил серый двубортный пиджак. — Но как вы здесь оказались?

— Меня пригласили.

— Кто?

Она кивнула на Липницкого:

— Вот… Ваш друг… Иосиф Борисович.

— А… Ося… — Феофанов округлил глаза. — Подожди, Осенька, родной… Может, ты представишь меня прекрасной незнакомке?

— Конечно. Полина, позвольте представить вам моего лучшего друга Павла, замечательного человека. Полина — Павел, Павел — Полина.

— Очень приятно. — Полина протянула руку.

Встав и щелкнув каблуками, Феофанов взял ее руку. Прижавшись к ней губами, посмотрел исподлобья. Оторвавшись и все еще держа ее руку в своих руках, сел. Сказал:

— Полиночка… Вы даже сами не знаете, как вы прекрасны…

— Да? — Полина не убирала своей руки. — Очень приятно.

— И знаете что еще?

— Что?

— Полина — мое любимое имя.

Он наконец отпустил ее руку. Осторожно присоединив эту руку ко второй руке, лежащей на столе, она незаметно соединила пальцы. Улыбнулась:

— Спасибо.

Встрепенувшись, Феофанов оглядел зал:

— Но что же мы сидим? Надо ведь выпить за знакомство. Полиночка, выпьем за знакомство?

— Ну, наверное… — Она покосилась в сторону Липницкого. — Если вы хотите.

— Что значит — я хочу? В таких случаях просто полагает ся выпить! Что вы предпочитаете, Полиночка? Коньяк? Шампанское?

— Наверное, шампанское. Чуть-чуть.

— Хорошо. Отличный выбор. — Феофанов огляделся. — Официант… Где официант?

Липницкий сделал знак, Василий подошел к столу. Увидев его, Феофанов сказал громким шепотом:

— Василий, шампань. Пару бутылок.

— Хорошо.

Официант ушел. Почти тут же к столу подошли Давид и Вика. Как только они сели, Феофанов сказал:

— Давид, Вика… Дорогие мои… Где вы были?

— Посидели в баре.

— Позвольте вам представить Полиночку… Это… Это самая… самая…

Полина молча улыбнулась. Давид и Вика, тоже улыбаясь, кивнули. Поймав взгляд Давида, Липницкий поднял брови, что означало: «Извини. Но ты должен все понять». Тот ответил многозначительной мимикой: «Я все понимаю».

— Выпьете с нами шампанского — за знакомство? — спросил Феофанов.

— Пожалуй, нет, — сказал Давид. — Вообще, мы должны извиниться. Мы уходим.

— Уходите? Куда?

— У нас дела. Спасибо за компанию. И счастливого вечера. — Давид встал, Вика поднялась за ним. — Иосиф, отойдешь с нами на секунду?

— Конечно.

Когда они отошли от стола, Давид достал бумажник:

— Сколько я должен?

— Давид, перестань… Не обижай меня. Сегодня вы гости.

— Но, Иосиф… Я могу хоть раз заплатить за вечер?

— Давид, перестань. Я в самом деле обижусь. И вообще, я не знаю, куда деться от стыда.

— От стыда за что?

— За испорченный вечер. Давид, Вика, я заеду к вам на этой неделе? Чтобы загладить вину?

— Какая вина, Иосиф? — Вика улыбнулась. — А к нам заезжай. Мы всегда тебе рады.

— Спасибо. Давид, спрячь наконец свой бумажник. Не волнуйся, я еще обращусь к тебе, когда настанут суровые времена.

— Ладно, уговорил. — Давид спрятал бумажник. — Спасибо за вечер. Заезжай, будем ждать.

— Спасибо.