Всяк бежит за своим светлячком
«Есть что-то печальное в скоротечности молодого вечера.Совершив положенный дневной путь и отпылав дурным жаром, усталое, набухшее солнце закатно пало за соседний дом, и жизнь во дворе, кажется, начала понемногу копошиться, оживать.Медленно, степенно вышел из сада живописный рыжий кот Варсонофий в белых носочках. В зной кот отсыпался на вытертом едва ли не в блеск его боками распадке яблони под тесной, плотной тенью, обдуваемый редкими, вялыми наскоками ветерка. Уже посреди двора и в тот самый момент, когда кот до хруста в косточках потягивался, почти касаясь животом земли, под ним промигнул крохотный облезлый цыплёнок…»
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Всяк бежит за своим светлячком предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
2
Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья.
А водка, секс и пироги — наши лучшие враги.
Вечер влился в самую пору.
Ожила улица.
Загудела, забегала, засуетилась в радостной суматохе. Ударил фонарный свет, трудно пробрызгивая рваными золотистыми пучками сквозь плотную листву деревьев к нам в комнатёшку.
Промаячили к крыльцу старухина дочка с мужем.
Была дочка до неправдоподобия мелкая, обиженная ростом и тощая, тощей самой худой макаронинки. От неё несло всегда не то больницей, не то моргом. Преподавала она в меде.
Зато муж — прямая противоположность. Красавец утёс! Безо всякой меры разбежался ввысь и, на беду, вширь. Похоже, природа поленилась поставить хоть какие ограничители, чем по-недоброму услужила ему. Налился, оттопырился он поперёк себя толще. Это до болезни угнетало его, вышибало из седла привычной жизни. На лице закаменела вечная улыбка виноватости. Виноватость закрыла ему рот. Я никогда не слышал его. Я не знал, да есть ли у него голос. Прикипела, приросла виноватость, не сдёрнуть её никакими силами теперь, как не сдернёшь с лица не понравившийся кому-то нос, как не переменишь цвет глаз в тот цвет, какой больше по сердцу твоей милушке.
Не во нрав легла бабе Клаве непомерная его толщь, и баба Клава, всё же отдав за него свою спичку, выпугалась до смертушки:
— Да оно хотешко и тарахтят, что мышь копны не боится, да это те тарахтят, кому та мышь чужая. Да такой брюхантрест потопчет — останется от бедной Лилюни один мокрый пшик! Не-е! Не попущу я такого пердимонокля!
И накатило на бабу Клаву — хоть стой, хоть падай! — ломиться ночами на широченный диван между молодыми. Лилька под стеночкой, Витёка с краю. Уж коли этот мордант тайком поползёт в сладкую сторону отколупнуть радости, так только через сторожкие баб Клавины костоньки. Тут она, будкая, заслышит, наверняка заслышит, не даст беде разыграться.
Однако неусыпная бдительность бабы Клавы была подмочена самым прозаическим образом, и однажды Лилька, винясь и каясь, со слезами вальнулась к матери на грудь:
— У меня будет ребёнок…
Баба Клава не поверила своим ушам.
Что ей ещё оставалось делать?
После короткого колебания Витёка был изолирован на ночи от семейства. Баба Клава выставила ему в коридоре складушку-лягушку, а сама, запирая дверь на ключ, гнездилась с Лилькой на одном диване.
Так с той поры и легло в обычай: весь матриархат спит в комнате, а единственный на весь дом мужчина в коридоре.
Но и позже, когда Виктор, светясь, сияя виновато-торжественным счастьем, принёс из роддома кроху Светланушку в одной руке, а в другой ещё сильней похудевшую и удивлённо-гордоватую Лильку с царским букетом белых лилий в руках, баба Клава не пала.
Как-то с горячих глаз Виктор посулился уйти.
Баба Клава дала ему полную отходную:
— Крыс-сота-а! Крыс-соти-и-ища!
И тут же этой красоте погрозила кривым пальцем:
— Тольке спробуй, колоброд! Видали! Чёрная линия на него нашла!.. Тольке спробуй, мутотной! Сразу посветлеет!!! Я баба войнущая!
Виктор решил не дразнить судьбу.
Пускай льётся, как льётся. Там толкач муку покажет. Авось перемелется…
И пятый год этот грех мелется.
Завидев меня в окне, Света-конфета заприседала на ходу, вывинчивая свой кулачок из мягкой доброй отцовой руки.
Запросилась ноюще:
— Хочу к дяде… Хочу к дяде Антонику…
Не успел я, сидя на койке, дорезать батон, как она уже тыкала мне в локоть розовым пальчиком:
— Хочу на коленочки. На коленочки хочу-у…
Я отставил ногу.
Девочка осторожно села, привалилась ко мне. Пасмурно огляделась.
Да, тесноте нашей шибко не возрадуешься. Одна старая широченная кровать на двоих с братцем. Шаткий, голый, даже без скатёрки, стол. Больше сюда ничего не воткнёшь. Пожалуй, для разъединственного табурета местечко б и выкроилось. Но нет нам табурета. Оттого кровать служит нам и для сна, и для сиденья.
В ожидании трапезы Митрофан прилёг на подушку, не подымая ног с пола.
Я сижу на крайке, достругиваю батон.
Светлячок ворухнулась у меня под рукой.
— Дядь, а зимой у меня была свинка. А почему я хрю-хрю не говорела?
— Наверно, не догадалась…
— Аха! — ликующе взвизгнула она.
Привстав, тихо толкнулась твёрдо сжатыми жаркими губёнками мне в щёку.
Я молчу.
Через секунду, насмелев, толкнулась уже чувствительней.
— Ты что делаешь, Светлячок? — спрашиваю шёпотом.
— Селую! — так же шёпотом отвечает. — Я люблю тебя, дядя…
Слышавший нас Митрофан — прикидывался только, что спал, — с нарочитым восторгом хохотнул:
— Братцы кролики! Как же далече всё у вас заехало! Любоff, поцелуйчики… Что ж ты теперь, Светунчик, думаешь делать?
Сам и ответил:
— Думай не думай, а раз любовью запахло, надо собираться замуж.
— Я взамуж не пойду! — строго отрезала девочка, прячась у меня под локтем. — Не хочу, как мамка… Бабушка её всегда-повсегда ругает!
— Не хочешь быть мамкой, будь папкой, — не отставал Митрофан.
— Не хочу и папкой. Ещё ограбют.
Мы с Митрофаном переглянулись и разом спросили, поражённые:
— Кто-о?
— А бабушка! — захлёбисто зашептала девочка, косясь на дверь, боясь, как бы не услышала её именно бабушка. — Вчера папка принёс получку. Бабушка отобрала у него всё, даже мне на морожено не отставила. Бросила денежки в стол под ключ, а папке сказала: мало принёс, всё равно, что ничего не принёс. Не получал шелестелки, а говоришь — получал. Иди, иди, — и показала, как бабушка в толчки выпроваживала отца из комнаты.
— Значит, — враспал бухнул Митрофан, — замуж тебя на аркане не утащишь? А кем же ты будешь, как вырастешь?
— Неве-е-естой! — с вызовом пропела Света. — И сразу пойду на пенсию!
— О! — бросил в неё палец Митрофан и в знак высшего одобрения со всей силы, со всей моченьки саданул разом обеими ногами в пол — со стены свалилась побелочная пластинка. Ударившись о затёртый, чёрный шар на спинке кровати, пластинка мелко и светло брызнула во все стороны. — О! Устами младенца истина разболталась! Закормленная нонешняя молодёжь вона как к житухе притирается! Не в деревнюху сбирается она коровам титьки дёргать. Не на завод… А прямушко в невесты, якорь тебя! А из невест — на пенсию. У девок, говорят, «всего лишь одна в жизни пересадка. С родителевой шейки на мужнину…». А у неё другая пересадушка…
Вошла старуха.
Митрофан смолк, будто его слова обрезало.
— Что за гром? — бегучим взором окидывая комнату, насторожилась старуха.
— Да Светушка всё чудит, — досмеиваясь одними глазами, пресно проговорил Митрофан.
— А-а… Эта нескладёха может, может… — И, взяв девочку за руку, вывела за дверь, легонько подтолкнула: — Почудила и хватит, давай спатуньки. С Боженькой топай в своё Сонино. Пора.
— Нет, не пора…
— Бегом отсюдушки! — шумнула бабка. — Не то по шлёпе добудешь!
На судорожном вздохе Света без охоты уходит.
Ни к кому не обращаясь, я спросил, не включить ли нам свет.
— Зачем? — возразила баба Клава, приваливаясь локтем на край стола. Сесть ей негде и не на что. Похлопывая и потирая руки, вкрадчиво, плутовато проворковала: — По случаю случайному разве грех потоковать впотемни? Так дажно под интерес… Невжель кто полный стаканину мимо рта увезёт в Грецию? Есть такие?
— Могут быть, — надвое ответил Митрофан, подсаживая меня локтем в локоть и разливая вино по трём высоким гранёным стаканам. — Ну, — подал мне крайний, — бери, Агнюша.[7] Утоптал до краёв… Смажь утомлённый организм! Посмотрим, смелюга ли ты. Выйдешь ли один на один с аршином[8].
— А сам? — подначливо кольнула его старуха. — А ты сам-то смелун?
— Я-то смелый стакановец… Можно сказать, герой, — лениво, врастяжку потянул Митрофан. — Тыщи разов выходил и валял!
— Горькая это смелость, — вяло осадила его старуха.
— Может быть, — уступил голосом Митрофан. — Но вспомнить приятно… Вот посмотрите… Пока свет ещё не весь ушёл, может, что и разберёте…
Митрофан потянулся к чемодану — сторчаком высовывался из-под койки, — выдернул из его угла пакет, веером выплеснул на серёдку стола карточки.
— Смотрите!
Старуха наклонилась к самим карточкам. Поморщилась:
— Пьянка во всех позах… Бухарик… Можно подумать, ты жил от буха до буха… Цельный бухенвальд!.. А я так скажу. Пьянка — она и есть пьянка…
— Не пьянка, а культурный отдых от трезвых дел, испытание градуса на крепость… А по большому счёту — память! Хорошая, прочная память о техникуме, о службе. Меня из техникума вымахнули в армию, на флот, в саму в Евпаторию… Так что крабошлёп[9] перед вами… Потом снова в техникум вернулся… Все мои корешки теперь со мной… Не будь винца, разве б согнал кого сниматься? По трезвянке? Да ни в жизнь! А то… — Митрофан грустно заперебирал карточки. — Это на дереве поддерживаем тонус… Зелёная конференция,[10] якорь тебя!.. Это я один на осле, но в шляпе… С баяном… Уже тёпленький… хор-роший… Мне тогда первый раз в жизни за стопарик домашней чачи один дал шляпу на один день поносить, так я этот момент для истории наглядно приберёг… Это мы в поле, вроде убираем картошку, а ясно подытоживаем бутылочку… Это мы на воде разбавляем пресные будни… Топим горе в вине… В лодке… сушим водочку… То-олько успел фотчик схватить нас на плёночку, мы и кувырк… Лодку перевернуло… Ну черти раскачали, мы всем гамузом и посыпались в воду. Хо-хо-ту-у!.. Эх, если б не горячее винишко, что б и вспомнить?.. Знал Петро Первый, что говорил. Веселие на Руси есть пити! А золотой его указ забыли? Не помните? Так напомню, назубок знаю… «Яства потребляй умеренно, дабы брюхом отяжелевшим препятствий танцам не принять. Зелье же пить вволю, понеже ноги держат: буде откажут — пить сидя. Лежащему не подносить, дабы не захлебнулся, хотя бы и просил. Захлебнувшемуся же слава, ибо сия смерть на Руси издревле почетна»… Почётна! — Митрофан торжествующе выставил палец. Помолчал и снова за своё: — Пити — это когда так врежешься в водяру, что папа-мама сказать не можешь. Это намухоморишься… нагужуешься до таких чёртиков, что не устоишь на травяных ножках! А разве это, — скептически качнул головой на бутылку, что чёрным привидением восставала, поднималась над застольем, над всеми нами, — а разве одна литруха на троих… Это, миряне, не веселие, а, простите, тоскливое щекотание горла… Тоскливое… Толком не окунуться в винные просторы… Ну, — он без энтузиазма, вроде как по тяжкой обязанности, нехотя поднял свой стакан, стукнул дном в мой и в старухин, — выпьем за то, чтоб всё у нас было и чтобы за это нам ничего не было… Дай Бог, чтоб не последняя.
Баба Клава кисло поморщилась.
— Митечка! Ты так скучно принимаешь лекарство от всех простуд? Без боевого, горячего тоста? Без такого тоста принимать горькую грешно! Так будем же безгрешными! Мой тост, — баба Клава облила Митечку любовным взглядом, — посвящается молодому моряку, поэтому я желаю ему обзавестись, так сказать, взять на буксир хорошую жену, приличный доход, надёжный корабль и спокойное море! За тебя, Митечка!
Митечка зацвёл майской розой:
— Спасибушко, баб Клав. Вы тут пожелали мне хорошую жену… Только… Откуда ж её, хорошую, выписать-то? В техникуме с одной козой… Там вся из себя. Прямь нечем дышать! Пальцы с разноцветными коготками веером. И вечно в тех пальчиках никотиновая палочка.[11] И вот к этой козе я ц-ц-целую неделю шары подкатывал. Фестивалили ух от и до! Всё было шокин-блю! Всё ну пучком! Все катилось к полному пердимоноклю! Всё летело к великой встрече на эльбе! И на!.. Ну надо же!? На полных оборотах крутили дикую шашу-беш.[12] Масть пошла, а деньги кончились! Ну это надо? Красная армия[13] пожаловала в гости! А проть красной армии не попрёшь бочки. Ещё в детсаду мы как пели? «Красная армия всех сильней!» Как уламывал… Затарился французскими шапочками![14] Полных два крмана накупил!!! А она — нет и нет! Низзя! Великий пост! Ну что с этой куку возьмёшь, если у неё фляга свистит?! На злах я готов был втереть её в палубу! Да-а…Так ничего у нас и не выкрутилось. Всё рассохлось! Мда-а… Ничего не поделаешь тут… Лукавая госпожа Лямуркина дала отбойный пердю![15] Но, как видите, я не помер с такого горя. Ещё встречу свою хорошку. Только, чтобы дожить до бриллиантовой или хоть до серебряной свадьбы, надо иметь золотой характер жены и железную выдержку мужа. Выпьем же за чудесный сплав, за расцвет отечественной металлургии!
Баба Клава недовольно хмыкнула.
— Извините! Извините! — заторопился Митечка словами. — Не то выдал. Получилось про меня. А надо про вас! Баб Клав! Уж мы с вами будем сегодня совершать преступления: убивать… время, топить… горе на дне стакана, морить… червячка, драть… горло, душить… смех и пороть… весёлую чушь!.. В великолепной коллекции сегодняшнего вечера есть одна жемчужина — это баба Клава. Выпьем за её здоровье и обаяние! Выпьем за хороших людей: нас так мало осталось!
И в два глотка Митечка досуха убрал стакан.
Закусывать не стал. Только хукнул, раскидал ладошкой дух перед собой. Вся и закуска. Работает дядя на форс. Ну и ладно. Нам больше еды достанется!
Старуха, напротив, пила медленно, наслаждаясь каждым новым мелким глотком. Она даже подивилась, правда, уже без рисовки, что дно есть и у гранёного стакана, неверяще сдавила его обеими руками, покрутила, будто выжимала, как при стирке, и остатки в несколько капель на вздохе бросила в себя.
— А ты чего ждёшь? — накатился на меня Митрофан. — Ждёшь особого постановления ЦК? Давай лови градус! Не мни стакан, пей! Ну! Затемяшь, якорь тебя! Покажи, как ты можешь!
Я не стал причащаться. Не потому, что мне горелось повыёживаться. Я просто не мог и не пил это хлёбово, но ради приличия, как я всегда делал, прикинул полный стакан к плотно сжатым губам, подержал с полминуты и, поставив его на стол, резво накинулся на еду.
— Вот вам живая картинка! — Митрофан мёртво наставил на меня палец. — Я с ним всегда в противофазе…[16] Разве такой, извините, труженичек понесёт градус в массы?! Да он… Застрелиться солёным огурцом! Да он даже о себе не хочет позаботиться. Подумайте! Отказался оросить свой родной обезвоженный организм! На этом фоне неудивительно, что он сегодня не принял элексирчику за мою будущую хорошую жену, посмел не эхнуть даже за расцвет нашей отечественной металлургии! Это уже опасно. Полная аполитичность! Он, поньмашь, не желает расцвета нашей отечественной металлургии, а в её лице и всей нашей великой Родине! Вот что страшно!.. Сегодня этот божий леденец вернул полный аршин, а завтра этот герой… этот Герочка,[17] случись война, думаете, побежит накрывать своей муравьиной грудкой вражий дот? Извини-подвинься… Сегодня он не пожелал помочь нам свернуть шею зелёной ящерице, а завтра наверняка свистанёт от того вражьего дотика в противоположную сторону! Что ни твердите, а я своей принципиальной позиции в этом вопросе не изменю!
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Всяк бежит за своим светлячком предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
