Операция «Турнир». Записки двойного агента

Анатолий Максимов, 2020

Борьба разведок и контрразведок на «разведывательном поле» всегда отличается остротой содержания в операциях по проникновению в агентурную сеть и научно-технические секреты противника. В предлагаемых читателю записках речь идет об истории работы советского разведчика в 60—70-е годы прошлого столетия в сложной и уникальной игре нашей службы контршпионажа под флагом «предателя» Родины. Причем это происходит на фоне его активной деятельности по добыванию секретов для нужд советской оборонки и народного хозяйства – химии, электроники, флота, авиации и космоса. Автор – сотрудник разведки – десятилетие выступал в роли «московского агента» западной спецслужбы. Эта долговременная акция советской стороны привела к дезорганизации работы противника и стоила карьеры «шести блестящим офицерам» канадской контрразведки и поста генерального прокурора, их куратора по правительственной линии. Первые 20 лет службы в госбезопасности – это жизнь разведчика «не под одним именем»: Макаров (разведшкола), Тургай (сотрудник НТР), Николай (в операции «Турнир»), Аквариус, Майкл Дзюба, Джеральд Стадник («московский агент» – канадский гражданин с гарантией убежища в стране), Богданов (в газетной статье). И все это – Анатолий Борисович Максимов – капитан 1-го ранга в отставке, ветеран флота, военной контрразведки, разведки и Внешторга, почетный сотрудник госбезопасности, член правления Ассоциации ветеранов внешней разведки, член союза писателей, лауреат премии «Щит и меч Отечества».

Глава 2

«Снаряд» против коком

«Гридневка»

Летом 1959 года меня вызвали в кадры Особого отдела Северного флота и приказали срочно выехать в трехдневную командировку в Москву.

Через несколько дней я входил в помещение приемной Комитета госбезопасности на Кузнецком Мосту. Там было малолюдно. Моя черная морская форма резко контрастировала со светлыми летними гражданскими костюмами.

К этому времени три моих товарища по учебе в военно-морских училищах Ленинграда, контрразведывательной школе и затем сослуживцы по Северу тоже прибыли в Москву. Нас приняли на площади Дзержинского в 10-м отделе Первого главного управления. Отдел этот впоследствии стал основным подразделением научно-технической разведки.

Талантливый разведчик, отличный организатор и большой поклонник нового Валентин Васильевич Рябов побеседовал с каждым из нас. После встречи с руководством главка он посоветовал нам забыть о военной форме и ходить только в штатском.

Сдав дела в своих особых отделах и отгуляв отпуск, в конце августа в группе будущих слушателей мы выехали на автобусе к месту учебы под Москвой. Только по названиям улиц мы догадывались, что едем в восточном направлении. Проскочив какой-то поселок, автобус свернул налево с трассы Москва — Горький.

Высшая разведывательная школа — единственное в своем роде учебное заведение — располагалась на территории в несколько гектаров. «Гридневкой» она звалась по фамилии начальника школы генерала Всеволода Васильевича Гриднева. Здания просматривались среди вековых сосен и елей. Все здесь напоминало дом отдыха. Не вписывалось в общую картину лишь новое здание учебного корпуса.

С каждым прибывшим побеседовал начальник факультета капитан 1-го ранга Визгин, начальник курса и руководители учебных отделений. Вместо своих фамилий мы получили псевдонимы. Поскольку в тот момент в школе была мода на флотоводцев, среди моих товарищей по курсу оказались «Ушаков», «Истомин», «Сенявин», а из «североморцев» — «Корнилов» и я, «Макаров». В эту плеяду не попали два наших товарища по Северному флоту — их имена начинались на «П» и «Т», а имен знаменитых адмиралов на такие буквы не нашлось.

Уже во время учебы по здоровью был отчислен «Корнилов» — мой однокашник по военно-морскому училищу. Однако через несколько лет он все же пришел в главк и не одно десятилетие работал по линии оперативной техники. После окончания учебы исчез из поля зрения «Сенявин». Встреча с ним произошла в ПГУ в середине восьмидесятых, когда он возвратился на родину после двадцатилетней работы за рубежом в нелегальных условиях.

В школе был основной факультет, на котором вместе занимались слушатели всех направлений разведки — политической, научно-технической и контрразведывательной.

Жили мы по два-три человека в комнатах двухэтажных домиков. В них было чисто и уютно. Опрятные ковровые дорожки, занавески на окнах в маленьких, на несколько человек, фойе, картины с русскими ландшафтами на стенах. Весной и летом слушатели в тенистых аллеях и на глухих тропинках зубрили язык, зимой быстро перебегали из дома в дом на очередные лекции, семинары, практику, самоподготовку. В многоэтажном кирпичном здании располагались аудитории и классы по спецдисциплинам, страноведению, основам марксизма-ленинизма. Здесь же находились волейбольно-баскетбольный и актовые залы.

Домики были отведены под жилые помещения слушателей первого и второго курса основного факультета и факультета усовершенствования. Двухэтажный дом, напоминающий небольшую сельскую школу, был предназначен для языковой кафедры и классов. Там же находился фонд языковой библиотеки и маленький уютный зал на пятьдесят человек для лекций и общественной работы.

Одно время моим соседом по комнате был эстонец под школьной фамилией Палей. Его оперативная биография начиналась в пятидесятые годы в лесах и болотах Прибалтики, когда чекисты гонялись за вооруженными группами националистов. Несколько замкнутый, но добродушный в общении прибалт в учебе был сосредоточен и трудолюбив. Трудно ему давался английский язык, особенно произношение — он и по-русски говорил с сильным акцентом. Мы подшучивали над его частыми заменами «п» на «б» и «з» на «с».

Для разминки произношения перед языковыми занятиями мы придумали для Палея сложную фразу, позволяющую контролировать глухие и звонкие звуки. Первое время в его устах она звучала так: «Балей цитает Абулея “Солотой озел”». В переводе на общедоступный язык это означало: «Палей читает Апулея “Золотой осел”». Как ни странно, но эта трудная для эстонца скороговорка помогла ему в освоении английского и налаживании русской речи.

Конец ознакомительного фрагмента.