Святой сатана

Анатолий Леонов, 2021

В монастырь к чудотворцу Иову привозят бывшую царскую невесту Марию Хлопову. Иов исцеляет девушку, но лекарь, состоящий при Хлоповой, сомневается в чуде исцеления. Рассерженный старец пророчит ему скорую кончину. Спустя некоторое время лекаря действительно находят мертвым в крепостном рву. Иова незамедлительно обвиняют в колдовстве. Отец Феона и его верный ученик Маврикий берутся расследовать подозрительную смерть лекаря, которая, как оказалось, стала началом цепи загадочных преступлений…

Глава вторая

Салтыков быстрым шагом поднялся по узкой лестнице в верхние клети приказной избы. Из закрытого потайной дверью от постороннего взгляда присенья он прошел в переднюю, соединенную арочным проходом с большой горницей, служившей одновременно кабинетом и приемной. В комнате за широким столом, покрытым изрядно полинявшим от времени красным сукном, заляпанным чернилами, сидел маленький чернявый человек с острой козлиной бородкой, одетый в простую однорядку песочного цвета. Звали человека Вьялица Потемкин. Был он известным и уважаемым в Москве иконописцем. От него, как от любого богомаза, всегда соблазнительно пахло левкасом и масляным лаком. Впрочем, основным промыслом Потемкина являлась отнюдь не иконопись. Служил он подьячим двух приказов, Аптекарского и Иконного. На службе был неприметен и решительно незаменим. О таких людях говорили, что на них Земля держится.

Увидев вошедшего в комнату начальника, Вьялица отложил в сторону документ, над которым трудился с самого утра, и, засунув гусиное перо себе за ухо, по-деловому, без лишней казенности в голосе произнес:

— Ну, Михайло Михайлович, заждался тебя, право слово!

— Дела были! — нехотя буркнул под нос Салтыков, но все же поинтересовался у подьячего: — А в чем дело? Почему спешка?

— Отписку пишу для Государя, — показывая рукой на отложенный в сторону лист бумаги, произнес Потемкин. — Читать будешь?

Михаил утомленно посмотрел на подьячего и досадливо поморщился.

— Это важно?

— Да как сказать? — пожал плечами степенный и рассудительный Потемкин. — Не особенно.

— Тогда рассказывай, и покороче! — кивнул головой Салтыков и, присев на лавку у входной двери, приготовился слушать.

Вьялица дипломатично улыбнулся, покряхтел, прочищая горло, и произнес тихим размеренным голосом, словно требник читал:

— Пишу, значит: «Великому Государю Царю и Великому Князю Михаилу Федоровичу, всея Руси Самодержцу Владимирской, Московской, Новгородской…»

— Нет-нет! — всполошился Салтыков, ерзая на лавке. — Это пропусти. Давай сразу по существу!

Сбитый с толку Потемкин некоторое время молчал, разыскивая утерянную мысль, после чего продолжил все тем же тихим голосом:

— С Подвинья вести об моровом поветрии прища горющего^[4]. Воевода Архангельский, князь Приимков-Ростовский сообщил, что источник заражения — это павшие за зиму лошади, с которых ямщики и крестьяне сдирали кожу. Причин же к излишнему беспокойству за пределами Двинской земли он не видит. Меры приняты самые жесткие. Устроены засечные линии вокруг очагов заразы. Засеки поставлены не только по всем шляхам, но и по малым стежкам, а на воде — у переездов, на волоках и у паромов. Охрана из городовых стрельцов, по 25 человек на версту, а где стрельцов не хватило, набрал из местных поморов. Обещает, что мышь не проскочит!

Салтыков громко, «со вкусом» зевнул и торопливо перекрестил рот. Опасаясь, что начальник не захочет слушать остальное, Потемкин поспешил продолжить:

— Из Пелыма вернулись врач Иоб Полиданус, аптекарь Годсений и толмач Елисей Павлов, посланные государем произвести обыск причин смерти воеводы, князя Никиты Андреевича Волконского. По их заверению, смерть воеводы произошла по естественным причинам из-за застарелой сухой усови^[5], о чем ими составлена подробная врачебная сказка. Также к бумагам приложено письмо принца Морица Оранского с ходатайством перед государем нашим об увольнении доктора Полидануса от службы…

— То дела посольские, — нетерпеливо отмахнулся Салтыков, перебив подьячего, — пусть Ванька Грамотин в Посольском приказе с этим разбирается. Тут наше дело — сторона! Есть что еще?

Потемкин искоса бросил на начальника осуждающий взгляд.

— Есть еще опись лекарей и подлекарей, направленных по стрелецким и солдатским полкам, для военной службы с утверждением их в звании «русских лекарей». А кроме того, сообщение об отбытии за рубежи державы нашей для обучения медицинским наукам двух сынов стрелецких, Ивашки Петрова и Степки Хромца, да отрока Валентина — сына старшего государева доктора Валентина Бильса. Ивашка со Степкой направлены в Болонский университет, а Валентин — в Лейденский, с годовым содержанием в 100 рублей.

— Сколько, — выпучил глаза Салтыков, пораженный этой неожиданной новостью, — 100 рублей? Да стрелецкий голова за все заслуги не больше 60 получает, а эта шпрота голландская, которая по малолетству еще в штаны ссытся, — 100!

— Воля государя! — пожал плечами Потемкин, не моргнув глазом. — Только думаю я, что пострел этот через пару лет еще прибавку попросит!

— Да! — задумался Салтыков, совиными глазами уставившись на подьячего. — И что же, нашим охламонам тоже по сто рублей положили, или как?

— Шутишь, Михайло Михайлович? — ухмыльнулся Потемкин. — У бога для барина телятина жарена, а для мужика — хлеба краюха, да в ухо. 25 на двоих отписали, и те с оглядкой, не слишком ли жирно получилось?

Салтыков рассмеялся, качая головой.

— Не нашему, значит, носу рябину клевать? Ладно, дело привычное. Отправляй отписку, Потемкин.

Салтыков поднялся с лавки, собираясь уйти, но, увидев сомнение в глазах подьячего, задержался:

— Ну что еще?

Потемкин помялся, подбирая нужные слова. Видя его сомнения, Салтыков сел обратно, нетерпеливо постукивая тростью по мыску сапога.

— Да я как раз об университетах этих, — произнес степенный подьячий, по привычке неспешно растягивая слова. — Много ли пользы принесла нам отправка юношей в Европу для обучения наукам медицинским? И дорого, и хлопотно, а пополнения собственных врачей в державе нашей как не было, так и нет.

— Что предлагаешь? — вопросительно кивнул головой удивленный Салтыков.

— А предлагаю я при Аптекарском приказе организовать лекарскую школу и брать в ученье стрелецких детей, и иных всяких чинов, не из служилых людей, кои к воинской службе неприспособленные. Обучать в школе четыре года лекарскому, аптекарскому, костоправному и алхимическому делу. Учить же обязать врачей-иностранцев и наших опытных лекарей. С четвертого года учеников распределять между лекарями для изучения хирургии и с оными наставниками посылать их в войска, которые в ту пору военные действия вести будут. Делать это необходимо для приобретения учениками опыта и уверенности в мастерстве своем. Тем самым, считаю, пользы державе нашей куда больше будет, нежели сейчас есть!

Потемкин замолчал, вопросительно посмотрев на своего начальника. Тот задумчиво почесал нос.

— Маетно как-то. Хлопот много. Но вообще я не против. Мысль толковая. Попробуй, может, и получится. Пиши челобитную царю. Считай, мое согласие на то у тебя есть.

Ободренный словами Салтыкова Потемкин решил выложить перед начальником еще одну из своих толковых мыслей.

— Я еще о чем думаю, Михайло Михайлович, надо бы нам людишками новыми в приказе прирасти!

— Зачем? — Салтыков посмотрел на своего подьячего с откровенным недоумением.

— Мало нас. А дел много. На все рук не хватает. Сам посуди! Числится за приказом два доктора, пять лекарей, один аптекарь, один целитель по глазным болезням да пара толмачей, вот и весь расклад!

— И ты считаешь, этого мало? — развел руками Салтыков. — По мне, и два врача — обуза. Что за служба? Придут в приказ ко второй страже^[6], спросят о здоровье государя и свободны до следующего утра. Дармоеды. Добросовестно они только жалованье получают. Балсырь 50 рублей в год имеет, доктор Валентин — 200, и это — не считая кормовых. Десяток таких Балсырей, и казна опустеет!

— Все так, — охотно согласился Потемкин, ожидавший от своего начальника подобную отповедь, — только вот слышал я, посылает государь боярина Шереметева произвести обыск здоровья бывшей невесты своей, Марии Хлоповой, и посылает с ним доктора Бильса и хирурга Иоганна Бальцера. Других врачей в приказе нет, а ежели понадобятся? Где их брать? Опять у немчуры просить?

Потемкин замолчал, почесал затылок и добавил задумчиво:

— А скажи, Михайло Михайлович, почему царь послал к Хлоповой боярина Шереметева? Кажется, было бы разумно поручить это дело тебе?

Михаил неожиданно помрачнел и насупился, видимо, Потемкин, сам того не желая, наступил начальнику на больное место.

— Государь не обязан извещать о причинах, — буркнул он сердито и, поднявшись с лавки, направился к выходу, — пиши, Потемкин, челобитную, я пошел обедать. К первой ночной страже^[7] вернусь.

Потемкин встрепенулся и хлопнул себя ладонью по лбу.

— Михайло Михайлович, чуть не забыл, черница из Вознесенского монастыря приходила с посланием. Матушка твоя, старица Евникея, к себе обедать звала.

Салтыков поморщился, словно кислицу надкусил.

— В общем так, Потемкин, ты меня здесь не видел, ничьих слов не передавал. Понял?

— Понял, — ответил рассудительный подьячий, видимо нисколько не удивившийся такому ответу.

— И вот еще, — уже в дверях добавил Салтыков, — я у тебя чухонца горбатого, лекаря Преториуса забираю.

— Надолго?

— Не знаю. Как получится. Оформи ему подорожную, врачебные аттестации и пусть ждет меня.

Салтыков вышел на улицу. Порыв холодного ветра задрал полы его бархатного охабня и едва не сбросил в большой сугроб у крыльца щегольскую мурмолку^[8] из роскошного алтабаса^[9] с соболиным отворотом. Михаил поправил шапку, плотнее запахнул на себе края охабня и осмотрелся. Шел конец апреля, а весна пока едва обозначила свое присутствие в городе серой глазурью проседавших сугробов и талыми ручьями, струящимися вдоль деревянных мостовых. Солнце припекало по-весеннему, а до костей пробиравший ветер был вполне себе зимним. Кажется, уже сама природа устала от затянувшегося ненастья.

— А ведь где-то сейчас тепло, — сокрушенно произнес Салтыков, — людишки в одних дудяшниках^[10] без порток бегают!

Он резво спустился с высокого крыльца аптекарского приказа, пересек Ивановскую площадь и, пройдя по переулку между Патриаршим двором и Чудовым монастырем, направился к Собакиной башне, возле которой имел свои каменные палаты.

— Мишка, стервец, ты куда же это направился? — неожиданно прозвучал за его спиной властный голос, заставивший замереть на месте.

Примечания

4

Сибирская язва.

5

Плеврит.

6

9 часов утра.

7

18.00.

8

Высокая шапка с плоской тульей.

9

Плотная шелковая ткань с орнаментом или фоном из волоченой серебряной или золотой нити.

10

Длинная вышитая рубаха.