Чудо хождения по водам

Анатолий Курчаткин, 2014

Новый роман Анатолия Курчаткина «Чудо хождения по водам» продолжает фантастико-реалистическую линию его творчества, нашедшую ранее выражение в романах «Записки экстремиста», «Поезд», рассказах «Счастье Вениамина Л.», «Гильотина» и других. Герой «Чуда…», оказавшись в экстремальной ситуации, неожиданно обретает способность ходить по воде, как посуху. Это необычное свойство, в которое он сам не может поверить, порождает ряд нарастающих обвалом событий, порой комичных, но чем дальше, тем более драматичных – в семье, на работе, в обществе в целом. Его внезапно открывшимся даром заинтересовываются и криминалитет, и спецслужбы, и уфологи… В фантастических с точки зрения здравого смысла ситуациях сочным, выразительным образным языком узнаваемо, ярко и достоверно выписаны реалии современной жизни.

4

В коридоре на выходе из приемной В. ждали шеф с коллегой. У шефа теперь был просвещенно-ублаготворенный вид, но в его наколовшем на себя взгляде В. прочитал недоуменно-оскорбленное чувство: все-таки В. занимал более низкое положение, чем он, почему же эта слава досталась В., а не ему? Что до коллеги, тот по-прежнему горел возбуждением, которое лишь разожглось от шабаша в приемной.

— Ну что? И что теперь?! — воскликнул он, беря В. за локоть, как бы стремясь к самой тесной, доверительной близости. День уже наливался обычной жарой, кондиционеров в коридоре, в отличие от кабинета главы департамента и приемной, не имелось, и прикосновение горячей, слегка и потной руки коллеги было неприятно.

— И что теперь? — поведя плечом, чтобы отстраниться от коллеги, ответил В. — Ничего теперь.

— Нет, как. Так и жить, как жил?

— А как еще?

— Не знаю. Не я же по воде пешком!

— А ты попробуй, — сказал В. Он посмотрел на шефа. — В отдел идем? Обедать еще рано.

— Обедать еще рано. Еще рано обедать… — протянул шеф, будто пробуя каждое слово на ощупь. Ему не об этом хотелось. Но о чем хотелось, он не решался. — Идем к себе. Конечно.

Заметив в приоткрытую дверь приемной, что В. не ушел, вскидывая над головами снова затрещавшие стрекозами фотоаппараты, жужжа видеокамерами, в коридор повалил журналистский люд. Идем, поторопил шефа В. и бросился на лестничную площадку, не дожидаясь своего начальника.

— Господа! А не желаете взять интервью у меня? Я вам имею сообщить кое-что прелюбопытное! — прозвучал у В. за спиной голос коллеги.

Прелюбопытное! Что такое мог он сообщить прелюбопытное?

Перед дверью отдела В. замер. Брался за ручку и отпускал. Брался и снова отпускал. Понятно, что в отделе уже известно о журналистском нашествии, и что там сейчас его ждет?

Рука рванула дверь так, словно он ступал навстречу мечам и кольям первосвященнических рабов.

Но нет, никто его тут распинать не собирался. Отдел работал. Светились таблицами экраны мониторов, бежали в колонках столбцы цифр, постукивали под подушечками пальцев клавиатуры — все были заняты своим делом. Для родного отдела он уже не был новостью, с ним из Ютуба освоились, он за эти прошедшие три часа успел стать обыденностью, которая не трогает и не смущает. И только когда В. на деревянных ногах достиг своего стола, сел, запустил компьютер, возле него, звонко процокав, возникла та молодая сотрудница в джинсовых шортах-стрингах, что всегда стремилась ему услужить, демонстрируя разнообразные знаки внимания и оказывая всякие мелкие услуги — вот вроде стаканчика шоколада сегодня.

— Ой, вы знаете, а о вас тут в новостях по телевизору говорили, — прозвенела она. — В смысле, не о вас, а вот тот самый ролик показали.

После журналистской стены, через которую пришлось прорываться, подобное известие никак не могло быть для В. шоком.

— Скоро меня уже и в натуральном виде, в чем мать родила, покажут, — неблагосклонно отозвался он в ответ. — Ждите.

Угодница растерянно постояла около В., не понимая его нерасположения, радостная свежая улыбка ее угасла, и вместо веселого цокотка копытец, когда она, молча повернувшись, поскакала к своему рабочему месту, прозвучал унылый глухой бряк.

Звонок жены был предсказуем. В. ждал его даже раньше.

— Ну что, как ты? — воплощением сердоболия прозвучал ее голос.

О том, что у нее на работе только и разговоров о ролике на Ютубе, она не сказала. И не спросила, как у него. Ясно было, что раз на ее работе так, то у него то же самое, только нужно еще все возвести в степень. Ее волновал он сам, его состояние. Хорошая у него была жена, истинно половина, он всегда это осознавал. Он даже не знал, любит ли ее. Любил ли когда-нибудь. И так было еще тогда, когда они всего лишь, как это говорится, «ходили». Ему было с нею — как с самим собой, с первого мгновения, как встретились. Словно он разделился на них двоих, но и они двое — это был все он. Не будешь же любить самого себя. Ты — это ты, ты есть, и все. Можно себя, конечно, и ненавидеть, но и в ненависти невозможно быть от себя свободным.

— Держусь. Вроде как отбился, — ответил он жене. — Журналисты тут набежали, вопросы задавали, снимали, — ничего, жив-здоров.

— Ты ведь ни в чем не виноват, — сказала жена.

— Только в том, что хочется им кушать.

У них в семье, когда кто-то не мог найти нужного слова, было принято прибегать к цитатам из классики.

— Но это естественно, — помолчав, осторожно проронила жена.

— Им хочется кушать, но я не пища, — тут же парировал В. И — он не знал почему, он вроде не собирался — задал ей вопрос: — А я что, я в самом деле… прямо по воде?

— В самом деле, — подтвердила жена.

— Ты видела, вот все, как в этом ролике, так?

— Так, — снова подтвердила жена.

В. и хотелось говорить с нею, он нуждался в ее сочувствии, ее поддержке, просто в ее голосе в трубке, но о чем было говорить? Может быть, впервые за двенадцать лет их жизни он не знал, о чем говорить. Потому что говорить сейчас возможно было лишь об одном. Но настолько же и невозможно было говорить об этом. Что тут еще говорить?

— Ладно, до вечера, — сказал он.

— Да, до вечера, — тотчас, с обидной охотой согласилась она. — Заедешь?

— Разумеется.

Жене по утрам нужно было на службу часом позднее, чем ему, поэтому он выходил из дому и ехал на работу один, вечером же они возвращались вместе: ему обычно приходилось задерживаться после рабочего дня, завершая всякие срочные дела, на это уходило как раз час, чуть больше, чуть меньше — время, которое у жены продолжалось ее присутствие, — и на обратном пути он всегда заезжал за нею. Во всяком случае, почти всегда, за редким исключением.

В. сидел перед светящимся экраном компьютера, до хруста в суставах сжимая в кулаке трубку мобильного, и горло свивало готовым вырваться наружу криком: «И что теперь?!» — восклицание, которым встретил его коллега около приемной главы департамента после журналистского шабаша.

— И что теперь? — заставив вздрогнуть, прозвучало не внутри него, а над ухом — произнесенное голосом шефа. В. резко повернулся — шеф стоял над ним и, улыбаясь с тем просвещенно-ублаготворенным видом, что появился у него после совещания, вопросительно смотрел на В. — И что теперь? — повторил он. — И обедать теперь не будешь ходить?

В. тронул клавиши телефона, который все так и сжимал в ладони, глянул на зажегшийся экран. Оказывается, прошел уже чуть не час, как закончилось совещание — столько времени он просидел, пялясь в монитор и ничем не занимаясь, — настала пора обеда. Как правило, ходил в аквариумную выгородку шефа, звал того на обед он, а тут обеденный перерыв уже начался, следовало направлять стопы в столовую, он же не поднимался с места, и шефу пришлось самому звать его.

Однако пойти в столовую, стоять вместе на раздаче, потом делить один стол — все это неизбежно означало говорить о вчерашнем. Неизбежно, неизбежно! Шеф потому и заявился сам звать его, что сгорал от любопытства, ему не терпелось воспользоваться, наконец, случаем и как следует расспросить В. Подробно и со смаком. В деталях и красках.

— Я не пойду, — сказал В. — Извини. Что-то я… Что-то у меня живот, — угрюмо пробормотал он, не найдя для отмазки лучшего объяснения.

— Да? Не пойдешь? — Шефу нужно было привыкнуть к тому, что его вожделение окажется неудовлетворенным. — Живот, значит? Хочешь, чтоб поверил? Чудотворец! — не удержался он.

В. промолчал. Разоблаченному преступнику пристала по-за сокрушенного покаяния.

Так он и не пошел обедать. Вообще. Ведь у него не все в порядке было с животом. Соврав — живи по этой лжи. Работать, однако, он себя все же заставил. Он был достаточно ответственным человеком и, зная за собой это качество, даже культивировал его в себе. А еще заставил себя, когда подошло время очередных новостей по местному телевидению, включить их на компьютере. Вот он вышел из кабинета главы департамента, вот журналистская толпа рванула к нему… ну и видок же у него был, что за выражение лица, а голос, когда отвечал им! Хлипкая мушка, влипшая в смертельный наплыв смолы и отчаянно пытающаяся спастись.

Сюжет закончился. В. оторвался от экрана, повел глазами по сторонам — вся комната смотрела на него, и смотрел из своего аквариума шеф. Поперечина рамы перекрывала ему поле зрения, и, вглядываясь в В., он приподнялся в кресле, подался вперед, оттопырив зад, будто гусак. О, не мушкой, отчаянно трепещущей прозрачным хитином своих крылышек в безнадежной попытке спастись, а незаметной песчинкой, одной из тех несчетных биллионов, из которых состоит какая-нибудь Сахара, захотелось стать В. в этот момент. И такое еще было желание: сорваться, бросив все, с места, скатиться по лестнице, вломиться в машину и, врезав с ходу немыслимую скорость, умчаться куда глаза глядят — от всех, от всего… но нет, как можно?!

До конца рабочего дня оставалась уже четверть часа — в трубке прозвонившего на столе внутреннего телефона прозвучал женский голос с теми вкрадчиво-властными интонациями, что бывают у секретарш больших начальников. Но это не был голос секретарши главы их департамента. Это был голос, которого он не знал. Секретарша директора по связям с общественностью — вот кто ему звонил. Спуститесь на второй этаж, представляете куда там? Прямо сейчас, приказала она, директор вас ждет.

Конец ознакомительного фрагмента.