Jam session. Хроники заезжего музыканта

Анатолий Головков

Оставшись без дома, еды и денег, Никита Егоров решает добраться до Москвы пешком, по шпалам. Но по дороге трубач засыпает на рельсах. И как бы заново проживает свою жизнь. Пока его не спасает обходчик, ему кажется, что он может исправить ошибки прошлого. И встречает юную флейтистку Клариссу… «Jam session» – это книга не только о судьбе музыкантов, которые, в конце концов, заставили весь мир восхищаться русским джазом. Это история о том, что часто вывести человека из кризиса может только любовь. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 7

Дело Водкина и Егорова

Полночь, а Влад не спит, горит настольная лампа, Влад читает Дюма.

Никита бросает футляр с трубой на постель, вытаскивает обломки курятины, куски хлеба, пропитанные соком винегрета, соленый огурец — в общем, всё, что успел со стола прихватить.

Игорь Иванович Кошкин тоже не спит в своей однокомнатной квартире в блочной башне, на двенадцатом этаже, что торчит серым зубом на Четвертой улице Шестой Пятилетки.

Он лежит в наполненной ванне, высовывает пальцы ног и рассматривает их на предмет морального износа.

В управлении все складывалось вопреки планам Кошкина. В личном деле записано, что он владеет музыкальным инструментом аккордеон, согласно анкете.

Ну, подбирал Игорь Иванович один вальсок, да и то путался с басами. Всё равно назначили опекуном по культуре. Доводы насчет того, что он ни черта в культуре не смыслит, в театрах не бывает, даже в цирк не ходит, — начальство не убедили.

Целый год ушел на вербовку агентов. Но попадались одни ублюдки, способные лишь бегать за переводами. Если не пяток-другой ветеранов, служивших за страх, не о чем докладывать начальству. Поэтому за дело Водкина и Егорова Кошкин ухватился с усердием добермана.

Об этом размышляет опекун, сидя в ванне и глядя на собственные ступни.

Ему неприятно, когда подушечки пальцев в горячей воде становятся похожи на грибы-сморчки, которые он собирал с матерью в лесу.

Кошкину не понять, что причина брезгливости к сморчкам таится в подсознании, где отпечатан его внутриутробный образ, когда недоразвитый плод по имени Игорь, натурально, напоминал гибрид противопехотной мины с колючей проволокой.

И что всё это происки рогатых и поганых, которые, считай, уберегли его от роддомовской помойки.

Однако же рогатые и поганые ничего не делают безвозмездно, и любому ясно, что неудобства Кошкина есть некое об этом напоминание.

Вот ногти. Не любит он стричь ногти на ногах ровно так же, как его покровители никогда не стригут когти и копыта. Куча неудобств! Приходится ставить ногу на край ванны, надевать очки, при этом роняются то очки, то щипцы.

Гадость, гадость, гадость! Видел бы батя!

Но Иван Сергеевич Кошкин, профессиональный Дед Мороз, никак не может помочь сыну. Поскольку в реальном времени, рискуя репутацией, топает по ночной Москве, держа путь от метро «Площадь революции» к гостинице «Метрополь», — выяснять отношения со старой подругой Снегурочкой, гражданкой враждебного государства ФРГ.

На фронте Иван Сергеевич также служил Дедом Морозом.

Точнее, артиллеристом.

Но всякое 31 декабря военные опекуны заставляли его надевать шубу и шапку (тулуп и полковничью папаху командира), набивали мешок трофеями: часами, ножами, коньяком и тушенкою. Снегурочкой наряжали медсестру по фамилии — надо же, снова совпадение, и какое! — Снегурочка.

Оба, постепенно напиваясь, переходили от землянки к землянке.

Понятно, что водка лилась через край, и бился, по словам поэта, в тесной печурке огонь.

Встречая 1944 новый год, надрались так, что красноармейский Дед Мороз потерял полевую жену Снегурочку, поссорились, и она, заблудившись, оказалась у немцев.

Офицеры 110-й пехотной бригады (группа армий «Южная Украина») как раз допивали шнапс и уже собирались прикорнуть перед боем, когда к ним в блиндаж ввалилась пьяная Снегурочка, размахивая «Московской особой», с рязанским криком «Танцевать, мужики!»

Потрясенные офицеры вермахта схватились за пистолеты, но поскольку Снегурочка не имела оружия, кроме водки, ее позвали к столу.

Тут она впервые увидела гауптмана Клауса по кличке Санта. Весельчак гауптман был в гриме и наряде Санта-Клауса.

Проведя ночь в беспамятстве веселья, сержант Снегурочка утром обнаружила себя на лежанке рядом с Санта-Клаусом и без одежды.

В результате они поженились.

Так что второй раз Снегурочка, приехавшая из Баварии, и Дед Мороз Кошкин, отсидевший за потерю Снегурочки — между прочим, в одном лагере с хородирижером Амадеем Сухоруковым, хотя на страницах этой правдивой истории они так и не встретятся, — увиделись в мирной Москве.

Войдя в номер, Иван Сергеевич едва узнает бывшую фронтовую по-другу, столько на ней нездешней сытости и благолепия.

Здесь и муж ее, Клаус по кличке Санта, с бутылками и закусью из «Березки».

После напряженного разговора интуристы и Кошкин напиваются, ударившись в военные воспоминания.

Особенно усердствует Снегурочка, вдаваясь в детали, которые лучше бы не слышать Клаусу, но он на всякий случай выкрикивает: «Гитлер капут!».

Они также орут русские и германские песни, угощают юных опекунов по ту сторону двери, обмениваются непристойностями.

Наконец, когда Санта-Клаус, не выдержав русской дозы, засыпает, Дед Мороз, согласно давнишней мечте, овладевает Снегурочкой в ванной…

Однако же в данную минуту жизни его сын, Игорь Иванович, об этом даже не подозревает.

Ему тоже хочется женщину, но у Кошкина нет женщины.

Иногда он мастурбирует, глядя на глянцевых красавиц из заграничных журналов, которые хранит под диваном.

Порнушку одолжил Игорю Ивановичу начальник отдела по борьбе за нравственность народа Маркин.

Уж его-то, Маркина, Кошкин мог на полном основании заподозрить в сношениях с нечистым. Чеснок ненавидит, даже с борщом, это раз. В баню не ходит, это два. Слишком часто навещает с проверками станции переливания крови и пьет свежачок, когда никто не видит, урча и сдержанно повизгивая, это три. Кудряв, сутул, под кудрями, если поискать, можно обнаружить уплотнения, очень похожие на рожки. Порнушку Маркин одолжил, напугав Кошкина присловьем: сдают только свои.

Не сволочь ли?

Красавицы на обложках гладкие, потому что наполовину силиконовые, как куклы, смотрят зазывно. Но мечта переспать с какой-нибудь такой кажется Кошкину столь несуразной, что он лишний раз под диван не лезет.

Ему нравится секретарь Маркина Галя, брюнетка с цыганской косой. У нее груди вполне натуральные, колышутся, как меха с вином, и усики под носом, — признак немалой страсти. Такой только шепни, такая бы не отказалась. Но попробуй, свяжись, сразу же и сдаст.

Накинув халат, Кошкин перебирается в комнату, берет с полки книгу, это Кафка из отдела цензуры. Издано в Швейцарии.

Он открывает случайную страницу и читает: «Ибо все мы как срубленные деревья зимой…»

Глупости какие-то? Правильно, что запретили.

Кошкин поглядывает на дверцу серванта, за которой стоит початая бутылка коньяка, из которой следовало бы прямо теперь отпить глоток для упорядочения мыслей и заесть холодной котлетой, его бы это успокоило. Но завтра рано на службу.

Он раскладывает тахту, натягивает на себя одеяло, думая о непокорном трубаче.

Когда опекун Кошкин забывается в непрочном сне, ему снится командарм Будённый.

Красные только что взяли Перекоп, и Будённый оттягивает Кошкина перед строем. За то, что за лошадьми не следил. Половина эскадрона со старыми подковами. А это задерживает наступление.

Кошкин держит под уздцы коня, ухмыляясь.

Командарм усищи распушает, да не знает тайну Кошкина. Кошкин в конармии — по заданию Всероссийского опекунского совета матросских и солдатских депутатов. Так что в любую минуту может Будённого заложить.

Ух, власть-то какая! Голова кругом!

Просыпается Игорь Иванович — пот на лбу. Заснешь тут!

День-деньской читает он донесения агентов.

А донесения — безделица и бред.

«Неизвестный, установленный впоследствии как сторож гаража Картузов И. Г., публично на городском рынке рассказывал анекдот про то, как Сталин с Лениным попали в рай, а продавцы капусты смеялись. Источник Барсик».

Он-то всё равно знает, чем дышит творческая интеллигенция, о чем говорит и поет под гитары на кухнях, какие анекдоты травит, по какой жизни тоскует. Ему и так всё известно!

Говорят — да уж совсем открыто, нахалы! — о вечном дефиците, о нехватке денег, песни поют Галича. Да не про далекие планеты, а про вертухаев и вышки. Смеются над бровями Леонида Ильича, тоскуют по заграничной жизни.

Будь на то воля Кошкина, он бы за кордон ездить вовсе запретил, — и о чем только начальство думает. Навезут барахла, друг перед другом хвастают.

Игорю-то Ивановичу пришлось даже сочинить документ для туристов — «Тезисы примерных впечатлений».

В документ им была заложена идея глубокая: начинать всегда за здравие и говорить правду, ибо ничто, кроме правды, не имеет подобной пропагандистской силы.

Живут на Западе сытно? Да. Во многих семьях не по одной, а по две машины? Да. Могут говорить то, что вздумается? Безусловно, у них законы разрешают. Но при этом нас боятся и ненавидят. Какие же это друзья?

Вся надежды на Маргариту Алексеевну Никонову — пианистку с глазами испуганной лани. И хотя обросла мужиками, как яхта ракушками, не пожалеет сил Кошкин, огнем и мечом расчистит дорогу к ее сердцу.

Егорову в общежитии тоже снится сон.

Будто он попал в состав Оскара Питерсона.

Но не в Америке, а в СССР.

Они репетировали в каком-то доме культуры перед концертом, а Егоров сидел в зале и слушал.

Одну вещь сыграли, другую, а потом Оскар отрывает пальцы от рояля и говорит: напрасно Гиллеспи не поехал. А здесь, в дикой России, где трубача найдешь? И музыканты сидят суперкласса — Конни Кэй за барабанами, тромбонист Джей Джей Джонсон, Херб Эллис с гитарой, на басу — Рэй Браун. Целое созвездие.

Тут саксофонист Стэн Гетц тоже говорит: включили в программу «Billie’s Bounce», это мы с Диззи классно дуэтом играли.

Говорят по-английски, но Никита как бы всё понимает и удивляется, потому что английский учил отвратительно.

А тут мырть на сцену, и — сходу по-английски: «Мистер Питерсон, давайте я попробую, я партию трубы наизусть знаю». Все переглядываются, а Стэн говорит: «Пусть этот русский играет, если может. После первых же тактов всё будет ясно».

Никита испугался. «Вы, — говорит, — только простите, господа, инструмент у меня педальный, тульский. Ре и ми на первой октаве не строят».

Рэй Браун ржет.

Мысли о трубаче не дают заснуть Кошкину.

Вот ведь дурь: спать охота, а никак!..

Когда-то мать советовала: не спится, засунь палец в рот и представь, что сосешь нектар из вымени священной коровы.

Игорь Иванович засовывал, воображая корову на обертке шоколада, который привозил отец из-за границы, со слета Санта-Клаусов. Вошло в привычку.

Так что, устроившись под одеялом, Кошкин непроизвольно и с невинным видом сосет указательный палец, думая о проклятой службе.

Нужно было сделать всего один звонок, чтобы операция по делу Егорова и Водкина завертелась.

И он теперь запускает эту машину без колебаний.

Так что, пока Никита с Владом мирно спят, из гаражей с разных концов города выезжают два козла с военными номерами. Оба они соединяются на проспекте и мчатся к общежитию музыкалки, пугая бездомных зверей.

Досматривает свой сон Егоров.

Дают отсчет и поехали.

Едва Питерсон вступление сыграл, только-только Никита со Стэном переглянулись, чтобы начать тему, нет, даже, кажется, сыграли пару тактов, как Конни Кэй застучал палочкой по барабану: стоп, стоп!..

Это не Кони Кэй, а кто-то в двери колотит, музыканты просыпаются, входят офицер и два солдата с оружием.

— Встать! Кто из вас Егоров и кто Водкин?

— Я Егоров, — говорит Никита, — а это Владислав Аркадьевич Водкин.

— Имею вам сообщить, товарищи Водкин и Егоров, что в соответствии с законом о всеобщей воинской обязанности вы призваны на действительную военную службу.

Слов много, а суть одна: забрили!

— Дайте хоть собраться, — говорит Никита.

Офицер ухмыляется.

— У меня приказ.

У Никиты дурные предчувствия. Их ведут под конвоем, как преступников. Егорова сажают в одну машину, Водкина в другую.

Пройдет много лет, и Егоров узнает, что под видом призыва в армию опекуны придумали изуверский способ ареста Влада.

Обыскали комнату, нашли невинные и довольно тусклые воспоминания Чуковской под матрацем, в машинописной копии на папиросной бумаге, которую Влад никогда Егорову не показывал. И осудили на пять лет.

Лидия Корнеевна никогда не нравилась своим опекунам, не то, что ее батюшка Корней Иваныч.

В колонии за полярным кругом Водкин держался как мог.

По версии официальной, он умер от воспаления легких.

Но по рассказам тех, кто с ним сидел, изнасиловала его и от страха замучила пьяная солдатня. Самого жестокого и тупого, тюркского покроя.

Еще говорили, что, когда пришли в карцер за телом Влада, его там не обнаружили. На цементном полу валялись нижнее белье и дырявые ботинки со вложенными внутрь носками.

Очень похоже на правду.

Влад так всегда в общежитии делал: снимет туфли, а носочки вложит внутрь.

Однако никто над этой загадкой природы биться не стал. Списали Влада. Кинули в могилу кальсоны и ботинки.

На зэковском капище появился еще один столбик с номером.

Гуд бай, Америка!