Операция «Aurora Borealis» (шпионский детектив)

Анатолий Васильевич Кондратьев, 2023

Первая часть исторической шпионской дилогии, детектива, охватывающей события конца XIX – начала XX веков. Читатель встретится с героями, вовлечёнными в революционные события Российской империи, методами работы охранного отделения и его заграничного бюро, русской контрразведки времён Великой войны. Автор: экс-капитан дальнего плавания, уже опубликовал две книги: "Записки старого моряка. Калейдоскоп воспоминаний" и роман-приключение "Ужас океанских глубин". P.S. Обложка книги сделана самим автором с использованием Фотошопа и ИИ "Кандинский 2.2"

Санкт-Петербург, Российская империя, Алексей Арцыбашев

После расставания с женой Евгенией Петровной Арцыбашев Сергей Николаевич, замкнулся в себе и больше так и не женился. Её измена оставила столь глубокую рану в душе профессора, что напрочь отвадила его от женского общества. Он так и не смог простить ей обиды.

Арцыбашев с головой погрузился в научно-преподавательскую деятельность, отдавая всего себя науке и родному институту. Заниматься с сыном Алёшенькой у него тоже не было времени. Для соответствующего ухода за ребёнком и его воспитания он привлёк деревенскую няньку и бонну-немку, бедную интеллигентную женщину из Гессена (в России в ту пору было очень много немцев, искавших в Империи лучшей доли).

Получив хорошее домашнее начальное образование Алексей продолжил его в петербургской гимназии, а в 1904 году успешно прошёл испытания и поступил в университет на химическое отделение. Практически сразу же он попал в среду вольнодумства. Жизнь университета помимо учёбы была наполнена социальной активностью молодёжи. На факультетах зародилась и крепла особенная духовная среда, контролировать и подавлять которую не был в состоянии никакой диктат. Ко времени его поступления, история университета уже имела богатое вольнодумное прошлое.

Так, первый конфликт возник из-за полицейского произвола в отношении студентов ещё в начале XX века. Студенты потребовали неприкосновенности личности, публикации всех касающихся их мер, отмены старого закона о призыве в армию исключённых студентов. Устроили демонстрацию у Казанского собора. Их поддержало своей забастовкой 25000 рабочих. Университет был закрыт, все студенты исключены. После открытия университета большинство студентов было восстановлено, но более 300 человек, всё же были исключены.

Брожение не утихло и 14 января 1901 г. бывший студент Карпович П.В. убил министра просвещения проф. Боголепова Н.П. Это бессмысленное преступление, восторженно встреченное студенчеством, открыло серию террористических актов со стороны революционных сил и ответных действий правительства. После этих событий значительная часть студенчества стала в оппозицию царскому режиму.

Вот в такую среду и попал молодой Алексей Арцыбашев. Неокрепшее мировоззрение его было подвергнуто нигилистической, революционной идеологической обработке со стороны более старших товарищей. Эта была прекрасная среда для всякого рода авантюристов и проходимцев, которые выискивали в ней своих сторонников и вербовали в свои организации.

К началу революционных событий 1905 года Алексей Арцыбашев состоял в рядах Партии Социалистов-Революционеров (эсеров) и уже сумел зарекомендовать себя пламенным борцом-пропагандистом. Вечерами, после занятий группа студентов собиралась на одной из явочных квартир Петербурга. Там молодых революционеров старшие товарищи учили азам конспирации, приёмам ухода от слежки наружного наблюдения полиции. Много спорили о будущем России, её политическом устройстве. Изучали историю революционного движения в России на примере «Народной Воли».

На одной из таких встреч присутствовал зрелый мужчина приятной, интеллигентной наружности, с залихватски закрученными по последней моде усами, эдакий Донжуан — похититель женских сердец, одетый в модный твидовый костюм. Хозяин квартиры его не представил, но раз он находился здесь, среди «революционеров», каковыми себя числили студенты-нигилисты, значит ему можно. Значит, так надо. Все они давно усвоили правило — не задавать «лишних вопросов». Он молча сидел в стороне на изношенном кресле, закинув нога на ногу и только время от времени покачивал руками свою трость. Он сидел, слушал горячие споры, не принимая никакого участия в них, лишь скользил внимательным пристальным взглядом по лицам присутствовавших.

Это был никто иной, как Борис Викторович Савинков — один из лидеров самого радикального крыла Партии Эсеров — «Боевой Организации», занимавшейся в Российской Империи террором. Совсем недавно он нелегально прибыл из Женевы в Санкт-Петербург и сейчас подбирал молодых, энергичных людей для своих «адских» затей. Личность сложная, где-то загадочная, ну, по крайней мере, он сам хотел видеть себя таковым. С обретением опыта, Савинков ощущал себя теоретиком террора, претендовал на роль “хранителя канонов”, думал над их дальнейшим совершенствованием.

Задачей Савинкова, с которой он отлично справлялся, было подбирать для “участия в терроре” подходящих людей, готовить их психологически, вдохновлять на самопожертвование ради великих идеалов справедливости и свободы. И они шли на смерть с чувством искренней благодарности партии и, в первую очередь, лично Савинкову за оказанную им честь, за возможность «в борьбе обрести право своё» (девиз Эсеров).

Террор для Савинкова — это искусство, в котором должны быть свои принципы, обеспечивающие “чистоту” жанра. Первоначально ему не нравилась практика эсеров-максималистов, предпочитавших вместо кропотливой, планомерной работы по подготовке терактов устраивать дерзкие налёты, кровавые “эксы”, эффектные, но мало результативные акции (взрыв на даче П. А. Столыпина на Аптекарском острове, в результате которого погибли и были ранены десятки случайных людей, — дело их рук). Борис Викторович всерьёз был озабочен методологией и технологией. К примеру, после ряда трагических случаев при обращении с бомбами, он потребовал ввести незыблемое правило: “бомба, сделанная одним химиком, не должна разряжаться другим”.

В последующие дни, после очередного заседания подпольного кружка к Арцыбашеву подошёл хозяин конспиративной квартиры и отведя его в сторону, сообщил, что с Алексеем хотят встретиться серьёзные люди и будут ждать его завтра в семь вечера по адресу… предупредил, что на явку он должен идти, соблюдая все правила конспирации, тщательно провериться во избежание слежки.

Как и было приказано, Арцыбашев на следующий день, в условленное время прибыл на конспиративную явочную квартиру, перед этим тщательно попетляв по проходным дворам Петербурга. Постучал в дверь, а там, словно его ждали. Она распахнулась и в проёме показался тот самый щёголь с усиками, которого Арцыбашев видел прежде. Приветливо улыбаясь он пригласил Алексея внутрь.

— проходите-проходите, Алексей,… располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Здесь мы с Вами в полной безопасности. Место надёжное.

В комнате с наглухо задрапированными тяжёлыми портьерами окнами, ярко горел свет. На столе стоял горячий самовар и большая тарелка с маковыми свежими бубликами. Он обратил внимание, что на подносе было только два стакана. Значит кроме их двоих никого больше не предполагалось.

Всё ещё смущённый, он молча прошёл ко столу, выдвинул стул, но садиться не стал, выжидательно глядя на «хозяина».

— ах, да, извините, конечно. Не представился. Называйте меня Вениамин (один из партийных псевдонимов Савинкова), — и протянул приветливо руку.

— присаживайтесь-присаживайтесь. Давайте-ка по чайку, пока самовар горячий. И бублики,…не забывайте про них. Очень свежие. Рекомендую.

Отдав должное свежему, крепко заваренному чаю, как нравилось Арцыбашеву, первым разговор начал Вениамин. Он сказал Алексею, что является одним из руководителей Петербургского отделения ПСР (Партия Социалистов Революционеров). На той, памятной встрече, где они впервые увидели друг друга, Алексей понравился ему своей пылкостью и грамотными речами. Через товарищей он навёл о нём справки и желает поближе познакомиться с ним. Результатом этой беседы будет то, что Арцыбашеву, возможно, поручат одно ответственное задание.

— только, вот что, Алексей, ответьте сначала на вопрос — что Вас привело к нам? Ведь Вы из вполне благополучной профессорской семьи,…детство Ваше было безоблачным, няньки, бонны.…Юность тоже, вроде как, неплохо проходит,…университет,…химический факультет. Казалось, — живи и радуйся! А Вы, прямо как в омут головой… в революционеры подались.

Отвечая на вопросы Вениамина, Арцыбашев, понёс юношеский бред (так он, по прошествии лет, сам иронически оценивал своё поведение на той встрече) про то, что он вдохновлялся примерами народовольцев и социалистов. Романовское самодержавие и бюрократический диктат Системы были ему, якобы, отвратительны в высшей степени. И вдохновлённый подвигами борцов на благо простого народа, он также, как и они готов отдать жизнь за свободу, за освобождение Матушки-России от ненавистного самодержавия.

Вениамин слушал его очень внимательно, но ироническая улыбка всё-таки не сходила с его лица. Наконец, когда Арцыбашев выдохся, его визави не спеша, молча налил себе чай. Ложкой из вазочки зачерпнул земляничного варенья. Со вкусом отправил его в рот и с удовольствием сделал глоток ароматного чая. Наконец, соизволил отреагировать на пламенную речь студента.

— да-с, молодой человек,… что тут можно сказать, — тут он рассмеялся и продолжил, — дури и шелухи у Вас в голове достаточно. Но, давайте-ка без пафоса, поговорим серьёзно. Я всё-таки Вас до конца не понимаю. Пока Вы для меня загадка. Вот, там, на той встрече в кружке, там были рабочие парни с окраины, заводские. Вот они мне понятны. У них в России никакой перспективы на будущее. Завод. Тяжкий труд. Бедная семья и так,…всю их жизнь. А у Вас? У Вас же все пути открыты. Получите высшее образование. И все пути-дороги перед Вами. Выбирай любую.

Алексей смутился, но продолжил нести околесицу всё в том же духе.

— ему-де, стыдно именно перед такими простыми ребятами за то социальное неравенство, что процветает в Империи… он-де, за справедливость,… что, если он любит, то любит до конца,…предан этому всем существом,… не задумываясь, готов отдать этому самое ценное — жизнь, душу, мысль, чувство… и, если он что ненавидит, то ненавидит также страстно, самоотверженно, жертвенно, также глубоко и чисто.

Когда он закончил свой путанный и опять-таки пафосный монолог, Вениамин вздохнул и сказал:

— ладно, студент. В общем,…Вы мне нравитесь. Нравитесь своей страстностью и готовностью к самопожертвованию. Я думаю, что Вы нам подходите. Мы, конечно же, проверим Вас в деле. В настоящем деле. И тогда окончательно решим…Алексей, с этого момента Вы вступаете в Боевую Организацию нашей партии ПСР. Цените доверие, оказанное Вам! Нам пригодятся Ваши знания, что-то ВЫ, надеюсь, уже сумели почерпнуть на своём химическом факультете…. Ведь чему-то Вас там уже научили…Одним словом, Вы займётесь крайне опасным делом — пока будете трудиться в одной из наших подпольных лабораторий. Будете создавать своими руками бомбы для акций организации. Подчёркиваю, дело крайне опасное. Требуется подойти к нему с полной ответственностью и серьёзностью. Ваш предшественник, неосторожно сработал и подорвался, угробив себя, ещё двух наших людей и лабораторию. Вы готовы взяться за это дело?

— Да, — с горячностью, выпалил Алексей, весь светясь от оказанного ему доверия. Ведь в среде ПСР о «Боевой Организации» ходили самые невероятные слухи. А он, Алексей Арцыбашев, стал её членом. Это просто счастье какое-то!

— ладно, тогда, отныне Ваш партийный псевдоним будет,…Нууу,… пусть будет «Григорий».

Домой Арцыбашев летел словно у него за спиной выросли крылья. Он чувствовал, что готов совершить какой-нибудь подвиг прямо сейчас, прямо вот, сей момент…Ээххх! Всё его нутро распирало от переизбытка чувств. Хотелось петь, кричать от восторга!

Отныне, Революция! — это единственное содержание его жизни. Огненный воздух, опьяняющий мозг! Прекрасная мечта по «новому бытию», по «реальной жизни». Вот она, настоящая жизнь!

18-летний юноша, переполненный впечатлениями, перемежал быстрый шаг с бегом и думал:

— а почему, собственно «Григорий»,…так прозаично, — недоумевал он, — я бы выбрал себе.… Гммм,…ну, хотя бы, «Альбатрос»,… или нет,… да вот же.… «Буревестник»! Ну, конечно, «Буревестник»! «Буревестник Революции», вот было бы здорово!

« — Буря! Скоро грянет буря! Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:

— Пусть сильнее грянет буря!..»

— Прокричал он вслух строки из поэмы Максима Горького, которую тот написал, как раз на события у Казанского собора по разгону студенческой демонстрации в 1901 году. Прокричал, и опомнился, испугавшись. Как бы кто-нибудь его не услышал. Надо быть осторожней, ведь он теперь настоящий революционер-боевик!

Через два дня, после лекций в университете к нему на улице подошёл ничем не примечательный человек, одетый в серое драповое пальто с неопределённого цвета кашне, вокруг горла. Он обратился к Алексею, назвав его псевдоним:

— «Григорий», сегодня вечером, в шесть часов будьте по адресу… — только и сказал, задержавшись рядом с Арцыбашевым буквально на секунду, и в тот же миг скрылся в одном из многочисленных городских проходных дворов.

В тот же вечер, в назначенное время «Григорий» был на явочной квартире. Его встретили четыре человека, его будущих, а теперь можно сказать, нынешних соратников по борьбе. Знакомство состоялось. Отныне он вошёл в «пятёрку» одной из ячеек боевого крыла ПСР. Он был приставлен к подпольной лаборатории по изготовлению бомб. С этого дня жизнь его изменилась. После лекций в университете он бежал в лабораторию, где вдвоём с «товарищем Сергеем» они занимались тем, что им поручила партия, то есть, «химичили» с различными смесями, изготавливая «адские штуки». Работа была тяжёлая, кропотливая, крайне опасная и занимала очень много времени. Порой у него не хватало сил, чтобы поздно ночью возвращаться домой, а с утра не выспавшись, бежать на занятия. Частенько он оставался ночевать прямо в лаборатории. С каждым днём делить время между университетом и лабораторией становилось всё труднее и, как следствие, он стал пропускать занятия и лекции. И чем дальше, тем больше. Плодов своих трудов они с «товарищем Сергеем» не видели. Лишь время от времени в лаборатории появлялся человек из их «боевой пятёрки», забирал готовые бомбы и «растворялся» в ночи. О результатах они узнавали лишь из газет, печатавших срочные новости и ужасные фотографии разрушений, причинённых террористическими актами эсеров. Конспирация у боевиков была строжайшая. Каждый занимался только тем, что ему было поручено. Категорически нельзя было интересоваться, где, когда и против кого будет направлен следующий теракт.

Но, однажды, совершенно случайно, он всё-таки стал невольным свидетелем одного из них. Спеша после лекций по Невскому проспекту, он свернул на набережную реки Фонтанки, миновал Аничков дворец, где обитала вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, и уже было повернул налево в Графский переулок, как позади него раздался страшный взрыв. Взрывной волной Алексея швырнуло на землю, и он «пропахал животом» по мостовой метра три, такой силы был взрыв. Не сразу придя в себя после взрыва, контуженный, он, сидя прямо на мостовой обхватил ладонями голову и качался из стороны в сторону, напоминая «китайского болванчика». Рядом, путаясь в многочисленных юбках, горланила и причитала какая-то деревенская баба. Чуть поодаль валялся оглушённый городовой. Из-за угла опускалась поднятая взрывом пыль. С трудом поднявшись на ноги, он помог бабе встать. После чего направился к полицейскому, чтобы оказать тому помощь. Но городовому уже помогали сердобольные прохожие. Качаясь, ещё полностью не очухавшись, на нетвёрдых ногах Алексей завернул за угол, чтобы увидеть результаты взрыва.

Зрелище, открывшееся ему было просто ужасающим. Развороченная взрывом карета царского сановника, прибывшего к Марии Фёдоровне с визитом, валялась на боку. Точнее, то, что осталось от кареты. В смертельной агонии бились лошади с распоротыми животами и вываленными внутренностями. Кровь! Повсюду была кровь! Весь декабрьский снег был красным от крови. Брызги её были на стенах и ступенях дворца. И трупы,… много трупов совершенно посторонних людей, случайных прохожих, волей судьбы, оказавшихся поблизости от эпицентра. В пяти метрах от него лежало растерзанное тело семилетней девочки с оторванными ногами. Женщина, видимо мать этой девчушки, была припечатана взрывной волной к стене. Её широко раскрытые мёртвые глаза, застыли в последнем смертельном ужасе. И стоны,…мучительные стоны со всех сторон. К месту происшествия на помощь уже бежали городовые и совершенно посторонние люди. Дворцовая прислуга суетилась на крыльце. Алексея корёжило в рвотных позывах, он схватился за живот, отвернулся от мёртвых тел и его буквально вывернуло наизнанку. Отныне это зрелище запечатлелось в его сознании навеки. Такого не забудешь никогда!

Не помня себя, Алексей плелся назад, на Невский проспект. Его шатало из стороны в сторону, ноги почти не слушались, а в голове всё ещё шумело и лёгкая тошнота приступами, подступала временами к самому горлу. Он явно был контужен.

В тот день он домой не вернулся, решив переночевать в лаборатории. По дороге он купил в лавке литровую бутылку водки, хлеба, круг колбасы и солёных огурцов. Он решил самым натуральным образом напиться, чтобы стереть из памяти увиденный ужас, который до сих пор стоял у него перед глазами. Нельзя сказать, что до этого он не пробовал спиртного. Студенческие посиделки всегда сопровождались распитием вина. Но сегодня он впервые пил в одиночку. Пил яростно, ожесточённо, как в последний раз. Но чем больше он хмелел, тем ярче и отчётливей перед глазами вставала картина последствий взрыва. Та разорванная, безногая малютка и её мать, сидевшая на земле, вдавленная взрывной волной в стену дома с бесстыдно раздвинутыми ногами, смотревшая широко раскрытыми мёртвыми глазами в сторону дочери. Алексей пил и мотал головой из стороны в сторону.

— Господи! Разве стоят тех целей освобождения народа от тирании, такие методы?…Эти люди, чем-они-то виноваты? Господи, если ты существуешь, прости меня грешного, — размазывая по лицу слёзы, стонал Арцыбашев. Дальше внезапно наступила темнота.

Очнулся он только утром следующего дня от того, что кто-то тряс его и бил по лицу руками. Еле-еле открыв глаза, Алексей не сразу узнал человека. Только несколько мгновений спустя он понял, что это был «товарищ Сергей», пытавшийся привести его в чувство.

–ну что? Очнулся? Экая ты свинья, «товарищ Григорий»,…что ты нажрался, как скотина? Что случилось?

Алексей потряс головой, чтобы прийти в себя. Но лучше бы он этого не делал. Острая боль, словно молния, пронзила его мозг, раскалывая, казалось, череп надвое.…Вставший к этому времени на ноги, Арцыбашев кулем повалился на пол, охватив голову обеими руками, чем очень напугал своего товарища. Тот подскочил к аптечке, схватил какой-то пузырёк и вернувшись, сунул его под нос Алексея. Это помогло. Способность чувствовать постепенно вновь возвращались к молодому человеку. Спустя несколько минут он наконец смог говорить и очень тихим, бесцветным голосом, казалось с безразличием, спокойно, без эмоций рассказал «товарищу Сергею» о вчерашнем происшествии, невольным свидетелем которого он был.

— да ты контужен, друг, у тебя же сотрясение мозга, причём очень сильное, — констатировал его более старший и опытный товарищ (он был старше Алексея на 10 лет).

— и ты, остолоп, после такой контузии ещё и напился!? Ну, ты даёшь! Ты же запросто мог скопытиться. Это просто чудо, что ты выжил. Всё, работник из тебя никакой на сегодня…Да что на сегодня!? Как минимум неделю тебе надо отлежаться? — с досадой махнул он рукой.