«Красный граф» и операция «Колдун». Шпионский роман

Анатолий Васильевич Кондратьев, 2023

Увлекательный шпионский роман. Читатель встретится вновь со своими героями из I части «Операция Aurora Borealis» штабс-капитаном Артемьевым и поручиком Арцыбашевым. Десятилетия спустя Артемьеву, теперь уже полковнику СМЕРШ, придётся столкнуться в противоборстве с глубоко законспирированным агентом Абвера в знакомых ему местах на Кольском полуострове.

Франция, Париж 1924 — 1925 годы

Чудесная встреча, изменившая жизнь

Июль 1924 года в Париже был особенно жарким. Солнце так и палило, жарило, обжигало. Казалось, природа задалась целью изжить всё живое в большом, шумном городе, выжечь его дотла. Люди на улицах искали уютные тенистые места. Только бы спрятаться от безжалостных лучей, которые плавили не только мостовые, но и, казалось, мозги парижан. Под тентами многочисленных кафе, двери и окна которых были распахнуты настежь, было не протолкнуться. Все места за столиками на открытом воздухе были заняты. Красивые дамы в лёгких летних платьях и сопровождающие их кавалеры, по большей части в белых парусиновых костюмах, которым посчастливилось занять места за столиками, наслаждались прохладительными напитками и холодным мороженым. Покидать насиженные места никто, впрочем, не торопился. Было послеобеденное время, которое в соседней Испании называлось одним красивым словом «сиеста», подразумевающее ничегонеделание, полное расслабление и, возможно, у кого получится, дрёму в прохладной тени.

На плетёном стульчике одного из таких кафе на проспекте Матиньон вблизи городского парка в VIII округе Парижа в расслабленной позе дремал водитель такси. Его старенький, изношенный «Рено» с откидным верхом стоял чуть поодаль под густыми, тенистыми кронами каштана, примерно в 15 метрах от кафе.

В этом зрелом, худом, измождённом мужчине с трудом можно было угадать некогда молодцеватого, подтянутого штабс-капитана Артемьева. Сергей Николаевич явно не «жировал». Весь его облик говорил о нужде, бедности и хроническом недоедании. В те трудные годы многие бывшие офицеры, некогда БЫВШЕЙ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ, вышвырнутые из неё бурей прошедших революций и Гражданской войны, трудились во Франции простыми таксистами. Гостеприимная Третья Республика широко распахнула свои объятия для всех «бывших»: бывших фрейлин и царедворцев, бывших генералов и адмиралов, бывших офицеров уже несуществующей Российской империи. Париж, Ницца в те годы были наводнены беженцами из России. Вот, например, что писал Александр Вертинский о «русском Париже» тех лет:

«Обессиленная продолжительной войной Франция нуждалась в мужском труде, ибо война унесла многих её сынов в могилу. Мужские руки ценились. Десятки тысяч русских эмигрантов работали на заводах Рено, Ситроена, Пежо и других. Много людей «сели на землю» и занимались сельским хозяйством — и собственным, если были средства, и чужим, если приходилось наниматься.

Всего во Франции русских было, вероятно, тысяч двести — триста. В Париже нас было тысяч восемьдесят. Но мы как‑то не мозолили глаза. В этом колоссальном городе мы растворялись как капля в море. Через какой‑нибудь год мы уже считали себя настоящими парижанами. Мы говорили по-французски, знали все, что творится вокруг нас, всюду работали с французами бок о бок и старались подражать им во многом. Правда, у нас был и свой быт: свои церкви, клубы, библиотеки, театры. Были свои рестораны, магазины, дела, делишки. Но это для общения, для взаимной поддержки, чтобы не потеряться в этой стране.

Весь Монмартр кишел русскими. Вся эта публика группировалась около ресторанов и ночных дансингов. Одни служили гарсонами, другие метрдотелями, третьи на кухне мыли посуду и т. д., потом шли танцоры — «дансэр де ля мэзон», или «жиголо» по-французски, молодые люди, красивые, элегантно одетые, для танцев и развлечения старых американок, потом артисты, певцы, музыканты, балетные танцоры, исполнители лезгинки, молодые красавцы грузины в черкесках, затянутые в рюмочку, потом цыгане, цыганки, цветочницы, зазывалы, швейцары, шофёры».

— Я вспоминаю те времена, — рассказывал старый генерал своей внучке в люксовом номере ведомственной гостиницы КГБ, — идёшь по улице в Ницце, все приподнимают шляпы, кругом только и слышно: «сударь», «извольте», «покорнейше благодарю». Очень хорошо, достоверно и полно жизнь «белой» эмиграции отражена в романах Михаила Булгакова «Белая гвардия», «Чёрное море» и «Бег». Кстати, Орли, помнишь, лет пять назад мы смотрели с тобой художественный фильм «Бег» по мотивам его произведений? Ну,…в кинотеатре «Аврора»? Вспоминай,… Ты помнишь генерала Романа Хлудова в исполнении Владислава Дворжецкого? Между прочим, у него был реальный прототип — это генерал-лейтенант белой армии Яков Александрович Слащёв, или, как его называли Слащёв-Крымский, отличавшийся неимоверной жестокостью на Южной Украине и в Крыму. Амнистированный, в ноябре 1921 он вернулся в Россию и служил в Красной Армии, будучи преподавателем курсов «Выстрел». Слащёв подписал обращение к офицерам врангелевской армии, призывая их «разоружиться» и вернуться в Россию. Он был застрелен на своей квартире в 1929 году,…тёмная история, вероятно, кто-то отомстил ему.

А яркая роль генерала Черноты в исполнении Михаила Ульянова, а? Помнишь, его диалог с Парамоном Корзухиным «…нет, так вот в кальсонах по Парижу», а-ха-ха-ха! Как тебе? И у него был прототип — это генерал Сергей Улагай, герой русско-японской и Первой мировой войн,… похоронен на русское кладбище в Сент-Женевьев де Буа.

Нужда, Орли, пожалуй, это самое верное определение, характеризующее моё и их положение в те времена. Вот, послушай, очень трогательные строки стихотворения неизвестного автора. Они характеризуют атмосферу взаимоотношений русских эмигрантов в те далёкие годы:

«Куда прикажете, мадмуазель?

Конечно, знаю, восемь лет в Париже

Прошу простить, я не могу быстрей…

И тут жандарм не подпускает ближе

Вы мне как кость бросаете слова

И Вам французский не родной, ручаюсь

Сквозь дым вуали серые глаза

Блестят во тьме, сдержать слезу пытаясь

В чём Ваша грусть? Поведайте, прошу

Нам полчаса до синема на Сартр

А Вы опять — я вовсе не грущу

Сквозь сизый дым с цветочным ароматом

Уже ли был я с Вами неучтив?

Почто Вам лгать безвестному таксисту?

Лишь голову слегка к плечу склонив

Вы улыбнулись кратко и лучисто

— Уже ль месье читает по глазам?

Поверьте, ложь месье почуять может

Так в чём печаль, мадмуазель?

— Мадам! И пусть она Вас больше не тревожит!

Мон дьё, мадам, знакомые слова

Мы, может, зря язык себе ломаем?

Меня здесь называют Николя

А при крещеньи звали Николаем…

Как Вас зовут? Да полноте молчать…

У нас одна душа, и грусть похожа…

А Вы, с тоской «к чему Вам это знать…»

И тихий плач… и холодок по коже

По тормозам… оставить чёртов руль…

Платок со вздохом протянуть — Возьмите

— Простите, Николай… меня там ждут

— Не ждут Вас там… прощаю, и не лгите

Толпятся дамы возле Синема

Ваш силуэт угадываю тонкий

В чём ваша грусть? Что осень холодна?

Какая там мадам… совсем девчонка!

Быть может, Ваша кончилась любовь?

Иль вспомнили Москву, подружек… маму?

Я вышел… вой клаксона… Чёрт с тобой!

И сделал вид, что увлечён программой

— Простите… Вы не сходите…со мной?

— Бьян сюр, мадам! Премного благодарен!

— По-русски, Коля… Вы сегодня — мой

— Навеки Ваш, коль так угодно даме!

Рассвет… улыбка на твоих губах

И волосы каскадом разметались

А может, я прошёл весь этот Ад,

Чтоб мы вчера с тобою повстречались?»

(«Парижский таксист» mikhael-mark.livejournal.com)

… старый генерал на время замолчал, задумался. Но, потом вновь оживился и мысленно вернулся в тот жаркий июльский день 1924 года.

∴♦∴♦∴♦∴♦∴

Сейчас голова усталого человека склонилась на грудь. Глаза были закрыты. Ранний подъём в шесть часов утра и работа до полудня, сделали своё дело. Сон его был глубок, но чуток. Сказывалась давняя, выработанная годами, привычка военного. Поэтому громкий окрик:

— Шофёр! (фр. Chauffeur) —

Моментально выдернул Артемьева из полусна. Он встрепенулся, вскочил. Среднего роста плотный мужчина с густой щёткой аккуратных усов, одетый в светлый, кремовый костюм, нетерпеливо оглядывал посетителей летнего кафе, выискивая взглядом водителя «Рено».

— здесь шофёр, месье! Сию минуту.

Сергей сел на водительское место и полуобернувшись к пассажиру осведомился на русском языке:

— куда прикажете, Ваше Превосходительство?

Пассажир, собравшийся было уже отдать распоряжение, куда ехать, в изумлении застыл.

— так, куда поедем, Ваше Сиятельство, Алексей Алексеевич? —

Артемьев полностью обернулся к графу Игнатьеву, а это был именно он, некогда военный атташе, или, как тогда называли военный агент России во Франции, граф Алексей Алексеевич Игнатьев!

— не узнали, Ваше Превосходительство? — на графа смотрели лукаво-весёлые глаза молодого мужчины.

— постойте-постойте,… Вы… — граф вытянул руку по направлению к водителю, — не может быть!…Ведь Вы — Артемьев, да? Штабс-капитан Сергей Николаевич Артемьев? Это Вы?

— к Вашим услугам, граф! Честь имею!

— господи боже мой, какими судьбами?! Как? Почему? Вы, и таксист!…

— Ничего удивительного граф. Нужда-с, знаете ли,… сейчас многие из наших таксистами тут работают.

— голубчик Вы мой, Вас сама судьба мне послала. Нет, ну надо же! Артемьев — в Париже. Всё, Сергей Николаевич, едем. Я Вас мобилизую на службу во имя Отечества. Всё-всё-всё. Даже не спорьте со мной. Поверьте, обижены не будете. Жалование Вам положу уж, во всяком случае, поболее, нежели Вы имеете. Едем. По дороге всё расскажу.

Впервые судьба свела графа Игнатьева и Сергея Артемьева во время русско-японской войны в 1905 году. Тогда молодой подпоручик 2-го Сибирского корпуса 1-й Маньчжурской армии Артемьев доставил в Штаб генерала от инфантерии Линевича Николая Петровича ценного «языка» — майора японской армии, захваченного «командой охотников» (так тогда называлась фронтовая разведка) во время глубокого рейда по тылам японцев. Молодой поручик добровольцем входил в состав той команды, состоящей из опытных казаков-пластунов. Принимал у него «языка» капитан разведывательного отделения Штаба граф Игнатьев. Тогда-то молодые люди и познакомились. Молодой, умный и храбрый офицер сразу же понравился уже опытному разведчику Алексею Игнатьеву. Граф как раз в то время формировал штат разведывательного подразделения 1-й Маньчжурской армии. Поэтому, не взирая ни на какие возражения подпоручика, по ходатайству Игнатьева Артемьев приказом по армии был переведён в распоряжение штаба Линевича, а конкретнее, — в разведку. Кстати, тем майором, которого «добыли» пластуны оказался никто иной, как майор императорской армии Хачиро Мидзуно, один из ближайших помощников руководителя всей тайной японской разведывательной сети на Дальнем Востоке профессионального разведчика Фуццо Хаттори. За этот подвиг подпоручик Артемьев получил свой первый Георгиевский крест из рук самого командующего Линевича Н.П.

Друзья и, теперь уже коллеги, Артемьев и Игнатьев вместе, плечом к плечу, участвовали в кровопролитном Мукденском сражении, когда, фактически, благодаря грамотным действиям командующего Линевича части 1-ой Маньчжурской армии в полном боевом порядке отступили от Фушани к Телину, две же другие русские армии оказались в мешке в районе Мукдена. В том сражении подпоручик получил тяжёлое ранение и, за проявленную храбрость и героизм, в арьергардных боях, ему был пожалован орден «Святой Анны 4-й степени». Знак сей прикрепляется к темляку на эфесе шашки, а темляк заканчивался круглым красным помпоном, получившим на армейском жаргоне название «клюква». Несмотря на такое, казалось бы, шутливое жаргонное словечко «клюква», русские офицеры, получившие «Анну» на эфес, очень гордились такой наградой.

Фото из открытых источников Сети, права на которое никем не заявлены

На этом его война закончилась, и Сергей Николаевич был эвакуирован в госпиталь Читы.

После войны Игнатьев не терял из виду Артемьева. Опять же, по его ходатайству, геройский офицер, георгиевский кавалер после излечения был направлен в распоряжение контрразведывательного отдела при Главном Штабе в Санкт-Петербург. Именно ему, теперь уже штабс-капитану, Игнатьев «передал на связь» агента Алексея Арцыбашева в ходе операции «Северное Сияние» во время Великой войны (смотри 1-ю часть дилогии «Операция «Северное сияние»»).

∴♦∴♦∴♦∴♦∴

Артемьев привёз Игнатьева в его квартиру на набережную Бурбон, д 19, что находилась в IV округе Парижа на острове Сен-Луи по реке Сене, где граф проживал со своей женой Натальей Трухановой.

В тот день бывшие однополчане, коллеги и друзья Артемьев с Игнатьевым далеко за полночь засиделись в небольшой гостиной в скромной парижской квартире генерала. Их воспоминания скрашивала уже третья бутылка отличного красного сухого «Бордо» (Bordeaux).

Сергей рассказал о своих перипетиях, о том, как он оказался в Париже вместе с семьёй Арцыбашевых.

— Как! И Алексей Арцыбашев здесь? — удивился граф, — как он? Как там мой крестник? Как поживает? Вы поддерживаете отношения? — оживился Игнатьев

— здесь-здесь он. Ведёт жизнь благополучного парижского буржуа. Недавно удачно женился и «родил» первенца. От дел с Блерио он полностью отошёл. Проживает нажитое. Пока средств им с женой хватает. Да и то,…она француженка, богатая наследница из зажиточной семьи. Так что, у него всё благополучно.

Далее Сергей Николаевич поведал генералу некоторые, неизвестные тому подробности прошедшей удачной операции «Северное сияние»:

— кстати, Алексей Алексеевич, Вас с Арцыбашевым тогда в 1914 году боши-таки выследили. Зафиксировали ваши контакты на рю Гренель, 79. Фон Кнабенау оказался более коварным и предусмотрительным, нежели Вы полагали…ну да ладно, то дела давно минувших дней…как Вы сами-то?

Генерал-майор Игнатьев посерьёзнел. Отставил в сторону бокал с вином и глядя прямо в глаза Артемьеву произнёс:

— Сергей Николаевич, прежде чем я попрошу Вас о содействии, я хотел бы знать Ваши…Нууу, как бы это правильнее выразиться,…скажем, Ваше отношение к эмиграции, к тем людям,… беженцам из России. Как Вы вообще, — граф выразительно широким жестом взмахнул рукой — оцениваете обстановку, настроения? Не возникают ли у Вас мысли о возвращении на Родину?

— Алексей Алексеевич, по правде говоря,… — Артемьев, отставив в сторону свой бокал и вполне серьёзно, с грустью проговорил, — мысли такие действительно посещают меня, и в последнее время всё чаще. Но, как? Каким образом это возможно? Не нарушив присяги Государю, не желая участвовать в братоубийственной гражданской войне, я бежал из России. Вернуться туда, это значит признать власть красных, смириться с тем, во что они превратили мою страну. Поэтому,… даже не знаю, честно говоря.

— постойте-постойте, Сергей Николаевич, а во что, собственно, они превратили Россию, как Вы изволили выразиться?… Как заявил их лидер, Ульянов-Ленин, большевики просто подобрали власть. И он нисколько не слукавил, говоря: «Власть валялась под ногами, нужно было просто взять». Большевики действительно подобрали то, что бросило в грязь Временное правительство. Судите сами, не большевики выдумали и допустили безобразия с этими, так называемыми, не ко сну будут помянуты, «солдатскими комитетами», с этими идиотизмом — выборностью командиров. С обсуждениями приказов, с решениями, сражаться или нет, наступать или отступать. Это всё случилось, как раз, при Керенском, при Временном правительстве. Большевики же напротив, не допустили развала армии. Железной, безжалостной рукой восстановили дисциплину.

И потом, мой друг, неужели Вы действительно полагаете, что серая, солдатско-крестьянская орава была способна разгромить белые армии и иностранных интервентов самостоятельно, без должного грамотного руководства опытных командиров?

— всё это так, Алексей Алексеевич, скорее всего, Вы правы. Но на стороне «белых» сражались мои вчерашние друзья, однополчане, товарищи по юнкерскому училищу. И их было очень много.

— а с чего, Сергей Николаевич, позволю Вас спросить, Вы взяли, что Ваши товарищи, дворяне, благородные господа офицеры были только на стороне «белых»? Люди были разными, в том числе и дворяне тоже были разными. И офицеры по своей социальной принадлежности тоже были разными. Поэтому кто-то добровольно служил в Красной армии, кто-то даже вступил в партию большевиков. Кому-то это пришлось сделать в силу обстоятельств или даже насильно. Другим выпала доля служить в силах Белого движения. Я исхожу из того, что в любом случае все офицеры того времени служили интересам России. Только, к сожалению, они по-разному понимали эти интересы. И реальная жизнь развела их по разным сторонам. Они вынуждены были с оружием в руках сражаться друг против друга.

∴♦∴♦∴♦∴♦∴

— вот так, моя девочка, граф был прав. Уже сейчас, с высоты времён, стало известно, что в Красной армии служило 75 тыс. бывших офицеров, в то время как в Белой — около 35 тыс. из всего 150-тысячного корпуса офицеров Российской империи. Одно только это уже в корне опровергает все утверждения ненавистников советской власти о «кровавых» большевиках, уничтоживших якобы весь «цвет русской нации».

Антон Иванович Деникин, кстати, честный офицер и настоящий патриот России, отказавшийся в годы Второй мировой войны сотрудничать с нацистами, утверждал:

«Позволю себе не согласиться с мнением, что большевизм явился решительной причиной развала армии: он нашёл лишь благодатную почву в систематически разлагаемом и разлагающемся организме».

Уже тогда, как контрразведчик, я понял, его превосходительство, граф Игнатьев, вёл со мной, ни много ни мало, а вербовочную беседу. Он вёл психологическую обработку, твоего слуги покорного, одновременно следя за моей реакцией. Уже тогда я сообразил, что граф, вероятнее всего, работает на Советы. Но, поскольку, его мысли и соображения относительно большевиков и их роли в становлении новой России были мне близки, я особенно и не сопротивлялся. Мне даже стало любопытно, чем же всё это закончится.

∴♦∴♦∴♦∴♦∴

А Игнатьев, тем временем продолжал убеждать Артемьева, —

— … начальником штаба Верховного главнокомандующего большевики назначили генерал-лейтенанта императорской армии Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича. Именно он возглавил вооружённые силы Республики в самый тяжёлый для страны период.

В 1918 году была учреждена должность главнокомандующего всеми Вооружёнными силами Советской Республики. Первым на эту должность был назначен Сергей Сергеевич Каменев (не путать с Каменевым Л.Б., которого затем вместе с Зиновьевым Г.Е. расстреляли). Кадровый офицер, он закончил академию Генштаба в 1907 году, был полковником императорской армии. С июля 1919 года ни одна операция сухопутных и морских сил Советской Республики не обходилась без его непосредственного участия. Начальником штаба у него был Павел Павлович Лебедев, потомственный дворянин, генерал-майор императорской армии».

— а возьмите большевистский флот, господин Артемьев, — это вообще аристократическое заведение. «Вот перечень его командующих в годы Гражданской войны: Василий Михайлович Альтфатер (потомственный дворянин, контр-адмирал Императорского флота), Евгений Андреевич Беренс (потомственный дворянин, контр-адмирал Императорского флота), Александр Васильевич Немитц (анкетные данные точно такие же). Да что там командующие, Морской Генеральный штаб Русского ВМФ практически в полном составе перешёл на сторону советской власти, да так и остался руководить флотом всю Гражданскую войну.

Как ни странно, но на стороне красных оказались, и морская разведка вкупе с контрразведкой. А капитан 1-го ранга Модест Иванов, герой Порт-Артура, принимавший участие в обороне Порт-Артура в 1904 году, получивший в 1907 году из рук царя золотую саблю с надписью «За храбрость», возглавил Морское ведомство. Звание адмирала ему присвоили большевики с формулировкой «за преданность народу и революции»».

(«Дворяне Российской империи-костяк офицерского состава РККА или Об ещё одной либеральной лжи» topwar.ru)

Воспользовавшись секундной паузой в пространном монологе Игнатьева, Артемьев решил его слегка «подначить», дав понять, что он тоже профессионал и понимает, куда направлены потуги графа.

— Алексей Алексеевич, а позвольте-ка Вас спросить, откуда Вы всё это знаете, да ещё в таких подробностях, с именами, фамилиями, назначениями…Вы что, получаете эту информацию напрямую, из Москвы? — сделав удивлённое лицо, с улыбкой спросил Артемьев.

— то есть, как это,…напрямую из Москвы? — Обескураженно перевёл взгляд на vis-à-vis граф, — что Вы имеете в виду, Сергей Николаевич? Дерзить изволите, сударь? — глаза его сузились, в них появился стальной блеск, предвестник предстоящей бури.

— простите, бога ради, Алексей Алексеевич, некоем образом не хотел Вас обидеть. Да, наверное, неуместная шутка.…Я только хотел сказать, к чему, ещё раз простите, весь этот пафос в Вашем монологе? Меня, собственно говоря, агитировать не надо. Я и так весь Ваш, — рассмеялся, разряжая готовую вот-вот взорваться, атмосферу Артемьев, — Вы подтвердили, нет, неправильно выразился,…скорее, укрепили меня в моих размышлениях о судьбах страны. Раз народ пошёл за большевиками и выбрал их власть, значит на то — воля божья! И, как говорится, аминь! Я готов сотрудничать с Вами. Можете на меня полностью рассчитывать. Ей-богу, Ваше сиятельство, — и протянул Игнатьеву руку. — Давайте же, рассказывайте, чем я могу Вам помочь?

Генерал с чувством пожал руку товарища. Ещё раз пристально посмотрел на штабс-капитана и поведал ему следующее:

— в годы минувшей войны правительство, помимо моих основных функций, как военного атташе, возложило на меня ещё обязанность по закупке в странах Антанты для нужд русской армии военного снаряжения и вооружения. Но поскольку события тех лет принимали тенденцию непредсказуемого развития, то в верхах было принято решение, вопреки обычного порядка в таких случаях, открыть мне личный счёт и перевести на него деньги.

Артемьев со всё большим интересом и напряжением на лице слушал генерала.

… На мой счёт в «Банк де Франс» было переведено 225 миллионов золотом (сегодня эта сумма составила бы 2 миллиарда рублей!!!)

Артемьев не удержался и в изумлении воскликнул, —

— 225 миллионов,…золотом?!!! Невероятно! И что? Вы до сих пор можете ими свободно распоряжаться, граф?

— вот в том-то всё и дело, что да, Сергей Николаевич. Именно что могу полностью ими распоряжаться. И для себя я принял решение,… передать эти деньги России. Они принадлежат не мне, а стране, как бы это пафосно, как Вы изволили выразиться, не звучало.

Решение это далось мне трудно. Скрывать не буду. Вот Вы, Сергей Николаевич, с иронией меня спросили, откуда у меня такая точная информация о честных генералах и адмиралах, русских офицерах? Не из Москвы ли я её получаю?

— Ваше превосходительство, ещё раз прошу, да простите Вы дурака. Богом заклинаю, простите. Неудачная шутка,… признаю, — молитвенно сложив руки на груди, воскликнул Артемьев.

Игнатьев, между тем продолжал:

–…так вот, я очень внимательно отслеживал ситуацию в стране, следил за развитием событий. Нет-нет, не в том смысле, что ждал, чья сторона возьмёт верх. В победе большевиков я не сомневался. Я видел, как они «железной рукой» правят бал. Я понял ещё в 1918 году, что народ выбрал их, и они несомненно победят. Я искал выход на них,… на их полномочного представителя. Используя своё положение военного атташе, через свою агентуру я дал им понять, что готов с ними сотрудничать и передать все деньги, что были на моём счету. Попросил встречи с их эмиссаром.

Сергей Николаевич, ещё раз, голубчик, то что я Вам рассказываю, — это абсолютно секретно и только потому, что я Вам полностью доверяю и в Вашей порядочности не сомневаюсь.

Ну так вот, я получил известия из России, что со мной встретится, некто, Феликс Доманский. Встреча была назначена, а потом и состоялась в Швейцарии, точнее, в Лугано в октябре 1918 года. Доманский был никто иной, как комиссар ВЧК Феликс Дзержинский. Он прибыл в Лугано инкогнито. По легенде, официально для своих же в Москве, он отбыл за границу, якобы, на лечение и для встречи со своей семьёй. В сентябре 1918 года в Швейцарии открылась советская дипломатическая миссия. Первым секретарём её назначен некий Брайтман. Секретарём миссии он пристроил туда Софью Мушкат, супругу Дзержинского. Вот с этой легендой он туда и прибыл.

На встрече с высокопоставленным красным комиссаром мы оговорили все тонкости передачи денег. Решили, что прямо так, немедленно передавать деньги нельзя. Во-первых, это вызовет ненужный ажиотаж в банковской сфере. Вчерашние союзники по Антанте могут устроить провокации и, наверняка, будут чинить всевозможные препятствия. Согласитесь, сумма-то значительная. Во-вторых, не буду скрывать, я был озабочен вопросами безопасности своей семьи. За себя-то я не боюсь, я солдат, офицер. Ну, не Вам мне это рассказывать. Вы же знаете, трусом я никогда не был. Я опасался и опасаюсь за жизнь супруги, за свою Наташеньку.

Поэтому договорились, что будем ждать благоприятного момента. Оговорили вопросы связи. Ну вот, где-то так. Я от Вас ничего не скрыл.

Артемьев про себя усмехнулся:

— ну да — ну да, как же, всё он мне рассказал…

Как профессионал, разведчик он понимал, что не только вопрос возврата денег волновал шефа секретной службы молодой, Советской России. Дзержинский наверняка знал о миссии графа Игнатьева в качестве военного атташе Российской империи во Франции, о том, что в качестве резидента, он управлял обширной сетью агентуры за рубежом. Вот эта-то агентура и нужна была ВЧК. «Советы» отчаянно нуждались в информации о деятельности белой эмиграции за рубежом и возможности противодействия и нейтрализации её реваншистских устремлений с помощью агентуры влияния, которая наверняка имелась у бывшего военного атташе Российской империи.

«В том, 1924 году генерал-лейтенант П.Н. Врангель, формально сохранявший звание главнокомандующего Русской армией, создал «Русский общевоинский союз» (РОВС), объединивший под своим началом большинство военных организаций. Основная цель, которую преследовал РОВС — создание широкого и боеспособного военно-политического движения за рубежом. Надежда на реванш в борьбе с большевиками никогда не снималась с повестки дня для белогвардейцев. Ещё с лета 1921 г. командование Русской армии, заручившись согласием правительств Королевства Сербов, Хорватов, Словенцев (Югославии) и Болгарии, начало переброску уцелевших боеспособных частей в эти страны».

(«Русская военная эмиграция» nashahistory.ru)

Поэтому информация о замыслах белогвардейцев, возможных акциях, провокациях и диверсиях была крайне необходима советским спецслужбам. И в этом вопросе как раз и могла бы помочь агентура Игнатьева. Это было очевидно. И на той секретной встрече Игнатьева и Дзержинского, о которой граф сообщил Артемьеву, наверняка этот вопрос затрагивался. И судя по пафосному монологу Его превосходительства, скорее всего, он обещал Дзержинскому своё содействие.

Все эти мысли одномоментно промелькнули в голове Сергея Николаевича, ну а вслух он произнёс:

— чем же я могу быть полезен, Ваше превосходительство?

— Сергей Николаевич, повторюсь, сейчас я в первую очередь озабочен безопасностью жены. Вокруг себя я отмечаю какое-то нездоровое копошение, суету. Я зафиксировал слежку за домом, собой и женой. Когда я это заметил я приказал Наташе не выходить никуда из дома. Нанял охрану, из французов. Но, сами понимаете, это люди ненадёжные. Полностью полагаться на них я не могу. И наша встреча — это просто дар небес. Сам Господь ниспослал Вас.

Голубчик, надо бы что-то придумать и куда-нибудь спрятать госпожу Труфанову. Это единственное слабое звено, потянув которое, они смогут на меня воздействовать. Со мной же, пока только я имею доступ к деньгам, ничего плохого случиться не может. А деньги им очень нужны. Кто ко мне только не обращался, это были, и эмиссары барона Врангеля, и Деникина. В начале 1920-го меня посетил известный террорист Борис Савинков, возглавлявший контрреволюционную организацию «Народный союз защиты Родины и свободы». Так он прямо так и потребовал передать ему эти деньги. Я отказал всем. Ведь я только лишь часовой при денежном ящике, а эти деньги принадлежат русскому народу.

Артемьев слегка поморщился от пафосного окончания рассказа графа. Ему всегда претили возвышенные слова о ДОЛГЕ, ЧЕСТИ, РОДИНЕ, ЛЮБВИ. Это были всего лишь слова. Слова, правда, правильные, но произносить их вслух лишний раз всуе, по мнению Сергея, не следовало. Терялся, девальвировался их истинный, глубинно-духовный смысл.

— Алексей Алексеевич, я полностью в Вашем распоряжении. Надо подумать, как обезопасить Вашу супругу. Очевидным видеться одно — ей нельзя оставаться в этом доме. Исходя из того, что Вы мне сообщили, это не безопасно. Думается мне, что нам понадобится помощь нашего друга Алексея Арцыбашева, его связи. Если Вы не возражаете, я подключу его к этой операции, не раскрывая, естественно, все карты.… Ну так как? Согласны?

Игнатьев молча расхаживал по гостиной, размышляя над предложением Артемьева. Наконец, приняв решение, согласился:

— хорошо, Сергей Николаевич, подключайте Алексея.

Когда Артемьев добрался к себе домой на Rue de Compiègne, где он на пару с бывшим есаулом Всевеликого войска Донского Степаном Демченковым снимали угол за умеренную плату, часы штабс-капитана показывали 10 часов утра. Ночь он провёл в квартире графа Игнатьева, но спал там недолго. Не более трёх часов (за разговорами с генералом ночь пролетела незаметно). Поэтому хотел сейчас прилечь на часок, заодно и обдумать предстоящий разговор с Арцыбашевым.

Есаул, как и Артемьев «таксовал», но, поскольку его «боевой конь» сломался и в настоящее время находился в ремонте, он в это позднее для таксистов время, находился дома и скучал лёжа в одежде на продавленном клоповном топчане. В комнате царила духота. А отворить окно и проветрить помещение было решительно невозможно, так как комнату сразу же наполняли шумы, лязг и грохот близкого Северного вокзала. Да и бесполезно это было делать, так как в эти летние дни духота на улице была примерно такой же, как и в их помещении, а смрад близкого грузового депо был, пожалуй, даже похуже.

Поэтому Сергей, буркнув приветствие, прошёл к своему месту в углу за ширмой и, как был в одежде, плюхнулся на продавленную койку, отозвавшуюся на такое варварское к ней отношение жалобным громкими звуками и стонами старых, изношенных пружин. Не прошло и пяти, а может десяти минут, Сергей только-только провалился в тёмное незабытье, как из-за ширмы раздался громкий бас есаула:

— Артемьев, а Артемьев! Ты ещё не спишь? —

Сергей очнулся и непонимающим взором уставился в старый, в трещинах и разводах потолок, соображая, где он и что с ним.

–…эй! Штабс-капитан, слышь, что говорю, тут тобой интересовались вчера.

Сна как не бывало. Сергей резко поднялся и отдёрнул ширму.

— кто интересовался, Степан Григорьевич? — с тревогой спросил он.

— да были тут вчера двое,… поздно, часов в 10 вечера припёрлись. Я только-только принял чарку на сон грядущий, собирался было уже укладываться, как эти двое пришли…по виду, из наших. Выправка охвицерская, только вот лица…я насмотрелся на таких на фронте…такие морды были только в контрразведке…глаза пустые, колючие. Взгляд злой. — Продолжал, лёжа лениво басить есаул, — такие ставили комиссаров к стенке пачками, опасные люди, скажу я тебе Артемьев. Где ты успел перейти им дорогу? Всё интересовались, кто ты, да что ты. Чем живёшь-дышишь, да куда ходишь…

— ну, а ты, Степан Григорьевич?

— а что я? — хохотнул здоровый пятидесятилетний казак, — я послал их подальше и выставил за дверь. Только ты, Сергей, ты это,… будь с ними поосторожнее. Я же говорю, опасные люди…

— спасибо, есаул, — с чувством произнёс Артемьев. Я Ваш должник.

— Аааа, да чего там, сочтёмся…

Сна как не бывало. Усталость тоже испарилась. Тревожное чувство, охватившее Сергея, разом мобилизовало всё его существо. Времени на раскачку не было…

— быстро,… быстро, однако они вычислили меня,…ах, да, конечно же,… машина. Они по номеру вычислили владельца. А дальше, наверняка, связи в полиции,…и вот вам адрес, получите и распишитесь, как говориться. Оперативно работает контрразведка РОВСа, ничего не скажешь. Очень оперативно… — мелькали мысли в голове Артемьева.

Штабс-капитан метнулся к дальней стене комнаты и резким движением сдёрнул большое покрывало, прибитое к стене. За ним открылась старая, дверь, наглухо прибитая гвоздями к косяку.

Есаул, закинув за голову руки, лёжа на спине, с любопытством наблюдал за действиями своего товарища. Он перестал гонять из угла в угол рта пустой папиросный мундштук, широко осклабился и со смехом спросил:

— Шо, Сергей Николаевич, обходной манёвр, да? —

Артемьев с сомнением рассматривал дверь. Он подёргал её за ручку, но та даже не шелохнулась. Дверь, причинявшая постояльцам изрядное беспокойство холодными осенними и зимними Парижскими вечерами, и ночами, из-за того, что из широких щелей постоянно сквозило, теперь оказалась как нельзя кстати. Пошарив глазами по комнате и не найдя подходящего предмета, Сергей перевёл взгляд на казака —

— помог бы, что ли, станичник, а?

— ну, это мы зáраз… — есаул неторопливо встал, заглянул за спинку своего топчана и, протянув руку и вытащил сапожницкую «ногу». Подкинув её на руках, он неспешно подошёл к двери, внимательно оглядел её, примерился, затем просунул носок «ноги» в щель между дверью и косяком, подцепил, надавил и…дверь с натяжным скрипом распахнулась.

Широки жестом он пригласил Артемьева вглубь открывшегося проёма:

— извольте, Сергей Николаевич, прошу…

Пропустив штабс-капитана вперёд, есаул последовал за ним вниз по лестнице со второго этажа к «чёрному входу» наружу, который также был заколочен. У двери, отстранив Артемьева, он надавил на дверь плечом, и та, соскочив со ржавых гвоздей, распахнулась наружу.

— Вы свободны, штабс-капитан! — пророкотал пожилой казак. — Вот что, Артемьев,… двери,… я их просто прикрою, заколачивать не буду. Вдруг, Вам придётся таким же путём, «огородами», так сказать, обратно возвращаться, — рассмеялся есаул.

— спасибо, Степан Григорьевич, — с чувством пожал руку казаку Артемьев, — я всё потом объясню,… позже.

— та ладно,… чего уж там. Вы, всё-таки поосторожнее с ними, Сергей Николаевич, говорю же, опасные люди,…нехорошие.

Пробежав по захламлённому двору и перемахнув через высокий каменный забор, Сергей оказался на улице. Отряхнувшись, он осмотрелся и заспешил в сторону Северного вокзала Парижа.

Уже через два часа Сергей Николаевич «на перекладных» добрался до Вожирара, XV округа Парижа. Соблюдая меры предосторожности от возможной слежки, он подошёл к дому на rue Viala, в пятикомнатной квартире которого проживала семья Арцыбашевых.

К счастью, Алексей оказался дома. Он сам открыл дверь Артемьеву и с изумлением уставился на друга

— Сергей, ты?! Какими судьбами, дружище? — С широкой улыбкой на лице Алексей распахнул объятия навстречу Артемьеву, — проходи же скорее,…проходи, — посторонился он, пропуская внутрь Сергея.

— что случилось? Почему так неожиданно?…Да, впрочем, какая разница, мы с Абель всегда рады тебя видеть. Она сейчас с ребёнком, занята, а ты проходи, — обнимая друга за плечи, он подталкивал Артемьева вглубь комнат.

∴♦∴♦∴♦∴♦∴

Уже час, как старые товарищи беседовали в большой, богато обставленной гостиной гостеприимной квартиры Арцыбашевых. Контраст по сравнению с нищей, убогой обстановкой «конуры», в которой ютился Артемьев, был разительным. Сергей поначалу даже слегка растерялся. Он отвык и давно забыл, что такое комфорт. Но доброжелательное, душевное гостеприимство старого товарища сыграло свою роль, и он постепенно освоился. Немаловажную роль здесь сыграла и традиционная русская водка, небольшой графинчик которой Алексей незамедлительно выставил, как только они расположились за столом.

Ни в коем случае нельзя было говорить о том, что старый, верный друг забыл штабс-капитана. Алексей постоянно при каждой встрече настоятельно и искренне приглашал Сергея поселиться у него:

— поверь, старина, денег у меня достаточно. Хватит на всех. Ты даже сможешь не работать, а просто наслаждаться жизнью. Давай! Перебирайся к нам. Абель тоже благоволит к тебе и не будет против. Я с ней уже обсуждал это.

Но всякий раз Арцыбашев натыкался на гордое, упрямое, категорическое «НЕТ». Для дворянина, офицера Артемьева это было принципиально. Он не желал быть обузой и жить, как он сам когда-то определил такое существование, в качестве «приживалки». Поэтому в Париже друзья жили каждый своей жизнью. Артемьев «в поте лица своего добывал хлеб насущный», а Алексей Арцыбашев просто наслаждался заслуженным, как он считал, комфортом. Виделись они редко, не более трёх-четырёх раз в год.

Последний раз до этой встречи они встречались только на Пасху, когда после службы в православном соборе Александра Невского на улице rue Daru, Алексей, буквально силой затащил Сергея к себе домой.

И вот сейчас, несколько расслабленный парами алкоголя и роскошной, комфортной обстановкой, Артемьев перешёл к сути того, ради чего он оказался в гостях у друга.

Он кратко поведал о своей встрече с генерал-майором Игнатьевым. Не раскрывая сути всего, рассказал, что тот находится в большой опасности и просит друзей помочь, обеспечив безопасность его супруги.

Алексей не перебивая выслушал Артемьева. Когда тот закончил, с лёгкой усмешкой поинтересовался:

— уж, не из-за казённых ли денег разгорелся весь этот сыр-бор? А, Артемьев? Не темни, рассказывай,…не из-за них ли его преследуют? — глаза Арцыбашева, теперь уже поручика контрразведки, прямо-таки буравили друга.

Русские в Париже у собора Александра Невского на улице rue Daru (фото из открытых источников Сети, права на которое никем не заявлены)

Конец ознакомительного фрагмента.