Обломки мифа. Книга 2. Враги

Анатолий Алексеевич Гусев, 2022

Византийская империя ведёт бесконечные войны с арабами-мусульманами на южных границах. И во время празднования одной из побед во дворец к императору прибывают болгарские послы с требованием уплатить дань, которую ромеи не платили несколько последних лет. У империи на войну с болгарами сил нет, денег и желания уплатить дань тоже нет. Император требует от князя киевского Святослава выполнить договор о взаимопомощи, заключённой его матерью Ольгой с империей и напасть на Болгарию. Святослав соглашается.

Часть вторая

Глава 1

На зелёных кудрявых холмах раскинулся Киев — главный и самый древний град Руси.

В княжьем граде, на забороле стены стояла княгиня Ольга. Ей уже доложили, что однодеревки Святослава или моноскилы, как эти лодки называли греки, в устье Десны и движутся к Киеву. И ей не терпелось увидеть сына.

Княгиня Ольга к своим пятидесяти годам была по-прежнему красивой. Прекраса она и есть Прекраса. Как её не назови: хоть Ольгой, хоть Еленой. И Еленой в крещении она стала не только потому, что так звали мать равноапостольного Константина Великого, а ещё и потому, что была где-то в глубине веков и Елена Прекрасная. А вот с Константином не заладилось: сын Святослав наотрез отказался креститься. Да и Киев, в общем-то, стоял до неё, а новый строить вроде как не зачем. Хотя в мечтах представлялась, как Святослав в крещении наречённый Константином, копьём обводит семь холмов, намечая стены будущего города. Но мечтам не суждено было сбыться.

И вот на глади реки в лучах полуденного солнца показались чёрные чёрточки. Сын! Она стала спускаться со стены встречать свою кровиночку.

Однодеревки Святослава вошли в Почайну, причалили, князь легко выпрыгнул на берег и легко пошёл в гору по Боричеву оврагу, где его ждали.

Он шёл по тропе между двух жёлтых стен оврага и видел стоящую впереди всех мать, за ней Илью Моравеца, брата Глеба, Свенельда и прочих знатных вельмож киевских.

Обнял мать, со всеми радостно, весело поздоровался, даже с Глебом. Соскучился. Вошёл в ворота града и направился к родному терему. У крыльца его встречала Вера, держа за руки Ярополка и Олега, а за ней на крыльце стояли Малуша и Владимир. Подошёл, прикоснулся щекой к щеке жены, потрепал по голове сыновей. С Малушей поздоровался более тепло, что было отмечено окружающими, поцеловал в щёку ближе к губам. Вера вспыхнула обидой, мать недовольно сдвинула брови. Ну, да не привыкать. Мать всегда в пример отца ставит: у него всего была одна жена — она. Верю! Даже не спорю. И даже не спрашиваю: откуда взялся Глеб? А тут всего две жены. Смешно говорить. У Свенельда вообще пять жён. А наложниц не счесть! И он их постоянно меняет. Что он в них ищет? Копается как петух в навозе. Что найти хочет?

Внутри терема его ждал Добрыня. Косая сажень в плечах, пшеничные волосы, стриженные в кружок, волнистая бородка. Поклонился по обычаю. Спина явно не гнулась — княжеский сын! Чему удивляться?

Добрыня заведовал охраной терема. Было у него в подчинении целых двадцать человек. Ни бояре, ни киевляне искренне не понимали: кого боятся князю в собственном тереме и в собственном городе? Но княгиня Ольга веско сказала: «У греков так заведено». Ну, если у греков. Спорить не стали. Первоначально охраной терема заведовал Асмуд, а после его смерти стал Добрыня.

Найдя в переходах княжеского терема любимую женщину, Святослав обрёл и друга в лице её брата Добрыни. Они, считай сироты, и быстро нашли общий язык. У Святослава хотя и имелась мать, но ласкового слова он от неё не слышал и не помнил, что бы она хоть раз погладила его по голове. Святослав волей-неволей вырос суровым воином. Но и у сурового воина в жизни случается всякое, чем хотелось бы поделиться. Вот он и делился своими мыслями и сомнениями то с Добрыней, то с Малушей. Добрыня стал для Святослава и другом, и братом, и телохранителем, и думным боярином.

Святослав широко улыбнулся, протянул руку Добрыни, пожал, обнялся, похлопал по спине. Добрыня улыбнулся в ответ.

— Баня истоплена, — сказал.

— Что ж, пойдём. С дороги — не плохо.

После парной, сидели в предбаннике, пили квас, хрустели редькой. Добрыня рассказывал обо всём, что произошло за время отсутствия князя. Святослав кивал, старался всё запомнить. В конце спросил:

— Сам-то не женился?

— На ком? — удивился Добрыня.

— Что на Руси девки перевелись? Или это только в Киеве на них мор напал?

— Я — холоп. Кто за холопа свою дочь отдаст? За холопа замуж выйдет, сама холопкой станет. А на холопке я сам не хочу жениться.

— Ну да, зачем? Ты и так, наверное, с ними спишь? Много от тебя будущих дружинников-то родилось?

Добрыня пожал плечами. Рождённые холопками мальчики, как правило, становились княжескими дружинниками.

— Но жениться тебе всё-таки надо. Вольную дам.

— Кому?

— Тебе.

— Я не твой холоп.

— А чей?

— Твоей матушки. И сестра моя её холопка. Поэтому не жена она тебе, а наложница.

— Обожди. Раз она родила от хозяина…

— Она родила не от хозяина, а от сына хозяйки. Вот если бы ты принял христианство, да в церкви вас обвенчали, то тогда бы княгиня признала бы её законной женой и дала бы вольную. Правда, не понятно, что делать с Верой. Христианину двух жён не положено.

— А ты, что? Крещёный?

— Да. Как и мой отец Мал, в крещении — Никита. А то ты не знаешь, князь?

Святослав действительно это знал, но значения этому не предавал, а сейчас просто забыл, из головы выпало.

— Ладно, а с матерью всё же поговорю, на счёт тебя.

— Зачем? Мне и так хорошо.

— Ну, как знаешь, — не стал настаивать Святослав.

В этот день, после бани Святослав, наскоро поев, зашёл к себе в горницу, повалился на кровать и заснул мёртвым сном. Проснулся под утро и опять заснул и снился ему Терек и далёкие вершины заснеженных гор, на которых он никогда не будет. Князь спал, и его качало, как будто он в лодке.

Окончательно проснулся Святослав довольно таки поздно. Солнце стояло высоко. Он вышел на крыльцо, щурясь на солнце. Куры гуляли по двору, суетились холопы. Наконец-то почувствовал — дома!

В княжеском дворе готовились к предстоящему пиру вернувшихся из похода дружинников.

В трапезной накрыли длинные столы белыми льняными скатертями, заставили разносолами. Входивших песенники приветствовали входивших песнями, славя победителей хазар.

На пиру старшим мужчиной мать назначила Илью Моравского, а не его, Святослава, чем страшно обидела князя.

Княгиня сидела в центре (единственная женщина на пиру), слева от неё, получается в красном углу, Илья, а за ним уж Святослав. Ладно, прибывшие к Святославу вожди алан и касогов сидели на дальнем конце стола, их ещё не приняли в дружину, но и остальные его дружинники чудесным образом оказались далеко от начала. А рядом с княгиней и Ильёй Моравским сидели киевские бояре в поход не ходившие. Илья лично приветствовал входивших чаркой греческого вина. Кланялся. И ему кланялись. Потом внесли братину со стоялым сорокалетним мёдом, Илья первым отхлебнул из неё и пустил по кругу. Гости пили, славили княгиню. Ольга всем милостиво улыбалась. Получается, что самым знатным или самым старшим здесь был Илья Моравский, а он Святослав просто воевода киевский. Обида чёрной змеёй вползла в душу.

— А что, так и получатся, — сказала Малуша в светёлке уже после окончания пира, когда они укладывались спать. — Он же самый старый. И спит с твоей матерью. Всё правильно. Ой, какой ты чудной, Святко, со своим хохолком на макушке. И серьга.

Сказала и громко засмеялась. Да, конечно, всё правильно, всё так, всё по обычаю, но обида не проходила. Он хотел чего-то большего.

Святослав прижал к себе Малушу, почувствовал живое тепло женского тела, успокоился. Святослав скучал по Малуши в своих походах, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Чем взяла она его — не понятно, но для князя Малуша была лучшая из лучших и терять её он не хотел.

Хазарский поход Святослава закончился вместе с окончанием пира.

На следующий день после пира Святослав рассказывал перед матушкой и ближними боярами как прошёл поход, и какие земли удалось присоединить к Руси. У княгини Ольги и бояр появилась головная боль — как их теперь удержать? И ясно было, что все не удержат. Решили удержать земли вятичей, как одно из последних вольных славянских племён рядом с землями Руси и Тамартаху с Корчевым. Там, где река Оболвь впадает в Десну, решили сделать погост — место для сбора дани с вятичей. А зимой послать тиунов к вятичам для определения величины этой самой дани. В Тамартаху следующим летом Святослав сходит сам. Там надо определить пошлины с купцов. И ещё насущный вопрос, это определить касогов и алан пришедших в Киев на службу, дать им землю в кормление и прочее. В общем, все эти дела не на один день.

Потянулись серые будни. Святослав заскучал.

Глава 2

Воинские учения каждое утро — это святое. А потом Святослав не знал, куда себя деть.

Ходил к боярину Воланду играть в шахматы. Через канаву, что рядом с теремом Воланда, чтобы не обходить, приказал перекинуть бревно. И по нему сразу подходил к воротам. За ним неизменно шёл безразличный Добрыня, сопровождая князя больше для чести, чем для чего-либо ещё. Кого в граде Киеве боятся киевскому князю? Смешно было видеть, как впереди шёл киевский князь небольшого роста, а за ним громадный Добрыня.

Боярину Воланду это не очень нравилось: хозяйство требовало хозяйского догляду, а тут приходилось из-за прихоти князя фигурки двигать. Дал Добрыни пяток серебряных арабских монет, объяснил нужду, попросил посодействовать.

Добрыня попытался объяснить:

— Ты дурью, княже, маешься, а человеку за хозяйством следить надо. Без хозяина — дом сирота. За тебя всё матушка делает, а боярину самому приходиться.

Святослав обиделся.

— А Добрыня прав, — вступилась вечером за брата Малуша. — Княгиня Ольга управляет княжеством. Отобрать бы надо тебе власть у неё.

— Как?

— Не знаю. Ты мужчина, ты князь. Не мне, бабе, тебе советовать. Тебе видней.

— Видней, — согласился Святослав, — только не очень я в этом понимаю.

— Научишься.

— Это оно, конечно. Да не интересно мне хозяйством-то заниматься: кули с зерном считать. И мать обижать тоже как-то…

— Вот так и скажи, что не интересно. А на Добрыню и своего боярина дуться не чего. А то обиделся, как мышь на крупу.

А на следующую ночь Вера сказала:

— Господь всё управит. На него уповать надо.

Стало совсем тошно.

Святогор в кузне с помощниками изготовил десяток щитов, таких как у голяди — огромных, в рост человека.

— Нет, — сказал боярин Воланд. — С нашим круглым щитом можно и оборонятся и ударить им как следует. То же и о каплевидных щитах славянских сказать можно. Как врежешь им снизу, так зубы и посыпаться. А с этим не развернёшься.

И с этим не поспоришь. Решили испытать. Поставили ряд с большими щитами, за ним ряд с обычными щитами, выставили копья.

— Да, — веско заявили Амыд — воевода аланов и Олтак — воевода касогов, — кони не пойдут на этот частокол.

— И от копий и стрел защита хорошая, — подтвердил Свенельд.

— Да, но таким строем можно только обороняться, — заявил Икмор.

— Не только, — возразил Святослав, — стену из щитов можно передвигать. И, к тому же, на кого мы собираемся нападать?

И действительно, после крушения Хазарского каганата образовались три огромных государства. Это Греческая земля, Немецкая земля и Русская земля, которые друг с другом не граничили.

Сам Хазарский каганат съёжился до небольшого пространства вокруг Саркела. И врагов, способных напасть на Русь, в общем-то, не было.

Печенеги — друзья, угры, за своими горами, по крайней мере, не враги. После поражения от немцев, сожрав Моравию, они ходят чуть ли не каждый год через Болгарию грабить греческие земли, это им как-то интересней.

Болгария — ещё недавно великая, теряет силы и земли. Вот с ней Русь граничит. Земли тиверцев когда-то, совсем не давно, были в подчинении у болгар, а теперь в подчинении у Руси. То Свенельда заслуга. Разделяет земли Руси и Болгарии река Дунай. Но земли перед Дунаем только считаются русскими, население редкое, там почти никто не живёт.

На востоке — мордва в дружбе с Русью. Булгары, савиры и буртасы неожиданно оказались свободны от хазарского гнёта и Руси, естественно, пока, не угрожали.

В серёдке русских земель обитает непокорное племя голядь. Она ни на кого не нападает, но и к себе никого не пускает. Но это до времени.

— Огузы в эту зиму, — продолжал князь, — перешли по льду Итиль и грабят остатки хазар. А вдруг осильнеют и придут сюда. Печенеги могут с ними и не справиться. Встанут огузы вон там за рекой.

— А городские стены на что? — не понял Икмор.

— За стенами не отсидишься. В поле выходить надо.

С князем согласились, отсиживаться за стенами считалось трусостью.

— А белые хорваты и волыняне? — спросил Свенельд.

— Здесь уж сложнее, — ответил Святослав. — Водой к ним не подойдёшь. Здесь конница нужна.

И посмотрел на Амыда и Олтака.

— Вот своих взрастим конников, — и продолжил: — но это уже дело Ярополка или Владимира.

— И на кой они вам эти самые волыняне? — спросил Святогор.

— Что б были, — усмехнулся Святослав, — сейчас ляхи колобжегов под себя подомнут и за белых хорват с волынянами наваляться. Тут уж так: или они или мы. А если так, то почему не мы?

— Без войны — чем дружину кормить? — задал вопрос Свенельд.

На поле перед градом собирались по вечерам до осени.

День Перуна прошёл как-то блёкло, не радостно. Местные славяне не считали его своим богом, а считали богом пришлых северян.

Мать постоянно твердила, что нельзя болтаться просто так, а надо наконец-то взяться за управление государства. Как мужчина и князь он просто обязан это делать. Но на деле к власти не подпускала.

Глава 3

А в самом конце лета появился Волк с женой Жданой, дочкой Дарёной и маленьким сыном, названным так же, как когда-то звали его отца — Собиной.

— Я так понимаю, — сказал боярин Воланд — не зря мы за ней в ту зиму ходили.

Ждана покраснела.

— Не красней. Женщина на то и нужна, чтобы рожать воинов.

— А кто будет рожать матерей? — смело возразила Ждана. — Или женщины тебе совсем не нужны, боярин?

— Ха! От храброй женщины — храбрые войны, — не нашёл, что ответить Воланд.

Терем поражал своей величиной. Первой запустили сороку. По поверью, тот, кто первый войдёт в жилище, тот первый и умрёт. Белобока вспорхнула на стол и ходила, удивлённо поворачивая голову то в сторону, то вверх, поражаясь простору.

Ждана тоже всплеснула руками:

— Как же всё это содержать в чистоте?

— У тебя помощники будут, — сказал жене Волк.

— Какие помощники?

— Холопов князь обещал подарить.

— Людьми я как-то не умею распоряжаться. Стыдно как-то.

— Ничего, жена, привыкнешь и научишься. Ты теперь боярыня.

Княгиня Ольга приказала Волку явиться в княжеский терем, который она по-гречески называла палати, что значить дворец.

Княжеские палаты! Такой огромный деревянный дом с множеством переходов, гульбищь, лестниц и прочее, Волк видел впервые, но держался не принуждённо, как будто не впервой ему было входить в такое жилище.

Княгиня Ольга сидела справа в углу на возвышении под иконами. Стул под ней был красивый. С огромной резной спинкой, с резными толстыми ножками и подлокотниками. Такого Волк никогда не видел. Слева от неё, чуть ниже сидел моравский князь Илья. Святослав сидел на лавке справа от матери. Дальше слева и справа сидело на лавках несколько приближённых бояр.

Волк поклонился с достоинством.

— Мой сын, князь Святослав удостоил тебя, воин, боярством и возвёл в воеводы. Я подтверждаю это грамотой.

Слуга подскочил, передал Волку грамоту. Волк развернул её, кивнул. Читать он, правда, не умел.

— Рассказывай, воевода Волк, что твориться в Земле Вятичей?

Волк вторично поклонился.

— Да что рассказывать, княгиня? Всё как обычно. Живут. Землю пашут. Слава богам и тебе княгиня и сыну твоему — больше не воюют. Князь Зима, после смерти своего отца князя Вышеслава всю прошлую зиму объезжал племена вятичей, подтверждая свою верховную власть, грозя дружинами Киева. Все племена вятичей его признали. Купцов не обижает, платить дань Киеву согласен, но не знает сколько.

— Это мы решим. И ещё надо решить — кто поедет к вятичам, подсчитать дворы. От этого зависит размер дани.

Ждана копалась у изгороди между теремом Волка и Добрыни.

Заметив её, Добрыня улыбнулся ей, кивнул головой:

— Будь здра́ва, соседка.

Ждана подняла голову, ответила на улыбку:

— И тебе быть по здоро́ву, сосед. Что-то хозяйки твоей не видно, боярин.

Добрыня редко посещал своё жилище — что ему там делать? Он улыбнулся ещё раз и подошёл к соседке, взялся рукой за изгородь:

— Нет у меня хозяйки. Да и не боярин я.

— А кто ж ты? Князь?

— Сын князя. Древлянского.

— А где ж батюшка твой?

— Умер, — просто ответил Добрыня. — Княгиня Ольга убила. В смысле по её приказу.

Ждана широко распахнула изумлённые глаза, раскрыла рот, закрыв его правым рукавом.

— И ты здесь живёшь?

— А где мне ещё жить? Меня же маленького в плен взяли. Несмышлёнышем. Я холоп княгини Ольги. А с её сыном Святославом вместе выросли. Он мне как брат. Он в походы ходит, я его дом сторожу. Моя сестра ему жена, первая.

— Есть вторая?

— Есть.

Подошёл Волк.

— Будь здрав, Добрыня Малыч.

— Лучше — Никитич.

— Добро. Пусть так. Будь здрав, Добрыня Никитич. У нас говорят: «Сосед ближе родни». Зайди, сосед, не побрезгуй. Братину с тобой выпьем.

— Да с хорошим человеком, что ж не выпить?

Они вошли в терем Волка. На стол поставили большую чашу — братину, налили мёду.

Волк зачерпнул ковшик, похвастал:

— Хмельной мёд, отец ещё ставил.

Добрыня зачерпнул свой ковшик, встал, поклонился Волку, Ждане:

— Здра́ве будьте, хозяин с хозяюшкой.

Выпил, сел на место и сказал:

— А у меня есть ставленый мёд. Ему скоро сорок лет будет. Зайдёшь, попробуем. А поляне в мёд ещё сок малины или сливы добавляют.

— Да ну, только портить. Мёд он сам по себе хорош, без малины и без сливы. А вот в квас добавить малины, очень даже не плохо.

— Это кому как нравиться, — сказал Добрыня. — У вятичей — так, у полян — сяк, а у древлян по-другому.

— А ты себя кем чувствуешь? Полянин? Древлянин?

— Я чувствую себя братом Святослава. А на деле — я холоп княгини Ольги. А у Святослава есть родной брат по отцу, но он для него чужой. А я родной. Хотя по крови всё наоборот.

— Как-то всё тут у вас в Киеве сложно. Путано. Крюки одни.

Глава 4

Единокровный брат Святослава мучился от несправедливости судьбы. Почему он, Глеб, не сын княгини Ольги? Да, он как князь владеет княжескими навыками. Он метко бросает копьё в цель, умеет обращаться с мечом и щитом. Но больше ему нравиться считать кули с зерном, чем воевать. Он был бы прекрасным помощником княгини. К тому же он христианин, как и Ольга. А к христианству Русь придёт рано или поздно. В этом он был убеждён. Вера Христова восторжествует над язычеством. И он уверен, что, став князем, убеждением и лаской, добрым словом и справедливостью приведёт народы Руси к Господу. А Святославу только бы уйди куда-нибудь, и помахать мечом. Зачем? Земля обширна и плодородна! Ею управлять надо! И она будет богатеть на зависть соседям. Дружина кормится войной. Кто так сказал? Дружина может кормиться и со сбора дани. Он был бы прекрасным князем. Добрым и справедливым.

И Сфандр — тесть Глеба так же считает. Бывший дружинник князя Игоря, он потерял левую руку у Царьграда, и поэтому ему пришлось стать купцом. Что не считалось зазорным. Скандинавы нападали на тех, кто слабее. С теми, кто сильнее или если они не уверенны были в победе, предпочитали торговать.

Вот и Сфандр, получив увечье, занялся торговлей. А самая лучшая торговля была, естественно с греками. Но сообщество купцов, торговавших с греками и болгарами, в свои ряды пускали только крещёных. Грекам по большому счёту всё равно было с кем торговать, но своим единоверцам они доверяли больше. И Сфандр уверовал. Крестился и стал Андреем. Жена его стала Еленой, а дочь из Фриды превратилась в Ирину.

Сфандр удачно дочь выдал замуж за князя Глеба. Ну и что, что второй? С беспокойным характером Святослава, второй вполне может стать первым. И эта мысль с годами в Сфандре крепла и, наконец, превратилась в навязчивую идею. Он очень надеялся, что в Хазарии Святослав сложит голову. Надежда не оправдалась. Но предприимчивая жилка Сфандра беспокойно билась у него в голове, не давая покоя. Он собрал вокруг себя единомышленников–купцов, человек десять, созвал их к себе в дом, поделился мыслями. Идея понравилась. Почему бы не стать боярами? Но куда отправить князя воевать, если войны не предвидится?

— А наёмником его отправить к грекам? — сказал один из купцов. — Греки с мусульманами воюют, они любой помощи будут рады.

— Князя — наёмником? Ты с ума сошёл, Ярец! — возразил Сфандр. — Да и не будет Святослав не под кем. Он, когда идёт, дорогу никому не уступит.

— Так, князь.

— А вы хотите, чтобы он под кем-то был?

— А что сейчас не устраивает, Сфандр? Князь никуда не лезет. Тишина, мир.

— У Святослава характер больно беспокойный, — пояснил Сфандр. — Он без славы никак не может. Обязательно куда-нибудь влезет.

— И что тогда беспокоиться? Он сам на свою голову что-нибудь найдёт.

— То-то и страшно, — сказал Сфандр. — Княгиня Ольга старая, ей уже за пятьдесят. Того и гляди умрёт скоро. Кто вместо неё землёй править будет? Об этом надо думать. Святослав удачлив. Хазар сокрушил и живой вернулся. Найдёт что-нибудь на свою голову, опять на два года исчезнет, а не дай Бог княгиня представиться. Кто землёй править будет?

— Правители всегда найдутся, — сказал Ярец.

— Да, найдутся, — вздохнул один из купцов по имени Окунь. — Да нужен свой.

— Вот мой зятёк Глеб и будет своим.

— Ты, Сфандр, конечно, прав. И хотелось бы, что бы князь ушёл надолго. Лучше навсегда.

— Надо бы с жидами поговорить, — задумчиво произнёс купец Окунь, — у них есть люди в Царьграде. Может быть, предложит царь греческий нашему князю какую ни есть войну, ну и землю посулит.

— Поговори, Окунь, может чего, и получиться, — согласился Сфандр.

— Жидам тоже покой нужен, — сказал Ярец, — а люди они пронырливые. Только я думаю им ничего говорить не надо. И вера ихняя какая-то не понятная, и сами они не весь откуда. Жидов в наши дела вмешивать не надо. Ждать надо.

Остальные купцы загудели одобрительно. На том и порешили.

Глава 5

Из Новгорода, осенью прибыл Путята с семьёй. Как раз ему терем успели построить.

Через три дня в гости к Путяте пришёл Святослав с неизменным Добрыней за спиной.

Добрыня разодет богаче князя. На нём сапоги из неведомой Бухары, в голенище правого сапога торчит рукоятка кинжала из столь же неведомого Дамаска, украшенная бирюзой, рубаха шёлковая розовая из далёкой страны Чина, портки льняные тёмно-синие, меч в дорогих ножнах на дорогом поясе.

Избора, жена Путяты с поклоном преподнесла Святославу чарку мёда на подносе. Князь с благодарностью принял, выпил, чмокнул хозяйку в щёку. За этим с улыбкой наблюдали сам Путята, его тринадцатилетний сын Твердислав или Твердята по-домашнему и пятнадцатилетняя дочь — красавица Забава.

Добрыня посмотрел на неё и остолбенел. Он сначала покраснел, потом побледнел и опять покраснел, попытался отвести глаза и не смог. Девушка насмешливо и чуть гордо смотрела на великовозрастного парня. Поняла, что она ему понравилась. Крепко сбитая, русоволосая и зеленоглазая, с красной лентой на лбу, Забава снисходительно улыбалась Добрыни. Утонул в этих глазах Добрыня и почувствовал себя нищим и несчастным. Ну, кто он? Холоп великой княгини и слуга князя киевского. Всё! Надо забыть и даже в сторону её не смотреть. Но это легко сказать, сделать гораздо сложней. Ноги сами несли Добрыню к заветному забору, в надежде увидеть в окошке мимолётную тень, и думать, что это её тень.

А однажды пошёл на гулянье, где парни и девки собирались, на качелях качались, песни пели. Оделся скромно, что бы не узнали. Его и не узнали, только он с Забавой попытался заговорить, как парни его отвели в сторону. «Ты кто такой? Пошто к нашим девкам пристаёшь?» Отдубасили его хорошо, еле отбился.

Наутро Святослав насмешливо осмотрел своего телохранителя:

— Это кто ж так хозяина Киева?

— Да нашлись добрые люди.

— И что с ними будет?

— Да ничего, они правы.

— Да? Ну, твоё дело.

— Моё, — согласился Добрыня.

А вечером опять был у дома Путяты.

Однажды у забора его увидела Искра, холопка Путяты, подаренная ему вместе с другими холопами, Святославом.

— Ты что здесь топчешься, Добрыня? — Искра смотрела насмешливо. — Может, чего хочешь?

Добрыня смутился. Да, у них было с Искрой пару раз, но сейчас он об этом даже вспоминать не хотел и чем объяснить своё присутствие здесь, он тоже не знал. Но Искра сама догадалась:

— А, молодая хозяйка глянулась? Так давай покличу.

— Не надо.

— Что «не надо?» Заходи, проходи в сени, нечего на холоде-то стоять.

Добрыня, как телок, повиновался. Чувствовал себя в сенях преступником. И это он — княжий телохранитель!

Забава вышла, кутаясь в шерстяной платок. Смотрела насмешливо.

— Сказать чего хотел?

Он мотнул головой.

— Ну, так сказывай.

И Добрыня решился и сказал, как в холодную воду прыгнул:

— Люба ты мне, Забавушка. Можно приходить к тебе? Поглядеть на тебя хочется?

Забава засмеялась, показывая жемчужные зубы:

— Да заходи. Чай глазами на мне дырку не протрёшь. Да только у тятеньки спросить надо.

Добрыня опять мотнул головой:

— Хорошо, завтра приду.

И ушёл.

На завтра к вечеру действительно пришёл. Путята сидел на лавке, точил нож. Избора и Забава пряли у окна. Добрыня подошёл к женщинам, достал из-за пазухи белый комочек, который произнёс: «Ми». На ладони у него сидел маленький зверёк с розовым носиком и розовыми ушками, он протянул его Забаве и сказал:

— Вот. Кисо́к. Тебе, Забава Путятична.

Забава посмотрела на него удивлённо, восторженно и радостно:

— Откуда? — спросила.

Кошки в то время были редкостью.

Он пожал плечами. Для всесильного Добрыни в Киеве не было ничего не возможного.

Забава посмотрела на Добрыню тепло и как-то даже с любовью, как ему показалось. Он развернулся, подсел за стол к Путяте и рубанул с плеча:

— Дочка мне твоя глянулась, — сказал он. — Свататься пришёл.

Путята был удивлён до крайности, не зная, что ответить, пробормотал:

— Ну, это честь для нас. А ну-ка, мать, распорядись, что бы на стол собрали чего ни то. На сухую-то такой разговор глодку дерёт.

Слуги засуетились. У Путяты было время подумать. Стол накрыли, разлили по чарке мёда, выпили и Путята сказал:

— Честь для нас действительно великая. Ты, Добрыня Никитич, всё же сын древлянского князя. А я даже не боярин. Но без обиды: ты холоп великого князя…

— Княгини Ольги, — поправил его Добрыня.

— Тем более. Ну как дочь за холопа отдать? Так-то я не против. Да и маленькая она ещё. Пусть ещё годик в девках погуляет. А ты уж как-то от холопства избавься. Если надо будет княгини Ольги тебя убить, тебя и так убьют.

— Холопа-то убить проще. Приказали первому попавшемуся и убили без затей и хлопот.

— Да какие хлопоты у великой княгини? Приказала — и убьют. Хоть ты холоп, хоть ты князь. Попроси Святослава или сестру посодействовать.

— Попросить-то можно, был бы толк.

— Попробуй. А то смешно, ты, Добрыня Никитич, хозяин в Киеве, а над своей жизнью не властен.

Добрыня, не мешкая поговорил с сестрой.

— Ой, Добрыня, — сказала Малуша, — всё не так хорошо, как ты думаешь.

— Что стряслось? Святослав загулял?

— А то он не гулял? У него две жены, а он всё равно любит бабам подолы задирать. Хуже! Ольгов князь, Илья Моравец на меня глаз положил. Видать постарела Ольга. Не интересна, она ему стала. Он мне прохода не даёт. То плечом меня заденет, то ещё как-то. Глаз с меня не сводит. А княгиня всё примечает, и на меня злится.

— Почему на тебя?

— А на кого?

— Вот не лёгкая-то. Ладно, поговорю с твоим князем.

На следующий день, в переходе между светёлками, разговор состоялся.

— Что, князь, сестрица моя приглянулась? Постарела Прекраса? Молодого тела ищешь?

— Не заговаривайся, холоп! — Моравец презрительно кривил верхнюю губу.

— Я, что, не ровня тебе? Между нами есть разница?

— Есть. Я — князь!

— И я — князь. Только у меня терем есть. Свой, собственный. Даже у воинов твоей рати дворы есть, а у тебя нет, — Добрыня спокойно улыбался. — Кто ты? А? Для утех княгини ты нужен, больше не зачем. Не приставай к сестрице. Голову оторву.

— Ты угрожать мне будешь? — задиристо сказал Моравец.

— Я не угрожаю, я говорю, как есть, — в голосе Добрыни слышалась угроза. — Княгиня прознает, что с тобой сделает?

— Ничего не сделает.

— Тогда я что-нибудь придумаю.

На том и разошлись. Илья Моравец ушёл весь пунцовый, сжимал кулаки, но понимал, что Добрыня прав. Княгиня Ольга правит землёй, воеводами у неё Свенельд и ещё сын Святослав. А он зачем нужен? Только для постели. Он ей привёл из Моравии тысячу кованной рати, а она её прибрала к рукам тихо и не заметно, не понятно как. Держат из милости, как собаку. Ну, ладно. Ещё поборемся. Тут ещё поглядеть надо: кто кого. Спасибо Добрыни, глаза открыл.

Глава 6

Филин и Ашава купили себе избу на Подоле. Ашава беременна, дохаживает последний месяц. Тяжело ей. Помощница Ашавы Пичай помогает ей, конечно, но Ашаву беспокоили сами роды — одна Пичай может и не справиться.

— На торгу встретила Вадаву, — жаловалась Ашава мужу, — такая гордая, прошла мимо, меня не заметила. Как же! Жена купца.

Они лежали на ложе под одеялом, Ашава доверчиво прижималась к мужу. Филин удивлялся: гордая, сильная Ашава превратилась в слабую женщину.

— Переживём, — успокоил её Филин.

— Переживём. А рожать-то как одной?

— Волк приехал с семьёй. Схожу завтра. Может чего посоветует.

— Сходи, Филя, сходи. Скоро уже. Вот, смотри, — и с этими словами она положила его руку на свой живот. И Филин почувствовал, как что-то перекатывается справа на лево и слева на право.

— Беспокойный мальчишка будет, — гордо заявила Ашава.

— Мальчик будет?

— Конечно, мальчик, — без тени сомнения заявила Ашава.

Наутро Филин пришёл в терем к Волку. Друзья обнялись.

— Ашава должна родить не сегодня — завтра, — пожаловался Филин, — а я тут никого не знаю.

— Да я кроме князя тоже никого не знаю, да вчера вот с Добрыней познакомился. Мёд пили. Может быть ему сказать?

— Да что вы в бабьи дела такого мужа вмешивать будете? — возмутилась Ждана. — Вы бы ещё князю доложили! Я и одна справлюсь.

— Там ещё Пичай, помощница Ашавы есть, — сказал Филин.

— Ну и хватит. Она, эта Пичай, по нашему-то, как?

— Да говорит.

— Ну и всё. Как начнётся — беги сюда. И котёл с водой, что бы всегда был наготове.

Началось в этот же вечер. Они лежали на ложе, как Филин почувствовал, что под ним стало сыро.

— Что это? — растерянно спросил он.

— Воды отошли, — ответила Ашава.

— Какие воды? — не понял Филин.

— Какие надо, — ответила Ашава. — Разбуди Пичай и к Волку беги.

— А ты не родишь за это время?

— Да уж подожду, — улыбалась Ашана в темноте.

Через некоторое время Филин сидел на крыльце и прислушивался к тому, что твориться у него в избе, где хозяйничали Ждана и Пичай.

Под утро он задремал, прислонившись к балясине. Его разбудил крик Ашаны и плачь ребёнка. «Откуда там ребёнок?» — сонно подумал, зевая, Филин. Над Днепром вставало солнце. «Двадцать четвёртый день серпеня, вроде как» — вспомнилось Филину, — «Жатва в самом разгаре». Тут дверь распахнулась, и радостная Ждана выпалила:

— Сын у тебя! Радуйся!

Филин вскочил на ноги, а дверь перед его носом закрылась. Пришлось ждать ещё. «Надо же — сын», — думал он, еще не осознавая, что их с Ашавой уже не двое, а трое.

Наконец его впустили. На ложе лежала счастливая Ашава, а рядом с ней под левой рукой краснолицый свёрток — его сын.

— Давай назовём его Виряж, что значить Волк, — сказала Ашава, — в честь твоего друга и мужа Жданы.

Глава 7

— И всё-таки, мать, почему ты не хочешь дать вольную ни Малуше, ни Добрыне? — спросил Святослав княгиню Ольгу.

— А зачем? Что тебя смущает, сын? — нахмурилась княгиня Ольга.

Вопрос этот ей не нравился.

— Ничего не смущает, но почему не дать им вольную?

— Ты вон задираешь подолы холопок, валяешь их по углам да под лестницами и ничего, — ушла от вопроса княгиня. — А Малуше хочешь вольную?

— Да.

— Она — ключница. Она очень много знает. Поэтому и холопка, что убить её можно будет в любое время без объяснений.

— Убить и так можно. Кто с тебя спросит?

— Никто не спросит, но подумают. Если я сама не выполняю закон, то, как я могу требовать его выполнения от других?

— Я хотел бы, что бы Малуша стала моей женой. А на холопке я жениться не могу.

— Правильно, не можешь, — согласилась с сыном княгиня Ольга, — и не женишься.

— Но почему?

— Я не хочу, чтобы потомок князя Мала имел хотя бы малейшие права на стол в Киеве! Владимир самый старший их моих внуков, но по закону он, сын рабыни, прав на стол не имеет. А если Малуша станет твоей женой, то такие права у него появятся.

— Чем же древлянский князь тебе не угодил, что ты на него злишься?

— А ты не знаешь? Он убил моего мужа князя Игоря и твоего отца.

— Так не сам. И я слышал, что он был против убийства отца.

— И, тем не менее, допустил это, — жёстко сказала княгиня. — За всё в своём княжестве отвечает князь. Я тоже его не сама к берёзам привязывала, и не сама бояр древлянских в бане запирала, не сама баню поджигала, но по моему приказу и грех тот на мне.

Она перекрестилась на икону.

— Хорошо, — согласился Святослав, — пусть после меня будет князем Ярополк. Он тоже мой сын. Но Олег и Владимир получать свои уделы.

— Да. Олег как можно ближе к Киеву, а Владимир как можно дальше от Киева.

— Как можно дальше — это куда?

— Новгород. И не князем, а наместником князя.

— Новгород? Ладно, пусть будет Новгород, пусть будет наместник. Ты так не любишь Владимира, своего внука?

— Нет, его я люблю больше всех. Первый мой внук! Но если он будет здесь, то древляне могут восстать и погубить двух других, а их я тоже люблю.

— Ладно, убедила, — сдался князь. — А Добрыня — что?

— А что — Добрыня? — У него права только на древлянскую землю. Не на Киев. Киев на земле полян. Чем ближе Добрыню держать к себе, тем лучше.

— Так почему бы Добрыню не отпустить? Он жениться собрался. А за холопа кто свою дочь отдаст?

— Жениться? На ком?

— На дочери Путяты, нового воеводы городского полка.

— А это меняет дело. Я подумаю.

Святослав ушёл. Горько. Мать так и не отдаёт бразды правления. Сколько это будет продолжаться?

Через несколько дней перед княгиней Ольгой сидели все трое: Святослав, Добрыня и Путята.

— И так, Добрыня Никитич, — сказала Ольга, — ты решил жениться.

— Да, государыня.

— Я рада. Хотя, твоя должность в Царьграде называется паракимомен, что значить «спящий рядом» и берут на неё в основном только скобцов.

— Как тебе повезло, Добрыня, что ты не в Царьграде, — сказал Святослав.

— Это да, — согласился Добрыня.

— К чему ты это, матушка? — спросил Святослав.

— Что хорошо, что мы не в Царьграде, — улыбнулась княгиня, — но должность великая. — Повернулась к Путяте. — И чем зять не устраивает? — подумала и добавила: — Путислав Твердимирович.

Путята смутился, встал и сказал:

— Я, княгиня, привык быть Путятой, Путятой Твердятечем, а не Путиславом или Путей. Я не кривич, а словен ильменский. Извини, коль обидел.

Путята поклонился княгине.

— А я из кривичей, Путята Твердятич. Так чем зять не угодил? Ты, как ни как, тысяцкий в граде Киеве, а Добрыня охрану князя несёт. Обязаны породниться.

— Это так, княгиня. Я-то роду простого, а Добрыня сын князя древлянского. Но он твой холоп, а так-то честь была бы великая. А как дочь за холопа отдашь. Да и рано ей ещё.

— Сколько ей?

— Пятнадцать.

— Год подождать можно, — согласилась княгиня. — А тебе бы, Добрыня, я бы дала вольную, был бы ты крещён.

— Я крещён, — сказал Добрыня и чуть подумав, добавил: — наверное.

— Наверное! Вот ты даже не знаешь: крещён ты или нет.

— Да как узнаешь? — развёл руками Добрыня. — Хотя бы знак, какой был. Но говорят, что крещён.

— Да какой ещё знак? А если и крещён, то принимало твоё племя крещение от немцев.

— А какая разница, мать? — спросил Святослав. — Христос-то один.

— Христос один, да служат ему по-разному. Ты же не хотел, сын, что бы священнослужители лезли в княжьи дела? А на Западе, у немцев, они лезут. И себе и князю неприятности доставляют. Так вот, Добрыня Никитич, был бы ты крещён от греков, дала бы тебе вольную. А так не знаю. Думай. Может быть, за год чего и измениться. Думай.

Глава 8

Боярин Воланд возвращался домой из княжеского терема после пира. Возвращался хмельной, один, слуг отпустил ещё в начале. Сокращая путь, решил, как князь Святослав, перейти овражек по бревну. А что? Если князь может, то он морской волк, викинг и подавно. В молодости, баловства ради, чтобы показать свою удаль, перепрыгивал через борт драккара и бежал по вёслам. Но это было в молодости. А теперь вот зрелость. Поздняя осень на дворе, грязь налипла на черевья и Воланд поскользнулся на середине бревна и полетел в овраг. Боярин вымазался в глине, ругался страшно. Стены у оврага крутые, не выбраться, пришлось идти вниз к реке. А тут ещё и дождь начался. Проклиная всё — и князя, и его пир, и свою беспечность, Воланд шёл по дну оврага, и оказалось, что выбраться из него можно было только на другую сторону оврага, а не на ту, где его дом. «Теперь какой крюк придётся делать!» — думал он. Перейти по бревну боярин уже не рискнул. Холодно, дрожь пробирало всё тело.

Проходя мимо церкви святого Ильи, мимо дома священника он увидел, что дверь открылась и его позвали:

— Заходи, боярин.

«Откуда знает?» — подумал, но приглашение принял и в дом вошёл.

Хозяин шёл впереди со свечой, указывая путь. Пройдя сени, открыли дверь в дом, вошли. Сверху, с полатей на Волонда смотрели шесть пар любопытных глаз.

— А ну, спать! — прикрикнул на них отец Григорий.

Глазу тут же исчезли и вместо них появились светлые головки — братики и сестрички спали вместе, вперемешку.

Вышла попадья, матушка Пелагея, жена Григория, поклонилась гостю.

— Принеси гостю что ни то сухое, — сказал отец Григорий и боярину: — Снимай мокрое, боярин. Высушим, вычистим.

Воланд повиновался.

— Я не крещёный, — сказал Воланд, — ты же поп, отец Григорий.

— Удивил, — усмехнулся отец Григорий, — да, я иерей церкви Пророка Ильи. А поп, так славяне исказили греческое слово папа́с, что значить отец.

Боярин переоделся в длинную рубашку, ниже колен, штаны не дали, на ноги дали мягкие лапти из пеньки без задников. У печи жарко, боярин согрелся.

— Есть будешь? — спросил отец Григорий.

— Нет. Сколько можно?

— Шахматы?

— Ты в шахматы можешь играть? — удивился Воланд.

— Что тебя удивляет, боярин?

— Да нет, ничего. Давай сыграем. В веру свою меня будешь обращать?

— Зачем ты мне нужен? Если Богу ты понадобишься, он тебя сам призовёт?

— Как это?

— Не знаю. Но имя тебе сменить надо. Не хорошее оно. Фалант по-немецки означает «Летучий» — имя главного злого духа.

— По-немецки не знаю, может быть, а меня зовут Воланд, что значить «Поле битвы».

— Не обижайся. Садись, боярин, сыграем.

Сели играть.

— А немцы-то к своему Богу призывают, а вы, греки, почему не хотите.

— Не знаю, — пожал плечами отец Григорий, — так повелось. А где в шахматы научился играть. У викингов не самая любимая игра.

— У простых воинов — да. А ярлы почти все умеют. И я умел. Однажды в Галиссии — это очень далеко на западе — захватил очень дорогую шахматную доску вместе с её владельцем-мавром. Доска очень дорогая: фигурки из слоновой кости, она и сейчас у меня. Ну, вот, пока шли назад, всю дорогу играли.

— А с мавром, что стало?

— Ушёл. Выиграл у меня свободу и ушёл.

— Куда?

— Не знаю. От меня ушёл. Я его на берег высадил у франков.

Домой боярин Воланд пришёл под утро в хорошем расположении духа — почти все партии он выиграл. Потом он часто заходил к отцу Григорию поиграть в шахматы, поговорить о жизни. К греческой вере его никто не склонял, но так за разговорами, стал прислушиваться.

Зимой Воланда вместе с Волком князь Святослав и княгиня Ольга направили в землю вятичей ставить погост у устья реки Оболвь и договориться с князем вятичей о размере дани. И вот там, на Десне он провалился в полынью. Барахтался, ухватившись за кинутую ему верёвку, и никак не мог выбраться на твёрдый лёд, видать ключи там били, лёд тонок был. И он подумал: «Господи, если ты есть, помоги!» И тут же почувствовал камень под ногами. Встал на него, перевёл дух и опять полез на лёд. Лёд оказался в этом месте твёрдым. Воланд спасся, правда, провалялся в горячке несколько дней, но выжил. И по приезде в Киев крестился и вместо боярина Волонда из церкви Ильи-пророка вышел боярин Василий.

Глава 9

Всю зиму князь Святослав мучился от безделья. Единственное развлечение достойное князя — это охота и игра в шахматы. Книги, что Кочле подарил, прочитал от корки до корки. А зима всё тянулась и тянулась. Очень завидовал Волку и Воланду, что ушли в земли вятичей. Конечно, с ними что-то происходит. Вернуться расскажут. Как он хотел пойти с ним, но нельзя — он князь. Княжить надо. Вот он и бродит неприкаянно между матерью и жёнами, с детьми возится. С сыновьями. Дочерей он сразу отмёл. Зачем они ему? Приданное им выделил богатое, не поскупился. Ему, как и отцу его везло на девок. От двух жён — трое сыновей и четыре дочери и это, не считая дочерей от различных холопок. Их он тоже не обделил, правда, только тех, от кого он был уверен, что это его дети.

Конец ознакомительного фрагмента.