Романтик. Детектор лжи

Анатолий Агарков, 2023

Природа не терпит вакуума – уходят силы, приходит мудрость. С её точки зрения, что я могу сказать о прожитой жизни? Она была интересной. И если бы снова начать…Хотя кто-нибудь скажет – ну и хвастун! За душой ни гроша – нет ни дома, ни дачи, ни машины… Что оставишь потомкам после себя?Доброе имя и свои книги! Разве этого мало? В последних из автобиографичных рассказал, как жил, чем занимался, когда оставили честолюбивые мечты стать богатым и знаменитым. Известным, может быть, ещё стану, а уж богатство совсем ни к чему. Сейчас дорого время – каждую минуту в дело. Планов ещё громадьё – дай Бог здоровья и сил. Ведь в душе я как был романтиком, им и остался на склоне лет…

Любовь и смерть, добро и зло

Что свято, что грешно, познать нам суждено

А выбрать лишь одно дано

(В. Цыганова)

1

Всяк по-своему выживает — кто торгует, кто ворует…. Кому-то не повезло.

У меня работы нет, машина есть, вот и подался в бомбилы — по остановкам собираю пассажиров от Южноуральска до самой Увелки и обратно. Из конца в конец одиннадцать километров — доплюнуть можно, а двадцатку отдай (с четверых восемьдесят). Такси по вызову стольник берёт, но там звонка ждать приходится, да ещё очередь…. А тут всегда работа есть — туда-сюда проедешь, пассажиров на остановках поменяешь, глядишь, полтораста привезешь. За день в десять раз больше, а то и в двадцать — это как работать. Короче, жить можно.

Но есть и минусы.

Во-первых, это козлы-гаишники. Я себя с ними не больно-то авантажно веду — ибо торчащий гвоздь бьют по шляпке. Ну, остановили, ну, киваю: мол, виноват, начальник, не суди строго. А спорить начнёшь, он сразу прицепится:

— Лицензия есть? Нет? Смотри у меня — на крупный штраф нарываешься.

Вот он, добрый какой! Закон вышел, а не штрафует — жалеет наше мартышкино племя. А будет команда, сразу обует — такой он блюститель непонятно чего.

А что лицензия? Она копеечная да за собой тянет штук тридцать ежеквартальных налогов — попробуй-ка заработать. Только давно известно: там, где закон несправедлив или неразумен, люди всегда находят способы его обойти.

— Да я понимаю, господин офицер, — кривишься жалобно, а надо бы по имени-отчеству: полицаев-то много, а Иван, скажем, Фёдорыч один. Ему приятно, что его знают и уважают.

И вообще, козлы-гаишники — компанейские ребята: дали приказ — пошла компания. Чтобы штрафы не собирать, надо знать, какая она у них сейчас — когда за детей в салоне дрючат, когда за ремень…, ну и не нарываться, не борзеть. А нет приказа, нет компании, они на нашего брата поглядывают, но не трогают — будто волки овец пасут.

Или вот ещё знак обормоты повесили на самую многолюдную остановку — «Остановка запрещена». Выглядит так — знак автобусной остановки, а над ним круг с крестом — мол, не хер тут делать всяким разным. Сей казус никому не понятен, кроме самих придурков с полосатыми палками. Стоишь — мимо едут, сигналят, отваливай, мол; другой раз подскочат и на пятихатку обуют. Ну, не козлы ли?

Во-вторых, это пассажиры — автобус видят, не садятся, хотя цена-то одинаковая. Не все, конечно, но большинство. Бывает — подходят, дверь откроют, а тут «ПАЗик» из-за угла. Сразу рыла у них меняются, небрежно машут — отвали, мол, редиска спелая. А не отвалишь, автобус замнёт — они с нашим братом не церемонятся. Так что и к пассажирам у нас свой счёт.

Нет, конечно, когда садятся, тут уж вежливей нас не бывает — и про погоду посудачим, и про рождаемость, и про виды на урожай. И не сказать, что на чаевые набиваемся — просто профессия обязывает.

В-третьих, это напряги между бомбилами. Хоть у нас и бригада считается, а по сути, мы все меж собою конкуренты. Причём, бригад две — в одной, как в армии, «старики», в другой всякая шалупень — гастарбайтеры из Чебуречии да местные аборигены вроде меня. За нас, если что, братва впрягается, за них — боксёры из Челябинска. Их меньше, но они борзее — гоняют нас с остановок людных. За это мы их гоблинами зовём, они нас шакалами — так и воюем. А вместе гоняем неорганизованных таксёров — тех, что никому не платят, а по остановкам шныряют.

Когда накопится взаимных претензий по самое, что говорят, «немогу», братва нас на «стрелку» собирает — гоблинов и шакалов. Летом всегда гуртовались в лесочке, у заброшенного пансионата «Сосна». Зимой — у дворца культуры «Энергетик». Вот как сегодня….

Спешились на площади у ДК, ручкаться не стали — покуриваем, поплёвываем, друг на дружку поглядывая. Смотрели не сказать, чтобы приветливо, но, во всяком случае, без вызова. Оно понятно — мы собрались сюда не учтивостями обмениваться, а утрясти кой-какие вопросы, но начинать разговор не спешили. Только когда братва подъехала, завязалось некое подобие общей беседы, хотя у гоблинов на лицах появилось одинаковое выражение — смесь насторожённости и брезгливости.

Слово за слово, разгорячились, заспорили — всяк свою правоту доказывает.

Гоблины:

— Откуда вы появились-то на нашу голову?

«Чебуреки» радостно заржали, а Петя Свешников за всех ответил:

— А вот оттуда — родила одна паскуда и велела сказать, что ей на вас наплевать.

Гоблины старались держаться официальнее — не по нраву пришлось им это безудержное веселье

— Мы в очереди на стоянке стоим, а вы подскакиваете на остановку и пассажиров выхватываете, как шакалы. Совести у вас нет, — Полковник, бригадир гоблинов, выжидательно замолчал, чтобы посмотреть, какой будет реакция на эти слова.

Реакция была всё та же: чебуреки просто закисли от смеха, а Джафара, посланца солнечного Азербайджана, эта реплика рассмешила так, что он прямо пополам согнулся.

— А у нас её отродясь не бывало.

Рая с красной «пятёрки» фыркнула и ринулась в наступление:

— Э-э-э, мужики! Одна среди вас женщина, и вы на ту готовы с кулаками!

Про неё в газете недавно писали — мол, за рулём своё призвание нашла.

Красномордый гоблин:

— Да какая ты женщина? Конь в юбке. Такой подвернёшься под копыто….

Мы заулыбались — ждали, что ему Раиля ответит.

Ромка, от братвы над нами поставленный, откусил заусенец с пальца и выплюнул — скучно ему.

— Вы хоть заоритесь тут — будет так, как скажем мы.

Гоблины насупились — лай прекратился: братву-то не стоит задирать.

Много ли проку от таких стрелок — сколько ни собирались, а воз и ныне там: они нас гоняют с остановок, а мы у них пассажиров тырим. Взрослые люди, а как пацаны.

— Может, помашемся, а, мужики? — здоровяк Юра Центеров был непротив.

От этого предложения зубы заныли — ой как не хочется в мои-то годы. А что же братва? За какие доблести мы им деньги платим — между прочим, немалые — пятихатку в неделю?

Полковник:

— Ну, это уже ни в какие ворота….

И повернулся к своей машине, а Юрдос ему баритоном в спину:

— Не уходи, побудь со мною — я так давно люблю тебя….

И даже травоядный Саня из Нагорного при братве раздухарился:

— Не хошь по рылу, гони отсель кобылу!

Вобщем, на «толковище» словами мы их забивали, а на остановках они нас — так материли, что…. но трогать боялись: братве только повод дай. Они по понятиям умоют любого и не посмотрят Полковник ты или рядовой.

Словом всякой херни хватает в нашей работе, но и романтика есть. Катишь, бывает, по асфальту рассветным часом, а на душе так задорно и весело, словно как в детстве, когда ещё маленьким брал меня с собой отец на охоту или рыбалку в такую вот раннюю пору. Пустые ещё улицы окутаны прозрачным, нежным туманом, но мой взгляд ни на нарядные фасады, ни на влажно посверкивающую мостовую — любуюсь нерукотворным чудом природы, именуемым «восход солнца». Еду и думаю, вот если бы каждый человек начинал свой день, наблюдая, как Божий мир наполняется жизнью, светом и красотой, то исчезли разом все гадости на планете — в омытой восходом душе просто не останется для них места.

Однако страшно представить, во что тогда превратятся пасмурные дни — все будут злые и недовольные, до денег жадные. Вот как вчера…. Еду, смотрю — Коля Яковлев (бомбила из наших) на остановке стоит. Ну, стоишь, стой — дальше погнал. А он по газам и за мной — норовит обогнать, и обогнал на повороте главной дороги с выездом на встречную полосу. А если бы кто навстречу попался — никак не разъехаться: слева забор, справа я, впереди смерть под колёсами. И тогда — прощай, любезная калмычка, твои глаза, конечно, узки, и плосок нос, и лоб широк, ты не лопочешь по-французски….. Меж собой мы его Башкиром звали.

И таких гонок с предаварийными ситуациями на дню по нескольку бывает. Раз сошло, второй проскочило…. Ну, думаешь про себя, фартовый — а как не разъедешься, Бога клянёшь: куда ты, старый хер, смотришь? Короче, ремесло наше требует хладнокровия и готовности к риску.

Да ладно, что я всё о работе — есть ведь и личная жизнь у бомбил. К примеру, у меня это Светка. Нас сестра познакомила с этой конфеткой, когда работали вместе операторами в газовой котельной. Взгляда хватило, пару слов, и всё — запала в сердце, как десятка в колоду. Звоню однажды вечерком: мол, приду — она адрес сказала. Дверь открывает в рубашонке ночной, шаль на плечах. Ноги голые, как попали в поле зрения, так я уже от них оторваться не мог — прильнуть хочется руками, губами….

Чаю плеснула.

— Соблазнять пришёл? Так не молчи — соблазняй.

Ладно, буду. Ведь поняла, умничка, что я не насильник, рукам волю не дам — коль не уговорю, так и уйду восвояси.

— А знаешь, Свет, я на досуге книжки пишу — о себе, о жизни. Хочешь, когда после моей смерти к тебе за интервью придут попораци, сказать им: да спала я с ним — так, ничего особенного в постели….

Она до слёз хохотала, потом вытерла их кончиком шали, рукой махнула:

— Уговорил.

Ночевать я у неё не остался и тем понравился ещё больше.

Стали встречаться. Сначала в шашлычку, а потом ко мне. У Светки особый дар обольстительницы — она разденется догола, напялит мою футболку, прикрыть ягодицы, и ходит туда-сюда, хлопочет в холостяцком хозяйстве. А что хлопотать-то — у бывшего старшины всегда в кубрике флотский порядок. Гостья же в неглиже то изогнётся, то наклонится….. Я на диване изнемогаю:

— Свет, ну иди сюда — хватит тебе.

— Что, уж дымится? А ну, покажи.

Я предъявляю свидетельство своей страсти, и начинаются священодейства…. Не женщина, а мечта поэта, только прозаику досталась.

— Тебе хорошо со мной? — утомлённому шепчет. — Моим будешь навсегда.

Её лицо было близко-близко и пахло особенно — духами и сигаретным дымом.

— Я не против. Курить бросишь — поженимся.

Когда мы занимались любовью — то жадно и просто, то неспешно и изощренно, — всем существом моим овладевало пронзительное, непередаваемое словами ощущение, что счастье имеет плоть. Я всегда, с раннего детства твердо знал, что счастье — это мечты, это что-то желанное, но недосягаемое, к чему стоит стремиться, пока в теле пульсируют жизни силы. Но теперь, после пятидесяти вдруг почувствовал его в своих объятиях. Но при этом не терял головы — знал, что его надо отпустить, от него надо отдалиться ненадолго, чтобы оно не превратилось вдруг в просто голую бабу. От него надо отдышаться, о нём следует помечтать, потосковать, а потом вновь устремиться за ним в погоню. И тогда мечта обретёт плоть, и плоть эта снова подарит счастье. Вот так я любил, и прибавить к этому нечего.

Кто-то может, считает, что на шестом десятке от рождества своего пора успокоиться на счет прекрасного пола. А я так думаю, что женщины — это чудо Господне, и отвращаться от них грех в любом возрасте. Как меняется жизнь мужчины, когда рядом окажется такая вот пра-пра….-правнучка Евы, без которой жизнь — сумерки.

Коротко говоря, встречались мы со Светиком душа в душу целых полгода, потом заявляет, что замуж выходит. Сама говорила, что натерпелась от благоверного — до конца жизни, мол, ей мужика в дом не надо. Со мной отдышалась — душа засвербела. Что делать? Ну, выходи, говорю, меня не бросай — будем любовниками. Нет, так, видите ли, она не может — верная в доску данному слову. Ну, дура баба, ясное дело.

— Иди, — говорю. — Хорошо живите. Меня лихом не поминай.

А на душе похоронный марш — любовь уходит с пожелтевшею листвой, и расстаёмся мы с тобой. Конечно, не в себе был после такого-то. Горевать по любимой в разлуке — это допустимо и даже достойно, но доставала обида, а то вдруг мыслью соскакивал с жалости к себе и начинал воображать, как, хапнув денег неимоверную кучу (например, рукопись в Голливуде продам), умыкну Светку от супротивника, увезу на Кубу в Дом Дюпона и буду там жить с ней в любви и согласии.

В подробностях — приеду за ней на новеньком белом «мерседесе», а не на своей «пятёрке» вишнёвого цвета 2008 года выпуска, за которую ещё кредит не выплачен. Неужто откажет? Да что её слушать — забрать у злодея-разлучника, и дело с концом. Схватить в охапку, не дать опомниться, посадить в машину и увезти. Это будет честно и мужественно, по-русски. Наверное, и Светка ждала от меня именно такого поступка, а я раскис, утратил волю, погряз в унынии и жалости к себе, и всё не ехал, не ехал….

Однажды даже трагедию выдумал: приезжаю, а разлучник навстречу — «Ты невестой своей полюбуйся, пойди — она в сакле моей спит с кинжалом в груди». Черте что….

Как я её после этой измены обратно принял? Тут либо одно, либо другое — либо любовь не перебродила, либо жалость (опять же к любимому человеку). Уж такой она была разнесчастной после полугодовой разлуки — второй раз, говорит, в человеке ошиблась. Тогда, при встрече, возникло у меня на лице глуповато-ошеломленное выражение, совсем несвойственное в обычной жизни.

— Где ты была? — спросил, лишь поверив, что она не привиделась. — Я так ждал!

Снова счастье в моей полуторке — в одной футболке порхает в ней фея. А обида — куда её денешь? — свербит.

— Ну, — спрашиваю, — чему тебя научил в постели твой последний муж?

— О чём ты? Ах, об этом…. Да нет, я женщина чистоплотная и гадостей над собой творить не позволю.

И подбоченилась:

— А что, гребуешь? Ну и вали тогда отсюда!

Валить-то куда мне из своей квартиры? А Светка могла, она такая — выпорхнуть полуголая на мороз. Нет, спохватилась — футболку скинула, одеваться стала. Я обеспокоился, и даже голос, иуда, дрогнул не вовремя:

— Слушай, это ведь ты меня бросила. И теперь издеваешься. Есть в тебе совесть?

Мой вид несчастный скорость её поубавил немножко — недоодевшись, она присела.

— Упрекать будешь, ноги здесь моей больше не будет.

— Ну, хоть попку оставь.

— Извращенец!

Заходила, обрадовалась — как я соскучилась по твоей берлоге! — даже по комнате закружилась. Теперь сидит бяка-букой — как та баба ноги сжала, которая ежа рожала. Впрочем, красивые они у неё — не отнимешь.

Эти мысли у меня от обиды. А вдуматься — и сам хорош: полгода встречались, ни одного подарка ей не сделал. И цепочка на ней не моя, и серёжки. Пользовался, как шлюхой: шашлычка — постель, шашлычка — постель…. Вот и ушла она к другому. А ведь любил её, любил….

Светка в кресле сидит, молчит и хмурится. Я, в чём мать родила, лежу на диване и думу думаю, как дальше на свете (на Свете?) проживать. Известно: всяк человек чужой доле завидует, а от своей нос воротит. Светка ушла, я так страдал, а вернулась — ещё пуще прежнего душа томится. За измену злился, а теперь, с её слов, действительно, какая-то брезгливость насунулась. Представить больно, как тот мужик её тискал-ласкал, мял восхитительное тело и впрыскивал в него своё семя. Господи, как ты допустил такое? Впрочем, на то была Светкина воля.

Что-то со Всевышним у нас непонятки. Уж как я его просил, просил — Боже Всемилостивый, верни мне Светку. Ну, вернул — теперь-то что? Без неё жить тухло, спору нет, но и с ней тоже не чистый мёд. Буду теперь вынюхивать на её теле незнакомые запахи и содрогаться от отвращения. Что за жизнь? Наверное, правду говорят, что дважды в одну воду нельзя войти. Зря я Светку сюда привёз, не разобравшись в своих чувствах. Может, Природа разрулит те вопросы, в которых запутался интеллект?

В философской печали овладел своей гостьей — она женщина слова, не могла уйти, не отработав шашлык. Так и любились, угнетённые — я природой, она обязательством. Расстались, не договорившись о новой встрече. Погоди, погоди сам себя уговаривал и её удаляющуюся спину — вот наведу в бестолковке порядок, и, может быть, всё у нас наладится.

Женщина, говорят мудрецы, как монета — от частого пользования только сияет. А из меня какой мудрец — меня терзали другие мысли: «Что я ей, мальчик? Захотела — ушла, захотела — свистнула, и я тут как тут?» Несмотря на свою расплывчатость, резон был наиважнейший. В схватке двух миров, именуемой «любовью», всегда есть монарх и подданный, победитель и побежденный. Именно этот ключевой вопрос в данную минуту и решался. Быть подданным и побежденным я не желал и не умел. Но как ни ломал голову, ничего путного на ум не приходило, и решил сдаться на милость чувств, только по-новому надо строить с дамой сердца свои отношения — к чёрту шашлычки, в театры будем гонять, на концерты.

Но, увы — ум предполагает, а располагает Бог. Светка оказалась алчной на время — целый день, видите ли, ей жалко тратить на культурную программу (меня нелюбимого?). Опять шашлычка, опять постель…. Секос сделали и по своим делам — она домой заниматься ремонтом, я к компьютеру.

Чтобы хоть как-то совесть очистить, стал ей деньги предлагать. Светка гордая и упрямая: деньги от мужчин, говорит, берут жены и проститутки. Дак как же тебя, привязать, голубка, а то опять убежишь ненароком и не найдёшь дороги назад?

Учёные-женоведы говорят, что женщины бывают двух видов — те, которые в мужчине ищут отца, и те, которым нужен сын. С подругой из первой породы надо быть строгим — про жизнь не расспрашивать и вообще поменьше болтать, хмурить брови. А для той, которой нужен сын, следует прикинуться мальчиком скромным и нежным, которого сейчас добрая мама всему научит.

Я вот никак не мог понять, к какому из этих двух типов относится моя Светка — то она скромная девственница в постели, то неистова, как Орлеанская дева. А сама говорила, что мужикам для секса много ума не надо — помалкивать, громко сопеть и глаза таращить, чтоб чувства свои показать: если не кончу сейчас, то кончусь. Мол, у нас при виде голых баб вся эстетика забывается: из людей в скотов превращаемся — сплошные инстинкты. Но, добавляла, женщинам, которым за сорок, это нравится, потому что надоедает корчить из себя целомудренных.

Как-то сели в мой шарабан две девчонки, по виду — студентки. Лопочут, не умолкая. Одна толстушка разбитная, всё хохочет, а другая — тарань сушёная с поджатыми губами, науки какие-то поминает. Я не слушал, про своё думал. По Светкиному выходило: если грамотно изобразить самца, то ни одна баба не устоит супротив — даже эти сопливые мокрощелки. Попробовать что ли заради проверки? Ну и попробовал. Сказал им всего-то пару ласковых — девчонки, мол, красота не только могучая сила, но и хорошо оплачиваемый товар. А дальше ни слова — понимайте, как знаете. Они, наверное, ничего не поняли — умолкли, на меня таращатся. А после пожаловались моим коллегам, обвинив в сексуальных домогательствах. Меня чуть из бригады за это не выгнали. Такие дела! То ли мачо из меня никудышный, то ли в девочках ещё не пробудились самки.

Светке сказал:

— Не пойму я тебя…. Хотя баб понимать — понималки не хватит. Дом есть, работа есть, сын взрослый, внуки растут…. Какого ещё тебе рожна надо. Мужика? Да вот он мужик — любит и ждёт, а ты его бросила. Потом и того, ради которого бросила. Что с тобой, Света?

— Ну и чего ты хочешь? — спросила подружка моя, подбоченясь, как Кармелита из сериала. — Чтобы я до конца дней своих в твоих любовницах ходила? Да ты сам столько не захочешь — поматросишь и бросишь.

— Что потом будет, то будет потом, а сейчас нам неплохо вдвоём. Может ты ещё и в загробной жизни рассчитываешь на мою привязанность? Представляешь, флирт — два скелета на гробовой крышке! То-то грохоту по кладбищу. Успокойся, Света, после смерти ничего нет. Давай будем жить в этом мире и любить, пока любилка стоит, и беречь наши чувства. Жениться я на тебе не намерен, как, впрочем, и ни на ком другом — врать не буду. И никаких на то причин, кроме одной — у меня другие цели: я как бы в данный момент не принадлежу сам себе, но предлагаю тебе быть моей музой, и разделить со мной то, что дарует судьба.

Она молчала. Она смотрела на меня, склонив голову, словно видела перед собой нечто любопытное.

— Скажи ещё что-нибудь, — попросила. — Не пойму никак тебя.

Что сказать?

— Я не знаю, Света, буду ли я богат и знаменит, но что никогда в жизни не сделаю тебе ничего дурного, за то отвечаю.

Она насмешливо улыбнулась:

— Чего ты заводишься? Я же с тобой.

— Телом да, но не душой.

Я и сам не знал в точности, чего от Светки хочу, и эта неопределённость доставала. От разочарования и печали ездил, как автомат — внимание не на окружающую обстановку, а проблемам внутри себя. Дорога такого не прощает — чуть не досмотрел и….

Когда спохватился, было поздно и стало страшно. В животе ёкнуло, будто автомобиль понёсся с ледяной горки. Навстречу ему проворно двинулась стена дома, и в следующий миг меня кинуло грудью на рулевое колесо. Раздался лязг, звон разбитого стекла, и скольжение по обледенелому асфальту закончилось. Прямо передо мной белели кирпичи фасада. В ушах звенело, болела грудь, но кости вроде были целы. Одно хорошо — в салоне не было пассажиров.

Подошли любопытные:

— Да-а, гололёд. Нынче надо быть осторожнее.

— А лучше вообще за руль не садиться.

Разбиты фонари и облицовочная решётка — пустяки, на день ремонта. Э-хе-хе! А всё Светка виновата — о ней задумался. Она теперь передо мной до самой смерти будет виноватой.

У этого инцидента были важные последствия, а от важных последствий проистекли эпохальные результаты. Последствия произвела Светка, результаты — я. Выяснив, где, как и почём сделал ремонт своему «мустангу», назвала меня дураком, даром, что инженер. Она считала, что пустяковую замену повреждённых деталей, я мог и сам сделать, не переплачивая втридорога хапугам на СТО. Светка, не заморачиваясь на фильтрацию выражений, поучала меня, малохольного, уму-разуму. Я её выслушал уважительно, головой покачал.

— Удивительная ты женщина, — торжественно сказал. — Сколько в тебе талантов! Ты прирождённый организатор. Тебе надо своё ЧП заводить — ну, скажем, такси или авторемонтную мастерскую. Ещё поражают экономические способности — ты настоящий финансист. Если согласишься стать моим казначеем, я с удовольствием доверю тебе распоряжаться своими тратами. Не торопись с ответом, подумай.

На мой взгляд, это был хитрый ход — Светка как бы получала права жены, и в то же время за мной оставались все свободы холостяка. И ведь повелась, голубка — согласилась. Своих проблем невпроворот, она ещё и мои на себя взвалила. Ну, а как же? За квартирой нужен догляд? Нужен. Светка тряпку из раковины выкинула — губку приобрела. Средство для чистки ванны, зимнюю свежесть для белья или, как его, отбеливатель, притащила. В магазин бежит за продуктами — мне покупает. Время есть — что-нибудь приготовит, нет, готовое из дома прихватит. Я от её присутствия в квартире чуть было не обленился. Свои обязательные субботние генуборки Светке доверил. И стирки. Остались за мной только утренние пробежки и роль мужчины в постельных сценах.

Обиды прежние со временем подзабылись, и жизнь засияла, будто солнце из-за туч выглянуло. Ну а Светка, как жена счастливая, пришла в полное смирение. Может, поверила в мою мечту? Ведь что такое счастье? Это не жратва от пуза, не самые стильные прикиды со шкатулками драгоценных побрякушек и даже не собственный авто с мотором силищей пятьсот лошадей. Счастье — это мечта о жизни, в которой, что пожелаешь, то и будет. Не всякому Ротшильду такое дано. Я уже давно лечу мечтами все болячки сучьей жизни в поганом мире, где одним всё, а другим что-то коричневое на палочке, но не эскимо. И хотя знаю, что все мироздание затеяно ради каждого из нас, смерти в нем не избежит никто — ни богатый, ни бедный. Какой она выйдет — загадка для всех. Поэтому неустанно молю — Господи, спаси от кончины медленной, мучительной, унизительной. Вот и все секреты моего личного счастья.

Ну, а бабам для счастья ещё мужчину подавай. Жалко их, бедных — как им на свете погано живётся, когда все мужики — сволочи и паскудники. Только Светке со мной повезло….

А вот и снег — зима продолжалась. С серого, неубедительного неба закружился колючий пух, на асфальте позёмка — шины скользили по нему, словно по черному льду. Притормозил у остановки, жестом пригласил зябнущих и скукожившихся в салон. Не хотите? Ну, стойте — подождём сговорчивых: мне в автомобиле комфортнее, и я люблю, когда падает снег.

Подъехал ещё один бомбила, перебрался в мою машину:

— Что, не садятся? А ты приглашал? Активней надо, а то не дай Бог….

— На руках заносить?

А вот и гоблин — лёгок черт на поминок — подрезал меня, выскочил и зашёлся таким бешенным матом, что из толпы на остановке донеслось уважительно:

— Смотри, как толково излагает.

Слушать, как заливается истинный профессионал площадной брани, для иных наслаждение, а мне-то как раз наоборот. Вид его, скажем мягко, был неприятен — глаза налились кровью, кадык дрожал, негвардейская грудь тяжело вздымалась, голова болталась на тонкой шее. Красная, поросшая пегой щетиной рожа дёргалась злобным тиком. Только что говорили у ДК быть взаимно вежливыми, а ему неймётся. Все они, гоблины, такие — с кукареку в голове. Ну, а как же — деньги, заработок его чуть было не увёзли из-под носа! Когда спокоен — нормальный мужик, даже есть о чем поговорить, а как материальный интерес коснётся, так вылитый черт с рогами. Что ж, гоблин он и есть гоблин.

Мною тоже овладело возбуждение, охватывающее всякое существо мужского пола при виде обидчика, даже если он человек мирный. Дыхание участилось, кровь побежала вдвое быстрей, сами собой сжались кулаки….

Зрители на остановке с интересом наблюдали за нашей стычкой. Понятно, что с развлечениями на улице в буран совсем паршиво, а тут назревало бесплатное зрелище — бой двух бомбил без правил и рефери. Кто-то начал меня подбадривать — мол, врежь ему, суке, чего сидишь. Но, Боже мой, драться с гоблином на глазах у толпы, как китайский рикша в каком-то Шанхае — этого мне только не доставало на шестом десятке лет.

В такой ситуации у человека, обладающего достоинством, одно только остается — присутствие духа, и я оставил наезд без ответа, ибо истинное достоинство не в том, как с тобой поступают другие, а в том, как поступаешь с ними ты. А подобные грубияны хороши лишь тем, что с ними самими можно тоже не церемониться или попросту — не обращать внимания. Постоял немного и покатил — чего орать-то: бери, если сядут.

Получив от ворот апперкот, поехал пустым к следующей остановке, думая о том, что жизнь жестока, бессмысленна и, в сущности, бесконечно унизительна. Все ее красоты, наслаждения и соблазны существуют лишь для того, чтобы человек разнежился, улегся на спину и принялся доверчиво болтать всеми четырьмя конечностями, подставив беззащитное брюхо. Тут-то она своего не упустит — так лягнет, что с визгом понесешься, поджав хвост. Что бы там ни говорили дикторы телевидения — со времен Сотворения мир не перестал быть опасным, напротив, год от года, век от века он становится все беспощаднее и хищнее. Какой из этого вывод? А вот какой — не разнеживаться, всегда быть настороже и во всеоружии. Увидишь, как тебя манит перст судьбы, — откуси его к чертовой матери, а если удастся, то хорошо бы вместе с рукой.

Злость сосредоточила на работе, прогнав остальные мысли прочь. Но у судьбы, как известно, свои резоны, и сетовать на неё дело зряшное. На Денисово подцепил пассажира до Веселой Горки — это двести пятьдесят рублей в один конец — и успокоился или, как пишут в старинных романах, совершенно умирился нравом. Матюки обидны, а кто сколько выездит за день рабочий только Господь Бог знает. Давно уже к Его прихотям принял за правило относиться с доверием и не пытался их втиснуть в колодки обыкновенной человеческой логики. Раз иногда случаются чудеса, спасибо тебе Всевышний, а смотреть дарёному коню в зубы — моветон.

Только вот с днем сегодняшним что-то творится — ни на что не похож. Вопреки законам природы, он двигался к вечеру не равномерно, а какими-то раздерганными скачками. Стрелки часов то застывали на месте, то вдруг разом перепрыгивали через несколько делений. До толковища с гоблинами всё вроде бы шло как обычно, а потом начались скачки времени и настроения — одно вытеснялось другим, мысль несколько раз меняла направление на совершенно противоположное, а до заветного часа ещё рулить да рулить.

Пока поджидаю в Кичигино пассажиров, Светке что ли позвонить? Я подумал о ней, о предстоящей встрече в выходные и стал рисовать в уме картины, от которых становилось тепло, ещё теплее…., потом увлёкся, и в жар бросило — хоть всё бросай и к ней кати.

— Привет, любимая.

— Привет. Хорошо, что позвонил — я сама хотела и мобильник уже взяла в руки, а тут как раз ты….

— Ну, так я сейчас прикачу?

— Нет и никогда больше.

— Что так? Опять замуж выходишь?

— Представь себе — да.

— Глупая шутка. Не надоело?

— Я не шучу.

После этой сентенции возникла пауза. Мне было трудно понять, истины ли её слова, но если нет…. Как она меня достала! Надо раз и навсегда пресечь эту нескончаемую борьбу за мою свободу твёрдой рукой — переждать, пока вытечет кровь и перестанут саднить обрезанные нервы. Со временем рана обязательно затянется, а урок будет усвоен на всю оставшуюся жизнь. К чему устраивать мелодраматические сцены с обвинениями и воздеванием рук? Хватит изображать шута, и без того вспомнить стыдно…. Замуж собралась? Вали к черту!

— Чего ты молчишь?

Я соврал:

— Деньги сдаю пассажиру.

— Кстати, у меня ещё остались твои. Как их передать?

— Купи себе свадебное платье….

— Пожалуй, не хватит.

— Скажи сколько надо — добавлю….

Что-то случилось с легкими — воздух не наполнял грудь. Мелкие, судорожные вдохи были мучительны. Голос мой задрожал, на глаза навернулись слёзы, и я отключил связь.

Навалилось ощущение нереальности происходящего, какого-то тягостного кошмара. Все было слишком, до неправдоподобия ужасно. Наяву так не бывает. Светка опять от меня уходит…. Что за чертовщина! Бред! Бред! Бред!

После жалости к себе нахлынул гнев — самого разъедающего сорта, то есть не горячий, а ледяной, от которого руки не дрожат, а намертво сцепляются в кулаки, пульс делается медленным и звонким, а лицо покрывается мертвящей бледностью.

Как я, человек умный и хладнокровный, два раза верхнеобразованный, с богатым жизненным опытом позволил обращаться с собой подобным образом? И главное, кому? Какой-то бабе, весь смысл жизни которой затащить в своё гнездышко выдрессированного самца. Нюни распустил перед ней, пел дифирамбы, как персонаж из старой и пошлой буффонады…!

Весь этот вихрь умозаключений пронёсся в голове в какую-нибудь минуту, а в следующую — заскрипел зубами, вспомнив восхитительную Светкину наготу, её улыбку зовущую…. Сердце забилось часто, с каждой секундой разгоняясь все быстрее и быстрее.

Забыть её, к чертовой матери, забыть! Пусть увидит, каков я на самом деле — не жалкий одурманенный её прелестями слюнтяй, а твёрдый и спокойный мужик, которому наплевать на её сатанинское желание заполучить себе супруга в чертоги, на все её хитроумные капканы наплевать. Врёт про замужество — никого у неё нет. Это она меня подстегнуть хочет, чтобы ослепленный ревностью и любовью кинулся к ней с предложением руки и сердца. Не дождется!

Вроде успокоился. Перебрал все доводы pro и contra, прислушался к голосу сердца. Сердце сказало: нет. Разум предположил: возможно. Возможно у Светки кто-то есть — с кем-то она встречалась за моей спиной: женщины на такое весьма способны. Хотя религия твердит, что разум от Лукавого, от Бога — сердце, которое верило в любовь. Тогда…. Жаль, что я не француз — те никогда не ставят на одну лошадь.

Вдруг вспыхнул снова, увидев свои красные глаза в зеркале над лобовым стеклом и такое бледное лицо, словно кто-то мазнул по лбу и щекам кистью, обмакнутой в свинцовые белила. И по этим белилам текли слезы, которые мужчине не к лицу.

Боже! Это никогда не кончится, пока мы со Светкой — она всё время будет вить и ставить на меня силки. Ух, как она, должно быть, сейчас жалеет, что климакс уже прошёл, а так бы не побоялась на втором полустолетии и малыша мне сварганить, лишь бы желание свое осуществить.

Гнев внезапно схлынул, судорожно стиснутые пальцы разжались. На душе сделалось пустынно и грустно. «Ну вот и все, — сказал сам себе. — Лучше так, чем сделаться совершенным ничтожеством. Прощай, сон золотой — я был тобою отравлен: мозг и сердце поражены были ядом, и это единственное объяснение всем моим мукам». Подумал так и отчего-то сразу успокоился, будто теперь все встало на свои места.

Откинулся устало на спинку сидения.

Что за болезнь такая — любовь? Кто и зачем ею мучает человека? То есть, очень возможно, что другим людям она необходима и даже благотворна, да и сам бы не отказался любить до определённого рубежа, только женитьба мне явно противопоказана. Ничего, кроме горя, разочарования и унижения, мне не принесли два моих прежних брака. Такая уж видно судьба. Впрочем, нет — дети остались, но это совсем другая история.

Не надо мне больше со Светкой встречаться. Что у нас общего, кроме секса? У нее даже сын от другого мужчины. Мало ли таких светок на свете? Точно, клин вышибается клином — ищем другую. На Земле ещё не мало найдется хороших женщин.

Время сразу же прекратило свои дурацкие фокусы, минуты побежали размеренно и спокойно. Уже из одного этого следовало, что решение принято верное. Настоящий (стоящий?) мужчина никогда не предаётся отчаянию ни в какой ситуации, а работа — лучшее лекарства от душевных недугов.

Остаток рабочего дня приглядывался к пассажиркам, подыскивая затычку в каверну сердца. Задача не из легких, когда человеку хорошо за полтинник — то эта не та, то та не годится…. Эта, например, с лицом плоским, как лепешка, голосом противно-писклявым, как у кошки, и ногами разными — одна левая, а другая правая — сидит, улыбается, провоцируя: а ну-ка, закадри меня, бомбила. Вспомнив, как грациозно порхала Светка по моей квартире в одной футболке, вздохнул — надо чтобы красивой была, как она, и…. деньги брала. Вот такая барышня не будет пытаться меня на себе женить. Надо ей сразу объяснить, что мне не нужны проблемы в сердце, я ищу утеху для тела.

Эти размышления способствовали волевой концентрации. Почувствовал, что стою на правильном пути. Исчезла апатия, сердце билось сильно и ровно. «Инстинкт охоты на самку не менее древний и могучий, чем инстинкт любви», подумал и обрадовался, что ко мне возвращается привычка рационализировать собственные чувства. Ощущение было таким восхитительным, что закружилась голова. Даже кольнул себя в самое сердце, подумав — у Светки бы проконсультироваться, какая барышня мне нужна.

Ну, ещё один круг и, если не повезёт, будем сворачиваться. Ничего, месть придется отложить (я про клин, который должен вышибить из сердца любимую), но это блюдо не протухнет за ночь. Главное — успокоился, даже стыдиться стал нахлынувших было чувств. В мире столько вещей более важных, чем уязвленное самолюбие, ревность или несчастная любовь. Например, стремление к правде и справедливости. Нравственная чистота. Самопожертвование во имя справедливости. И в конце концов, что наши мелкие самолюбия и амбиции перед лицом Истории? Россию жалко. Хотя как-то сумела без меня пережить монголо-татарское иго, царизм, большевизм…. Переживем и капиталистов — воров-скоробогатеев. Мы, люди русские, с характером и не противны Богу — так что, доверимся судьбе.

От этих мыслей настроение стало божественным, и будто нимб засветился над челом. Мне казалось, что все представительницы мягкосердечного пола смотрят на меня с искренним интересом и чуть ли не провожают взглядом. Я даже замурлыкал под нос песенку, чего обычно не позволял себе за рулём. Мотивчик был замечательный, и слова соответствовали настроению:

Полюшко мое — родники,

Дальних деревень огоньки,

Золотая рожь, да кудрявый лен…

Я влюблен в тебя, Россия, влюблен….

Снегопад с метелью закончились — за обочиной, по чистому белому покрывалу скользили длинные тени облаков. Пейзаж за окном автомобиля был фантастически хорош. Небо чуть не поминутно меняло цвет, будто экспериментировало с окраской. Ну ладно ещё бирюзовое. Но топазовая! Но изумрудная! Вот такие акварельные причуды от горизонта, куда стремится светило, к зениту.

— Здравствуйте, девушка! Что вы делаете сегодня вечером?