Растяпа. Подруга для председателя

Анатолий Агарков, 2023

Судьба давала мне шансы где-нибудь в чем-нибудь отличиться – грех жаловаться.Я мог бы:– остаться мичманом в погранфлоте и служить на Ханке;– сделать карьеру профсоюзного деятеля в ЧПИ;– выйти на Станкомаше в большие начальники;– стать профессиональным журналистом;– втереться в партийную номенклатуру;– замутить собственный бизнес…Но, увы. Старость, пенсия, одиночество – итог жизни. Даже жилья нет собственного. И кто я после этого? Вот-вот…Но грех жаловаться – жизнь прожита замечательная! В этом Вы сейчас сами убедитесь…

2

Сергей оглянулся от дверей, прошёлся по фигурке Клары Оскаровны взглядом профессионального растлителя, подмигнул (ну, не ей, конечно) и вышел. Плюснина подсела ко мне:

— Теперь с вами…. Что мы имеем?

Иванов дождался меня в коридоре:

— Как она тебе, Дед?

— Милая женщина.

— А ты заметил, как она покраснела, когда сказала про девятилетнего сына?

Я промолчал, но подумал — почему ты-то не покраснел? А сказала она про сына следующее:

— Мой девятилетний сын разбирается в аналитической геометрии лучше вас, Иванов.

— Ну, как? — это он теперь про зачёт.

— Допустила, но сказала, что векторной алгеброй будет заниматься со мной после сессии на каникулах.

— Ты уж не теряйся, — вздохнул Иванов. — Тётка незамужем.

Потом встрепенулся:

— Ты сейчас куда?

— Тридцать первое декабря! Куда спешат все добрые люди? Конечно, домой, за стол, как любящий сын примерных родителей. Вообщем, на электричку и в Увелку.

— Нет, Дед, постой — ты мне здесь нужен, причём позарез.

Я возмутился:

— Серый, я три года не был дома, после дембеля только три дня, потом сразу сюда и опять на два месяца. Да они там с ума сходят — ждут, не дождутся.

— И ты меня бросишь? Между прочим, сам заварил….

Вот он о чём. Случилось нам с ним как-то выпить — гитару в зубы и на второй этаж. Субботний вечер — общага полупуста, а в комнате 228 жили две первокурсницы — Света Аверина (из нашей группы) и Ленка Харчевникова (с гидравлики). То ли Светка Серёге, то ли он ей строили глазки на лекциях, а тут такой случай…. Короче, пошли женихаться. Добавлю — у Серого прекрасный голос и отличный аккомпанемент на гитаре.

Светка вышла:

— Мальчики, к нам нельзя.

— А что так? — Серёга насупился.

— Пришли земляки Ленкины с четвёртого курса, сидят, пьют вино.

— Сколько их? — это я.

— Четверо.

— Пригласи-ка хоть одного.

Вышел Валерий Железнов — парень не только из того же Миасса (город такой), что Серёга, но из одной школы и одного с ним класса. Впрочем, это для информации — разруливал я.

— Слушай, братишка, у вас пять минут, чтобы с достоинством уйти через дверь — по истечении этого срока, я вас повыкидываю в окно.

У меня под галанкой тельник, и я стучал пальцем в железновскую грудь.

Он вернулся посовещаться, и, посовещавшись, вчетвером покинули комнату раньше указанного срока.

Потом у Серёги был с ними конфликт в электричке — тогда он отбился, но его предупредили, что нанесенная обида смоется только кровью. У нашего старосты два хвоста по зачётам, и ему не до Нового года в родительском доме — надо готовиться, надо сдавать — третьего января уже консультация на первый экзамен. Короче, Серый завис, остаётся в общаге и приглашает разделить с ним компанию. Что там затевает Железнов, одному ему известно — то ли уедет домой, то ли нет, и заявится к Серёге с требованием сатисфакции.

Придётся остаться.

— Слушай, а девчонки в общаге?

— Зайдём, узнаем — если здесь, пригласим.

Серёга опять о своём:

— Когда мы с Оскаровной рядом сидели, по-моему, неплохо смотрелись, а?

— Серый, ты маньяк.

— Я всего лишь ищу судьбу. Ну и что, ребёнок девяти лет — главное, мама симпатичная, и хороший человек.

Я вспомнил тот вечер в комнате у девчонок. После ухода четверокурсников, мы играли в фанты — Серёге спеть, Светке сплясать и вдруг…. Ленке поцеловать Анатолия.

Мы одновременно повернулись и уставились друг на друга. Чёрт! Меня кинуло в жар, потом голова закружилась. Она неуверенно шагнула ко мне. Я обнял её, но не спешил целовать — уткнулся носом в роскошные волосы, вздохнул всей грудью восхитительный запах…. Как объяснить то, что между нами возможно сегодня произойдёт?

— Лена, я… люблю тебя.

Она подняла на меня огромные глаза, и наши губы встретились.

Я проснулся оттого, что шевельнулась Лена. Открыл глаза. За окном уже брезжил рассвет — наверное, девятый час. Девушка доверчиво прижималась ко мне, щекоча ресницами шею. Я осторожно погладил её по пушистым волосам, разметавшимся по подушке. Разве можно обидеть такую девчонку? Всё равно, что поймать бабочку и оборвать ей крылышки.

— Ты не в обиде?

— А ты?

Ничего между нами не произошло — были только объятия и поцелуи.

— Не надо, — сказала она, и мне этого хватило, чтобы не переходить границы, очерченной резиночкой её трусиков

А Серый нападался с кровати — Светка тоже не уступила.

— Слушай, если Ленка сегодня напьётся, она надаёт мне по шее — ведь я ей тогда в любви объяснился, а после ни разу не подошёл.

— Да, Дед, плохи твои дела — такое девчонки никому не прощают. Впрочем, их иногда трудно понять — очень они странные, загадочные и нелогичные существа. Сначала рыдают, что мы их не любим, а потом скандалят, когда подходишь, и прогоняют.

— А у тебя со Светкой как?

— Да никак. Я ей сказал, что без секса никаких отношений.

— А она?

— У неё глазки на мокром месте — она думала, мы с ней под ручку будем ходить в кино. Детский сад, короче.

— Ну, подружил бы для начала….

Иванов категорично:

— Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает.

И я поменял разговор:

— Слушай, если их будет толпа, ты не лезь — я знаю, как с этой братвой обращаться. Если не осажу, вызову Железяку один на один и так начищу ему пятак, что другим не захочется драться.

— Ты, Дед, действительно такой крутой?

— Запомните, рядовой — когда русский воин бьётся за правду он патологический герой. А где машутся моряки — там вообще посылайте за плотником.

Был полдень, когда мы покинули институт — до Нового года двенадцать часов.

Серёга пожал мне, прощаясь, руку:

— Давай, подгребай к нам часиков в восемь. Ты сейчас спать?

Не мешало бы выспаться в уходящем году. Но и долги ещё не все розданы — зачем они в новом? Прыгнул в троллейбус и покатил на улицу Доватора по врезавшемуся в память адресу.

Иногда судьба сама улыбается: встретил Афоничкина у подъезда его дома, под руку с девушкой — не убежать, не отбрыкаться.

— Ну, здравствуй, дорогой!

Он ко мне обниматься, а я его кулаком снизу в челюсть — тресь! — не сильно, не до смерти, чтобы очухался.

— Помнишь, гнида, должок?

Афоничкин сплюнул кровь от прикушенного языка.

— Что тебе надо, чтобы ты отстал?

— Тельник с начёсом, который украл, или пять минут драки.

— Хорошо, — согласился Афоничкин.

Я его девушке:

— Засекайте — через пять минут верну вам вашего кавалера или то, что от него останется.

— Я сейчас в милицию позвоню, — обеспокоилась она.

— Не надо, Соня, это наши дела, — он снял шапку, шарф, куртку и отдал ей.

Афоничкин ринулся на меня сломя голову — глупец, на что он рассчитывал? Драка — это не просто удары руками, ногами или головой, это очень красивый танец, в котором надо больше думать, чем двигаться. Эмоции должны остаться за кругом — они мешают сосредоточиться, а значит, надеяться на успех.

Этот поединок — хоть я на него и не особо-то рассчитывал — прокручивал мысленно много раз. Но вот чего не ожидал, так это свидетеля в лице милой девушки. Я знал, что Афоничкин подлец, помнил, что его следует наказать, но если бы в подобной ситуации встретился он мне с ребёнком, и малыш попросил: пожалуйста, не трогайте моего папу — как бы я поступил? Не правда ли идиотские мысли приходят в голову, когда кулаки свистят у косицы?

Я тянул время — у меня не было злости, и смущала девушка, поглядывающая на часы. Наверное, она думала — то, что мы делаем в порядке вещей у бывших морских пограничников. А я не знал, как закончить драку. Раньше знал, а теперь нет — все планы мне эта Соня спутала. Может, с Афоничкиным поговорить? Дать ему срок — пусть тельник вернёт, да и забыть все эти дела. Пусть он меня убедит, что изменился — любовь его сделала порядочным человеком. Вот как Курносого…..

Он ведь искренне шёл ко мне обниматься — думал, что сослуживца увидел, а я его по морде кулаком — бац! Сейчас у него уже был подбит глаз (белок красный, как у вампира), течёт кровь из носа и рта, а меня он ни разу и не достал — я даже не запыхался, и думал об эффектной концовке. Руки-ноги-шею ломать ему желания уже не было, как и устраивать сотрясение мозга. Так что же с тобою делать, Афоничкин? Обида в прошлом, мы в настоящем…. Простить, тебя, тварь?

Призадумалавшись, утратил бдительность, и один раз он таки меня достал. Я облизнул разбитый уголок рта и отступил на пару шагов:

— Ладно, давай поговорим.

Девушка вмешалась:

— Ребята, время…. Вы сказали пять минут.

Афоничкин повернулся и пошёл одеваться. Я остался на месте:

— И ничего не скажешь?

Он натягивал куртку:

— Да пошёл ты….

— Слава Богу, — проходя мимо, я бросил девушке, — не мне быть его женой.

Она не осталась в долгу:

— Бог, когда мужчин создавал, не очень тщательно выбирал материал.

Наверное, она была очень умна, и Афоничкин её устраивал таким, каким был. Или что-то обо мне имела в виду?

Остаток дня я проспал. А после шести общага загудела — на всех этажах чадили кухни подгорающим маслом, засновали разнаряженные девчонки, звенела стеклотара в пакетах у поднимающихся по лестнице, и на входе городские ругались с вахтёром. В каждой обитаемой комнате накрывались столы. В восемь часов на втором этаже в телезале грянула дискотека. Все веселились и праздновали наступающий Новый Год.

— Что невесёлый? — встретил меня Сергей Иванов.

— Уже где-то отметился, — заметил Курочкин припухший уголок моего рта.

— А пусть не лезут.

— Мы победили? — спросил Сергей.

— Увы, старый, ничья.

— Ну что? — предложил Иванов. — Метнемся к стаканам?

И царственным жестом указал на стол. По студенческим меркам он вполне был приличным, разве что салфеток не хватало, а так было всё — вилки, стаканы, закуски, выпивка и кастрюля варёной картошки. Ждать было некого, а нас было трое — Володя Курочкин не поехал в свой город Свободный Амурской области. Нет, был ещё телевизор, который обещал культурную программу праздничного вечера. Да ещё Железнов где-то с компанией….

Празднество началось. Сергей предложил:

— За наступающий!

Выпили.

— Внизу танцы — пойдём?

— Ага, из меня балерина….

— Девчонки здесь?

— Светка здесь, Ленка уехала.

— А Железнов?

— У него в комнате целая компания городских парней.

— Может, закроемся? — предложил Курочкин.

Мы с Серёгой в один голос:

— Ну, уж нет!

— Тогда не перебирайте, чтобы быть в форме.

— Ты что, боишься ужраться с банки пива?

— И литра водки…, — проворчал Курочкин.

Но сосед по комнате его не одобрил:

— Ты, Вован, забыл бессмертные слова великого поэта — и долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я литрой пробуждал…

Голова кружилась, я жевал бутерброд, смотрел на экран телевизора, и мне было всё равно — пусть начинают, а мы закончим — устроим четвёртому курсу Варфоломеевскую ночь. Кстати, для меня тоже не чужому. Меня ещё помнили ребята в группе ДПА-401. Они и сказали, что Железнов дерьмо ещё то — с ним надо быть осторожнее.

— Будем! — мы сдвинули стаканы.

— Любовь — это шизофрения, — неожиданно заявил Серёга, жуя селёдку.

— То есть?!

— Да потому что она никогда просто так не проходит — вечно с какими-нибудь катаклизмами, а, то и с летальным исходом.

— И часто эта шизофрения на тебя находит?

— Упаси Бог! Боюсь больше триппера.

— А Клара Оскаровна?

— Ну, ты, Дед, как лох. Умна, красива, есть квартира…. Мальчишка маленький — привыкнет.

Я поддержал его мысль:

— Зачёты с экзаменами в кармане. На втором курсе разведёшься и женишься на сопроматичке.

— Правильно мыслишь, — Сергей потянулся к трёхлитровке с пивом. — Всем наливать?

— Ну, жорево с поревом — это понятно. Не понятно — зачем жениться?

— Я же порядочный человек.

Мы весело расхохотались получившейся шутке. Праздничный вечер!

Иванов снова вернулся к теме:

— Нет, мужики, к чёрту душу, жениться надо на теле — красота увяла, и любовь прошла без разрушительных последствий.

Вова поддакнул:

— Остались привычка и семья.

И я влез с вопросом:

— Серый, слабо на Светке жениться?

Иванов пренебрежительно:

— Ага, невеста без причинного места.

— А что ж ты тогда к ней лез?

— Я что ли? Это мой пенис — лезет, собака, куда попало после первой же рюмки водки. Нет, Дед, счастья на Свете.

— Это как у попа — все молитвы о том, что ниже пупа.

Допив из стакана пиво, Иванов поменял застольную тему:

— Дед, а ты как любишь трахаться — сверху, снизу, сзади, спереди? Или как?

Вот вопросик! Не отшутишься.

— Я, Серый, девственник.

У Иванова челюсть отвисла.

— Врёшь! Что, нигде, никого, ни разу?

— Да было пару раз. Но ощущение после — будто меня самого отымели.

Серый неожиданно согласился:

— Да-а, это как повезёт — всё от бабы зависит.

Потом взял гитару:

— Споём, братва!

И запел:

— Срок прошёл двум армейским годам

И теперь по домам, по дома-ам…

На вокзалы, в порты, на маршрутном такси

Покидают Сибирь старики….

Потом добавил не в мотив:

— Да, служба, Дед — вроде отвратна, а тянет обратно….

Настало время покурить.

Между этажами на лестничных площадках чёрного хода стояли старые кресла из телезала — сколоченные в ряд. Мы присели, закурили. Девчонки шмыгали по ступеням вверх-вниз в коротких юбчонках, предлагая бесплатный стриптиз. Нет, друзья, это непохабно — рассматривать стройные ножки до самого основания. Сердечно и мило, с любовью к процессу — это как живопись в картинном зале: круглые ляжки по-зимнему белые, незагорелые на фоне подолов.

Проводив очередную взглядом, Серёга спросил:

— Знаете анекдот про училку, наклонившуюся за мелом?

Не стал рассказывать, напрягся, услышав новый перестук каблучков. И когда дивное видение упорхнуло в коридор четвёртого этажа, произнёс:

— Как на Западе-то хорошо — уплатил девице, и айда, пошёл.

— Такие и у нас на вокзале водятся, — высказал своё мнение Курочкин.

Но Сергей его проигнорировал:

— Знаешь, Дед, почему они так одеваются? Чтобы их хотели. Я хочу — почему не дают?

— Наверное, приглядываются.

Иванов критически осмотрел меня:

— Дед, тебе срочно надо менять прикид. В таких клешах тебе даже баба-яга не даст.

Я посетовал:

— Денег нет, и времени нет заработать. Может, после сессии…

— Тогда постись, — Иванов улыбнулся, — рыцарь без страха и порока.

— Ты анекдот хотел рассказать про училку, — напомнил Курочкин.

— Да он не смешной. Пойдём за стол — представление кончилось.

Да, что-то застопорились девичьи миграции.

В комнате Серёга принялся разливать:

— Кто за ляжки, а мы за фляжки. Чем бабы думают, а? Такие парни пропадают без ласки.

Курочкин глубокомысленно сказал:

— Учёными доказано, что мысль мужчины возвращается к теме секса в среднем каждые сорок пять секунд, а женщины….

Иванов, который об этом думал всегда:

— Они вообще о нём не думают — жилят, стервозы!

Отхлебнув пивка, Сергей указал на меня пальцем:

— А ты что глубокомысленно молчишь? Мужик, не думающий о бабах, существо очень подозрительное. О чём он тогда вообще думает? Не иначе, как о контрреволюции. Таких надо ловить и лечить впечатлениями — например, на стриптизе.

— Я согласный, — просто сказал.

И мы опять дружно расхохотались.

Потом осторожно заметил:

— Слушай, Серый, а может, мы того — немного не дотягиваем до женского идеала? Может… ну, как они говорят, не герои их романа.

Иванов замахал над головой пальцем, будто пророча — на самом деле, подавившись картошкой, и было видно, что он уже крепко «подамши»:

— Нет, Дед, дело всё в том, сколько ты ей можешь дать в социальной значимости — ты должен быть либо отличником, либо спортсменом, либо профсоюзно-комсомольским деятелем, вобщем фигурой, на которую оглядываются, о которой говорят, чтобы было чем твоей тёлке перед подругами хвастать. А то, что у тебя длинный, толстый и аккуратно загнутый никого не интересует. Короче, знаешь, кто кадрит самую красивую девчонку нашего курса Таню Васильеву? Чемпион института по штанге….

В комнату, заставив нас вздрогнуть, ввалился выпивший Бузука — парень из группы ДПА-132, старший брат которого учился и жил вместе с Железновым.

— Бухать хорошо! — заявил он убеждённо и критически осмотрел сервировку стола. — А не бухать плохо.

Серёга достал четвёртый стакан, во все налил:

— Ну, что там?

Гость выпил, выдохнул:

— У них там бабы, им не до вас.

Когда он вышел, я спросил:

— Шпион Соглядатый?

— Разведчик.

— Железнов, я думаю, не дурак — зачем ему портить себе праздник, — рассудительно заметил Вова.

И мы загрустили — вечер без драки и девушек становился скучным. Курочкин собрал грязную посуду со стола, пошёл помыть на кухню и пропал.

— Серый, — предложил я, — бери гитару, пойдём пиариться перед дамами.

В курилке Иванов только чуть поднял голос до высот известного солиста группы «Смоки» — ну, там, «…водки найду!», к нам тут же поднялись с третьего этажа три девицы, изрядно выпившие красавицы, с предложением:

— Мальчики, откройте.

— Джастен момент!

Это была бутылка сухого вина с глубоко засаженным в пробку штопором. Пока Серёга на английском объяснял очарованным слушательницам, что он ничего не может, я, зажав бутылку между колен, вывернув локоть, изо всех сил тянул за штопор пробку. Она заскрипела и вдруг гулко бабахнула. Я чуть с кресла не слетел.

— Ура! — крикнули девчонки и кинулись целовать Серёгу.

Ему же передал бутылку.

— На брудершафт, девушки, — объявил он, и сделал пару глотков.

Девчонки пили вино из горлышка и по очереди целовались с Ивановым.

— Барышни, а пойдёмте к нам в гости.

Но его самого пригласил грассирующий глас с третьего этажа:

— Слышь, мужик, ну-ка подошёл сюда.

Спустился я. Визави — долговязый худой сутулый прыщавый очкарик попятился:

— Тебе чего?

— А чего звал?

Он не смог вспомнить и заколбасил по коридору. Пока рассматривал его спину, девицы утащили куда-то Серёгу — поднялся наверх, а в комнате пусто. Почувствовал себя одиноким и неприкаянным, этаким окурком в писсуаре — глубоко обиделся на белый свет. Некоторое время сидел в оцепенении, глядя на телевизор, не воспринимая его картинок. Голова была пьяная, а мысли трезвые и злые. Потом пришло понимание, что до Нового Года осталось совсем ничего.

Гулкая тишина зависла над миром, а потом ахнул первый удар колокола, за ним перезвоном рассыпались другие колокола. Вслед за последним звуком жуткое молчание стянуло нервы в узел и…. наконец, грянули куранты, отсчитывая последние мгновения уходящему году. Я стоял со стаканом пива в руке на уровни груди и слушал гимн Советского Союза.

Пошёл к себе, но заблудился. В коридоре второго этажа меня остановили:

— Молодой человек танцует?

— Молодой человек гуляет.

— А если дама приглашает?

Дама была низенькой толстенькой в очках да к тому же с азиатским профилем — короче, страшнее беса посреди леса, раскрепощённостью явно смахивающую на старшекурсницу.

— Вам очень нужен кавалер?

— Разумеется, да.

Куда деваться?

— Только для вас.

Меня подхватили под руку, и мы вошли на дискотеку.

— Ты на маскарад так вырядился? — заметила она.

— Нет. Дезертировал недавно.

— Значит, умеешь в одиночку строем ходить? — прикололась.

А я танцевал с ней медленный танец и не знал о чём говорить. В конце концов, она меня выбрала — пусть развлекает.

Кто-то пустил бутылку по кругу.

— Хочу вина, — напомнила о себе партнёрша.

Мы подвальсировали — сначала я завладел полусладким, потом оно оказалось у неё.

— Мне одной пить? — она требовательно сунула шампанским в мой припухший уголок рта. Потом стала прижиматься, и я подумал, что опять рискую быть изнасилованным. Она подтянулась к моему уху:

— Мне кажется, ты мало за мной ухаживаешь. Как хоть тебя? Анатолий? Ну, пусть будет Толя.

Я внимательнее посмотрел на неё. Хмель мой очень был ей к лицу — обозначились белозубая улыбка и ямочки на татарских щёчках. Глаза персидские…. Что ещё? Нет, не поддамся на уговоры — пусть насилует. Наверное, я уже стал привыкать к инициативе прекрасного пола в интимных делах. А что? Удобно — не надо врать, уговаривать — вы уж, матушка, сама, если нравлюсь. Утром встретимся, я скажу — давай, милая, забудем о том, что было: мы люди взрослые и не будем делать никаких далеко идущих выводов; всё было хорошо, но жизнь у каждого своя — и у меня, и у тебя. А сегодня пусть нами правит его Величество Алкоголь. И да здравствует Новый Год! Пусть будет, что будет — куда нелёгкая занесёт, там и проснёмся. Но суетиться не будем — я ей нравлюсь, пусть и старается.

— О чём ты всё думаешь? — она негодующе.

— Мечтаю о старости — чтобы всё сразу: пенсия, климакс и маразм.

Зачем нужна женщина, если нет любви? — думал, но вслух об этом конечно не говорил. Опять же — зачем отталкивать, если девушка хочет, даже просит внимания (читай — любви). Всё-таки не сдержался и проявил инициативу — взял и легонько погладил партнёршу по груди. Как мне и показалось сразу, на ней не было лифчика — ощутил через ткань под ладонью твёрдую горошину соска. Девушка танцевала в моих объятиях, глядя отрешённо в сторону. В телезале было темно — я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и сунул руку за её отворот. Небольшая упругая грудь удобно расположилась в моей ладони. Думал, она потянется ко мне целоваться, или хотя бы подставит губы для поцелуя, но она ещё больше отклонила голову. Что-то было не так, как обычно, какая-то неувязка…. Впрочем, плевать — я возбудился и готов был тащить её в свою пустующую комнату, а там — тискать, ласкать, уговаривать, то есть вести себя как обыкновенный перебравший мужик.

— Пойдём ко мне в гости.

Она согласно кивнула головой. Ещё чужая, подумал я, но после того, как мы вместе взаимно без трусов будем в кровати, наступит и родство душ. Но мне ещё предстояло её победить, ибо без боя она, наверное, не сдастся, ибо без боя это стыдно и больше похоже на…лядство, а не любовь, в которой мне предстояло её убедить — губами, руками… о, Господи! Только бы не словами — сдержись, моряк, и завтра не будешь мучиться душевным похмельем. Сейчас думай о штурме. Ура! С нами Бог! Задача ночи — разрушить стены, перебить защитников и на развалинах крепости ощутить умопомрачительный вкус дефлорации (тьфу, я хотел сказать — победы). Сегодня, нет — уже через несколько минут, я буду счастлив — стопудово!

А девушка покорно шла со мной на четвёртый этаж, и мы ещё ни разу не поцеловались. Моя рука покоилась на её талии, а где-то на самом донышке души шевелились сомнения — что если утром после ночного похабного веселья кроме похмелья навалится ещё необъяснимая душевная тягость. Чтобы подстраховаться от неё не следует говорить о любви, даже вспоминать о ней — мы просто занимались сексом. Поддонком я себя не считал, хотя понимал, что это довольно таки свинская тактика. Дескать — можно лежать в луже — кто же спорит в такую ночь — но хрюкать при этом безнравственно.

Мне приспичило в туалет.

— Подожди меня здесь, — я ринулся за угол по коридору.

На соседнем толчке кто-то самозабвенно и громко, будто играл на тромбоне, избавлялся от лишней пищи. Ни его сосредоточенность над унитазом, ни моя стремительность в туалете не помешали ему узреть меня и узнать.

— Задержись, земляк, базар есть.

Это был Железнов.

Рубануть-то его можно было и в гальюне — не велика шишка, но ожидать его здесь — это лишнее. Я прошёл на кухню и закурил. Пришёл он, умылся над раковиной, высморкался, и утомлённым голосом спросил:

— Вы, мальчики, ответ держать думаете за борзоту?

Он что, извинений от меня ждёт? Ваня Ломаев! (это мой зять так лохов зовёт).

— А в чём проблема?

— Проблема в том, что вы, щеглы, оскорбили старшекурсников.

— Могли бы драться — выбор был, вы предпочли ретироваться.

— Вы с Иваном покойники, — мрачно пророчил Железнов.

— Сомневаюсь.

Потом вдруг подумал, что этот мачо с оловянными глазами и блуждающей улыбкой олигофрена не являет собой облик кровожадного воителя — скорее наоборот: стоит и пошатывается передо мной, как сортир без дверки. Спросил осторожно:

— И что же, нет выхода?

— Есть, — оптимистично сказал Железнов. — Выход всегда найдётся, если искать. Например, выкурить трубку мира и закопать томагавки.

— И вы перестанете гонять Ивана по электричке?

Железнов выдержал паузу для весомости своего предложения.

— Перестанем, — выразительно помаячил указательным пальцем старшекурсник Валера. — Пойдём и подпишем договор водярой.

Потянул меня в свою комнату, дверь которой была как раз напротив туалета. И я пошёл, забыв о прекрасной (согласной на всё?) незнакомке, ожидавшей меня за углом.

Прежде, чем открыть дверь, Железнов как-то уже совсем по-дружески взял меня под руку и приложил палец к губам:

— Тс-с-с… Ничему не удивляйся.

Дверь открыл и впихнул меня в тёмный проход перед шторками, за которыми надрывался музон, прерывался свет и слышались пьяные голоса.

— А вот и мы! — Железнов толкнул меня за шторку.

Но в бликах мерцающей светомузыки на меня никто и внимания не обратил — несколько парней стояли вокруг стола, хлопали в ладоши и покрикивали:

— Хэй…! Хэй…! Хэй…! Жги, давай!

На столе извивалась в восточном танце голая девица.

И сразу зашумело в голове, заколотилось сердце — я, было, шагнул назад, но ткнулся спиной в грудь Железнова. За что её так — оторопело, подумал, а Валерка ответил, будто подслушал:

— Она сама…. Пьяная, вот и….

Я не поверил. На секс можно уласкать, но чтобы вот так, для всех…. Какое ей в этом удовольствие? Девчонке наверняка заплатили — это шоу в программе вечера. Впрочем, ничего не имел против товарно-денежных отношений в сексе — душу не напрягает, а эрекция остаётся.

Железнов, тоже хлопая в ладоши, наклонился к моему уху:

— Она прямо на столе раздевалась. Блин, пропустили самый смак.

Пяток оболдуев и одна раздолбайка! Я-то здесь лишний наверняка.

А девушка на столе извивалась, приседала, виляя бедрами, сдвинув колени, трясла грудями и пышной гривой волос. Оттопыривала зад для шлепков парней и тут же стремительно убирала. Хоть фигурка была грузновата, но пластичности у неё не отнять.

— Ну и как? — прокричал в ухо Железнов.

— Нужна детальная экспертиза.

Хозяин комнаты расхохотался.

— Если хочешь дрочить, дрочи.

И тут я к своему изумлению заметил, что брюки пацанов на полу, что прерывая хлопки в ладоши, они ещё делали возвратно-поступательные движения кулаками. Блин, извращенцы!

— Или предпочитаешь интим на толчке? — сам Железнов мастурбировать не спешил.

— В кровати, — буркнул я.

Мне всегда почему-то казалось, что лишь в постели девушки бывают сами собой — без одежды, значит без понтов. А эта-то, смотри как выкаблучивается — ну, вылитая Мэрилин Монро.

Наконец, танцовщица заметила новые действующие лица и послала нам воздушный поцелуй перламутровыми губами. Не прерывая эротических движений, она указала на те места, где, согласно законам анатомии, неиствовали в плену одежд наши мужские достоинства, и поманила пальцем, требуя их обнажить. Да, признаюсь, у меня была эрекция, но эту девку я не хотел. Просто не хотел, как кот не хочет помидоров. Не нужна мне её нагота, и дрочить на неё я не собирался. А эрекция? Дак у кого ж её не бывает в двадцать один с вершком лет?

— Чё ты стесняешься? — Железнов уже скинул брюки и наяривал рядом правой рукой. — Здесь все свои.

— Не могу, — отбоярился я. — Не приспособлен: у меня руки короткие, как у тираннозавра — не достают. А ты продолжай, у тебя получается — дрочи, пулемётчик, на синий платочек….

И осёкся. Я вдруг понял, что мне хочется говорить и говорить, чтобы выдавить из себя чувства, вдруг накатившие от этой нелепой картины. Но нельзя было слабости давать воли.

Голая девица на столе, словно валькирия на коне, нервно подрагивала ягодицами — парни стонали в унисон то ли от зрелища, то ли от рукодейства.

Железнов толкнул меня в плечо:

— Ну, чё ты как целка ломаешься?

— Сил набираюсь. Слушай, а её трахнуть можно?

— Не-а, вон её парень…

— Так это студентка?!

— А ты думал, шлюшка с вокзала?

— Зачем она так?

— Так весело же — Новый Год. Расслабься, служивый…. Или мало выпил? А может, зобнешь «косячок»?

Я освободил лёгкие от воздуха почти со стоном, не в силах отвести взор — груди у девицы прыгали как мячики. Мужское достоинство моё ломило от тесноты, дрожали руки, подёргивались колени, но и мысль, не подвластная инстинктам, продолжала работать. Она подсказала мне, что наступил момент истины. Смотри, Толян, вот она, женщина — настоящая, какая она есть, без макияжа и одежд. Вся душа её в голом теле, весь смысл жизни в порабощении — прикажет, и доведённые до экстаза парни начнут отсасывать друг у друга. Вот он, апогей женской страсти — сделать из мужика скота. Рычи и дрочи — не надо цветов, не надо стихов, и серенад под окнами тоже не надо. Два тысячелетия цивилизации канули в промежности этой дамы. Вот оно, бабское превосходство — это не её на стол поставили, а она собрала их в круг и повелевает, как Клеопатра рабами, то есть трахает и убивает…. Как у меня — веру в прекрасное.

Слов моим мыслям не доставало. Мне казалось, что я ухватил за хвост в проруби жизни правду о женщинах, и мне не хватает лишь воображения, чтобы представить, как она выглядит, и, вытащив, положить на лёд. В поисках образа падшей женщины перебрал все известные картины ада и рая. Там страдания, здесь наслаждения…. О, нашёл! Женщина — это чёрт с рогами и с ухватом над очагом. Осталось низвергнуть её с Олимпа и сочинить инструкцию по применению. Жизнь тогда снова войдёт в своё русло, думал я — а не думать страшно: можно обратиться в скота.

Но благородство моей души потребовало у мозгов — надо дать женщине шанс оправдаться. И я стал разглядывать танцовщицу на предмет торжества природного зодчества — округлые бёдра, упругие груди, тугие, как батоны, ягодицы, милое личико; движения, позы, изгибы, жесты не лишены изящества; гармоничная игра губ, ресниц, кистей рук…. Это можно было бы назвать искусством совращения, если бы предназначалось одному.

А где же любовь, для которой, говорят, создана женщина? Любовь ей, видимо, не нужна. Да её и нет, наверное, и не было никогда.