Проказница Верка

Анатолий Агарков

Дикий нравами наш край. Здесь девушке одной пройтись нельзя. Здесь парни в восемнадцать лет идут на зону вместо армии по самой унизительной статье. Это мизансцена. Вдруг приезжает девушка – мила, небоязлива, поет, играет на гитаре и уличной братвой, как детским садом, заправляет. Скажете, придумал автор для контраста. Нет, автор до сих пор в нее влюблен.

(Э. Рей)

© Анатолий Агарков, 2018

ISBN 978-5-4490-6478-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Уже знакомый дикий наш бугорский край, где девочкам после захода солнца выход на улицу строго запрещён. Кем? Да, ни кем — просто опасно. Братва наша уличная взрослела, зверела, угнетаемая инстинктами, могла и изнасиловать — только попадись.

По этой самой позорной на зоне статье загремел в места не столь отдалённые Славик Немкин. Жалели его. Жалко было и девицу-соседку, над которой неизвестные насильники надругались чуть ли не на пороге дома. «Женилки б оторвать поганцам», — судачили о лиходеях, а парни кивали и вслед смотрели с тайною надеждой, а может нам добром уступит — теперь-то уж что терять.

И, представляете, приезжает девчонка, смазливая, бойкая — матерится, курит, пьёт, играет на гитаре и с хрипотцой в голосе поёт блатные песни. Кто-то сунулся её потискать и тут же схлопотал — да приложилась крепко. Парни наши к такому обращению не привыкли — опешили, притихли, призадумались. А меж собой решили — надо будет тактику поменять.

Приехал из Челябинска на выходные — они ко мне.

— Слышь, скубент, дурёха объявилась — по всему видать, жжёная, а не даёт. Ты у нас говорливый — зачни, а как распечатаешь, пустим по кругу.

Знакомят. Приглянулась. Сидим с ней рядышком на лавочке, вокруг парни колготятся. Она гитару щиплет и поёт:

— А где бы взять мне денег, милый мой дедочек?

А где бы взять мне денег, лысый голубочек?

Парни хором (спелись уже):

— Спекулируй бабка, спекулируй Любка

Спекулируй ты моя, сизая голубка

И так до бесконечности — о бабе Любе и её лысом старике.

Потом Вера гитару отложила:

— Всё, хватит — пальцы заболели. Идёмте безобразничать.

На улицах темно — самое время кому-нибудь «стукалочку» устроить или дверь в доме подпереть. Но сначала по садам надо прошвырнуться — начало осени, груши в самом соку. А у кого они самые лучшие? Да конечно, у Жвак. Сиганули парни через забор, а мы стоим с Верочкой напротив дома и мило беседуем. Из проулка выплывает мамашка Жвакина — должно быть, со второй смены.

— Чего тут отираетесь?

— Квартиру ищем для молодой семьи.

— Так поздно? Нет у меня комнаты свободной — идите прочь.

— Может, кровать? Нам только переночевать.

— Больно бойкая ты — чья будешь? А этого я знаю — Агарковых парнишка. Верно?

Я кивнул.

— Идите с Богом. С милым и на лавке хорошо.

— Хорошо, но зябко.

— Что ж выбрала такого — согреть не может?

Удалилась.

Парни из её сада повыпрыгивали — карманы, пазухи грушами набиты. Пошли дальше.

На самом краю посёлка в угловом доме жил Вовка Летягин со своими родителями. Парень скромный, заикастый. Папаша интеллигент, а мама в магазине продавщицей работает. Сторожихой проживала в нём бездомная старуха с внучкой наших лет — Юлей звали. Стала продавщица девушку привечать, домой приглашать и ночевать оставлять. Не дело, мол, девице в казённом здании на сундуке ютиться.

В какой-то момент Вовчик к ней подкатился, потом расхвастался: — так, мол, и так, живу с Юлькой в интимных отношениях. Девственники наши аж зубами заскрипели — такой лох, а уже испробовал женских ласк. Умней ничего не придумали — морду хвастуну набить. Предлог убедительный придумали — месть за обесчещенную сиротку. И меня в это дело втянули.

Серёга Грицай к тому времени в верзилу вымахал, кровь кипит, крышу сносит — он и возглавил банду мстителей.

— Припру, — говорит, — растлителя, и дело с концом.

Очень ему эта фраза понравилась — несколько раз повторил.

Обложили усадьбу, стережем, когда Вовочка на улицу сунется. Папашка его учуял что-то, выходит и ко мне.

— Драться не хорошо, — говорит. — Дружить надо. Мы ж соседи.

Тут Грицай из-за угла выскакивает, пиджак, как бурка у Чапая, развевается.

— Припру! — орёт, подумал, что Вовку прихватили.

За ним вся банда скачет. Папашка Летягин прыг за мою спину.

К чему я это рассказал? К тому, что Вовочку мы не отлупили, а Верке только намекнули, что хлыщ один сироткой овладел, так она тут же встрепенулась:

— Пойдем и яйца поганцу оторвём.

Заглянули в светящиеся окна. Вдвоём молодчики сидят — в картишки перекидываются, улыбаются как-то принуждённо. Наверное, врал Вовка об интимной близости — любовники себя так не ведут. Родителей не видно — должно, уехали куда на выходные.

Вера нам:

— Брысь отсюда! Смотрите, слушайте и не мешайте.

Мы спрятались, она стучит в окно. Вовка вышел на крыльцо:

— К… к… к… то… ам?

Вера вышла в полосу света:

— Слышь, паренёк, проводи меня домой — одна боюсь.

Она махнула рукой в сторону далёкого огонька лесничества:

— Я там живу.

Летягин поёжился:

— Я м… м… м…

Вера:

— Ты не бойся — я заплачу. Денег у меня, правда, нет. Натурой дам…. Хочешь меня?

В тот момент она красивая была. Я стоял в темноте, прислонившись к столбу, и любовался. Сейчас не помню, чем так сильно покорила сердце, но подумалось, вот она, та самая, единственная — моей будет навсегда.

Верка продолжала безобразничать:

— Ты не думай — не обману. Хочешь, я сейчас дам, только ты проводи потом, ладно? У тебя кто дома есть?

Вовка замотал головой:

— П… п… п… айдём в баню.

— Пойдём, миленький.

Они скрылись в темноте двора. Минуты три длилась томительная тишина. Потом раздался отчаянный Летягинский вопль и разом оборвался.

— Заткнись! Заткнись, сказала, — шипела Верка. — Хуже будет.

Они показались в свете окна — Вовка руками поддерживал расстегнутые брюки, Верка тащила его, сжав в ладони мужские причиндалы.

Конец ознакомительного фрагмента.