Люди Падающей Воды

Анатолий Агарков

Давно это было… Жил на свете бог Солнце, и была у него жена – красавица Луна. Жили они дружно, но встречались редко и то лишь в самом начале дня. Были у каждого свои дела, но и семейные не забывали. Родила от Солнца Луна трёх детей – двух сыновей-богатырей и красавицу дочку. Звали братьев Урал и Алтай, а сестру назвали Любовью…

2

Умолк Хранитель, закрыл глаза.

Заснул, подумал Харка, но остался сидеть в прежней позе — скрестив ноги у изголовья старика. Почему он выбрал меня? Этот вопрос задавал себе юноша без конца, но не находил ответа. Он не был потомком Серых Волков — коротконогих сутулых охотников с грязно-русыми волосами. Харка был плечист и строен, высок — даже выше иных мужчин в свои юные годы. Волосы у него были цвета земли, что скрывается под дерном, глаза зелёные, как у рыси Глаи, прирученной Суконжи, лицо открытое, лоб высок — как и у самого Хранителя.

Харка не был рождён в пещере — его принёс водопад, однажды, в корзине плетёной, куда он попал сразу из чрева матери — об этом свидетельствовал ещё не засохший пупок.

— Какой хорошенький! — умилились женщины и чуть было не передрались за право его кормить.

Когда подрос и начал понимать, Харка стал искать свою мать, но ему сказали:

— Тебя родила Падающая Вода.

Наверное там, откуда низвергается поток, живут люди его племени — там его мать. Когда выросту, я к ней вернусь — думал Харка, но пока готовился стать охотником людей Падающей Воды.

Хранитель не раз его подзывал, подолгу беседовал, поучал, а однажды объявил в пещере, что выбрал себе приемника.

Почему же меня? — думал Харка, глядя на умолкшего старика.

Говорили, что сам Хранитель из пришлых — однажды спустился с гор, откуда падает вода. Он был уж немолод и очень умён — многому научил людей пещеры. Наверное, за это уходящий в долину вечной охоты Хранитель выбрал его себе в приемники. Теперь он сам умирал….

Перед Харкой лежал морщинистый, седогривый старик с лицом цвета прокаленной глины, с узловатыми руками и большими чёрными, будто перепачканными в саже, ладонями. Он прерывисто дышал — грудь вздымалась и опадала толчками, будто сердце её колыхало.

Наверное, страшно умирать, думал Харка. Пройдёт череда лет, и будет он вот так же лежать, с хрипотцой дышать, подрыгивая конечностями. И Великий Бурунша не сможет вернуть то, что было — ум, силу и…. Нет, ума у Хранителя не отнять — слово скажет, как из камня вырубит, взглянет, как насквозь….

Хранитель открыл глаза.

— Ты ещё здесь? Ступай, не мешай мне спать — я устал, всё тебе рассказал, а ночью последние таинства открою. Научу тебя Великого Буруншу вызывать — представлю, как нового Хранителя. А потом ты поможешь мне уйти в долину вечной охоты, ибо двух посвящённых быть в пещере не может. Кости мои сожжёте в костре….

Этот обычай ввёл он сам, сказав после Откровения, что повелел Бурунша очистить пещеру от черепов, заваливших его по самую кривоносую голову.

— Теперь ступай….

Харка поднялся. Когда Хранитель общается с Великим Буруншой, из пещеры удаляются все, даже роженицы во время схваток — ибо таинство доступно одному только Посвящённому. И тебя унесут, подумал Харка о безногом Туоле, царапающим камнем стену. Ступни ему отгрызла лисица ещё в младенчестве, умом природа обделила, не подарив способностей к какому-нибудь ремеслу — вот и стучит он камнем в стену, как дятел клювом по дереву, или царапает, будто крыса в норе скребётся.

Харка представил себя Хранителем пещеры.

— Чем занят, Туол?

Калека голову в плечи втянул:

— Мешаю?

— Хранитель уснул. Ну-ка, ну-ка, что это у тебя тут?

На плоской базальтовой стене просматривался силуэт….

— Это мамонт, который попал в западню в позапрошлом году. Помнишь? Тот, со сломанным бивнем….

— Его ещё звали вожаком и боялись за буйство?

— Да-да, это он.

— Смотри-ка… А ты как узнал?

— Охотники говорили.

— Да-а, много он дров наломал прежде, чем навсегда успокоился.

— А вот, иди-ка за мной, — опираясь на руки, калека поволок своё тело вдоль стены. — Сюда посмотри.

Харка увидел силуэт человека, лежащего у ног бизона, в шее которого торчал дротик.

— Что это?

— Смерть Нио, весной погибшего под копытом бизона. Он был моим другом.

— А там?

— Носорог, упавший в западню. Но это сделали до меня. И ещё….

Харка прошёлся вдоль плоской стены.

— Какие-то люди, круги…. Тоже о чём-то рассказ?

— Это легенда нашей пещеры. Здесь жили божества ещё до Великого Бурунши….

— Да тише ты — Хранителя разбудишь. А что это у тебя на груди?

— Это маленький Бурунша — его слепил из глины Лам и подарил мне амулетом.

— Лам Многорукий?

— Да. Где-то в овраге у реки его гончарная мастерская.

Харка медленно прошёлся вдоль стены с насечёнными изображениями, на которые раньше не обращал внимания.

— Когда стану Хранителем, ты будешь питаться со мной, и никто не посмеет тебя обидеть. А сейчас отдохни — не тревожь сон уходящего Хранителя.

Туол кивнул.

Лёгкое постукивание в другом конце пещеры привлекло внимание юноши.

Дул, старик с покатыми плечами и непропорционально большими руками, сидел на корточках у небольшого костерка, сложенного между камнями, и помешивал палочкой варево в глиняном сосуде. Харка потянул носом.

— Уха?

Дул, не оглядываясь, помотал седой и косматой головой.

— Клей из рыбьих костей.

— Для чего?

Старик оглянулся и окинул Харку оценивающим взглядом.

— Знаешь, кто я? Лук есть? Вставай в очередь ко мне за стрелами.

— Ты стрелочник Дул. Все говорят, что они бьют у тебя без промаха.

— Хочешь пойти ко мне в ученики, будущий Хранитель Великого Бурунши?

— Долго придётся учиться, — Харка присел, склонив голову, наблюдая за руками мастера. — Я бы послушал.

— Рассказывать, оно, конечно, быстро, да толку-то нет — надо руками всё пощупать, умом понять, а вы, молодёжь…. Эх! — Дул махнул рукой. — Видишь, вокруг сколько учеников — отбоя нет.

Старик положил на палец готовую стрелу — качнувшись, она уравновесилась.

— Видишь, ровно три четверти здесь, — он указал на хвостовую часть с оперением, — а четверть у наконечника. Такая стрела поднимается вверх, пожирая расстояние до цели, а потом, падая, разгоняется и бьёт наповал без промаха.

Дул положил стрелу и вновь стал мешать варево.

— Наконечники льёт Суконжи — красные из зелёного камня. Я клею оперенье. И ещё…, — старик подмигнул приемнику Хранителя. — Мой главный секрет — древки стрел не из цельного дерева. Я их склеиваю из четырёх четвертинок, которые не кривит время. Потом скребу до идеально круглой формы и балансирую. Не замечал? — нет прямых копий. Их древки сгибают от прямизны холод и сырость, жара и время. Моим стрелам износа нет — не потеряешь, век твой прослужат.

— Дарю, — Дул протянул готовую стрелу.

Харка помотал головой:

— У меня и лука нет.

Всякий раз, выходя из сумрака пещеры, Харка останавливался — ждал, пока глаза привыкнут к яркому свету, потом смотрел на водопад, с рёвом низвергающийся из поднебесья. Над ним рождались облака, скрывая вершины двух скал, стражами стоящими по бокам. Над самой водой полукружье радуги венчало выход из страны гор.

Там моя мама, там мой народ, — бросал Харка мысленный вызов седым вершинам. — Туда я однажды заберусь!

За входом в пещеру зелёный луг пестрел цветами до песчаного берега. Там женщины загорали и купались, присматривая за карапузами, плескавшимися на мелководье.

— Эй, Харка! Харка, иди сюда, — послышались крики. — Ты, говорят, дальше всех ныряешь — покажи, как руками в воде загребаешь.

Хранитель учил — избегай женщин, не пей напитков, дурманящих голову; не потакай блуду — когда время придёт, выбери себе подругу и прикажи ей с тобой навсегда остаться.

Харка шёл мимо, но Агда, самая бойкая и красивая, заступила ему путь. На ней была набедренная повязка из шкуры белой козы. Ожерелье из плоских ракушек чуть прикрывало крутые груди. Пышную гриву роскошных волос венчал венок из красных роз. Белые зубы игриво покусывали стебелёк, а в раскосых глазах лучились хитринки.

— О, Харка, какой ты красивый! Ты уже вырос в настоящего мужчину, а помнишь, когда был маленьким карапузом, я позволяла тебе трогать мою грудь. Тогда ты хотел на мне жениться. Хочешь, я рожу тебе сына?

— Ты стара для меня, — приемник Хранителя знал, как отбиться.

— Вот, поганец! Слышите, выдры — нами гнушаются. Ну, я тебе этого не прощу.

— Оставь его, Агда, — советовали женщины, — пусть идёт по своим делам, ведь он приемник Хранителя и тебе не по зубам.

— Ну, нет уж! — строптивица топнула босою ногой. — Никуда он не денется. Эй, Эола, иди-ка сюда, стань со мной рядом, а ты, Харка, смотри — если глаза у тебя мужчины, если сердце твоё не остыло рядом со старым Хранителем.

Подошла и встала рядом с Агдой хрупкая девушка, потупя взор и склонив голову — густые волосы закрыли её лицо.

— Смотри, Харка, — женщина откинула за спину русые пряди и подняла ей подбородок, — это судьба твоя: Эолу мы бережём для тебя. Станешь Хранителем, возьми её в жёны и докажи, если мужества хватит, что сыноедам Любовь не убить.

Черты нежные девичьего лица, и ночной черноты глаза под опахалами ресниц. Эолу он приметил давно — замирал, если рядом шла, в спину смотрел, провожая взглядом. А каким бешенством закипала душа, если кто-нибудь из мужчин приглашал её ложе с ним разделить. И, должно быть, не стало для женщин секретом внимание юноши к девичьей красоте.

— Говори, Харка, если язык не прилип к гортани — возьмёшь ли ты в жёны нашу Эолу, будешь ли отцом её детей, не вонзишь ли зубы свои в тело рождённого ею для тебя сына? Что молчишь, приемник Хранителя — мысли худые затаил?

Харка помотал головой.

— Тогда клянись, — Агда соединила их ладони.

Ощутив прикосновение желанной руки, юноша затрепетал — от жара, волной пробежавшего по телу, выступила испарина на лбу.

— Я, клянусь, — тихо сказал.

— Теперь иди, Харка, и знай: станешь Хранителем — Эола твоя.

Через пару шагов юноша обернулся:

— Эола, я иду к Многорукому Ламу за глиняной фигуркой Бурунши — хочешь, и тебе попрошу.

Девушка кивнула головой.

За песчаным пляжем, где река делает поворот, ивы склонились у самого берега. Всё лето в землянке здесь живёт Бель — лучший из тех, кто умеет выделывать шкуры. И сейчас две лисьих шкурки, шуба медведя и кафтан кабана на солнце сушились. Сам дубильщик, малорослый и юркий, лицом похожий на сурка, лежал у костра, помешивая палкой угли. Два мальчугана, перепачканные поблёскивающей на солнце чешуёй, слюдяными скребками чистили щуку больше себя.

— Убил острогой, — похвастался Бель подошедшему Харке. — Новой, с наконечником Суконжи.

Приемник Хранителя покачал головой:

— Смотри, какие у неё большие зубы.

— Да, если бы не острога, то потрошила она меня. Садись — сейчас будем печь.

Харка присел:

— Я иду к Многорукому Ламу.

— Кусок зажуёшь и ему отнесёшь — скажешь, Бель поклонился.

И мальчишкам:

— Эй, а ну хватит скоблить — тащите её сюда.

Мальчики волоком по траве, ухватив за жабры, подтащили рыбину к костру.

Бель достал из кожаных ножен медный нож, сверкнувший багряным отливом на солнце. Похвастал:

— Подарок Суконжи.

И принялся резать щуку на части. Сам говорил:

— Смотрю, гребень торчит из воды, а там мелководье — шкуры дубятся. Схватил за край — она тянет свой. Вот наглая попалась! Кричу пацанам: острогу тащите! А потом как жахну за головой — весь наконечник до самого древка. Но перед смертью ещё побрыкалась — два раза сбивала меня хвостом. Вот чудище досталось! Шкуры мои хотела украсть — наверное, за добычу приняла.

Под углями прогоревшего костра обнаружился плоский камень — с шипением на него ложились белые от жира щучьи куски.

Бель:

— Сейчас будут готовы.

Поев, дубильщик поманил Харку к реке:

— Пойдём, покажу.

У берега на мелководье, притопленные камнями к песчаному дну, лежали две оленьи шкуры. Мелкие рыбы и рачки сновали по ним, объедая мездру.

— И весь секрет? — удивился Харка.

Бель подмигнул:

— А ты как думал! От таких скребков будут они мягче тины.

Мальчишки, объевшиеся жареной рыбой, спали в траве, выставив солнцу и мухам вздувшиеся животы.

— Идём в землянку, — Бель предложил. — Там прохладней.

Харка:

— Нет, я в овраг к Многорукому Ламу.

Бель:

— Тогда прихвати ещё кусок для Суконжи — скажи, подарок от меня.

— Может, вместе сходим?

Дубильщик покачал головой:

— Нельзя. Помощники мои уснули — кому-то надо шкуры стеречь.

И, зевнув, нырнул в землянку.

За дубовой рощей, где Харка вспугнул семью кабанов с полосатыми поросятами, глубокий овраг, как шрам на щеке, развалил косогор. Ручей по дну стремился к реке. Пологий склон был изрыт углублениями. Одновременно в двух кострах кривоносый, смуглый, будто подкопченный, плавильщик Суконжи поддерживал жизнь. Ростом он был невелик, но крепко сбит, на Харкин вопрос ответил:

— Тот, что дымит без огня, готовит пищу для другого костра, который жарко горит без дыма.

Обложенные дерном дрова чадили. В другом месте из камней обмазанных глиной был сложен очаг, в котором без дыма сиреневым пламенем горели чёрные угли. Суконжи на корточках сидел перед ним и шкуркой, натянутой на рогатульку, как опахалом, загонял внутрь воздух.

— А где твоя рысь? — осмотрелся Харка.

— С Гзамом в лес подались. Ну, и подручный у меня! Нет чтоб угли в лесу нажигать, он дрова сюда таскает. За рыбу спасибо. А ты бы пошёл ко мне, Харка, в помощники?

— Давай помогу.

В очаге под огнём стоял глиняный сосуд, закрытый глиняной крышкой.

— Думаешь, уха? — усмехнулся плавильщик. — Ага, уха из золотого петуха. Сейчас будем есть.

Он подтащил большой глиняный круг, на котором узенькая канавка будто змея свернулась спиралью.

— Ну, Харка, помогай.

Суконжи столкнул крышку с сосуда, под его выпирающие бока сунул медную рогатину, насаженную на древко.

— Держи, но не торопись поднимать — одному не поднять.

Такую же рогатину подсунул под сосуд с другой стороны очага.

— Ну, разом взяли, подняли, понесли…. Теперь медленно наклоняем.

Из-под серой накипи струя сверкающего металла хлынула в спираль на глиняной плите и вскоре всю её заполнила.

— Немножко ещё осталось, не рассчитал, — посетовал Суконжи. — Ну, ничего, не пропадёт, пригодится на следующий раз. А, впрочем…. Харка, у тебя ненаглядная есть? Сейчас мы кое-чего для неё сварганим.

Плавильщик приготовил плиту с канавкой маленького кольца.

— Ну, Харка, ещё раз поднимем, наклоним и самую малость плеснём.

Присел Суконжи, любуясь на свою работу.

— Золото — красивейший из металлов, все женщины без ума от него. А вот из этой сверкающей змейки получится несколько нашейных украшений.

Потом сказал, обращаясь к Харке:

— А это кольцо — будет подарком для твоей любимой. В него бы камень самоцветный вставить — девушка этой же ночью твоею станет.

Однажды, в реке купаясь, Харка нашёл зелёный кристалл, полный загадочного блеска.

— Это изумруд, — сказал Хранитель. — Тебе он не нужен — оставь его Бурунше, или девушке подари любимой.

Самоцвет Харка спрятал — Божеству пожалел, а Эоле отдать постеснялся.

— Я сейчас, — приемник Хранителя с места сорвался и быстрее ветра из оврага помчался.

Вернулся, когда Суконжи с толстым и неповоротливым Гзамом заливали водой тлеющий костёр.

— Теперь разгреби и расколи на небольшие куски, — поучал плавильщик помощника, — ну, ты знаешь как — я показывал.

Харка присел на корточки, дожидаясь, когда Суконжи обратит на него внимание. Крупная рысь, подкравшись, прыгнула ему на спину. Приемник Хранителя, упал навзничь, кувыркнулся, освободившись от зверя, и вооружившись медной рогатиной погнался за ним. Рысь в три лёгких прыжка выскочила из оврага, и вот уже её треугольная голова показалась на фоне голубого неба — зелёные, перевёрнутые глаза с азартом следили за юным охотником. Харка погрозил ей рогатиной. Потом присел на корточки у плавильни и, изогнувшись, провёл ладонью по лопаткам.

— Что за дикая тварь! — ворчал приемник, слизывая с пальцев кровь. — Лишь бы царапаться.

Рысь уже у него за спиной и шершавым языком облизывала кровоточащие следы своих когтей. Харка прикрыл глаза, млея от удовольствия.

— Слышь, Суконжи, стану Хранителем прикажу тебе её убить.

Летом, когда полно еды, мальчишки, охотники, женщины тащат в пещеру всё, что поймают — зайчат, лисят, волчат, медвежат…. Маленькие, они легко привыкают, но не все выживают зимой — только те, кто сбегает на волю, ибо в пещере их ждёт огонь и желудки хозяев. Прирученного и подросшего рысёнка перед наступлением холодов Суконжи унёс в лес, а он весной вернулся. Вот уже несколько лет дружат они — плавильщик и, ставшая уже матёрой пятнистая кошка, зимующая в лесу. К Харке рысь тоже привязалась, но дружба их больше на соперничество походила — ещё с тех времён, когда маленькому котёнку он щекотал живот, доводя его до злобного шипения.

— Слышь, Суконжи, стану Хранителем прикажу тебе её убить.

— Она перестанет на тебя бросаться, если ты перестанешь обзываться.

— А как к ней обращаться — Глая?

— Глаей звали мою жену, — омрачился плавильщик.

— Скажи, Суконжи, а у тебя сыновья были? — задал Харка давно мучивший его вопрос.

Плавильщик покосился на туповатого Гзама и, усмехнувшись, кивнул головой на рысь:

— Ага, только она прячет их где-то в лесу.

Выковырнул уже остывшее колечко из глиняной доски, положил на ладонь:

— Меняю жизнь пятнистой кошки на золотое украшение. Камень принёс?

Примерил изумруд к кольцу.

— Чуть-чуть маловат. Сейчас приладим — будет держаться, как влитой. Смотри, приемник Хранителя, какую штуку я придумал.

Суконжи достал из ниши приспособление из обожженной глины. На вертикальной стенке пристроил только что отлитое кольцо, поместил в него кристалл изумруда. Взял в руки медный колпачок с двумя трубочками.

— Гзам, уголёк поярче!

Когда помощник положил перед колечком рубиновый уголёк, Суконжи быстро накрыл его колпачком и дунул в одну из трубок — из другой синеватый язычок пламени лизнул кольцо.

— Вот так, — плавильщик подмигнул Харке, — делаются украшения.

Осторожно медным шилом подцепил его.

— Смотри, камень твой уже держится. Но этого мало.

Дунул в трубочку ещё три раза, поворачивая кольцо. Когда остывшее изделие оказалось на ладони Харки, он увидел, что внутри него четыре золотые лапы держат самоцвет.

— Ну, приемник, таким подарком любую девушку покоришь.

Юноша расчувствовался:

— Я хотел для неё попросить глиняный амулет у Многорукого Лама.

— А теперь не стоит к нему и ходить, — закончил фразу улыбающийся Суконжи.

— Надо зайти — рыбу от Беля ему занести.

Попрощавшись с плавильщиком и его учеником, Харка погрозил кошке пятнистой кулаком:

— У, дикая тварь, я тебе всё припомню!

В том же овраге вниз по течению ручья была и гончарная мастерская Многорукого Лама. Пока мастер перепачканными в глине руками запихивал в рот куски жареной рыбы, Харка осматривал его хозяйство. Яма для замешивания глины, сосуды сохнущие на солнце, печь для их обжига, а вот и совсем уже готовые….

— А это что?

— Сейчас расскажу, — шамкал набитым ртом мастер.

— Я вот думаю, — Харка присел, дожидаясь когда Лам управится с едой, — ты здесь, Суконжи там…. Не лучше ли вам рядом поставить свои печи?

Мастер был высок и сутул, со впалой грудью, но большими и крепкими руками. Управившись с едой, облизал рыбий жир с жёлтых от глины пальцев. Ворчал:

— Вот работа — некогда и поесть. Слышишь, приемник — станешь Хранителем, дашь мне помощников штук пять или шесть.

На Харкин вопрос:

— Видишь ли, Суконжи там поставил свою печь, где находит зелёные камни, а моя глина здесь….

Сел на скамеечку у приспособления на треноге, заинтересовавшее будущего Хранителя.

— Это, Харка, гончарный круг. Подай-ка мне глины кусок.

Юноша присел на корточки у ямы, слепил в ладонях ком и бухнул его на круглый стол перед Ламом. Мастер помял серую массу пальцами.

— Суховата. Плесни-ка водички.

Харка зачерпнул берестяным туеском из ручья и подал его Ламу.

— Годится!

Заработали волосатые ноги, вращая нижний большой круг, и маленький верхний закрутился.

— Смотри, Харка, как это просто.

Сильные ладони гончара начали поднимать из глиняной массы стенку будущего сосуда.

— Хочешь попробовать?

Харка покачал головой. Было б здорово, но в другой раз — сердце сейчас рвалось к любимой!

Мастер смирился:

— Ну, посиди ещё со мной — скучно одному.

— А я теперь понял, — кивнул Харка на мельтешащие ноги Лама, — почему зовут тебя Многоруким.

— Верно подметил! — рассмеялся мастер.

— Безногий Туол показывал амулет, что ты подарил. Не найдётся ли ещё одного такого?

Гончар растерянно огляделся.

— Нет, Харка, готовых нет, но для тебя сделаю — сегодня вылеплю, завтра просохнет, на следующий день обожгу….

Харка поднялся:

— Тогда я через два дня приду.

Мастер кивнул, прощаясь.

Юноша пошёл к реке руслом ручья, а в спину прилетело:

— Что там от охотников слыхать? Не намечается ли большого пира?

— Тебя не забудут здесь, Лам, — пообещал Харка.

Там, где ручей в реку впадал ещё один мастер устроил свой стан — Глям изготавливал здесь краски.

— Привет тебе, приемник Хранителя, — поднялся и даже шагнул навстречу пёстрый от разноцветных пятен мужчина.

— И ты один, — посетовал Харка.

— Все, кто выходят из бабьей общины, мечтают охотниками стать. Мастером, Харка, надо родиться, а лоботрясы мне не нужны.

— А кто заменит умельцев, уходящих в долину вечной охоты? Кто меткие стрелы будет делать, когда не станет Дула? Кто металл будет плавить багряный, как на закате солнце? Кто краски такие сумеет сделать, какие делаешь ты, Глям?

— Да, хотя бы ты. Это не сложно, Харка, смотри…. Белую краску намешиваем из белой глины, чёрную из углей костра. Коричневую варим из этого камня. Гуще цвет нужен, делаем так — поварим, покрошим, поварим, покрошим…. Если оттенки какие ищешь, добавляй обыкновенные цветы — жёлтый от одуванчиков, красный от маков…. Чтобы краска долговечной была и водой не смывалась, добавляй жир рыб или животных. Никогда не потускнеет цвет, если растопишь в ней сосновую смолу. Всё понял?

Харка кивнул:

— Понял — тебе помощник нужен.

Глям на четвереньках вполз под навес из бизоньей шкуры. Вернулся с ракушкой чёрной краски.

— На, девушке своей подари или женщине, какую хочешь…. Этим раствором чернят они брови и за него будут к тебе весьма благосклонны. А мне уж…. они ни к чему.

— Нет, Глям, не возьму — незачем девушке моей красками брови пачкать. А подарок у меня уже есть — смотри, что сделал для неё Суконжи.

На ладони сверкнуло кольцо изумрудом.

Жизнь на пляже дышала ленью, праздностью…. и настороженностью.

Давно ещё, когда женщины насмерть бились с сыноедами за своих детей, в их общине образовалась дружина из самых сильных и самых смелых матерей. Пусть не так, как мужчины, они владели палицей, копьём или топором, но в стрельбе из лука им не было равных. Сыны Адама больше на силу свою надеялись, а дочери Евы оттачивали мастерство, и довели его до совершенства — их стрелы разили наповал с любого расстояния. Пока мужчина натягивал лук, чтобы пустить стрелу, женщина успевала сделать это три раза, не зная при этом промаха. Лучницы даже отрезали себе правую грудь, которая мешала спускать тетиву. Они ходили на охоту, кормили мясом свою общину, и близко не подпускать мужчин к карапузам тоже была их забота.

И сейчас на пляже женщины расположились полукругом, в центре которого копошились малыши. Вряд ли кто-нибудь из мужчин отважиться в него войти. Юноша знал, что звание приемника, да и сам титул Хранителя Великого Бурунши не спасут от стрелы, если приблизиться к карапузам. Так уж обычаи сложились….

Странные обычаи, думал Харка, приближаясь к этому кругу. Женщины любят детей, мужчины их боятся и ненавидят, как свою смерть, и верят, что плоть родного сына продлит им жизнь. Казалось бы, непримиримые враги. Но тем не менее, они встречаются, совокупляются, чтоб зародилась новая жизнь, за которой одни охотятся, а другие защищают. Так изо дня в день, годами, поколениями….

Но бывают удивительные исключения. Когда в западню падает мамонт, или туда носорог угодит, стадо ли степное оказывается в загоне, в пещере тогда наступает Великое Примирение. Горят костры, жиром шипя, на вертелах готовится мясо, и чаши с веселящим напитком расходятся по рукам. Люди поют, люди пляшут — забыты ненависть и распри. Груднички ползают у ног охотников, и повсюду совокупляются парочки. Даже одногрудые фурии находят себе кавалеров в этих неистовых оргиях. Никто не похищает детей, чтобы их съесть, никто их не охраняет. Будто с ума все сходят!

Может, злой рок тяготеет над людьми Падающей Воды? Может, Великий Бурунша проклял их на такое существование? Сегодня Харка всё узнает. А потом он должен убить Хранителя — ибо двух Посвящённых не бывает. Новым Хранителем станет Харка, а старого зажарят на костре, и запеченную голову поднесут ему. Харка пробьет в ней дырочку и высосет мозги…. Таков обычай.

От отвращения к предстоящему Харку передёрнуло — захотелось кинуться в реку и утопиться….

— Стой, Харка, ты куда?

Юноша вздрогнул, остановился и вдруг увидел себя в кругу среди загорающих женщин. Возможно, сделай ещё два шага…. Возможно окрик старухи спас его от стрелы одногрудой.

Он поднял раскрытую ладонь, показывая золотое кольцо.

— Мне Эола нужна — я принёс ей подарок.

— Эола! Эй, Эола! — раздались крики. — Харка принёс тебе украшение.

Девушка подошла с опущенными на лицо волосами.

Харка протянул ей кольцо на ладони.

— Я так спешил, что забыл про шнурок — его на шею надо повесить. Тебе нравится?

Девушка откинула назад русые локоны и встряхнула головой, рассыпав кудри по спине. В чёрных очах заискрились радость и любопытство.

— Какое красивое!

— Вот это да! — их окружили восхищённые женщины.

Девушка растерянно взглянула на них:

— Мне его взять?

— Бери, глупая!

— А потом?

— А потом пойдёшь с ним в кусты и будешь делать всё, что он скажет.

— Дай сюда! — цапнула кольцо с Харкиной ладони подскочившая Агда.

Просунула в щель между изумрудом и его золотым обрамлением шнурок из медвежьего сухожилия, примерила так, чтобы кольцо висело у Эолы между хорошеньких грудей и завязала узелок под её волосами. Объявила:

— Наша Эола сосватана! Харка, бери её руку, веди за собой.

Приемник Хранителя не спешил — нежно приподнял подбородок девушке и заглянул в бездонную черноту очей.

— Ты мне должна поклясться, что я буду единственным у тебя отныне и навсегда.

Разом смолкли вокруг разговоры, упала гнетущая тишина — все напряжённо ждали, что скажет Эола, ведь зарождался новый обычай среди людей Падающей Воды. Утром Харка поклялся, что не будет есть её сыновей, теперь черед девушки….

— Я клянусь, — прошелестели пухлые губки.

— Клятвопреступник умрёт! — озвучила Агда всеобщее мнение.

Напряжение спало. Женщины заговорили, засуетились, оттеснили Эолу от Харки, рассматривая украшение. Юноша терпеливо ждал.

Вдруг колыхнулась тревога по пляжу, и несколько дружинниц выхватили из-под песка свои смертоносные луки. Заплакали дети, женщины бросились к ребятишкам.

Неподалёку группа охотников, вооружённых копьями, пробежала в сторону леса. Едва мужчины скрылись за деревьями, стайка юношей показалась. Они бежали, они кричали:

— В западню за топями у Гнилого болота попал носорог!

Носорог! Носорог! Женщины от радости заплясали, побрасывая вверх визжащих от восторга ребятишек. Носорог! Грядёт Великое Примирение! Надо готовить веселящий напиток. А ну, красавицы, за дело!

Юноши кричали:

— Харка! Харка! Айда с нами!

— У меня нет с собой и копья, — приемник пытался увидеть Эолу.

— Держи моё — у меня ещё палица.

Юноши, увлекая Харку, вихрем пронеслись по-над берегом и скрылись в лесу.

Потомки Серых Волков они могли бежать сутками, не останавливаясь отдохнуть. Известен случай в пещере, когда охотник бежал с известием четыре дня и ночи, упал на входе, сказав три слова, прежде, чем умереть:

— Будет Великое Примирение!

Длинноногий Харка легко бежал с копьем в руке — влёк охотничий пыл и времени было уйма в запасе: с наступлением темноты ему надо быть в пещере. Так приказал Хранитель. Гнилое болото — это не близко, но и не так уж далеко. Он успеет добежать и вернуться — взглянуть на упавшего в западню носорога. С ним ещё немало возни — достать, разделать и принести. Может быть, только к завтрашнему вечеру вернутся охотники с добычей. Он к тому времени станет Хранителем.

Топями называли мёртвый лес, когда выросший на торфянике. Скелеты белых берёз и чёрных осин, от кустарников нет и следа, а под ногами мягкий ворс пожелтевшего моха — вот что такое топи. А дальше болото. Между ними узкая полоска твёрдой земли, ставшая тропой кочующих животных. Здесь вырыли западню, и, наконец, она сработала.

Всё оказалось не так, как казалось. Охотники прятались за сухими деревьями, а на твёрдой земле страшный неведомый зверь поглощал их добычу. Стоя у западни, он опускал туда голову и рвал куски мяса из тела носорога огромной пастью с зубами больше, чем Харкина голова. Глубокие складки на длинной шее, но ещё глубже на животе.

Бездонное брюхо, подумал Харка, такому и носорога будет мало.

А охотники восклицали:

— Дух Болот! Дух Болот!

— Носорог его вызвал своим рёвом. Теперь не уйдёт, пока не сожрёт.

— Надо попробовать огнём его отпугнуть.

Связали факелы, подожгли. Несколько охотников, размахивая ими, рискнули ближе подойти. Но Дух болота только рыкнул, качнулся в их сторону на трёхпалых ногах, и смельчаков будто ветром сдуло. От оброненных в мох факелов потянуло дымом.

— Может, он прогонит, — решила часть охотников. — Будем ждать.

— Ждите, если сами не сгорите, — сказали другие, — а мы возвращаемся. После этого чудища там уже нечего будет нести.

Харка под впечатлением увиденного брёл некоторое время в веренице охотников, а потом побежал — время поджимало.