Легенды нашего края. По зову памяти

Анатолий Агарков, 2023

Южный Урал… Граница Европы и Азии. Рубеж культур Востока и Запада. Заповедный край природных аномалий. Чтобы объяснить непонятное, чего только люди не выдумывают:– в пещере Титичных гор, где по слухам скрыт пугачевский клад, существует провал во времени;– на дне озера Круглое есть калитка на Тот Свет;– Живая Вода Оленичева способствует реинкарнации;– после купания в озере Горьком снятся фантастические сны;– над озером Чекарево однажды зависла летающая тарелка…Как вам такая версия преступления – домовой зарубил свою хозяйку из ревности?Читайте, скучно не будет…

3

Если принять в расчет все мои жизненные испытания, множество пережитых разнообразных невзгод, какие выпадали на долю не каждому, то можно подумать, что к 67-м годам я вполне заслужил то, что мне причитается — спокойную безбедную старость (да продлится она вечно!) при светлой памяти о романтичной юности.

Я никогда не тяготел к стяжательству. Заработай сейчас миллион долларов, я не сделался бы богаче, так как имею вполне достаточно для себя и для тех, кто мне наследует. У меня есть пенсия, мои воспоминания и мои книги, а также доброе имя — этого вполне хватает, чтобы упокоиться однажды с миром.

К пустому времяпровождению в развлечениях никогда не имел склонности. Мне доставляла большее удовольствие работа над рукописями. А в свободные минуты отдыха — воспоминания о прожитом.

Но не все в жизни было гладко и чисто. Даже с любимыми людьми не всегда я вел себя прилично. Вина перед ними за допущенные ошибки к старости перерастает в хроническую болезнь. Не скажу, что это мне сильно досаждает, но очень хочется встретиться вновь и объясниться — то, что случилось, было ошибкой: я и в мыслях не имел ничего дурного. Мысль эта царила над всеми другими — я видел близких своих во сне и разговаривал с ними.

Одним словом, то, что я теперь на Том Свете, но вполне живой и здоровый, подарок от Господа — не иначе.

Всех найду, все ошибки исправлю — вот задача. Вернусь и тогда уж окончательно (навеки?) успокоюсь.

Мне часто доводилось слышать от рассудительных людей, что привидения, являющиеся нам в нощи, есть духи предков наших неуспокоенные. По их словам, люди способны общаться с ними. Широко известный пример — Гамлет, принц датский, и дух его умершего отца в приватной беседе перекроили историю Дании.

Лично я не встречал, и, стало быть, не беседовал с привидениями, но часто во сне вижу отца и маму, общаюсь с другими, уже умершими людьми. Мне снилось, что я разговариваю с ними, как с живыми, и вижу их так же ясно, как если бы они на самом деле были у меня перед глазами. Часто мне становилось жутко и во сне и после сна — приснится же такое! и к чему? Иногда сны сбывались.

А теперь вот сбылась явь — я на Том Свете!

Если такова была воля неба противиться бессмысленно — я захотел найти калитку Туда, нашел и вот я Там. Вернее, теперь уже Здесь, а вы, читающие и внимающие, — Там, по ту сторону линии жизни.

Оживив природу и раскрасив окрестности, я задумался — какой в том смысл человеку на седьмом десятке жизни открывать неизвестный доселе мир? Думал я также о новых обязательствах, принятых на себя — исправить допущенные прежде ошибки или хотя бы извиниться за них задним числом. После долгих размышлений пришел к выводу — мне предстоит решить обе задачи: исправить ошибки прошлого и познать этот мир.

Первый шаг я сделал — окрестности раздвинулись до горизонта, по небу поплыли облака, солнце светило во всю прыть, гомонили птицы, ветер шелестел листьями, пахло цветами. Людей не было. Да они мне и не нужны — по крайней мере, не все. Мне и в той жизни хватило их суеты: цели, к которым они стремились, постоянно от них отдалялись. Похлебка жидка или мелок жемчуг — для них всегда!

Было бы конечно интересно взглянуть на кое-кого сейчас — ну что, мол, воровка Булкина, достигла полного счастья? в гроб-то вмещается все, что натырила? значит, был в этом смысл!

Или Литовченко — хрен ему в дышло! Вот мерзавец, коих мало. Хотел бы я посмотреть, что с ним стало… А на каком он сейчас — Том или Этом? А я? Какой для меня Свет Тот, а какой Этот? Создал себе проблему…

Впрочем, хорошим ли или дурным делом человек запомнился это не важно — главное, что запомнился. А мог бы оказаться настолько бесполезным для мироздания, что абсолютно никому в нем не было дела — жив человек или уже умер. Нет более унизительного состояния для души человеческой, чем полная безвестность.

Кругом был Рай. Рай на Земле!

В отсутствии людей (пусть даже умерших) выражалась вся великолепная полнота мира, и потому это был Рай. Я могу выбрать любого (конечно из умерших), с кем бы хотел встретиться и жить здесь. Рай — это я и то, что мне нужно: именно так!

Яркое солнце заливало безлюдные дома и улицы Хомутинино, полные цвета и звуков жизни. Золотисто-коричневой водой блестело Круглое. Над садами и крышами синело безоблачное небо. Здесь будет красиво, когда заселю все это близкими мне людьми.

Откуда все это и точно ли для меня? — вопрос, который волновал меня так же сильно, как космонавта в скафандре отсутствие щипчиков для сахара. Как все будет? — вопрос куда более серьезный: даже на Этом Свете (который на самом деле Тот) мне хотелось остаться ценителем высокого стиля.

Вот я и погрузился в глубокие раздумья.

Совершенно уверен, что первым человеком, с которым хотел бы я сейчас встретиться, должен быть мой отец. Но как бы чего не вышло — прокручивая в голове все возможные ситуации этой исторической встречи представителей двух Светов (Того и Этого), больше кому бы то ни было я доверял конечно ему. Мне казалось, что даже после его смерти, мы продолжали на каком-то подспудном уровне поддерживать связь. В победах или промашках мысленно всегда повторял — вот бы батя меня увидал! В душе костерил себя за то, что могло бы не понравиться моему отцу.

Помню его с малолетства — ему было тридцать шесть, когда я родился. Сейчас мне почти шестьдесят семь — он умер в семьдесят три. Мне не хотелось бы взять на себя ответственность, возродив его моложе себя — возрастная субординация отца и сына должна быть соблюдена. Вот тоже проблема!

Мне нужно правильное решение — нельзя ошибаться в таких делах. Тем более не теперь — после всего, что я пережил и достиг. Я себе не прощу, если что-то пойдет не так.

Так. Я помню, мы приезжали сюда — точнее на озеро Горькое…. Сколько же ему было тогда? Мне тридцать…. Значит ему шестьдесят шесть. Годится!

Я решился — пора вызывать дух отца Гамлета (Гамлет — это я!)

Только надо быть осторожным. Следует выработать четкий план. Для начала отправлюсь на озеро Горькое. Не туда, где я купаюсь перед «адмиральским часом», а на восточный берег, где теперь частные сады разрослись.

Я поднялся и пошел, не замечая незримой волны, катившейся впереди меня и возрождавшей окружающий мир к жизни и радости. Вон и собачка с двумя щенками. Они подбежали и стали крутиться под ногами, виляя хвостами. Живые глаза полны лукавства и даже насмешки. Здравствуйте, песики! — над чем смеётесь? Скучно вам без людей? Ну, ничего, подождите немного — обживемся.

— Кстати, вы за мной не ходите — не было вас там тогда. Так будет лучше.

Они будто поняли и отвлеклись на кошку.

Когда они шмыгнули в подворотню, преследуя ее, я с гордостью подумал, что бью все рекорды конспирации. Спасибо, хвостатые! — мысленно поблагодарил всех участников погони. У меня есть все условия, чтобы исполнить задуманную операцию.

Уверенным шагом ступил в безлюдный медгородок. Теперь на шоссе, дальше в сады и на берег, где должен быть солончак. Память через десятилетия вела меня.

Солончака не было. И берег показался незнакомым. Не было и проселка, по которому мы подъезжали к самой воде. Помню, нас было трое — еще племянник Андрюшка. И еще деревенские мальчишки, которые, вбегая в воду, обрызгали нас — а я их обматерил. Помню, как стыдно стало за свою несдержанность.

Солнце еще высоко — как и тогда. Но бесполезно искать солончак — пора начинать. Покончив с остатками сомнений, на спину лег, прикрыл глаза. Что надо говорить или думать? — вызываю дух отца… телесный образ… живого отца….

Черт бы все побрал! — как с птичками-то было просто.

В воде послышался неясный шум. Откуда купальщики-то? — этого мне только не хватало! Я открыл глаза….

В воде по колено стоял мой отец — заросший щетиной, седой, но живой. Вот мы и встретились между выдумкой и действительностью. Мы долго молчали, потом он сказал:

— Ты поседел, постарел — тебя не узнать. Сколько сейчас тебе?

— Я на год старше тебя.

— Ты все правильно сделал. Я следил за тобой.

— Я боялся ошибки — кто тут у вас заправляет?

— Не волнуйся, все обойдется.

— Надеюсь….

— У нас один шанс на двоих, так что пока все разумно.

— Ну, здравствуй, отец! — я обнял его, уткнулся носом в его ключицу и заплакал.

Он шмыгнул носом и по-отечески стал поглаживать мою голову.

— Ну-ну, еще и это, — бормотал я между приступами слезливости.

Несмотря на неудобную позу, отец относительно непринужденно стоял на ногах. А мои подустали — или силы пропали? — я потянул его на траву:

— Посидим?

Мы сели друг против друга и держась за руки.

— Итак, вот что я предлагаю — ты мне расскажешь, как все устроено тут у вас, чтобы случайно не напортачить.

«Напортачить» произвело должный эффект.

— Ничего нового я тебе не скажу. Все как в библии и учебниках физики. Души отживших создают электромагнитное поле Земли. Пока их помнят, они в своем облике, готовом материализоваться — вот как я. Те, о ком забыли давно, распыляются ионами и электронами во всем электромагнитном поле. Из них и создаются души новорожденных.

Я задумался, потом поднял глаза на отца.

— Кем создаются?

— Не делай из меня отличника. Все, что знаю, происходило на моих глазах. Взгляни на ситуацию под таким углом — биосфера Земли и ее электромагнитное поле есть живой единый организм. А люди и прочее в нем — это клетки, которые рождаются, растут и отмирают.

Я переваривал информацию без эмоций, удивляло (напрягало) одно — отец какой-то не такой. И руки, и ноги, лицо и голос — все его, а слова и мысли какого-то постороннего и очень мудрого человека.

— Чего же ты хочешь? — я хоть и хранил свой облик, был частицей единого целого. У нас тут в электромагнитном поле Земли и доктора наук, и идиоты — просто электроны с ионами.

— Мне кажется, ты о квантовой механике раньше не знал.

— То было раньше. Буду, честен: ты только пока остаешься индивидуумом, а поживешь здесь, станешь, как я.

— Не забывай! — я-то живой, а ты возрожденный. Я, наверное, смогу вернуться через калитку в свой мир — а ты?

Отец одарил меня сияющей улыбкой:

— Я, наверное, нет. А мне и не надо.

Я посмотрел в глаза ему:

— Но ведь не мне туда, ни тебе отсюда срочно не надо никому?

— Нет, конечно. Давай поживем здесь — домой съездим. У тебя есть на чем?

Отец вздохнул, прикрыл глаза — он окунулся в воспоминания.

— Я хочу снова вернуться в дом, который построил сам….

— Мы его продали….

— Да знаю!

Я пробормотал что-то вроде «прости» и опустил от стыда голову.

Отец взвешивал решение, копался в самом себе, потом сделал выбор и заявил:

— Ладно. Зачем мне привыкать к новизне. Тебе ведь по силам придать ему вид той поры, когда я из жизни ушел?

— Думаю, что да.

— Так ну что — поедем? или пойдем? Неспешным шагом часа двадцать четыре надо идти.

— Мы поедем, но мне нужно забрать еще одного человека из электромагнитного поля Земли.

Колесо кармы — раз уж судьба повернулась так, надо брать от нее все, что возможно. Собравшись с духом, я вызвал в памяти образ Ирины — маркизы Ангарской. Вот именно здесь на этом месте мы были вместе 37 лет назад. Какими бы ни были истинные мотивы моего желания, я не мог не надеяться, что она этого тоже захочет.

— Ты точно уверен, что этот твой новый человек, нам не помешает? — спросил отец, спустя минут десять, в течении которых материализовать образ некогда любимой девушки мне не удалось.

— Надеюсь.

— Я его знаю?

— Это девушка, и ты ее видел — она однажды ночевала у нас.

Отец повернулся ко мне:

— Ты все продумал? Сколько ей было? А тебе сейчас?

Я об этом уже подумал и сказал:

— Но у меня нет другого выбора, как ты понимаешь.

— Ты всегда можешь вернуться сюда и встретиться в другой раз.

— Я сейчас еще раз попробую — не получится, поедем. Признаться, и сам не знаю, как с ней общаться.

— Ты ее видел несколько раз в течение месяца и не видел уже 37 лет — тяжело будет создать из молекул облик даже если ее электромагнитная информация сохранилась в поле Земли.

Я кивнул, соглашаясь, и поерзал седалищем на траве, в поисках более удобного положения.

— Тебе мешают эмоции нашей встречи. Давай поедем — ты вернешься сюда успокоенный, и все у тебя получится. Мать сейчас смотрит на тебя и злится за промедление. Да она тебя живьем съест, когда вернешь ей тело!

Я почувствовал, что не смогу сосредоточиться и вернуть Ирину в тело.

— Ладно, пойдем. Машина у меня в городке.

Быстро меряя дорогу шагами, мы прошли меж садами, поднялись по асфальту к медгородку и остановились у джипа, припаркованного возле моего подъезда. Дальше все, как на том свете — двери машины не закрыты, ключ в замке зажигания.

— Твоя? — подивился отец.

Я забрался в джип, включил мотор.

— Ты как — сядешь или следом побежишь?

Отец с удовольствием уселся в пассажирское кресло.

— Хороша — не мой «запорожец».

Я тронулся с места, не ответив. Джип отлично слушался руля, скорость набирал почти незаметно. Мы мчались, разрывая туман — ясный день оставался за нами. Моя странная магнетическая сила преобразовывала окружающий мир вслед за джипом, но обогнать не могла.

— Хорошо здесь гонять: дороги пустые, — то ли посетовал, то ли порадовался отец.

— Давай помедленней, если хочешь, — я сбавил скорость и волна преобразования туманного контура в цветущую панораму побежала в метрах пятнадцати перед машиной.

— Ну, нормально же, — оценил отец. — А на улицах и того медленнее, чтобы дома вернулись, ну, скажем, в 1993 год. Я хочу все узнавать.

Въехали на нашу улицу, одолели канаву перед домом, которую отец выкопал для весеннего водостока и обильных летних дождей и, почти уткнувшись в ворота, остановились. Отец вылез и попытался открыть калитку ворот — она оказалась закрытой. Он ринулся к калитке напротив гаража:

— Попробую здесь.

А я уткнулся лицом с закрытыми глазами почти в самые колени, напрягая память и воображение. Отец успел только сделать несколько шагов, как запертая калитка ворот распахнулась, и, улыбаясь от уха до уха, к нам вышла мама.

Не нужно забывать делать вдохи и выдохи — напомнил я себе, бросившись к ней.

— Сыночка моя, — сказала она и обняла меня за плечи.

— Хороший вы дом построили с папой, сюда просто манит и влечет, здесь уютно и хорошо, спасибо вам, и очень жаль, что мы продали его. — сказал первое, что на ум пришло.

— Ну, так заходите, он снова наш, — сказала и улыбнулась мама.

Отец подошел:

— Да, мы строили его на одной силе воли — денег-то не было.

И любовно похлопал ладошкой стальной квадратный столб ворот, на котором было выбито точками «А Е К 1974». Расшифровка несложная — Агарков Егор Кузьмич, 1974 год. Я тогда служил на границе.

Несколько секунд смотрел на гравировку столба, а потом обнял отца и сказал:

— Спасибо тебе. Прости нас.

Вошли во двор — все было как летом 1993 года (зимой отец умер).

— Наверное, ваши души не раз возвращались сюда.

— Пока жил ты, да, — сказал отец. — А как продали — ни разу, ни я, ни мать.

— Вы там дружны, в заоблачной дали? Ваши памятники на могилках склонились друг к другу. Знакомые говорят — символично.

— А что мы при жизни часто ссорились? — отец, кажется, немного обиделся.

Чтобы отойти от этой темы, я обозначил руками пространство двора:

— А сейчас вы что здесь чувствуете? Какие-нибудь вихри злой энергии? Ведь новый хозяин дома судимый.

Мама подошла к дверям открытой бани и заглянула туда.

— Нет. Сейчас нет. Нет ни одного постороннего запаха — все, как было при нас.

— Ты не кашляешь? — спросил я отца?

Он усмехнулся:

— Ты забыл мне вернуть бронхит с ларингитом и бронхиальную астму.

— Ты так и не женился, — посетовала мама. — Все один живешь, дурачок дурачком.

— Родному сыну и такие пакости пожелать! Эх, мама, мама….

— Ну, с Олей бы сошлись — она ведь тоже одна.

Успокаивая нервы, я барабанил пальцами по стальной бочке, в которую стекала с крыши вода.

— Знаешь, с какой-нибудь просто женщиной сойтись можно — нет в том большого греха. А снова жениться на Ольге, которую любил без памяти и которая мне изменила? — да никогда в жизни! Себя не уважать…. Мы иногда видимся — обид между нами нет: просто родители замечательного сына, просто дед и просто бабка ну, очень замечательных внучек. Наши отношения можно рассматривать, как терпимые — мы давно не стремимся друг к другу. И не нуждаемся….

— Славные девочки, — улыбнулась мама. — Мне сверху видно.

Отец вздохнул глубоко и затуманил взор своими воспоминаниями.

Пошли на огород, оставив дом на потом.

В ярких лучах послеполуденного солнца зеленел, наливаясь желтым цветом, картофель. Яблони увешены рдеющими плодами. Вишни, крыжовник, смородина и виктория чисты от ягод. Трава только на обочинах тропинок. Хорошо! Ухоженное пространство! Мне похвастаться было нечем.

Погруженные в созерцание порядка и чистоты, а также воспоминания, мы долго стояли у вагонетки с водой, в которой плавали караси. Я исполнил мечту отца — у нас появилась если не рыбная ферма своя, то садок с живой рыбой.

Отец, словно детство вспомнив, принялся гоняться за ними рукой и намочил рукав рубахи до самого плеча.

— Вон же сачок стоит, — покачала мама головой. — Давай-ка поймай мне штук пяток — они крупные.

— А ты почистишь, — это мне.

И резюме:

— Я испеку вам рыбный пирог.

Помню, когда-то на огороде у нас была печка-голландка. Просто печка выложенная из кирпича, обмазанная глиной и побеленная известью — плита на два отверстия с кружками для чугунов и труба. Ее топили в жаркие дни, чтобы сохранить в доме прохладу. Ставни закрывали на окнах сразу с восходом солнца для этой же цели.

Потом построили баню и нужда в печке на огороде под открытым небом отпала. В печке бани даже духовка была. Мама наладилась в ней печь пирог.

Отец принес три табурета из дома и мы уселись с ним в тени построек, а мама у открытой двери бани. В печке пощелкивали, сгорая, дрова, в духовке пекся рыбный пирог, мы вели разговоры.

— Ты, конечно, молодец, что добрался сюда, но зачем? — спросил отец.

— Разве тебе не приходилось совершать того, о чем ты с возрастом пожалел?

Веселость исчезла из его глаз.

— Совесть томит? Но ведь порой у нас не бывает выбора, не так ли? Скажи, разве жалости не достойны те караси, которых я отловил сачком, ты почистил и выпотрошил, а мать закатала в пирог?

— У нас выбора нет только в том, что мы обязаны делать.

С минуту или две я чувствовал его внимательный взгляд на моем лице.

— Ты боишься смерти, которая тебе предстоит?

Я взглянул на отца, удивленный вопросом. «Теперь нет», — хотелось сказать. На самом же деле я боюсь сойти с ума на старости лет или впасть в паралич. Какой же разумный человек не страшится такого финала? Сумасшествие опозорит меня и оставшихся живыми моих родных. Немощь неподвижности заставит их меня ненавидеть. И нет выбора — если смерть сама не придет, когда кончатся жизни силы, ее надо поторопить.

— Есть ли у меня причины для страха смерти? — тихо переспросил я.

Мама и папа замерли в ожидании ответа.

— В моей ситуации, наверное, нет. Сколько, обездвижив, смогу протянуть без воды и еды? Неделю? — максимум две? Я живу совершенно один. В гости ко мне никто не ходит. Единственно, кто меня беспокоит, звонки телефонные — примерно раз в месяц Людмила звонит, раз в квартал сын. Так что из двух смертельных бед страшна одна — не дай мне Бог сойти с ума. Стало быть, переживаний в два раза меньше. Думаю, это совершенно нормально. И обещаю, не тронуться головой — хотя, кто его знает…

Мама и папа заулыбались, участливо закивали. Отец не смог не прихвастнуть:

— Мы с матерью достойно ушли, — он улыбнулся, — и тебе того же желаем.

Отец угас на моих руках — я помню его последний вздох. Он мучился ровно столько дней, чтобы сердце мое не зашлось от горя, а разум не вскипел досадой — да когда же тебя черти-то приберут!

Мама умерла на руках сестры, повторив муки отца.

При жизни они схоронили двух детей — старшую дочь совсем малюткой, старшего сына малышом. Я, конечно, не помню их, а то мог бы попробовать вернуть.

Нас с Людмилой Бог миловал, и сейчас я почувствовал что-то вроде жалости к родителям за боль их утрат.

Затянувшуюся паузу отец прервал, смахнув слезу со щеки.

— Спасибо, что помните нас, — сухо сказал он.

— Егор, да ты что? — всполошилась мама. — Кого воспитали, то и имеем. Я вот ни грамочки не сомневаюсь в наших детях. Это ты все делил — твоя, мой…. Мне они оба дороги, и обоими я горжусь….

Мама вынула пирог из духовки, принюхалась к аромату рыбы и лука, лаврового листа. Поставила противень на табурет, на котором сидела, и укутала полотенцем.

— Пусть доходит. Здесь накроем или в избу пойдем?

Я почувствовал некую чарующую прелесть предстоящего вечера.

— А давайте в саду — вынесем стол, самовар нагреем — посидим в свое удовольствие. Слава Богу на вашем Свете нет мошкары и комаров.

Отец плечами пожал — в саду так в саду.

Мы перенесли с ним стол от колодца. Мама накрыла его клеенкой.

Можно, конечно, подозревать, что все происходящее со мной может быть бредом или иллюзией, но как пах пирог! — такой восхитительный запах вряд ли какому фантасту под силу вообразить и передать словами.

— Ну же, пробуйте, — мама распеленала его.

И мы навалились!

— Когда мы в последний раз едали такое? — причмокнул отец, запивая добрый кусок молоком.

— В таком-то составе? — прикинул я. — Лет тридцать примерно или даже больше назад.

— Ни с чем не сравнить.., — промычал отец полным ртом.

— С тобой все хорошо? — спросил я маму, видя, что она не ест и молчит.

— Вспоминаю, когда я последний раз такое пекла.

— У вас вообще-то как с памятью в электромагнитном поле Земли — своя сохранилась или теперь общая на всех? — спросил я родителей.

— Да я тебе уже говорил — пока нас помнят, и мы себя помним.

— А помнишь, как умер ты?

— Подробности неизвестны. Кажется, я был тогда немножечко не в себе.

— Да уж….

— А ты, мать, как умерла — помнишь? — спросил отец.

Ответил я:

— Вы как сговорились — немножечко не в себе… и вечная память.

— Ни о чем мы не договаривались, — ворчливо сказала мама. — Что выпало по судьбе, то и приняли.

Мамин запал хорошего настроения что-то быстро закончился. Я пристально посмотрел на нее, но ее лицо оставалось непроницаемым. По нему абсолютно ничего нельзя было прочитать.

Тогда я спросил:

— О чем ты все думаешь?

— О чем? — переспросила она. — О Люсе, конечно — о чем же еще.

— Хочешь, расскажу, как она живет? Вова теперь у нее не пьет. Андрей и не курит даже, вот…. Пять внучат — все послушные и разумные.

Мама пожала плечами:

— Я это знаю все.

— Тогда — что? Главную работу по жизни сделали — потомство на свет произвели. Будут помнить, и будут жить, как вы живете здесь нашей памятью.

Отец, увлекшись пирогом и рыбой, на некоторое время совершенно забыл о нас. Мама подняла голову и строго посмотрела на него:

— Ты как с голодного края!

Не дожидаясь ответа, встала и не спеша пошла, любовно оглядывая грядки огорода. Отец умял уже треть пирога и не сразу расслышал, что сказала ему жена.

— Ты чего? — переспросил он.

— Грядки как чисто обихожены, — откликнулась мама издалека.

— А в подполе, наверное, настоечка есть? — это он мне.

— Скажешь — сделаю.

Отец поднялся:

— Ну, я схожу, баночку трехлитровую нацежу — нам на вечер хватит посидеть.

— Куда это он? — спросила мама, вернувшись к столу с пучком батуна.

— За настойкой. Самовар я тогда, пожалуй, уберу — раз никто не пьет.

— К настойке бы Стюру соседку сюда — вот был бы концерт.

— Может, сегодня семьей посидим? — проговорил неуверенно я. — Будут еще соседки.

— В Петровку съездим?

— Обязательно. Нам спешить некуда — всех навестим, кого помним, кто жил….

Мама кивнула, но я заметил, что на ее лицо легла какая-то тень.

Отец появился с трехлитровой банкой настойки и, не в силах сдержать обуревающие чувства, издал ликующий вопль.

Какие-то они не такие — отец и мама — внешне похожие, а вот поведением нет. Подумал-подумал и решил — сейчас они естественные, такие, какими должны были быть, а при жизни каждый из них играл свою роль. Отец — был сумрачным и суровым главой семейства, мама — заботливой и уступчивой хозяйкой дома.

Папа сел и разлил по стаканам настойку.

— Ну, за встречу!

Мы выпили, и мысли наши унеслись в далекое прошлое — в старомодную основательность и традиции, когда мы просто были молоды и излишне сентиментальны….

Отец быстро захмелел.

— А помнишь, мать, когда поженились, я обещал заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас… — его голос дрогнул. — Я знал, конечно, что мы умрем не в один день, но надеялся, что тяжесть расставания ляжет на мои плечи. Но умер раньше, а это не входило в мои планы.

— Ты старше, — сказала мама. — А потом — война, три ранения сказались на здоровье.

— Я понимаю, и все же считал себя сильным человеком.

— Не надо, Егор, — сказала мама и стала собирать со стола. — Что было, то произошла, и нам себя не в чем упрекнуть — детей вырастили, подняли. Дети не забывают нас — чего еще надо?

Нужно было не иметь ни чести, ни совести, чтобы не откликнуться на эти слова. Ведь мама не обманула его доверие — честно жила вдовой до самой смерти.

В молчании мы закончили трапезу, убрали стол и перешли в дом.

Там все так, как было в 1993 году — в год смерти отца.

— Страшно телевизор включать, — объявил отец.

Мама улыбнулась:

— А сын нам кино покажет — на заказ.

Отец задумался — что бы такое заказать?

— Может еще поговорим? — это я. — Я вас сейчас не узнаю: вы не такие, как в жизни были. Когда настоящие — сейчас или тогда? Сейчас вы мне кажитесь более открытыми и человечными. Тогда почему так старались скрывать свои чувства к своим детям.

Ответил отец:

— Потому что стояла задача — вас воспитать. Это не позволяло нам проявлять эмоции каждый раз, когда нам это хотелось.

— Ладно, — согласился. — Теперь-то вам не надо играть в родителей? — будем попроще.

На мамином лице появилось недоверчивое выражение.

— Ты надолго здесь?

Отец был в игривом настроение, и это отразилось в его словах.

— Теперь у нашего сына здесь больше привязанностей, чем там.

— Ты мои мысли читаешь, — сказал я.

Мама внезапно побледнела. Казалось, вся кровь в одно мгновение отхлынула от ее лица.

— Почему ты это сказал?

И неясно, к кому она обращалась.

Я промолчал.

Отец плечами пожал:

— Даже не знаю. Просто к слову пришлось — пошутил. А у тебя такой вид сделался, будто ты призрака увидала.

Прежде чем ответить мама слегка откашлялась.

— Сыночка, не спеши сюда. Пока жив — живи.

День был жарким, вечер душным — требовался хороший дождь, чтобы освежить природу. И, как по заказу, гроза надвигалась с северо-запада, потянул свежий ветерок. Я открыл окно в своей спальне в палисад — люблю экстремальные явления стихии.

Предзакатный свет уже померк. В комнате сгущались сумерки. Началась гроза с проливным дождем — буквально струи хлестали по окнам, и мне пришлось прикрыть свое.

— Одни мечты сбываются, другие нет, — сказал я.

— Ты о чем это? — спросил отец.

Они сидели с мамой на диване напротив телевизора, но смотрели в окна на разгул стихии.

— У меня есть враги, улизнувшие с нашего света на ваш.

— Неужели ты им собираешься мстить? — ужаснулась мама.

— Нет, только поговорить — теперь без амбиций и эмоций; расставить все точки над i; выяснить, кто чего стоил — теперь, когда все стало неважным, простым и понятным.

— Давайте лучше ляжем спать, — забеспокоилась мама. — Нам еще сюда для полного счастья твоих райкомовских пьяниц не хватало….

— Мы не будем здесь драться — только поговорим…

— Я сказала — нет! Свет выключаем и по кроватям.

Гроза пронеслась — за окном шел мелкий и нудный нескончаемый дождь.

Я растянулся с комфортом в своей старой кровати. Но спать не хотелось — решил отвлечься от реальности и помечтать. Как бы ни был злобен и подл наш мир с его алчностью и коварством, безобразной смертью, настигающей нас рано или поздно, его отражение за мистической чертой, называемое Тем Светом, можно назвать праздником жизни.

Ветер стих, но дождь продолжался — я открыл окно спальни — он с шелестом падал на листья вишней, мерный и нескончаемый. Когда вернулся от окна к кровати, в ней лежала девушка.

— Не тревожься, — раздался голос ее в полумраке. — Я не призрак, я материализована твоей памятью.

Ситуация предполагала испытание мужества и здравого смысла, но не памяти.

Я чуть было не спросил — кто ты? — но сухо сказал:

— Вовсе я не встревожен.

— Неужели? Я не ожидала подобного хладнокровия.

Эти слова сопровождались легким скрипом кровати. Не требовалось сильно напрягать воображение, чтобы понять — гостья подвинулась к стенке, уступая мне место с краю.

Сердце мое отчаянно и бурно заколотилось. Кровь удушливой волной прихлынула к груди — мне представилась возможность заночевать в одной кровати с юной красавицей Того Света. Только кто она? — из каких уголков памяти всплыла? Включить бы свет да в лицо взглянуть….

Остро ощущая затянувшееся молчание, стал подыскивать в уме подходящие слова.

— Ты не промокла?

— Мой милый, я голая — на мне нет никакой одежды, кроме твоего одеяла.

Это был тонкий намек на серьезные обстоятельства — я решил пропустить его мимо ушей.

— Надеюсь, я тебя правильно понимаю, — сказал, присаживаясь на край кровати.

— Благородный рыцарь без страха и упрека, готовый спать в кресле, лишь бы не потревожить уединения дамы? Анатолий, ты все такой же — ничуть не изменился, хотя прошло уже со дня последней нашей встречи ровно тридцать семь лет.

Кто же ты, черт возьми? И еще, наверное, читаешь мои мысли? Вот ситуация!

— Ты, должно быть, замерз? Иди ко мне.

— Предлагаешь согреть меня?

Ей оставалась лишь сказать «да», но она ответила:

— Предлагаю место под одеялом.

Я шмыгнул под него дуновением ветерка — даже кровать не скрипнула. Или я не услышал?

— Положу голову на твое мужественное плечо — ты не против?

Я и ответить не успел — пышноволосая голова уже была там.

Рука девушки сжала мое предплечье.

— Милый мой, — прошептала она.

Я не почувствовал черного юмора Того Света — девушка, как девушка: теплая, вкусно пахнет, голос поющий. В тишине, наступившей после ее шепота, она вдруг громко спросила:

— Ты ведь не боишься меня?

И еще сказала с упреком:

— Ты не узнаешь меня.

Я слышал в ее голосе знакомые звуки, знакомые нотки, но вспомнить не мог — кто она? где я ее видел? что между нами было?

Внезапно она обрела деловитость.

— Мы лежали с тобой здесь — в этой комнате, в этой кровати. Ты хотел секса, а я сказала — замуж пойду, а глупостей не позволю. Давай, вспоминай скорее — теперь я хочу секса, но если не вспомнишь мое имя, ничего у нас не получится.

Я и сам это чувствовал — рядом девушка, судя по голосу с профилем, очень красивая, а у меня «на полшестого». Нечем войти в эту говорящую тень из прошлого, чтобы овладеть небытием — желания нет прыгнуть в бездну, чтобы любить ее больше жизни, чтобы ощутить свою силу от страстного ее желания и сжечь всю без остатка в желанном конце….

— Ну, вспоминай! вспоминай! вспоминай! — она трясла меня за плечо.

От сильного чувства ее голос на последнем слове стал хриплым. И, как ни странно, это что-то остро напомнило мне.

— Ну? — она на миг сжала мои ладони — ее были сухими и теплыми.

Она боится, что ночь быстро кончится, что я не вспомню ее и не смогу полюбить.

В ее голосе появилась снисходительная нота:

— Ты все-таки боишься меня — мол, ожила покойница: какие тут страсти-мордасти? Но дело все в том, что это ты воплотил меня, причем до утра — каким-то своим подспудным желанием. Ну-ка подумай, кого бы ты хотел получить на ночь из всех своих умерших девушек?

— Будь справедлива, — сказал я. — Первый день в этом мире… масса впечатлений… голова кругом идет. Ну, пожалуйста, намекни — кто ты?

Она задумчиво покачала головой. Это я видел, а вот черты….

Она придвинула губы к моему уху и прошептала:

— Ладно, не напрягайся — давай просто рядышком полежим, как в прошлый раз. А то начнешь копошиться в памяти, что-нибудь не так сделаешь, и я покину тебя прямо сейчас и навсегда.

— Мы полежим, а утром ты уйдешь?

Она ответила:

— Да. Но, возможно, ночью опять вернусь, если на то будет воля твоя.

— Как печально, что я не могу тебя вспомнить.

И подумал — а гадать опасно: любая неудачная попытка вычеркнет ее из моей кровати, а возможно, из памяти.

Конец ознакомительного фрагмента.