Легенды нашего края. Арка небес

Анатолий Агарков, 2023

Южный Урал… Граница Европы и Азии. Рубеж культур Востока и Запада. Заповедный край природных аномалий. Чтобы объяснить непонятное, чего только люди не выдумывают:– в пещере Титичных гор, где по слухам скрыт пугачевский клад, существует провал во времени;– на дне озера Круглое есть калитка на Тот Свет;– Живая Вода Оленичева способствует реинкарнации;– после купания в озере Горьком снятся фантастические сны;– над озером Чекарево однажды зависла летающая тарелка…Как вам такая версия преступления – домовой зарубил свою хозяйку из ревности?Читайте, скучно не будет…

2

Сообразив, что везут не топить — скорее всего, в город на продажу — разбрюзжался:

— М-да. Неведомо вам, конечно, но существуют законы мироздания, и лучше бы их не нарушать. Дорветесь до веселящего напитка, и хана придет племени. Выродитесь вы в больных и убогих. Так уже было, и с вами будет. А потом мир кончится, и никто не удержится — ищи листочек в листопад.

Вздохнул и оглядел компанию — ага, впечатлились!

— Только те выживут, кто блюдет законы. Знаете, что это такое? Закон гостеприимства: кто не дал приюта путнику — смерть. Закон о независимости: кто покусился на чужую свободу — смерть. Закон о защите здоровья: кто ударил или обидел беспомощного — смерть мучительная. Жестоко? А с законами мироздания иначе не получается…

Что ж, тишина звенящая была мне в этот момент слаще любых оваций. О, как их проняло! Что значит ораторское искусство!

Гребцы мои, ускоренными темпами прогрессировавшие в искусстве пития, выглядели ужасно. Истерзанные — самое близкое определение. Вечером выпил — утром похмелье: законы мироздания не отменишь.

— Кабан, ты слышал, что он несет?

— Дурачок! — сурово сказал мой хозяин и мне. — Как наверну щас веслом! А потом отпинаю. Заткнись и не бреши.

— Правду не запинаешь! — огрызнулся я и притих от греха.

— Ну, хорошо, не нравятся вам законы, возьмем понятное слово, что сути не меняет, — высказал наболевшее, на второй день пути и вынужденного молчания. — Так по заветам не поступают. Это дело всех касается… или коснется — я так думаю. А вы как дети….

— Утоплю и закопаю, — пообещал Кабан, взглядом помножив меня на ноль.

— Правду не закопаешь!

Мой хозяин ожидаемо разорался. Рыбаки хихикали и хватались за бока. Плот плыл по течению реки. А мне подумалось — жили люди, думали о жратве; явился я и научил их пьянствовать; на том стоит, и стоять будет человеческая раса.

— Раб! — злобно напомнил о себе Кабан. — Тебя пнуть?

— Хозяин, а ты не задумывался, почему главный у людей называется вожаком, а вовсе не погонщиком? — ласково спросил я.

Увы, «подразнить собак» мое любимое развлечение — благодаря чему еще в детстве получал по шее или расширял лексикон в области нецензурной речи.

— Ты главный? Это я главный, они главные, — кивнул Кабан на гребцов. — А ты корм свинячий.

Я охнул невольно и растеряно замолчал. По искалеченной спине пробежалось стадо резвых мурашек, оставив на память о себе морозные ощущения. До меня вдруг дошло, что, даже разливая им веселящий напиток, оставался бы деревенским дурачком. Уж точно не староста! К чертям собачьим светскую власть — надо было просто прихериться Посланцем Неба и терпеливо идти вперед. Хорошую пугалку придумать неверящим. Однако до сих пор не могу понять — в какую историческую эпоху меня занесло? какому временному отрезку цивилизации соответствует бронзовый реквизит?

И тут меня накрыло. Душа ширилась, ширилась, рвалась куда-то… и, конечно, вырвалась. Блин! Миру людей нужно рабство? Так я это устрою — оно будет вечным: всех вас сделаю рабами Божьими!

Напрягся и попробовал сесть — не получилось.

— Надо же, зашевелился! — подивился хозяин мой.

Настолько был захвачен народившейся мыслью, что даже не стал огрызаться.

Лежа мысли плющатся в голове — попробовал рывком подняться, но боль в позвоночнике уверенно уложила обратно.

Боль отступила — сразу стало легче, и сознание прояснилось.

Можно и так назваться — Сын Неба, но как-то не глянется: бездоказательно.

— Нет, ты здесь не излечишься, — посочувствовал рыбак. — Надо бы тебе на Место Выхода Животворящей Силы. Там практически из мертвых поднимаются. Если, конечно, знать, что и как делать.

Я тактично молчал, давая возможность рыбаку высказаться — и выболтать секрет, которым давно интересуюсь. Информация интересная, а никто не хочет делиться.

— Ну, как раз с этим все просто! — сказал другой рыбак с чувством превосходства. — В Месте том живут знающие люди — они все покажут.

Он спохватился и замолчал. Покосился на меня и сердито треснул себя по лбу ладонью. Вот и поговорили…. Но хоть что-то.

Значит, есть такое Место Выхода Животворящей Силы — место, где человек может все. Вот бы добраться туда и тогда уж решить, как и чем покорить аборигенов, чтобы стать владыкою странного мира. А уж потом смогу пожить всласть.

Ха! Мечтательно прикрыл глаза. Представилось ярко, как сижу за огромным столом в собственном неприступном дворце — весело молодки носятся с едой, а державная рука покоится на талии прекрасной жены. Почему нет? У меня, между прочим, полтора высших образования…

Мечты теснились в голове, множились и вызывали чувство сладостного щемления в груди.

Воровато огляделся — никто не читает моих мыслей? Что ж, наверное, это главное — достичь заповедного Места Выхода Животворящей Силы. Вернуть здоровье и — почему бы не набраться этой самой силы? А вдруг получится? И тогда — в задницу кабанью все эти светско-духовные лидерства! Я буду властелином мира и никаких гвоздей!

Накопилось, блин!

— Не врут легенды-то! — вздохнул своим мыслям еще один рыбак. — И почему там люди не живут?

— А то давай, — посоветовал товарищ. — Бери свою бабу и топай туда.

— Силы без меры — это смерть, — сердито сказал мой хозяин. — С того и не живут, а гибнут там. То-то же.

— Зато сам буду знать, что да как, — поморщив лоб и ничего не насоображав, утешился рыбак.

— Возьмите меня с собой, — попросился. — Я быстрей разберусь, что там к чему.

— Куда с тобой, неходячим? — удивился рыбак.

Кабан потемнел лицом и опасно голову опустил:

— А веслом меж лопаток поглянется?

— Вот этого не знаю, — серьезно сказал. — Отец мой и Создатель мира сего как-то не известил, для чего посылает меня сюда и насколько. Только знаю: как умру — сразу вернусь домой. А пока… Незабываемый опыт, конечно, но… бр-р! Лучше о нем где-нибудь почитать.

Жалкий свиновод погрозил кулаком Сыну Создателя и будущему властелину мира.

Я лежал на плоту, плывущему вниз по реке, злой на весь свет. Спина мерзко болела. Так не мечтай о несбыточном — довольствуйся тем, что имеешь. А есть у меня несчастная жизнь и жестокий хозяин, который везет калеку-раба на невольничий рынок. Дела мои — дрянь! И оставалось надеяться, что хуже не станет.

— Не понял, — озадачен рыбак. — Если доставить тебя к Месту Выхода Животворящей Силы, есть шанс что-нибудь сляпать и для себя?

Мой хозяин бросил острый взгляд на него, но промолчал.

— Когда-то в том Месте жили люди, — все же заговорил он. — И неплохо жили. Потом захотели еще большого — тронулись умом и разбрелись по белу свету.

— Говорят, они учат добру, только их мало кто видел, — вставил рыбак.

Волхвы! — мелькнула мысль. — Господи, я хочу быть волхвом!

— И что? Если тронулся умом, надо лезть ко всем с дурацкими советами? Я бы таких.., — хозяин опять погрозил мне веслом. — Плевать, что ты сын Творца — никто не купит, свиньям скормлю.

Прикрыл глаза, чтоб ненависть не светила так откровенно, и промолчал.

Кабан грозил, грозил и, наконец, исполнил свою угрозу в тот самый момент, когда перестал обращать на него внимание. И потому сильно удивился, когда весло ткнулось в бок. Вспыхнула боль, и взгляд на хозяина, полный ненависти, вышел на удивление убедительным.

Оказалось — приплыли. За разговорами три дня пролетели.

Кабан таки ткнул веслом — еще отпинать грозился, да не исполнил: вот он город.

Он раскинулся на берегу реки. Не город вообще-то: нет мощных стен и Золотых ворот — но как назвать бескрайнее скопище землянок, избушек, домов и каких-то строений деревянных, каменных, глинобитных, в которых тоже жили и трудились люди? Так что — город. Общественных удобств никаких — вода из реки, туалет под кустом и свалка повсюду. Здорово, да?

Но были сады.

Меня перегрузили с плота на носилки и понесли — боль полоснула и отпустила. С любопытством взирал на дома, жители которых зевали, потягивались, завтракали, готовились к дойке коз и коров, с которыми жили под одной крышей, куда-то спешили, не забивая головы новостью — кто это прибыл к ним утренним рейсом на пятибревенчатом плоту? Подумаешь — Сын Бога со свитою! Тут завязка на портках лопнула — вот зараза, язви ее!

Как хорошо было б сейчас встать с носилок, потянуться всласть да поясно поклониться — здравствуйте, люди, вот я и прибыл! Встречайте благую весть!

А была, не была!

— Здравствуйте, люди! Вот я и прибыл, — поднял руку и заорал. — Приветствуйте Сына Бога!

Никто даже не оглянулся.

— Че орешь-то? — приблизил свое лицо Кабан. — Не явишь чуда сейчас — убью. Ну?!

Судорожно вздохнул — встать бы сейчас, вот это чудо! Где-то читал, что обездвиживание можно снять силой внушения. Снять вообще можно все, что касается физиологии и психики — беспредельны возможности человека. Но…. не могу.

Завидев тупичок в глинобитных заборах, Кабан заставил повернуть туда.

Носилки опустили — вокруг все те же гнусные рожи.

— Сын Бога! — потешался Кабан, вырезая упругую вицу из колючего куста. — Едрить твою! Пыль придорожная! Сейчас я с тебя гонор сгоню. Ведь как говорится, главное в человеке не внешность, а норов. Сейчас познакомлю со своим поближе.

— Ты ничего не знаешь о силе настоящей веры, — сказал пересохшими губами. — Всех вас создал мой отец: вы — рабы божьи. Вот и все. Умирая, попадете на Страшный суд. Праведный будет жить вечно в раю, а грешный вечно мучиться в аду.

— Тогда испытай, сын божий, ад на земле! — сказал Кабан.

Ребра ожгло болью.

— Иисус терпел и нам велел, — прошептал, прикрыв повлажневшие глаза.

Кто-то из рыбаков шумно вздохнул — будто охнул.

Стало легко. Вместе — всегда легче.

Это было удивительно — меня стегали, а я вслух молился, не зная ни единой молитвы прежде. Может, самогипноз? Или генная память предков? Но какая разница, если помогает. Лишь бы не рыдать, не извиваться от боли, не просить пощады — не делать того, что дикарь этот ждет от меня. Да я кричал, но кричал молитвы к Создателю — чем больнее, тем громче.

— Скалишься? — покривился Кабан и отбросил измочаленный прут, все занозы которого в моем теле.

А я, наверное, сошел с ума — улыбался. Когда рвут кожу на живом человеке — это не только больно, это смертью грозит. А смерть — избавление.

— Вы — братья мои, — сказал осипшим голосом. — У нас один общий отец. Мы должны друг друга любить.

— Ты что, калека, жить устал? Сейчас я тебя проткну!

Кабан в сердцах сплюнул и взялся за копье — цветовая насыщенность его лица приобретала все более интенсивный оттенок.

— Эй! Эй! Эй! — рыбаки всполошились, вцепились в него. — Что же мы будем продавать, кроме плота?

— Эй, вы там! — невежливо рявкнул крепкий мужик, подходя. — Когда наругаетесь между собой, не забудьте поздороваться: перед вами хозяин дома.

— Добра и здоровья вашему дому, — кивнул Кабан. — А сунешься в наши дела, накостыляем.

— Да ну? — повел широченными плечами мужик.

— Дурак, да? — спросил мой хозяин. — Один с четырьмя…

Мужик моментально сделался серьезным, и следа дурашливости не осталось.

— Дык дерутся умением, а не числом.

Кабан тут же ощерился и бросился на мужика. Тот бешено закрутился, раздавая хлесткие удары всем четверым. Я размашисто крестился, изображая неистовую молитву.

Мужик взаправду драться умел — одному саданул по коленной чашечке, да и другому: чего мелочиться? Двум другим по почкам надавал.

— Бежим! — крикнул один рыбак.

— А убежим? — крикнул второй.

Самое время — Кабан хрипел и рвался из крепких рук мужика.

— Нам повезло! — крикнул третий и первым бросился наутек.

Кабан таки вырвался и припустил вторым с поля боя.

Конечно, это было его удачей — задраться и убежать с разбитой харей.

Мужик проводил всех веселым взглядом, обернулся ко мне:

— Бойцы так себе, но в одном хороши — бегают резво, ажна зайцы лысеют от зависти к ним. Мне кажется, ты их уже не догонишь.

— Не кажется.

Победителю вольно шутить.

— Ну а ты кто такой? — спросил, разглядывая меня.

А я был готов обливаться слезами радости. Блин! И думал, думал, думал — кем бы прихериться?

— Мне нужна помощь. Очень нужна. Вы единственный в этом городе, к кому я за ней могу обратиться.

— А что ты тут руками-то колдовал — бесноватый?

— Молился за вашу победу.

На грубый прогиб усмехнулся презрительно — живи пока, пригодишься. И ушел.

Накатила усталость. Сколько можно? Бьешься, бьешься — ну, хотя бы спина не болела, да семенили ноги. Знал, конечно — безмерное горе и безнадежность одних ломают навсегда, для других неожиданно становятся дорогой к вершинам духа. И вот сейчас, когда удача и люди оставили меня, собственная глупость (дался же этот клад!) отдала на произвол судьбы, и я предоставлен лишь своим силам (которых, увы, совсем немного в искалеченном теле) только неукротимая сила духа, как второе дыхание, может спасти.

Поднял взор к небу:

— Отец мой, дай сил и ответь — правильно ли иду? Или обманываюсь иллюзиями, и люди — просто разумные звери? Есть ли высшие законы мироздания или их нет? Возрадуются ли страждущие? Воздастся ли преступившим?

Смотрел в фантастические фигурации облаков в пустой надежде увидеть Знак — знак того, что справедливость есть. И, конечно, не видел. Да и откуда быть — Бог еще не зачал Иисуса Христа.

Утопиться, что ли да в свое время вернуться? Так река далеко. Закрыл глаза.

— Эй, ты спишь?

Открыл глаза — женщина. Конечно, женщина! В этом путешествии мне в утешители выпадают женщины. Достаточно молодая. Очень своеобразная. Ух, какие строгие глаза.

— Сейчас тебя в дом перенесут.

Мне понравилось у башмачника — простые отношения, ясные задачи. У него была усадьба на окраине города и лавка в центре. Там чинилась обувь, тачалась новая — туда меня и определили жить, работать и сторожить. Начал осваивать новую профессию.

Иногда раздражали клиенты, но чаще с ними общался хозяин. Одно оставалось, как и прежде — сидячая работа и никакой надежды на выздоровление. Мне нужно было найти загадочное МВЖС. Думал об этом, мечтал, а на досуге играл роль Сына Бога и пытался ввести окружающих в раннее христианство.

— Укажи Знак присутствия Бога на земле, — требовали они. — Любой.

Я пожимал плечами: Бог — это же очевидно, он же перед глазами; все вокруг — это Бог. Кажется, так церковь учит. Но им было непонятно. Да и мне.

У меня появились сторонники. Вечерами приходили соседи и бездомные нищие, выносили меня из лавки прямо в рабочем кресле, сами усаживались подле и внимали моим речам о религии и о Боге. Подарки приносили — угощение или что-нибудь из вещей, так что теперь мысли о еде не вызывали обильного слюноотделения. Что может быть в жизни лучше для скромного пастыря? А слушателей, заметил, разом всех в разговорах на загробную жизнь потянуло. Судьба-насмешница дала им возможность ходить, а они готовы руки на себя наложить, чтобы поскорей отойти к Творцу.

Звали меня уважительно — Мастер. Не за руки, сноровито постигающие искусство профессии, а за язык — за проповеди мои.

— Если я — Мастер, то вы — подмастерья?

— Подмастерья? — обсудили они непривычное слово. — Лучше зовите нас мастерки.

Подумал и махнул рукой на дурдом — если затея не сбудется, всех нас развесят на столбы с перекладиной вдоль дороги или на площади. А пока обсуждали вопросы мироздания и бессмертия души.

— Мастер, ты говоришь — души умерших в рай попадают. Так ли это? А может, догадка? А может, на самом деле после смерти ничего нет.

— И с таким ужасом в сердце вы живете? — я убедительно поразился.

— Меня смертью не запугать, — сказал нищий с траншеями оспы на худом лице.

После продолжительной паузы я:

— Уважаю. Вот просто — уважаю. Но душа есть, знаешь ты об этом или нет. Время придет, и она предстанет пред судом. Помни об этом — не греши.

— Мастер, а как Бога узнать? Ты говорил, и дьявол же есть.

Попробовал подскочить от возмущения — не получилось.

— Их не по обличию признают, а по делам предложенным — все хорошее от Бога, все плохое от дьявола. Это понятно?

Нарисовав страшный образ нечистого, так запугал простодушных слушателей, что потом пришлось уговаривать их не бояться мыслей своих, а бояться реальных преступников.

— Мастер, а ты сам с дьяволом встречался?

— Теоретически да.

— И пострадал?

— Практически — от злых людей, чьими душами он овладел.

Итак, я стал учеником башмачника, а на досуге проповедовал. И вот что понял — ненужных знаний не бывает. Пусть не учил я теологию — так, где-то что-то читал, от кого-то слыхал, остальное домыслил. И предположить не мог, что когда-то все пригодится. Ну, неплохо. Хотя Творец наверняка поразвлекался, если бы слышал меня.

Но вот диво дивное — чем больше я проповедовал, тем больше чувствовал, что глупею. И как бороться с собственной глупостью?

Башмачник нахваливал:

— Работать можешь, а еще лучше говорить. Не здесь тебе надо сидеть. С твоими талантами — в правители города.

— А зачем мне правителем?

И даже вперед подался, чтобы лучше услышать ответ.

Башмачник растерялся — как объяснить очевидное?

— Богатства много будет, — медленно, как больному на голову, объяснял. — Слуги все за тебя будут делать. А ты будешь лежать и блаженствовать.

— И так лежу, и никакого в этом блаженства не вижу, — проворчал недоуменно.

— Эй, не морочь мне голову, — рассердился башмачник. — Правитель города — это власть. Власть сама по себе сладость. И в семье власть — тоже сладость. И я свою власть никому не отдам.

— Власть ничто без законов, — тихо высказал заветную мысль.

Под заслуженное молчание диалог закончился.

Любил я ночами размышлять под тихое шуршание мышей по углам.

Исторический опыт утверждает, что особо плохого в существовании на низшей ступени социальной лестницы нет. Пусть холодно и голодно, но горение ума это не отменяет — скорее наоборот. А вот начальником быть — мало кайфа. Любым: и староста деревни, и правитель империи решают одни и те же проблемы. И количество действующих лиц примерно одно и то же. Император — он ведь не империей управляет на самом деле, а десятком министров. Не может ум человеческий эффективно руководить миллионами людей — вот в чем заблуждение правителей, всех без исключения. Людьми правят законы. Императоры приходят и уходят, а законы остаются. Императоры любят издавать законы — но только хорошие приживаются, а плохие пожирают своих создателей. Но это другая тема — ну ее…

И вдруг сладко защемило в груди. Представилось, как я внушаю законы Божьи, а мне внимают, доверчиво и восторженно… Блин! С моим ораторским искусством стать проповедником — самое то.

Озадаченно потер лоб. Это что же, судьба моя — стать для народа законотворцем божьим? А что? — кому-то же надо! Почему бы мне не стать первосвященником в этой Богом забытой стране?

Я вырезал подошвы из толстой кожи, протыкал их шилом, протягивал дратву…. а в душе пели и перекликались мелодии. Так бывало всякий раз, когда выходил на верный жизненный путь. Музыка гремела и поднималась к небесам. Но явственно пробивалась в ней, крепла и звенела трагическая струна. Таковы судьбы всех мессий. Печально, блин!

Послушникам объявил — слышу голос отца своего!

— Так явственно слышу — протяни руку, дотронешься.

— Что он, Мастер, говорит?

— Он говорит — все, кто верует, должны жить и молиться вместе, владея общим имуществом. Но имущество это принадлежит Ему. Человек рождается, живет, работает лишь для Бога — Ему он строит жилища с высокими куполами и большие монастыри, в которых молятся, каются и работают верующие….

Другого общественного устроения не знал — коммунизм мне ближе всего.

— Ты этому веришь?

— Мне нет нужды верить, я это знаю.

Есть в человеке много непостижимого для него самого. Все таинственное и высокое в нас принадлежит Богу, зато людям присущ здравый смысл. Но странно устроен человек — с невероятной жадностью гребет к себе все на свете; безмерно страдает, когда ему чего-то недостает. А потом вдруг спускает все нажитое с таким трудом. И жизнь свою ненароком. Но может остановиться и начать все сначала. В своих проповедях вещал: есть только один способ избавить человека от таких катаклизмов — общественная собственность и совместная жизнь верующих в единого Бога.

— Трех вещей жаждет человек. Первое — жить всегда или хоть на час, на день, на год дольше других. Второе — быть счастливым в любви, достатке, в друзьях и так далее. Счастье можно найти даже в страдании, если оно от великих чувств — например, воплощенной ненависти. Счастливым можно быть, умирая — при этом превозмогая, борясь, побеждая. Третье — знаний: даже ребенок с удовольствием открывает для себя мир. Жить, чтобы искать истину, в этом смысл человеческого существования. А вера в Бога — основа основ: с нее начинается сознательная жизнь; лишь она дает то, что так жаждет человек. Те, кто не верит в него, живут в грехе, и искупление будет ужасным.

Пытались мне возражать.

— Мастер, ты знаешь людей лишенных недостатков?

— Один перед вами.

— Но ведь ты же Сын Бога!

Блин! Заболтался!

О посиделках наших, разговорах и проповедях слухи пошли по городу. Это как — если кто-то что-то знает, он не удержится от соблазна сказать другому. Даже скупой, прячущий золото в подвалах, хвастает своей бережливостью. Так что уж говорить о людях, которые прикоснулись к чему-то новому. Осведомленность рвется из них, как загадочные глубинные силы, вызывающие землетрясения, порождая любопытство. Слухи разлетаются, как вспугнутые птицы. Новости стареют быстрее женщин и требуют новой информации по теме. Распространяются шепотом, приглушенными голосами, намеками — бывает достаточно взгляда, жеста, чтобы передать нечто важное.

Короче, о нас заговорили в народе — и я так понял: больше о коммуне, чем о Боге.

Однажды башмачник пришел в неурочный час весь не в духе.

— Что за сборища у тебя по ночам? Сдается, ты людей дуришь и в духовники метишь? Искренне говорю — не советую. Ладно, придут — тебя прибьют, а если мастерскую мою сожгут? Кто? Узнаешь, когда придут. На будущее — если не уверен, что можешь соврать убедительно, просто молчи. Лучше пусть тебя примут за идиота, чем за обманщика. Идиотов не убивают.

— Я никого не обманываю, — тихо сказал, потупив взор. — Я с благой вестью спустился на землю. Я — сын Бога.

— Из тебя божий сын, как из свиньи танцовщица. Ну, докажи.

Судорожный полу-вздох полу-всхлип сорвался с губ:

— Разве жизнь моя — не доказательство?

По лицу хозяина мастерской промелькнули отблески целой гаммы чувств — недоверие, страх, смущение и… злоба.

Басовитый башмачник зашипел, как змея, которую прищемило тележное колесо.

— Забудь, что сейчас говорил! Еще раз попытаешься заикнуться, я тебя выкину, как издохшую мышь. Уразумел? Свинячий хвост ты, а не отпрыск бога.

Мой квартиро и работодатель бросил на меня полный ненависти взгляд и ушел, закрыв снаружи входную дверь на запор. На улице загалдели собравшиеся на проповедь мужики, ругаясь с башмачником.

Отвесив ему мысленную затрещину, принялся размышлять — что же делать?

Было о чем призадуматься.

Ах да, я забыл сказать — неволя моя закончилась с бегством Кабана. Башмачник построил наши отношения, как хозяин с работником, вольным отчалить в любое время в любом направлении. Плату за работу он мне не давал, но кормил, и было где жить. Говорили мы о МВЖС. Здоровым, я обещал, больше пользы ему принести. На что, соглашаясь, башмачник сказал — он де не любитель путешествий. Да и не богат — что было правдой.

Итак, что же делать? Может, с идей стать духовным лидером безбожного населения города я действительно выгляжу в глазах хозяина дурачком с погремушкой? Тогда…. Прекратить проповеди, попросить прощения у башмачника? За ложь о родстве с Богом разрешить ему попинать меня? Но чтобы не больно. Наверное, он не зря взбеленился — человек-то хороший. Вдруг и вправду так случится, что спалят мастерскую. Пусть меня убьют — это не страшно: благополучно вернусь в свой обустроенный век. И буду мучиться сожалениями и раскаяниями за набедакуренное здесь.

Да уж, ситуация щекотливая. Мои убеждения всегда остаются при мне. Но идейная борьба в их число не входит. Я реалист и прекрасно понимаю — любая религия есть продукт творчества ума человеческого. Сейчас нахожусь в стране, начисто лишенной признаков теологии. Можно было стать первооткрывателем и сделать на этом карьеру. Но на рожон лезут только дураки и самоубийцы. Уж чего-чего, а этого добра — идейных придурков — и в нашем цивилизованном веке полно. Во всех уголках земного шара воротят они дела. Посмотришь на них, послушаешь и заречешься от идейного фанатизма раз и навсегда. Как гласит народная мудрость — будь проще, и тебе станут реже давать в зубы.

Но ведь я уже влез в эту байду по самые помидоры — сам себя почти убедил. И теперь, даже если бы знал как, сразу измениться мне не под силу.

Проснувшись среди ночи, восстановил в памяти все произошедшее на закате и…. ужаснулся. Мамочки! Во что же я вляпался! Только сейчас с ужасом осознал все последствия бездумного желания выбиться в духовные лидеры, объявив себя Сыном Бога.

Что делать? Скорее всего, попросить хозяина прикопать мой трупик под ближайшим деревом, пока фанатики с обеих сторон (враги и сторонники) не разгромили его мастерскую. Или убраться отсюда на площадь городскую? — мне ведь даже нищие милостыню приносили: проживу.

«Толян, одумайся! — кричало подсознание. — Сейчас тебя хозяин закрыл от фанатов, а на площади ты будешь совсем беззащитным».

«А была, не была — один раз живем! На площадь — и проповедовать!»

«Ну и дурак!»

«Дуракам всегда везет!»

Башмачник утром пришел — я ему:

— Дай руку.

— Зачем?

— Заберу для своей коллекции оторванных конечностей. Есть у меня такое хобби.

Преисполненный подозрений все-таки выделил в мое распоряжение мозолистую пятерню — да так сдавил мне ладонь, что слезы брызнули. Тем не менее:

— Спасибо за все, и последняя просьба — перенеси меня на площадь.

— Ты мужественный человек! — с печалью в голосе сказал башмачник. — Но не сын Бога и там погибнешь.

— Ты прости, но мне не верится, что можно предсказать судьбу, только подержавшись за руку — вдруг все получится наоборот?

Хозяин покликал четырех соседей из числа моих фанатов, пожертвовал кресло. Еще полчаса тряски, и я в центре города в тени раскидистого дерева на площади вымощенной булыжником.

Мои впечатления на новом месте?

Архитектурный стиль центра города лишен фантазии и скорее убог. Наблюдается некая ограниченность достопримечательностей — другими словами, их нет вообще, если не считать таковой большую мусорную кучу (куда я ползал по нужде) прямо на площади. Здесь сходились дороги купцов и покупателей, мошенников и просто искателей приключений.

Добрый башмачник подарил мне щетки для чистки обуви и корзину плетеную для хранения оных. Я стал не нищим, а чистильщиком обуви на шумном базаре. Лучше б шарманку — эх, погибает во мне менестрель!

Однако настроение совсем не лирическое. Поссориться с другом плохо, но куда хуже узнать, что тот, кого ты считал своим другом, отнюдь не испытывает к тебе схожих чувств.

Я с чего вообще заговорил о дружбе? Кто такой друг? Для одних друг — это собутыльник. Другие считают таковым всякого, кто готов дать в долг и надолго забыть об этом. Общепризнанно: друг — это человек всегда готовый прийти на помощь в беде, пособит делом или советом, скажет правду в лицо. Наверное, я добром платил башмачнику за добро, но в душе хотел считать его другом. Хорошо помню, как он Кабана за меня приласкал: тот, наверное, до сих пор среди зайцев свой — окосел и резво бегает. Как же мне теперь обидно узнать, что мои хорошие намерения оказались не поняты и были отброшены за ненадобностью.

А чего я собственно хотел? Чтобы свободный мастеровой человек с восторгом принял дружбу раба и калеки? Ведь знал это, а напридумывал невесть что! Показалось, башмачник другой — не как все. Ага, как же! Лишь только возникла угроза его благополучию — выкинул из дому, как дохлую мышь! Получил реальностью по оптимизму? Другой раз будешь умнее. Хотя, если уж Бог не дал ума сразу, откуда ж ему потом взяться?

Этими размышлениями развлекал себя день. К вечеру собрались мои фанаты — накормили, слово за слово разговорились, и до глубокой ночи шли дебаты, что есть Бог. Одно хорошо — я теперь свободен как ветер, и не надо вставать на работу с приходом хозяина.

Все-таки поразительно, как отсутствие пищи (или ее гарантии) влияет на аппетит. Живя у башмачника, никогда не думал о еде и воротил нос от того, что приносили нищие. Теперь ел все, чем угощали (клининговый бизнес мой не давал результатов) и всегда хотел есть. Именно так!

Ужас! А как пахло едой на базаре! Готовые мясо, рыба, блюда из грибов, мед, ягоды, фрукты, овощи — ароматы, выворачивающие душу.

Нет, для душевного спокойствия надо было выбрать место поглуше.

Единственное спасение — развлекать себя думами.

Анализируя все происшедшее со мной, пришел к выводу — для того и существует закон всемирного невезения, чтобы я в него вляпался. И как следствие физических недостатков — стал похож на человека с проблемами умственного развития: то опиум для народа глаголю, то настойку из мухоморов готовлю. И коль я врать не люблю — это ж о скольких вещах забывать нельзя! — ну ее к черту, такую жизнь!

Когда сумерки сжирали последние солнечные лучи, базар пустел — один за другим появлялись мои ученики.

От длительного сидения затек главный орган, подвергающийся нагрузке — тот, что пониже спины. И поясница начала выказывать свое недовольство моей неподвижностью. Пришлось спуститься с кресла (трона?) и на булыжной мостовой принять позу римского патриция.

Еще один нищий подошел:

— Прими, Мастер, мои подношения.

Скинув с плеча мешок, он стал рыться в нем, в поисках ингредиентов для предстоящего ужина. Я полулежал и смотрел на его неспешные движения, ни о чем не думая — просто наслаждался прохладой наступающей ночи.

— Эй, Мастер, что есть звезды?

Вот так всегда! Только расслабишься, размечтаешься… бамс! Пинок под зад — привет от жизни! Дескать — я на месте не стою и тебе не дам!

Ну, да ладно…. С другой стороны — так приятно ощущать себя всезнайкой, когда в рот глядят и внимают каждому слову. Глядишь, за умного примут. И еще — в просвещении есть эффект подчинения. Вспомнились школа, институт, даже учебка анапская, где меня насыщали различными знаниями. А потом требовали их предъявить. Другое дело, книга — и интересно, и познавательно, и никто ничего не требует от тебя. Историю, географию, астрономию… изучал я не на уроках.

Так что там у нас? Звезды небесные…. Я вернулся в кресло — началась проповедь.

Объяснил все, как знал. В простате — сила! А вам бы все Бога поминать?

Что-то в моих куцых мозгах бумснуло, будто огненный шар взорвался, и догадка изволила посетить голову, отягощенную знаниями двадцатого века. Ну, конечно же! И как мог забыть? Почему не вспомнил об этом раньше? Ведь я — инженер. Могу, к примеру, построить ветряной насос, водопровод и подавать живительную влагу из реки прямо сюда, на прокаленную солнцем площадь. Чтоб фонтан бил. Объявить это чудом Господним. Дальше — больше! Надо использовать свои знания, чтобы убедить этих людей в своей незаурядности. Анатоль Всемогущий — звучит гордо!

Я от души потянулся, зевнул и… наткнулся взглядом на меня окружавших. Они расположились живописной группой, кому как удобно, и с интересом наблюдали за моими действиями. Что им здесь, театр? Было бы на что смотреть. Другое дело — умные проповеди….

— Вы чего? — обвел их недоуменным взглядом.

— Да вот, наблюдаем Мастера за работой. Потрясающее зрелище — ты сидишь, как замороженный кусок мяса, только губы шевелятся. Это нам впору спрашивать — ты чего? Богу молился?

— А вы думали, фиги комарам кручу? Конечно же, молюсь о спасении душ ваших.

— Бог тебя слышит?

— А то! Вот прямо сейчас повелел создать здесь на площади фонтан, чтобы каждый желающий мог свою жажду утолить.

Народ понимающе закивал головами — вода в жаркий день ой как необходима.

Нехорошее предчувствие холодной змейкой пробежало по телу.

— Погодите…. Он велел нам создавать — вы будете мне помогать?

Народ шустро зашевелился вокруг, пытая меня на предмет самочувствия и дополнительных желаний — ну, там, есть, спать, сказочку на ночь…. Пришлось убеждать моих прихожан в своем полном довольствии жизнью.

Калекой быть плохо! Мерзко, противно, гадко… ну и так далее. Единственный плюс — внимание и забота, которыми при этом оделяют. Да и то не всегда. Да и то не всех. Меня, к примеру, чтят Мастером и сыном Бога, а не за то, что не могу ходить.

Впрочем, оставим это — тут дела поважнее настигли.

Как только утром мы собрались на реку — я, естественно, на носилках: они легче трона — на одной из узких улочек ведущих с площади нас встретила очень «горячая» и тесная (в прямом смысле слова) компания. Впереди мужики с мотыгами и дрынами. Чуть дальше расположился зрительный ряд из стариков, женщин и детишек. На их лицах читалось возмущенное негодование пополам с предвкушением редкого зрелища. Видать, не каждый день в городе уму-разуму публично учат.

Нам дали пройти не больше десятка шагов, потом раздался яростный вопль и вперед выскочил шустрый такой дедок. Вытянув в нашу сторону перст, он грозно заверещал что-то. Преградившие нам дорогу сперва зароптали, потом загудели, а потом и вовсе взвыли с яростью религиозных фанатиков. Похоже, живыми нам мимо них не протиснуться. Впрочем, столбов с перекладинами тоже не будет — нас просто разорвут на куски. Потому что контролировать разбушевавшуюся толпу самому Господу не всегда под силу.

По правде, все это было глупо до абсурда. Если вдуматься — мы говорили о Боге, о сущем мире, никому зла не желали и не делали. Наоборот — собрались водопровод изладить для общественных нужд. А тут готовы нас растерзать. Кто эти люди? Откуда злоба?

Снова раздался рев, сопровождаемый потрясанием кулаков и руганью. И на нас устремилась лавина бородатых мужиков. Сторонники мои на мгновение замерли в замешательстве…. потом, бросив носилки (то бишь меня вместе с ними), кинулись прочь. По мне пронеслась волна перекошенных от жажды крови лиц.