Действующее лицо и исполнители

Анатолий Агарков, 2023

Эта книга написана для того, чтобы все желающие смогли быстрее и проще найти в Пятиозерье свои Источник Здоровья и Депонент Желаний. Труд этот обобщает опыт автора по раскрытию тайн удивительного края. Вполне доступным языком изложены примеры превращения энергии Животворящих Сил в материальные вещи только мыслями и желанием. Автор не останавливается на достигнутом…Как вернуть молодость? Можно ли жить бесконечно? Каким образом создается собственный мир?Читайте – и книги поднимут уровень вашего сознания на новую высоту.

Я не верю в чудеса, я полагаюсь на них.

/Йоги Бхаджан, индийский гуру/

1

Посчитав, что до ужина (в 20-00) ещё масса времени, Сергей Нарышкин отправился в село пешком.

Ему было почти тридцать пять. Замечательный возраст! Спортивное сложение. На руках и ногах набухали мускулы. Загорелая кожа блестела потом. Лицо типично славянское. Русые волосы сами собой разделялись на прямой пробор.

В село по асфальту можно было попасть двумя путями. Если свернуть сейчас направо, в сторону Челябинска (о том предупреждала стрелка указателя), то выйдешь к медгородку. Если прямо идти (по указателю — на Увелку), то путь будет длиннее, но попадешь в самый центр села. Его Серега и избрал.

Навигацию эту ему подсказала симпатичная горничная, из местных. Но отчего-то ничего не промолвила про грозу и дождь. А свинцовая туча уже двигалась пешеходу навстречу.

Встал вопрос — кто быстрее: Сергей доберется до спасительной крыши или таки ливень прищучит его в дороге?

Нарышкин ускорил ход, но ещё не бежал, хотя мог — на нем был спортивный костюм и кроссовки удобные на ногах.

В селе было тихо. Казалось, что дома, палисадники, огороды и сама улица съежились в предчувствии ливня. А гром гремел, молнии блистали да и сами тучи уже над головой. Казалось — вот-вот…

Нарышкин упрямо твердил себе — не побегу; вон, кажется что-то похожее на сельский дворец культуры; совсем немного осталось; дойду…

Он уже вертушку прошел, заменяющую калитку в ограде, когда первые крупные капли тяжело упали на землю, взбивая пыль. И тут Серега припустил…

На высоком и широком крыльце СДК стоял мужчина с тугим хвостиком волос на затылке и с любопытством наблюдал, как приезжий спасается от грозы. Неизвестный стоял неподвижно — несуетностью и основательностью своей напоминал камень, торчащий в стрежне реки, о который разбиваются струи.

Но струй не было — в смысле, потока зрителей — он стоял один и наблюдал за бегущим от дождя человеком.

— Успели? — приветливо спросил, когда Нарышкин, прыгая через две ступени, взлетел на крыльцо.

— Да уж, — посетовал тот, — ещё бы чуть-чуть и до нитки.

— Ну, пойдемте в зал, — пригласил местный, будто специально поджидал последнего зрителя и распахнул перед ним дверь. — У нас сегодня генеральная репетиция.

В полупустом концертном зале под музыку из колонок нарядные женщины (в русских народных платьях) задорно пели про Дарью, которая и собой-то хороша и душой не подвела.

Мужчины сели в ближайшие от входа кресла.

У блогера по жизни Нарышкина зачесались руки — достал мобилу:

— Можно?

— Что? Снимать? Да пожалуйста!

Артисты на сцене меняли друг друга, ведущие торжественно анонсировали в пустующий зал — генеральная репетиция!

А Нарышкин снимал!

— Здорово! — высказал он свое восхищение мужику с косичкой на затылке.

Тому понравилась похвала. Улыбнувшись, протянул ладонь для пожатия:

— Илья.

— Сергей. Нарышкин. Блогер.

— Сегодня генеральная репетиция. А через три дня районный конкурс. Комиссия приедет. Впервые, кстати. Обычно мы в район катались. А дома и стены помогают — дадим им жару. Вы, как я понял, из санатория — так приходите, если дождя не будет.

— Крыша промокает? — пошутил Серега.

— Вы промокните. Нет машины?

— Я из Москвы. А в столице сейчас каршеринг в моде — удобно, никаких заморочек.

— Как к нам попали?

— Врачи рекомендовали гастрит придушить.

Илья оказался пророк и философ в наряде цыганского барона. В концерте он тоже участвовал и скоро ушел на сцену.

Нарышкину он понравился.

На сцене цыгане, целый табор — с гитарой и песней, как положено. А новый знакомец мастерски так подсвистывал, поощряя приплясывающих.

Когда сценка с цыганами закончилась, Илья вернулся на свое место рядом с Нарышкиным. Лоб у него сморщился, лицо сделалось значительным и важным — то ли ещё в сценическом образе, то ли собирается что-то сказать. Но молчал…

Сергей продолжал снимать. Ему казалось, что кроме этой сцены, этого зала ничего больше на свете не осталось — даже гроза утихла за стенами ДК. На какое-то мгновение он утратил ощущение реальности: показалось, что все это происходит во сне.

Сцена пела и плясала, звучала музыка впопад, а в пустом от зрителей зале было так уютно, что думалось — да бывают ли дожди-грозы на свете, не выдумка ли это?

Илья, сидя рядом, искоса наблюдал и, кажется, хорошо понимал москвича — у молодого человека наступал тот миг, тот момент в жизни, когда он открывал для себя новую планету под названием СДК. Ему, столичному жителю и невдомек, что петь умеют не только Витас и Королева — песни сельских женщин берут за душу или сразу в плен. А как танцуют девчата-школьницы! Класс!

И как на заказ, испанское болеро на сцене танцуют молодые женщины.

Прима раскинула изгибающиеся руки, склонила голову на плечо, распахнула мечтательные глаза и поплыла-поплыла, вся изгибаясь, млея и торжествуя.

Илья ткнул локтем соседа в бок и, кивнув на сцену, шепнул восторженно:

— Александра!

Высокая, стройная танцовщица продолжала сладко кружиться на переднем плане. Её партнерши полукругом сзади.

Сцену освещали софиты. В их лучах бриллиантами сверкали блестки испанских нарядов.

Нарышкин сидел сам не свой. Определенно сегодня был такой вечер, после которого и в жизни должно что-то изменится. Он уже представлял какой ажиотаж поднимется на блоге у его подписчиков, когда он выложит эту «генеральную репетицию» в инет. Народ хлынет на запись, как мухи на мед! И «Блог Сергея Нарышкина» утрет кое-кому нос…

И еще раз Александра со своей капеллой вышла на сцену.

Теперь звучало аргентинское танго. Прима плавно взмахивала руками, покачиваясь в такт музыке — глаза были томно прикрыты, на лице стыло сладкое упоительное выражение, грудь высоко вздымалась…

Вслед за дамами по программе танцевали малюсенькие девчушки. Они лихо и складно сбацали что-то похожее на чарльстон.

Снимая их, Серега внутренне охнул — поистине сегодня счастливый день!

Но почему-то не радовались артисты — большие и малые — бесшумно сновавшие в полутемном зале. Лица их были напряжены. Раздарили улыбки на сцене?

У соседа Ильи возле губ прорезались две морщинки, нос думающее сморщился, и брови одной прямой линией пересекли лицо.

Всех разобрало — подумал Нарышкин.

Когда оцепенение прошло, Сергей встряхнул спортивными плечами. Репетиция продолжалась…

— Тебе ещё выступать? — спросил московский гость соседа по креслам.

Цыганская рубашка из бордового шелка славно сидела на широких плечах. А ответил он гостю четверостишьем:

Пора сердечных вдохновений!

Восторгов краткий день протек,

И скрылась от меня навек

Богиня тихих песнопений.

В голосе сценического барона задушевность и печаль. Словно жалуется он родному, близкому человеку и ждет от него таких слов, которые сразу утешат тоску.

— Что, закончился концерт? — с надеждой на обратное спросил Нарышкин.

— Нет, — Илья кивнул на сцену, с которой уходила изящной стройности молоденькая певица.

О ней, должно быть, стихи Пушкина вспомнились местному старожилу.

Нарышкину весело. Он все снимает, и радость творчества мягко и трепетно заполняет грудь, стучит рядом с сердцем. Да так, что самому хочется петь. Или сделать что-нибудь выдающееся, интересное…

Все могло бы быть по-другому, если бы не гроза, если бы не встретился на крыльце ДК Илья, если бы не пригласил он гостя на генеральную репетицию сельской художественной самодеятельности…

Но все было так, как было. А Сереге кажется — так в жизни не бывает, только в кино, на экране.

Время остановилось. Не стало ни секунд, ни минут, ни часов — большая, насыщенная программа. Всем хочется выступить, все готовились к этому дню…

А Сергей их снимает.

«О чем думает Илья? Что испытывает?» — размышлял Нарышкин, поглядывая на соседа.

В сумеречный зал вошел мужчина в рубашке и брюках с двумя руководящими складками возле губ. Судя по виду и строгим глазам, он был местным начальником.

Окинув взглядом пустой зал, приметил Серегу с мобилой и подошел.

— Вы, гражданин, откуда будете?

Нарышкин улыбнулся.

— Я, гражданин, из санатория буду.

— А чего вы тут снимаете? — строго спросил. — Кто-то вам разрешил?

Нарышкин радостно закивал и ткнул пальцем в соседа.

— Илья Иванович, это ваш друг? А то бознат, кто в клуб наш шляется, а у людей, между прочим, рабочий день.

Серегин сосед пожал плечами — мол, какая разница: друг ли брат… просто хороший человек. Чудак! Уселся бы рядом да смотрел, что девчушки на сцене вытворяют. Куда торопится?

— Алдакушев вы чего молчите? Вы разговаривайте, вы беседовайте…

— Вот это дело я люблю! — неторопливо сказал Илья Иваныч и насмешливо посмотрел на подошедшего. — У меня, Алексеич, работа такая, культпросветовская — с людьми разговаривать. Садись, поговорим…

И Нарышкину:

— Мы тебе не мешаем?

— Некогда мне растабаривать, — коротко бросил строгий мужчина и пошел дальше, глядя на сцену.

— Местный участковый, — представил удалявшуюся спину Алдакушев. — У него дочка на сцене танцует.

— Наверняка офицер, а ведет себя как ефрейтор, — буркнул Сергей, не отрываясь от своего занятия.

На недоуменный взгляд барона цыган пояснил:

— Глазами должен все понимать, а он языком — ля-ля, ля-ля… То да се… Покажите ваш пачпорт!

Участковый сел в первом от сцены ряду.

На сцене кружились девочки младших классов.

— Которая его дочь?

Илья хмыкнул:

— Разве отсюда углядишь? Все они на одно лицо. Не зря он поближе к сцене подбился…

— А вот еще такой вопрос, — полюбопытствовал Нарышкин. — Наряды концертные кто шьет артистам?

— Мамы — кто же ещё!

— Значит, за свой счет?

— Из любви к искусству…

— Ну, понятно — для детей ничего не жалко.

— У тебя есть?

— Не женат ещё.

— Что так?

— А вот не встретилась та, единственная, на которой хотелось бы.

— Вот придешь на концерт, увидишь сколько красавиц в селе и не захочешь в свою столицу…

Илья умолк, продолжая раздумывать — как же бывает: красивый, умный и наверняка не бедный, а без своей половины?

Сергей, между тем, оценивающим взглядом смотрел на сцену, где танцевали девушки старшей группы.

Ему понравилось то, что увидел — стройные и красивые, как на подбор.

А потом вышла певица, от вида которой Илью на лирику потянуло. Оценив её внешние данные (голос и без них прекрасен) Серега с тоской подумал — вот ради такой он бы остался, но наверняка уже замужем, черт!

Нарышкин неожиданно лихо подмигнул солистке — будто она его могла видеть.

И хорошо, что не видела — из полумрака он мог красавицу разглядывать бесцеремонно и пронзительно.

Заметив эту увлеченность, Илья подсказал:

— Ирина.

— Замужем?

— Да.

— Я так и знал!

Московский гость был открыто недоволен, что приглянувшаяся ему красотка — чья-то жена.

Поглядывая на него, Алдакушев восхищенно сказал:

— Хорошо быть молодым, длинноногим…

— И богатым, — как бы между прочим, добавил Серега, — это тоже девушкам нравится.

— Ну, тогда точно отсюда женатым поедешь! — хихикнул Илья.

Не переставая снимать, Нарышкин смежил ресницы.

— Ты познакомишь меня с первой красавицей села, Иваныч?

— Постараюсь, товарищ отдыхающий. Проблем не будет. Женщины любят таких, как ты.

Честно признаться, выдержка Алдакушева начинала нравиться Нарышкину — ни слова пошлого не сказал о женщинах и половых отношениях. Не было на лице Ильи и тени намека на них — мол, мы понимаем, что отдыхающим надо. Он уважал всех женщин села и наверняка был женат крепким браком.

Серега взглянул на часы. Его пребывание в Хомутинино и СДК длилось всего час, но он уже чувствовал, как затихала в нем столичная и санаторская жизнь, ощущал новый, замедленный ритм существования.

— На ужин торопишься? — спросил Илья. — Теперь уже точно опоздаешь, если пешком пойдешь. Ну, ничего. После репетиции ко мне зайдем — я тебя покормлю.

Нарышкин по-хорошему улыбнулся Алдакушеву.

Умные, мягкие, интеллигентные глаза цыганского барона смотрели ласково на него, и в них чувствовалась доброта.

А ведь Серега ждал после откровенных своих признаний, что из припухлых губ Иваныча прольется снисходительное: «Сколько же тебе лет, дорогой?» А потом последует и тот вопрос, после которого новый знакомый не только сядет на шею гостю, но и свесит с него ножки: «Ах, ты ещё не женат? Как же так? Или бросил семью?»

Нет, ничего подобного не угрожало московскому блогеру — никто не собирался покушаться на его личные тайны и авторитет, а лишь приглашали к себе отужинать.

Нарышкин представил сцену.

Илья Иванович станет дружелюбно гостя угощать, а его неторопливый разговор будет занимателен и по-житейски мудр.

В мозгу Алдакушева, между тем, шла напряженная работа.

Да и Нарышкину было о чем подумать.

Сергей размышлял о том, что кажется столкнулся с выдающимся случаем в своей жизни. Ни его столичный цинизм, ни профессиональная проницательность, ни общеизвестная интуиция пока не могли обнаружить какого-либо корыстного интереса Алдакушева к нему. Ни признака наигрыша, ни зазубринки расчета, ни тени двуликости — ничего. Только — цельность, глубина, непосредственность. И доброта…

Очередной солист, замечательно исполнив популярную песню, прямо со сцены спустился в зал и подошел к ним. Пожал руку Иванычу, протянул длань московскому гостю.

— А вот и Сергей Кугель! — представил Илья. — Знакомьтесь. Наш гость из Москвы, Сергей Нарышкин. Меня прошу извинить — на сцену пора.

Барон цыганский ушел. Солист присел рядом.

Сергей Кугель в костюме и галстуке смотрелся городским жителем, хотя пиджак туго обтягивал по-сельски налитые здоровьем плечи. В уверенном взгляде светился покой целесообразности.

— Ты вот что, тезка, — деловито сказал Нарышкин, — зови меня просто Серега.

Они еще раз пожали друг другу руки. Москвич почувствовал в сельском жителе крепость, сбитость и упругость. «Ишь ты, какой бодрячок!» — подумал блогер и пронес мобилу перед лицом солиста. Потом повернул её на сцену.

Там все двигалось и работало полным ходом — опять показались цыгане.

— У вас же самодеятельность? Вы же не за деньги? Так любите петь? — подкинул Нарышкин тему для разговора, продолжая снимать.

Мужчина был умен, откровенен — любил петь и свое село.

— Похоже, вы единственный солист в коллективе?

— Нет, ещё Никоноров поет, муж директрисы ДК. Но он сейчас в рейсе — дальнобойщик. Мальчишки-гитаристы вон подрастают. Не замрет культура села!

Нельзя сказать, что Сергей Кугель честолюбив и строит какие-то планы на сцене. Лицо и взгляд его были такие безмятежные, какие, наверное, должны иметь благополучие, счастье и удача.

Вряд ли у кого повернется язык назвать его «деревенщина» — ещё подумалось Нарышкину.

А эти безмятежные глаза… Сергей поклясться готов, что видел их ещё у кого-то.

— Красивая девушка тут пела… На вас похожа… Это ваша сестра?

— Дочь.

Нарышкин чуть мобилу не уронил. Покосился на соседа.

Отец и дочь — не фига себе! — да их же женить можно. Хорошо сохранился Сергей Кугель!

— Ваш талант унаследовала.

— Дальше пошла. Выучилась, методистом в клубе работает, поет… Я — солист художественной самодеятельности. Она — профессионал.

— Чем дальше, тем непонятнее, — себе под нос пробормотал Нарышкин. — В принципе общение двух людей способно дать только примитивную информацию…

— А вы хотите о ком-то писать?

— Снимать и выложить на свой блог. Уверен — сетевой бомонд ещё такого не видал.

Кугель промолчал. Он слушал Нарышкина лениво, безмятежным взглядом рассеянно смотрел на сцену и думал о чем-то далеком.

— Начинаю завидовать вам, — одобрительно сказал московский Сергей местному. — Живу в ваших краях четвертый день, но уже чувствую, как затихает во мне лихорадка городской жизни.

— У нас куда торопиться? — поддакнул Кугель и поднялся. — Ладно, пойду, мне пора.

Пошел к выходу из зала по проходу.

Блогер навел мобилу на его спину.

Одет с иголочки — думал Нарышкин о сельском артисте, вспоминая его анфас. — Материал костюма блестит и переливается, мягкий, но не мнущийся. Из нагрудного кармашка торчит уголок шелкового платочка. Галстук пришпилен к ослепительно белой рубашке. Носки, туфли… А запонки — настоящий малахит в золотой оправе… Интересно — это его концертная справа или обычный парадный костюм?

Безмятежность Сергея Кугеля очень понравилась Сергею Нарышкину.

Поднялся с переднего ряда участковый, прошелся проходом, подсел на место Ильи — должно быть, дочку посмотрел на сцене, похлопал после выступления и решил заняться делом.

— Все снимаете?

— Так ведь глазам своим не верю. И рассказам моим никто не поверит. А фильм — доказательство.

Помолчали.

— Вы в каком звании? — блеснул своей осведомленностью блогер.

— Капитан, — значимо ответил участковый.

Снова долгое молчание.

Сергей снимает. Участковый на него поглядывает.

Похоже, не нравится заезжий местной правоохранительной власти.

— Я представить себе не могу, как артисты здорово, наверное, отмечают Новый Год в своем кругу. Должно быть, бал-маскарад в ДК? Елка, музыка, все в масках…

— Некогда им гуливать — они для народа это устраивают: балы маскарады, аттракционы, ёлки… — сквозь зубы сказал участковый суровую правду.

— И вы тоже в такие праздники не охвачены всеобщей радостью? — пустил шпильку Нарышкин.

Новый сосед по креслам долго размышлял над ответом.

Наконец, созрело:

— Меня как-то не особо увлекает полупьяное и бездумное смехачество.

Снова танцует девчонки на сцене — молоденькие.

Скорее для сурового участкового, а не прихваченный ритмом Сергей задергал плечами. Он танцевал под музыку сцены, сидя в кресле зрительного зала, и был счастлив, как первоклассник на каникулах. На душе весело, лихо, тревожно…

Рядом местный участковый замер в боевой готовности.

Когда сумасшедший танец закончился, и девчонки убежали со сцены, Нарышкин замер в кресле с таким видом, словно только сейчас понял, что происходило с ним.

А участковый смотрел осуждающе.

На сцене с русскими мотивами снова взрослые молодые танцовщицы. Теперь от них веяло родной безмятежностью, тишиной, солнечным лугом, на котором пасутся кони. Томный наклон головы, беспомощные руки вдоль тонкой фигуры — Александра с подругами идут русским хороводом по сцене!

А московского гостя понесло. Не опуская мобилу, он повернулся.

— Позвольте представиться, гражданин участковый — Сергей Нарышкин, блогер московский и подлец из подлецов, — высокопарно произнес он.

— Ну-ну, — поощрил откровения участковый.

— Я — подлец, сволочь, подонок… Меня из тюрьмы за это прогнали.

— Не в ту посадили, знать, — посетовал капитан полиции.

— Жизнь сложна, — непонятно к чему сказал Серега.

И участковый не смолчал:

— Или сбежал?

Двое парней — совсем мальчишки — в белых рубашках и с гитарами вышли на сцену к микрофону. Струнные инструменты не совсем профессионально застонали в их руках.

И Бог знает почему у Нарышкина сжалось сердце в тревоге. Думалось о сопливой молодости, хотелось неизвестно чего. Черт бы её побрал, эту «генеральную репетицию» — пробрало до самого донца души. В груди пусто, точно сердца нет. А тут ещё эти гитары стонут…

Ощущение тревоги не проходило.

Обладая импульсивным, увлекающимся характером, Серега часто предпочитал необдуманные поступки рациональным…

Между тем, капитан полиции размышлял — не надеть ли на «подлеца» санаторского наручники и доставить куда следует? А куда следует, не знал. Да и наручники дома. Впрочем, сходить — дело пяти минут: живет-то напротив…

— Ну так, как вы меня воспринимаете, гражданин участковый?

Капитан вздрогнул, замер, притаился — будто мысли его подслушали.

— Никак не воспринимаю, — тихо произнес он. — Столичный хлыщ, болтун…

— Которого бы надо, — прервал Серега его, — посадить, да не за что. Так?

— А этого я вам не скажу. Не положено знать первому встречному, что на уме у представителя органов правопорядка.

Блеснула мысль и снова тупость полицейская — подумал Нарышкин. Ему стало скучно с участковым. Где же Илья?

Будто поняв его настроение, сосед по креслу заговорил в другом тоне и о другом.

— Как вам женщины наши?

— Все красавицы, как на подбор. Про каждую можно сказать — не тело, а божественная поэма.

— Душой, стало быть, не интересуетесь? А женщина-то, она, как палка — о двух концах, — сказал загадочно капитан полиции.

— Муть! — вдруг развязно бросил Серега. — К чему мне женская душа? Были бы ноги красивыми… да и все остальное…

— Что вы сказали? — встрепенулся тут участковый, ему захотелось поспорить с приезжим.

— Я сказал — о чем можно с женщиной говорить? Было бы тело прекрасным. Да они сами больше в зеркало смотрят, чем в книгу, забывая, что ум остается на всю жизнь, а молодость и с ней красота бывают только в пору цветения.

— А душа?

— На какой мне предмет она? Песни петь? Вы поете с женой по вечерам?

— В компаниях — да.

— Ну, «под шафе» и я — Демис Руссос.

После продолжительного молчания участковый неодобрительно проворчал:

— Таким, как вы, я бы не захотел и в столице жить.

А ведь он прав — с тоской подумал Нарышкин. — Надо меняться. Не случайно мне поездка сюда выпала.

Чувствуя победу в интеллектуальном споре с высокомерным москвичом, участковый великодушным тоном проговорил:

— Забавное приключение.

На молчание Сергея добавил:

— Вы, интеллигенты столичные, когда с вас спесь слетает, становитесь скучными, как старики, и наивными, как первоклассники. Вот скажи мне, шибко начитанный, в каком возрасте стрелялся Максим Горький? Не знаешь. А моя жена знает. Вот тебе, дедушка, Юрьев день!

Чувствуя разгром по всем фронтам, Серега робко предположил:

— Кажется, в семнадцать лет…

— Ой ли?

Нарышкин не знал, что сказать. Сидел злой, расстроенный, но по-прежнему снимал то, что происходило на сцене.

А участковый, хлопнув ладонью по поручню кресла, поднялся и направился в сторону выхода из зала, заложив руки за спину — злой, презирающий москвичей и, в то же время, торжествующий.

Нарышкин сидел в неподвижной задумчивости.

На сцене снова постанывали неумелые гитары, и парни пели ломающимися голосами. А когда ушли со сцены, Серега подумал — играли и пели они замечательно: сладко и тревожно.

И дальше пошло-поехало — мир начал переворачиваться.

В чем-то прав участковый — скучно живет блогер Нарышкин: ни жены, ни детей… Чуть ли не сутками сидит в инете. А рядом простые, хорошие люди, которых он люто ненавидит, когда они выдергивают его из виртуальных пространств. Им хочется посидеть с бутылочкой за столом, поболтать о том, о сем, хором спеть любимые песни…

Нарышкин зазнался от популярности блога. Он стал личностью только лишь от количества посещений. Ему предлагают баснословные деньги рекламодатели. А все остальные-прочие для него — бездари и кретины.

Участковый был прав, называя его стариком скучным и наивным первоклассником.

Не так надо жить, блогер Нарышкин — сам себе в мыслях сказал Серега. — Не так.

Потрясенный до глубины всем происходящим вокруг и своими открытиями, московский гость глубоко задумался. А когда снова вернулся в реальность, вслух выругался:

— Черт знает что!

Несколько минут приходил в себя, собирая из уголков души все, что разбросал участковый. И снова уверенный в себе блогер снимал на мобильник генеральную репетицию хомутиниского коллектива художественной самодеятельности.

Проходом в сторону сцены прошла дамочка, востренький взгляд которой так и кричал на него — незнакомый мужчина!

Нарышкин понял без подсказки — женщинка незамужняя.

После этого Серега прислушался к себе и понял, что хорошее настроение вновь вернулось. На душе стало спокойно и иронично. Он по-хорошему улыбнулся, вспоминая всех артистов, которых запечатлел.

Подошел Илья, уже без наряда.

— Я видел — ты с участковым болтал. О чем?

— Дал подписку ему о невыезде.

— Так это ж прекрасно! И не уедешь, пока не женишься. Что-нибудь сделаешь для села…

— Для села завсегда горазд!

Потом Серега улыбнулся и пожаловался Алдакушеву:

— Пронырливый капиташка положил меня на обе лопатки в интеллектуальном споре. Кстати, Иваныч, проверим твою эрудиция — ты знаешь, когда стрелялся Алексей Максимович Горький? Вот-вот…

Бывший цыганский барон:

— Тогда он еще не был Максимом Горьким.

Нарышкину сделалось совсем весело. Он бросил взгляд на сцену, на которой возникла неловкая пауза, покосился на туфли Алдакушева — а вот что сказать, не знал.

Сидит рядом с ним умудренный опытом и обремененный годами старший товарищ, чуждый сопливой сентиментальности (стихи читает от настроения), строгий, но справедливый, учит его уму-разуму. Насмешливые глаза его полны отцовской нежности…

— Участковый, в принципе, неплохой человек, — произнес Алдакушев. — Хотя я однажды сказал ему, что не уважаю таких, как он.

— Почему же?

— Подраться не дал с одним негодяем.

— Так он же был прав! Драться нельзя в общественном месте. Аморалочка.

Илья разозлился, вспомнив минувшее:

— Некоторых только так и учат. Сейчас бы боялся, а не хамил из подворотни, как пес шелудивый.

— Ого, Иваныч! Так у тебя есть враги?

— Скорее — мне неприятные люди.

Нарышкин посмотрел на него насмешливо.

Да и Илья Иванович после минутной вспышки уже находился в хорошем настроении.

Серега подумал — в селе хорошо, спокойно и просто дышится; мир кажется понятным и приятным; можно думать и не думать, вспоминать и не вспоминать… И интернет есть. Может, действительно переехать сюда и не боятся гастрита, жениться на первой красавице, детей завести да жить–поживать. Денег у него полные закрома…

Нарышкин краешком уха услышал легкие шаги на проходе. Скосив глаза, увидел белую фигуру девушки, двигающуюся в сторону сцены. Узнал в ней ведущую.

Белый цвет концертного платья был ярок, насыщен, подчеркивал подробности идеальной фигуры. И общее впечатление было такое, что мимо проходит жданная неожиданность.

Действительно, в полумраке передвигалось летучей походкой нечто легкое, прозрачное, даже зыбкое.

Ещё Серега разглядеть сумел нежно-матовое лицо и тут же понял, что девушка по-настоящему красива. На сцене она казалась неприступной королевой, а сейчас близкой, простой и понятной…

— Женя, — окликнул Алдакушев, — куда торопишься? Посиди с нами.

И произошло странное — девушка решительно повернула к ним. И поскольку на крайнем кресле к проходу сидел Илья, а рядом Сергей, она протиснулась мимо них и присела слева от столичного гостя.

— Позволь представить тебе, Сергей, первая красавица села, Евгения — правда, в своем возрасте.

Пожимая руку московскому гостю (он, кстати, привстал и склонил голову), девушка славно сказала:

— Ах, какие пустяки, Илья Иванович.

И Нарышкин поцеловал ей руку.

Ни тени смущения на лице девичьем.

Было что-то артистичное в её движениях. Ей было все равно — где сидеть, с кем. То, что Серега — московский гость, не добавило к нему интереса в её глазах. Она, немного прогнувшись вперед, общалась с Ильей Ивановичем.

Нарышкин решил напомнить о себе.

Суждены нам благие порывы…

— Это кто написал — Пушкин или Лермонтов? Я, знаете ли, всегда их путаю. Меня только что пытал ваш участковый инспектор на предмет — интеллигентный я человек или нет?

Ведущая сцены и цыганский барон прервали беседу и посмотрели на Сергея.

В этот момент он уже набело, окончательно рассмотрел девушку и пришел к выводу — да, удивительно хороша!

От неё благоухало духами приятными.

— Я все-таки больше люблю Пушкина, — без улыбки сказала Евгения. — Нет, серьезно!

Девушка произнесла всего несколько незначительных слов, но они были сказаны с такой простотой и непосредственностью, с такой интимной интонацией, что Серега почувствовал, как девушка начинает занимать в нем, Нарышкине, такое же удобное место, какое занимает в клубном кресле.

Тут Алдакушев его представил. Причем, полушутя, и так, что девушка Женя негромко засмеялась.

А Нарышкин с новой силой почувствовал, что к нему вернулось хорошее настроение. И девушка была хороша! Ему так легко и весело говорится — так много слов висит на кончике языка. Евгения, кажется, слушает с удовольствием.

Серега так заболтался, что неожиданно для самого себя предложил девушке встречаться.

Евгения слегка нахмурила брови, покусала ровными зубами нижнюю губу.

— Мне не до встреч ныне будет. У меня выпускные экзамены.

Школьница! А смотрится невестой — вполне сложившейся для серьезных отношений.

— Вы не хотите со мной встречаться только по этой причине?

— Да, — подумав, сказала она.

Потом покачала головой и замолчала так естественно, как перестают шуметь деревья, когда затихает ветер. Лицо у неё погрустнело.

Может, она не верит в серьезность происходящего — москвич и щеголь (звучит будто в рифму, а полутьма скрадывает его спортивный наряд) приглашает её на свидание, а она — не могу, мол, у меня госэкзамены.

— Вы любите кого-то? — вдруг тихо спросил Нарышкин.

— Я не знаю, люблю или нет, — медленно сказала девушка. — Только я замуж ещё не собираюсь. А вы взрослый человек — вам жена нужна, а не девушка.

Это какой смысл вложить в слово «девушка», — цинично подумал Сергей.

— А я хочу выучиться, обрести специальность… Большие планы по жизни. От дружбы я бы не отказалась. Но ведь вам этого мало…

Разумно мыслит — подумал Сергей.

Тут в зале загорелся свет, собирались артисты на «разбор полетов».

Женя ушла к толпе.

Алдакушев поднялся:

— Ты подожди меня в фойе. Мы не долго…

И пошел вслед за первой красавицей школьного возраста.

Нарышкин вышел в фойе и сел на диван.