Везде, но только здесь

Анастасия Сергеевна Барабошкина, 2019

Арт думает о том, сон ли жизнь или реальность. Пропадут ли материальные блага и не обесценятся ли дорогие нам люди уже завтра утром, когда мы откроем глаза? Вместе с салоном модернистов Арт пытается найти грань иллюзии мира.

Сон

На потолке висела картина.

— Странно, да? — Арт обернулся.

За его плечом Максим опустил взгляд и прерывисто поддакнул, а потом неловко замолчал. На неровно покрашенном белом потолке комнаты, посередине, красовался портрет красной кошки в большой золотистой раме. Тем не менее, это не делало комнату экстраординарной, она была слишком простой для этого, сама в себе. У левой стены щелкнула, завертелась и поддалась дверная ручка. Дверь открылась, в проеме показалась девушка с собранными в низкий пучок соломенными волосами. Она оттолкнулась обеими руками от дверного косяка и прошла в комнату.

— Хей-хо, ребята! Как вам, нравится?

Она, то есть Владилена, довольно окинула комнату взглядом. Арт знал эту девушку уже достаточно давно, но увидел ее квартиру тогда словно впервые. Зачастую «салон модернистов» собирался на квартире Арта, которой было дано название «башня» из-за того, что Арт жил выше всех остальных модернистов, имевших квартиры на первых-третьих этажах. Место обитания же Влады было таким же непостижимым, как и она. Владилена, неудавшийся архитектор, по совместительству художник, в прошлом и программист в настоящем. Она не смогла примериться с тем, что стала обыкновенной девушкой в очках, которая сидит за компьютером круглосуточно и пишет программы для бездушных машин. Здесь все было таким специально, вычурно необычным, каждая вещь застыла в крике о собственной необходимости и неординарности. Словно в четырех стенах собрали всех недовольных властью и притеснением женщин. Владилена или просто Влада смотрела на гостей и жадно ждала их реакции на свое творение. Эта привычка у нее осталась со времен, когда она еще часто рисовала. Арт откашлялся, чтобы разбавить атмосферу, натянутую улыбкой Максима.

— Да, очень интересно, и правда. Нам нравится, Макс?

Максима привлекло серое пятно на голубой стене, очевидно, оно было для него здесь самым настоящим. Он стоял спиной к Арту, были видны его отросшие вьющиеся пряди волос, которые выбивались из общей копны и стремились оплести сзади шею. Были видны вены на руках, аккуратно заложенных за спину. Арт думал, как противоречив этот человек: Арт знал его четыре года, но мало что знал о нем. У него всегда была опрятная стильная одежда, но популярным он не был, и вкуса, кстати, тоже особо не имел. Максим был зажатым, скрытным и тихим человеком, который не умел одной своей улыбкой или шуткой поднять людям настроение на целый день. Тем не менее, Арт его ценил, как ценят непорочное в последних кругах — самозабвенно, осознавая, что то есть последняя надежда. Этот человек не был до конца тронут обществом, его общими интересами и надеждами. Он был сам по себе, «автономная система». Это обстоятельство и держало Арта рядом с Максимом, показывало ему красоту в этих пожимающих острых плечах и странно поджатых губах.

«Счастье, как гармония, не там, где мы стремимся его найти».

Эта фраза, которая тянула в омут мыслей и воспоминаний, стояла в раме на полу, рядом с кроватью Влады, белая, написанная разными шрифтами на черном фоне. На кровати же все подтверждало правоту этого высказывания, — на небрежно откинутом одеяле лежала стопка футболок и кофт всех цветов и, похоже, размеров. Там же были раскиданы наушники, косметички, заколки и блокноты с бесконечными зарисовками. Счастье было не здесь, судя по всему.

Влада легким сквозняком пронеслась в центр комнаты, взяла стул, резко развернула его и села, как на коня, руки положив на деревянную спинку стула. Ладонями она забавно подперла щеки и скорчила рожицу.

— Ты сегодня чрезмерно задумчивый, все нормально? А то ты так мозолишь меня и этого парня глазами, что страшно становится. Выйди уже из омута мыслей. А, да, кстати, это вообще кто? — Она жестом полководца указала на Макса. Он этого, конечно же, не выдержал и еще больше сложил к грудной клетке плечи, как крылья.

— Это Макс, я же говорил тебе, что он придет со мной. — Арт вдруг почувствовал прилив злобы на всех присутствующих за то, что они такие неправильные и какие-то не идеальные. Он бы вел себя по-другому. И на его, и на ее месте.

— Хорошо, я просто как обычно все забываю. Так что, пошли в бар? И да, слишком много для этой комнаты вопросов, озвученных моим голосом. Включайтесь в беседу. Макс, расскажи о себе!

Удивительно, как эта девушка так держала людей в своей власти и под своим желанием, а с самой собой совладать не могла. Может и не хотела, считая ветер своей стихией. Хотя бы эти странные полусерые тени с ее курса смогли немного убедить ее в приземленности и неудохотворенности этого мира, все ее идеологии, разделив на смысловые единицы и нули. Примечательно то, что пустоты нулей оказались в абсолютном торжестве, в честь чего на шее Владилены можно было теперь разглядеть небольшую золотую овальную подвеску, олицетворяющую ноль. Она особенно охотно открывалась миру из-под футболки Влады, когда она подавалась вперед при хохоте, сжимая ладони и кладя их между коленей.

Максим отделился от голубой стены с серым пятном своим вниманием и прилепил его на упрямо смотрящие глаза Влады. У них завязался диалог. Такие первичные необтесанные ступени новых знакомств набили Арту немало мозолей на ногах, поэтому он даже не стал слушать их речей. Вместо этого он подошел к кровати Влады и начал аккуратно закрывать и складывать в стопку ее записные книжки. В них были какие-то огромные на всю страницу глаза, красные изогнувшиеся коты, совсем как их родственник, распятый в тяжелой раме на потолке. Были какие-то быстрые записи мелким ломаным почерком и наброски города, в основном лестниц и фасадов. Засмотревшись на очередной, украшенный хилым ангелом без крыла и теней, рисунок, Арт не заметил, как Влада резко соскочила со стула, чуть не уронив его. Сконфуженный Максим замолчал, несмотря на то, что последняя реплика была за Владой. Он хотел сказать ей о важности неповторимости человека, но стремительный и неординарный поток эмоций обогнал его, оставив в воздухе только первый звук предложения. С неразборчивым криком она подлетела к кровати и вырвала из рук Арта блокнот.

— Нет! Нет, понимаешь, и еще раз нет! Это наплевательство на мои руки, которые старались и выводили это только для своей хозяйки, а не для задумчивого созерцателя великих шедевров Лувра и Эрмитажа. Моим рукам и так свойственно чувство стыда, которое транслируется из далеких нейронных сетей, часто лишь за то, что они разлили кружку кофе. А теперь еще и мой мозг чувствует себя виноватым за то, что допустил тебя к моим сокровенным откровениям. Ты представляешь, что натворил, Арт?!

Все это время Владилена сжимала распахнутый тщедушный блокнот, словно это был ее последний продолжатель рода. Сзади подошел Максим. Он оценил обстановку, вынул из карманов свои аккуратные руки и бережно ими взял шелестящее яблоко раздора. Он положил блокнот на кровать зачем-то намеренно не в стопку и бессмысленно поизучал его глазами пару секунд. Затем Макс поднял свои серые маслянистые глаза, посмотрел на двух людей, которые шлепающими губами и глазами пытались друг другу что-то сказать, так же немного поизучал их, а потом неспешно отошел на прежние позиции.

— Что ж, давайте, как и собирались, пойдем в бар. — Арт первым оторвался от этого колеса эмоций и высказал вескую мысль.

В"Колючем репейнике"эта ночь была объявлена ночью черно-белого кино, а значит, вход становился туда дороже и с духовной, и с материальной точки зрения. Накопленные за месяцы работы Артом деньги покидали его со скоростью молодых разочарований. Но на эту ночь он заранее отложил несколько купюр. В старом был ответ на манящее завтра, была загадка, спрятанная в недостроенных декорациях за кадром, в недоигранных лицах актеров, которые не попали в главный дубль. Было все, что любил Арт и его единомышленники. Сами собой они создавали некий салон вольнодумцев, ограниченных рамками собственного недоросшего полного познания неполного по своей сути. В него могли приходить на выставки и конференции, но совладельцами и постоянными участниками становились лишь редкие личности. Лишь достойные.

***

Трое, не считая воспоминаний, воплощавших рядом других людей, стояли на остановке. Они ждали Арсения, достаточно ординарного молодого человека с комплектом странностей. Именно он когда-то открыл во дворах старого центра города уткнувшее голову в маленький пропахший двор кафе. Оно было цвета репейника в цвету. Кофе там подавали в старинных кофейниках, а один одинокий официант носился по двум этажам залов в старомодной форме, которую то ли сшил сам под скрип патефона, то ли грамотно

купил у старьевщика."Колючий репейник"колол лишь если сладостью от спокойной и немного отстраненной от мира за большими стеклами атмосферой. В нем хотелось вечно просить добавить сливок в эспрессо или принести лишние кусочки сахара, лишь бы смотреть, как бегает официант, а все вокруг содрогается от его суеты. На подоконниках в изящных, старых графинах стояли ветки непременно белого шиповника, который, как говорили, рос дома у того самого официанта. Это скорее было похоже на легенду, которая

из романтичных пригородов Парижа перекочевала в сборище коробок по 9 и 16 этажей, но все всё равно в нее верили.

***

У Арта мерзла голова. Куртка не грела, на голове была летняя черная бейсболка, которую одолжила Влада, а свою теплую вишневую шапку он забыл дома. Как и очки, которые он носил ради чистого удовольствия и ощущения реальной иллюзии на глазах. Это помогало избежать постройки собственных невидимых иллюзий. В них он не боялся огня и дождя, ветра и солнца, хоть в них и были вставлены обыкновенные прозрачные линзы. Скулы Арта сильно выделялись на фоне круглой оправы; они были светлыми линиями на впалых щеках, которые соединяли холодные виски и концы извечной задумчивой ухмылки. Раньше морозные легкие дуновения зимы взвили бы кудрявые волосы Арта, но сейчас на призрачном свете часто вычерчивался лишь череп, составленный из костей и обтесанный девятнадцатью годами. Тогда же его радушно прикрывала бейсболка Влады.

Волос Арт лишился спонтанно и нелепо, так же, как и лишаются всего самого важного в жизни. Однажды утром Арт проснулся и понял, что просто хочет в себе поменять что-то не внутреннее, а внешнее. Выбирать долго не пришлось, в зеркале было вызывающе много рыжих витых прядей, которые падали на лоб при любом движении. По сравнению с ними все остальное было нужным и очень даже не броским, чтобы менять. Тем более, после нескольких месяцев переживаний, пряди одна за другой начали медленно покидать Арта, их выпадение знакомый врач обусловил нервами, которые истощили не только нутро, но и наружность. Что ж.

И вот он уже сидит в симпатичном, но обычном кабинете. Стул крутит его вокруг своей ноги с невероятной скоростью, подбадриваемый сильной, но дрябловатой полной рукой медсестры. Некая мастерица поликлиники, в которой работала мать Арта, которая тихо и совершенно дешево пострижет любого родственника распространяющегося персонала медсестер. К сожалению, Арт опрометчиво не запомнил имени и отчества этой великолепной женщины, и поэтому ему приходилось молча терпеть на третий и последующие разы боль, когда медсестра дергала с особым усердием прядь его волос. Говорить же постоянно"извините, пожалуйста!"как кличку вместо имени было крайне неуважительно. И Арт терпел, сжимая кулак левой руки и потирая руки о колени.

Рыжий водопад усиливался, в его власти оказывалась все большая площадь округи стула. Пряди кипели, пенились, наплывали на туфли медсестры и втаптывались ей в пол. С этим водопадом что-то падало из души Арта, заставляло его вздрагивать и чувствовать холод более осязаемым, чем обычно. Словно весь накопленный осадок от прожитых лет, что называют опытом, существовал и дышал в этих прядях. С их исчезновением сознание Арта все больше мутилось, мысли исчезали с мягкой поступью невинных. После умершие огненные маленькие ручьи убрали с помощью швабры и совка. Но над самым омутом урны, куда их собирались навсегда бросить, Арт вскрикнул. Мать, оживленно говорившая с другими медсестрами, населявшими кабинет, удивленно и по-странному понимающе посмотрела на Арта. Он попросил отдать ему пряди. Это как попросить побыть один на один с навсегда замолчавшим другом в деревянном тесном ковчеге. Нужно прощаться. Всем и со всеми. Хотя бы секунду.

Конец ознакомительного фрагмента.