Светлолесье

Анастасия Родзевич, 2022

Лесёна – чародейка пути Разрушения в мире, где законы давно одержали верх над чарами, а правосудие вершат жестокие жрецы. Но древние руны зазвучали снова! Предания гласят, что в Светлолесье вернется его подлинный повелитель – Полуденный Царь, и именно от его воли будет зависеть исход противостояния. И надо же такому случиться, что в это неспокойное время на Лесёну обратили свое внимание сразу и могущественный колдун, и жрец-каратель, и сама Богиня – Крылатая. Теперь уж ей и ее друзьям придется пройти не меньше сотни дорог, чтобы разобраться в хитросплетениях потаенного мира чар… Судьбе – вопреки, Соперникам – благодаря, И даже если Боги любят пошутить!

6

Алый Ворон

— Отчего ты живешь здесь, Елар?

Дубравр соседствовал с горными кряжами, каменисто-песочная земля была скудна на дары, но в степях жизнь текла еще хуже: кочевой народ пустошей отличался норовистым нравом и силой, и их беспрестанная внутриплеменная вражда выливалась в набеги на пограничные царства. В Дубравре жили те, кто не приспособился к новой Ардонии и не решился пересечь пустоши, чтобы начать все заново в Святобории.

Но и назвать этот город добрым язык не поворачивался. Многие дома были брошены: голодная зима и болезни терзали Дубравр несколько лет.

Елар, высокий, загорелый, изрядно похудевший, обнимал Феда и трепал мои короткие вихры в нашу встречу.

— Всю красу погубили, — вздыхал он. — Куда же девке без кос?

— В степях пусть лучше побудет мальчишкой, — ворчал Фед.

— Ничего, что-нибудь придумаем. — Елар улыбнулся мне и отворил дверь в дом, приглашая. — Я тебе такой отвар сделаю, Лесёна, пуще прежнего разрастутся. Хочешь, будут еще и кудрявыми?

Совет из Обители позволил послать ученика Феда сюда больше года назад, чтобы выяснить, какие вести идут из Ардонии, но Елар остался, чтобы помочь местным пережить зиму, и мы с Федом впервые навестили его.

В Дубравре все было хрупким, точно сделанным из песка, и казалось, будто малого набега и еще одной голодной зимы будет достаточно, чтобы окончательно стереть его в пыль.

Но город выстоял зиму. И еще одну. Елар варил настои из степных трав, принимал людей, и жизнь текла рядом с ним, упорно пробиваясь сквозь невзгоды, как молодая трава.

Позже, вечером, когда мы сидели в маленьком лекарском доме, Елар молча слушал наставления Феда и лишь один раз задал вопрос, но этого хватило, чтобы мы остались при нем на долгие месяцы.

— Ты будешь дураком, если обменяешь свою жизнь на пыль и камни, — сказал тогда Фед.

— Разве ты не знаешь, учитель, что огонь нужней там, где тьма?

— На твой огонь слетится беда, — со вздохом отозвался Фед, и больше они в тот вечер не разговаривали.

Когда мы с наставником появились в Дубравре, слава Елара была уже велика. В его бедный дом с раннего утра тянулась очередь.

Фед следил за работой ученика, оставив свои гусли покрываться желтой пылью в углу. Я же была при Еларе, помогала. Мне нравилось следить за сосредоточенным лицом лекаря, за тонкими, сухими руками, и нравился запах трав — то был запах надежды. Никогда я прежде не видела, чтобы на колдуна смотрели так. Никогда.

Фед мрачнел с каждым днем все сильнее и по вечерам долго спорил со своим учеником, когда думал, что я уже сплю.

Нутром мы все знали, что правда стояла за Еларом.

Шли дни. Когда оканчивалась дневная работа, я ходила учиться танцам у соседки, бывшей невольницы, чья причудливая судьба привела ее сначала из Аскании в Екадию, а затем и в Дубравр. Женщину звали Аса, и ее тело могло рассказывать истории — такие же интересные, как и ее собственная, — лучше слов. Она учила меня диким степным пляскам екадийцев и чарующим змееподобным танцам асканийцев. Мои успехи отвлекали Феда, но не меня саму. Людей вокруг нас становилось все больше, и страх следовал вместе с ними, поэтому я прикрывала длинными рукавами запястья, обматывая их полотном. Казалось, любое неосторожное движение выдаст нашу тайну.

— Говорят, летающих змиев видели в последний раз в этих горах. — Елар колдовством сращивал нить за нитью, чешую за чешуей на моих новеньких наручах с маками. — Ты знаешь, Лесёна, что прочней чешуи аспида ничего нет? Вот и ты ничего не бойся.

Он хотел подарить мне кусочек смелости, будто бы она могла стать оберегом. Но ни правда, ни смелость не сумели уберечь самого Елара. К середине лета его взяли червенцы во главе с Алым Вороном.

Вряд ли горожане не догадывались, кто такой Елар на самом деле, но и слуха было достаточно, чтобы однажды ночью в лекарский дом нагрянули червенцы. И когда Елара не стало, город тоже ненадолго задержался в Срединном мире: зимой от мора пал скот, а по весне проказа взялась за людей. Дубравр сожгли червенцы, а оставшихся людей забрали кочевники.

К тому времени мы с наставником были уже в Святобории. Фед оставил меня в Обители и исчез почти на год, а когда явился, это был не тот колдун, которого я знала раньше.

— Наглость — второе счастье. — Минт заглянул в общую комнату и, удостоверившись, что рядом никого нет, вернулся в отведенную нам каморку. «Должный образ» в понимании червенцев оказался скромным. Если мне спальное место подготовили, то охранителю полагалось спать в проходе, на полу. Но Минт не жаловался.

— Пить хочешь?

Воин стащил со стола кувшин, щедро плеснул воды в кружку и протянул мне, но я отказалась. Сиирелл исчезал вдали, а у меня все еще подводило нутро. Фед молчал, также пребывая в подавленном настроении. Ардониец-провожатый сказал, что перед встречей с наместником меня осмотрит другая муниса. Для нас это означало, что с Алым Вороном я столкнусь одна.

Столкнусь с убийцей Елара…

— Не бойся. — Минт плюхнулся рядом со мной. — Трапеза даже на руку, если он чтит обычаи. А завтра мы уже будем в Святобории.

— Алый Ворон — червенец. — Я пыталась унять дрожь. — Лишь во время войны Трех Царств он стал наместником.

— Фед. — Минт поискал глазами ящерицу. — Что скажешь?

С наставником что-то творилось. Когда он узнал, что рядом Драург, то не проронил ни слова. Теперь же Фед застыл на моем плече, как деревянный идольчик.

— Все, что я скажу, — медленно проговорил он, — молчи, Лесёна.

— Они решат, что я не в себе. — Я покачала головой.

— Главное, не трястись. — Осушив кружку, Минт вытащил из-за пояса заговор-клинок и показал чистое, без единой ржавчинки, лезвие. — Видишь, тебе ничто не угрожает… Погодите-ка!

Наемник вернул клинок в ножны, опустился на колени и прильнул к полу ухом.

— Кто-то идет.

Я схватила кувшин и в считаное мгновение осушила его. Фед, снова притихший, переполз на стол и спрятался за сумой.

— Не трясись. — Минт коснулся заговор-клинка. — Это очередное представление. Тебе не привыкать, да и мы рядом.

— Я проберусь в трапезную, — сказал наставник.

В каморку постучались. Наемник, подмигнув, отворил дверь.

— Крылатая, помоги, — прошептала я и коснулась гладкого теплого камня, подаренного наставником.

Меня отвели в тесную комнатку, где, кроме высокой худой женщины в серой рубахе, находились еще две девушки-прислужницы. От всех резко пахло мыльным корнем и полынной горечью, будто они только что покинули лавку травника.

Мне пригодились напутствия старого просветителя из Сиирелл. Те, кто носит серое, должны быть кроткими и добродетельными.

Я скомканно поклонилась жрице. Ее сетчатый покров был таким коротким, что едва прикрывал глаза и выставлял напоказ розовые рубцы — полосы от шрамов — вдоль носа.

— Сними с себя одежду, сестра, — велела одна из девиц.

Меня осмотрели и ощупали, даже в зубы заглянули. Я старалась не дрожать, но стыд взял свое.

— Украшение? — спросила верховная жрица, указывая на оберег.

— Подарок отца.

Муниса поджала губы.

— А наручи?

Я вспомнила руки, бережно сращивающие чешую аспида над рубцами, перед которыми они оказались бессильны. Вспомнила и подняла подбородок, в этот миг все смущение от наготы покинуло меня.

— От брата.

— Муниса стирает себя перед ликом Единого, и он наполняет ее мудростью, — холодно сказала жрица. — Без жертвы невозможно истинное служение. Запомни.

Благодаря совету Минта я видела себя как будто со стороны, и это уберегло меня от тревожных мыслей. Я смогла сохранить рассудительность, будучи раздетой и пристыженной жрицами Единого. Но хватит ли этого для встречи с Драургом?

— А теперь одевайся, — приказала муниса, — и иди за мной.

Трапезная оказалась на удивление светлой и просторной, хотя все, связанное с червенцами, представлялось мрачным, как подземелье, и нарочито дорогим, как и всякие излишки, которые могли себе позволить люди, обладающие такими влиянием и мощью. В центре стола звенели в такт мерному покачиванию волн серебряные колокольчики. В нишах стен поблескивали светцы, и мне показалось, что за одним мелькнул знакомый хвост…

Во главе накрытого стола сидели мужчина в черном и светловолосая девушка в сине-золотом.

Я затаила дыхание, гадая, с чего бы начать.

— Меня зовут Драург Алый Ворон, — опередил меня мужчина.

Это просто игра, часть выступления. Я поклонилась, снова представляя себя со стороны, а когда распрямилась, встретилась взглядом с Драургом… И обмерла, точно нырнула в студеную полынью.

Не в силах отвести взгляд, я против воли смотрела на червенца.

Не старик, но тень увядания уже простерла безжалостные длани: иссиня-черная бархатная накидка едва смягчала торчащие углы костлявых плеч; кожа, желтоватая и тонкая, навевала мысли о съежившейся от огня бересте, а висков с темными, коротко стрижеными волосами, коснулась седина. Левый глаз скрывала повязка, а другой, серый, почти бесцветный, словно одинокая льдинка, плавал в запавшей глазнице, вселяя одновременно и ужас, и отвращение.

— Моя невеста, царевна Уляна из рода Залесских, — между тем произнес наместник, слегка качнув головой в сторону девушки.

Ледяная тяга тут же ослабла.

Уляна Залесская, дочь павшего царя Святобории. Невеста? Избегая нового взгляда червенца, я поклонилась царевне, отстраненно рассматривая символ царства — золотого орла, украшающего тонкий обруч на ее лбу. Царевна сидела вполоборота к жениху. Ее взор блуждал по облакам, и ничто, в том числе и мой поклон, не отвлекло девушку от ее занятия. Я вспомнила слухи: в народе поговаривали, что у царевны какой-то тяжкий недуг.

Драург дозволил сесть, и, старательно отводя глаза в сторону, я устроилась за столом.

В тот же миг мне показалось, что воздух вокруг наместника всколыхнулся и потемнел. Почудились тонкие черные руки, ринувшиеся ко мне через стол из-за спины червенца.

Я дернулась и ударилась о стол коленом. Чудь тебя подери! Это не похоже на кротость!

— Не по нраву яства? — мягко спросил Драург.

Перебрав в голове все известные мне охранительные заклятья, я перевела дух и наконец посмотрела на наместника. Никаких рук возле него и в помине не было.

«Да что со мной такое творится?» — в отчаянии подумала я, но в тот же миг оберег потяжелел, словно намекая, что мне не привиделось.

— Благодарю, — ответила я. — Я привыкла к простой пище.

Драург приступил к еде, подав для нас тем самым знак. Царевна встрепенулась и взяла нож. Я же была настолько встревожена, что живот просто-напросто скрутило в узел. Чтобы занять себя, я приподняла сетку и поднесла к губам холодную кружку. Но едва рот наполнился кисло-сладкой жидкостью, наместник спросил:

— Что с рукой?

Он заметил порез от заговор-клинка! Во рту вместо вкуса киселя из шиповника появилась горечь. Я поставила кружку, оттягивая ответ.

— Упала.

— Бывает, — согласился Драург. — Тебе повезло оказаться на одном судне с верховной жрицей. Она превосходная лекарка.

Верховная жрица, все это время стоявшая у двери, хмыкнула.

— Рана несерьезная, — поспешно сказала я и одернула рукав. — И почти зажила.

— Так это из-за раны ты так поспешно покинула Сиирелл? — Новый вопрос червенца застал меня врасплох, и я, не сдержавшись, встретилась с ним взглядом.

Во второй раз я уже была немного готова к притягивающей силе серого ока, и мой голос не дрогнул, когда я сказала:

— Никто из нас не в безопасности, пока мы ведем войну с колдунами.

Драург облокотился на стол, отчего его острые плечи поднялись резкими буграми.

Наместник походил на ворона…

Алого ворона, в чей клюв угодили не только колдуны.

«Молчи!» — наставление Феда вторило тяжести оберега. Я оглянулась. Губы старшей мунисы превратились в ниточку. Одна только царевна продолжала увлеченно кромсать мясо в тарелке. На мгновение челюсти царевны замерли, а Драург перевел взгляд с меня на кубок в своей руке.

— Сестра моя, ты так молода, но я чувствую за твоими плечами долгий путь. Но это путь к ожесточению. — Наместник покачал головой. — Нам следует быть более сострадательными, ведь колдуны такие же люди, как и мы. У каждого есть дар от Единого, и они когда-то были избраны плести связи между нашим миром и миром божественным.

Должно быть, мое изумление заметили со стороны. Услышать нечто такое из уст червенца… «Да мне никто не поверит!» — я едва не свалилась, когда, в волнении пытаясь подвинуться ближе к столу, наступила на полы своей же рубахи. Верховная муниса опять хмыкнула. Но мне не было до нее никакого дела, я внимала словам Драурга, впервые в жизни услышав историю от противоборствующей стороны.

— Да, колдуны — также создания Единого, — повторил Драург, по-прежнему обращаясь к кубку в руке. — Но им стало мало божественного дара. Они жаждали власти и всеведения, покусились на запретное. Разбудили чудь и духов Нижнего мира, имен которых не стоит произносить. В погоне за всемогуществом колдуны запятнали свои души.

Сквозь все мое тело прошла дрожь. Но то был не страх. Я подалась вперед и вся обратилась в слух. Фед говорил о колдовстве крови, но ни разу не обмолвился про чудь из Нижнего мира.

— Неужели все колдуны злы? А как же те, что живут сейчас? Разве они в ответе за те ужасы, что творили предтечи? Наверняка они даже не знают про свой дар и про чудовищ…

— Это давно не дар, а проклятие, — оборвал меня Драург. — Да, среди колдунов есть те, кто не ведает о былом, но все они рано или поздно начинают искать все большей силы, большей власти. Им начинает казаться, что они разумеют истину. Навязывают знания, забирают наших детей для своих отвратительных обрядов. Ты знаешь, что в табличках Мечислава рассказывается, как колдуны приносили в жертву чуди десятки невинных людей? Ага, вижу, это для тебя ново.

— Разве это не страшные сказки? — выдавила я.

— Допустил бы Единый Червоточину в небе, если бы это не было правдой? Все случилось в Светлолесье и стало воспоминаниями только благодаря таким жрецам, как Мечислав. Благодаря нам с вами. Мы оберегаем Срединный мир и все в нем от колдунов и их чудовищ.

— Господин говорит о Чудовой Рати?

Лицо Драурга засияло.

— Воинство царя Полуночи, да. Твари из недр земли, противные всему живому. Колдун и его слуги призвали Чудову Рать и вместе высосали, опустошили наши земли. Думаешь, отчего Аскания теперь навеки — Обожженная земля? Отчего в центре Светлолесья только лес, в котором никто не живет? Оттого, дитя, что много человеческой крови пролилось там для мерзкой требы. Там, где раньше была людская колыбель, теперь поруганная и брошенная земля и никакой жизни.

Мне же с каждым мгновением становилось все труднее сдерживаться. Казалось, крики времен Полуночи эхом докатились до залитой солнцем трапезной.

— Но… — Я открыла рот для нового вопроса, и в этот миг в одной из ниш послышалось такое скрежетание, словно по дереву скребли когтями. Я закрыла рот и кивнула, хотя внутри все кипело.

— Колдуны слабы, и скоро их не останется, — протянул между тем Драург. Он сложил перед собой руки и устроил на них острый подбородок. — Мы об этом позаботимся.

Я схватила кружку и принялась пить. Скрыть свои настоящие чувства становилось все сложнее.

— Мы похожи, сестра моя. Именно нам Единый отвел непростую роль — находить души под сенью тьмы и выкорчевывать их. Это и есть настоящее сострадание. Ведь если разрастутся губительные семена колдовских душ, мир вновь будет ввергнут в Полночь.

Меня трясло. Когда он говорил, передо мной, словно живой, стоял Елар: бледные щеки, русые, гладкие волосы до плеч и руки, без устали смешивающие целебные смеси.

— И это урок для всех нас, сестра, — сказал Алый Ворон. — Мы должны помнить, что особенность становится обителью для зла и порока.

Не имело значения, что между нами стол, а мое лицо скрывает покров из сетки, меня прожигало яростью и сдерживаться было выше сил.

— Но разве червенцы… то есть мы… не занимаемся тем же самым? Боремся с колдунами, а сами верховодим царствами. — Я указала на царевну Святобории, которая с громким швырканьем тянула напиток из кубка. — Жрецы и власть. Разве наши деяния не следуют той же дорогой?

Светец качнулся и упал, но никто не обратил на это никакого внимания.

Драург долго и скрипуче смеялся. Я молчала. Верховная муниса яростно шептала заветы. Царевна продолжала пить все с тем же звуком.

— Молодость, — с непонятным мне чувством сказал червенец. — Сестра, мы сила, рожденная в ответ. Рожденная Единым. Потому мы будем расти и крепнуть под его благодатным светом. Укрепляй веру, сестра моя. Скоро многое изменится.

Сказав это, он надменно посмотрел на меня и продолжил:

— Мы с Уляной Залесской укрепим Святоборию священными узами нашего супружества. Объединенные Ардония и Святобория очистят земли от оставшейся скверны, вместе возродят благодатные нивы, изгонят последнюю память о нечестивых колдунах и их делах.

Девушка отлепилась от кубка и горячо закивала.

— Но ты обещал показать мне красивое озеро, — требовательно сказала она. — И березки с глазами!

Это были первые слова, которые она произнесла за все время. Я с легкой жалостью подумала, что слухи о немощи святоборийской царевны правдивы.

— Моя драгоценная, — Драург сделал знак, и к Уляне шагнула верховная муниса, — сначала мы покажемся дядюшке в Злате и принесем свадебные обеты.

— Нет! — Уляна хлопнула ладошкой по столу. — Я хочу увидеть озеро… озеро…

И вновь проявилось наваждение: от Драурга к царевне тянулась, по-паучьи перебирая в воздухе пальцами, рука-тень.

«Оборони, Крылатая», — взмолилась я в исступленном отчаянии.

— Я вспомнила! Линдозеро! — вскрикнула царевна.

Показалось, будто в меня ударила молния, и обожженная, ослепленная, я беспомощно ухватилась за обрывки прозвучавших слов.

«Линдозеро…» — повторяла царевна.

— Что в Линдозере? — я не сразу узнала свой голос.

Драург рассмеялся. Хрипло, надсадно. Верховная муниса пыталась вывести Уляну из-за стола, но червенец, не прекращая смеяться, осадил ее.

— Великая тайна алой Ветви служения. — Губы Драурга чуть дрогнули.

В следующий миг смех перерос в булькающий кашель, червенец схватился за грудь и сжал в кулаке антрацитовую ткань кафтана.

Верховная муниса схватила со стола серебряные колокольчики и яростно затрясла их.

Я отпрянула, но обрушились непрошеные мысли: «Он так близко, только протяни руки! Перехвати зашедшееся в огне горло… и все! Алый Ворон никогда не раскроет клюв!»

Оберег раскалился.

«Отомсти за Елара!»

Я зажмурилась, чтобы не видеть, как корчится Драург. Как мелькает в отвороте черного беззащитное горло.

Если нить моей судьбы в руках Крылатой, если и правда есть грань между колдунами и жрецами, то сейчас она — та стена, на которую я не осмелюсь карабкаться.

В трапезную влетел слуга с кувшином и наполнил кубок наместника дымящимся питьем.

Муниса, придерживая за донышко кубок, помогла наместнику допить варево. В это время царевна взяла в руки колокольчики. Она разглядывала их с открытым ртом и не сводила глаз с переливающихся серебряных соцветий.

— Я представил на миг, что было бы, если б колдуны слышали наш разговор, — сказал Драург, едва осушив кубок.

Слова долетали до меня, как из глухого колодца, а взгляд, обессиленный, но все такой же холодный, снова тянул из меня слова.

— Но… почему Линдозеро?

Муниса укоризненно цокнула языком, но смолчала. Наместник извлек из-за пазухи белоснежный платок.

— Линдозеро когда-то было оплотом червонных жрецов, — ответил Драург, помедлив. — Сам Мечислав совершал там подвиги. В Линдозере до сих пор живут его потомки. Вы не знали?

Я покачала головой.

Нет.

— Могу я надеяться на твое молчание… сестра? — Червенец промокнул платком потемневшие губы.

Глядя на то, как ткань окрашивается разводами, я отчетливо осознала, какие намеки таятся в его вопросе.

И вдруг резко, с хорошо знакомым звуком лопнувшей струны сложился смысл: тогда, в корчме, Колхат понял, кто я, когда прозвучало упоминание этого города. Все прочее стало лишним, словно небо надо мной треснуло, с грохотом обрушилось осколками и одновременно удушающей тишиной безмолвия и безветрия.

Я узнала слишком много.

Сожаление, промелькнувшее в сером глазе Драурга, оказалось красноречивее любых слов.

— Да, — произнесла я едва слышно.

— Я рад, что мы достигли согласия. — Медовая улыбка сочилась ядом, той жижей, которую он испил. — А теперь, если позволите, я отдохну. Морские путешествия… изматывают.

Как в тумане, я поднялась, поклонилась и покинула трапезную, спиной ощущая взгляд наместника.