Драконий Год

Анастасия Мальцева, 2023

Лана кажется обычной девушкой, от которой никто не ожидает подвоха. Особенно её сосед, добрый и тихий Иван, которого она от себя оттолкнула. А теперь вдруг Лана снова стала захаживать к нему в гости.Может ли быть так, что зло спасёт мир? Или зло только прикидывается добром, чтобы творить бесчинства?

Любой уважающий себя гражданин непременно купит символ наступающего года. Ещё вроде недавно все носились с кошками и кроликами и никак не могли взять в толк, кто там будет покровительствовать весь две тысячи двадцать третий. Вот и Лана не понимала, а потому не купила ни того, ни другого. Но сегодня всё было иначе, и она, разряженная и в толстом слое косметики, шныряла между рядов рождественской ярмарки.

— Девушка, вот этот вам как? — раскрасневшаяся продавщица с усердием подбирала переливчатые игрушки, пока Лана тыркалась от одного прилавка к другому.

И вот этого возьму! А ещё вот этого! И того!

Ушлый торгаш с явно дешёвыми безделушками завышал цены специально для такой жадной до дурацких дракончиков покупательницы. А она всё брала, брала и брала. А под конец сунула ему только тысячную бумажку, хотя он запросил пять.

— Закрой рот и бери, пока дают, — с лица Ланы на мгновение спала улыбка, и торгаш молча взял деньги. Он ещё долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась в толпе покупателей и зевак.

Хрусткий снег переливался под яркими фонарями. Лана то торопилась скорее домой, то замедлялась, задумываясь о своём. Незнакомые окна то тут, то там разукрашивались новогодней подсветкой, а у соседа Ивана, как обычно, горели пурпуром, в котором купались его многочисленные фикусы, орхидеи и рассада.

Лана притормозила, уставилась в его окна, вздохнула и достала ключи.

Дома её ждал Егор. Как обычно голодный и застывший на бревне в своём огромном террариуме.

Она на ходу сбросила обувь и поторопилась к стеклу. Егор будто ожил и протянул когтистые лапы, ожидая объятий.

На руках он вечно ласкался похуже кота, разве что не мурчал. И Лана гладила его, отбрасывая мелкие шкурки слезающей кожи.

— Мда… скоро и я полиняю…

Мама подарила Лане Егора двенадцать лет назад. На день рождения. День рождения, который приходился на новый год.

Это всегда было таким удручающим! Каждая собака готова была поздравить тебя с новым годом, а вот до дня рождения никому не было ни малейшего дела. Лана с завистью смотрела на одноклассников, раздававших конфеты и получавших поздравления на свои личные праздники. И только её важный день терялся среди новогодней суеты.

Ой да ладно, говорили ей летние именинники, наши ДР вообще проходят мимо. На что Лана цокала и непременно закатывала глаза: да уж конечно, Машкин ДР мимо на Мальте прошёл, а Светкин — на Бали.

Но мама всегда старалась сделать так, чтобы Лана чувствовала себя особенной, хотя это был и её день тоже.

Лана покачала головой и отвернулась от зеркала. Без макияжа она могла явиться разве что на Хэллоуин.

Ничего, успокаивала она себя, скоро всё будет нормально. Скоро это пройдёт…

Она легла в мягкую постель, глянула на фото на прикроватной тумбочке и погасила лампу.

Аромат сандалового благовония мягко окутывал разум, который всё никак не хотел засыпать. Слишком о многом надо было подумать. Слишком многое предстояло совершить.

Наконец-то заснув, Лана тонула в месиве китайских фонариков, новогодних гирлянд и крови. Где-то там плавал Егор. И Егор из детства, о котором хотелось, но нельзя было забывать. Мама, смотревшая прямо в глаза, не шевелилась. Тот самый мужчина с фото на тумбочке, которого Лана никогда не встречала. И соседский Иван, пытающийся поймать свою тонущую рассаду.

— Ой, прости! — Иван истерично застучал по кнопке открытия дверей.

Лана чувствовала себя полной дурой, зажатая дверью лифта. Нет ведь, хотела красиво, как в кино, влететь в закрывающийся лифт — ведь двери должны были сами открыться. Ведь так же они должны же работать?!

Конструкторы этого лифта так не считали, поэтому Лана ещё долго потирала ушибленный висок.

— Извини, я не видел, что ты идёшь, — Егор так сокрушался, будто нечаянно огрел Лану дубиной.

Она улыбнулась, насколько могла, непринуждённо.

— Да ладно, жить буду.

— Точно?..

— Что точно? Жить? Ну да, надеюсь, — она нервно хохотнула, окинула Ивана взглядом и тут же погрустнела.

— Ну ладно…

Ну ладно? Нет-нет-нет, сейчас явно тот самый момент!

— А вообще, можешь загладить свою вину, — у Ланы аж лицо свело от такой пошлости. Иван поднял на неё округлившиеся глаза. — Можешь напоить меня чаем.

— А… Да?.. Ну хорошо… Сейчас?

Лана захохотала и резко кивнула, будто сама себя заставляя согласиться на собственное предложение.

Уже с самого порога пахло влажностью и цветами. Лана помнила уют Ивановой кухни, где они не раз баловались чаями. Пока она не поняла, к чему всё это ведёт.

Никогда — слышишь? — никогда, говорила мама, не заводи серьёзные отношения. Уже знаешь, чем всё это закончится.

И Лана очень бы хотела, чтобы это были только лишь предостережения обжёгшейся на предательстве женщины. Но она и впрямь знала, какой у этого будет финал.

— У меня есть чёрный, зелёный и белый.

— А? — Лана будто опомнилась, что тут не одна. Оторвала взгляд от розовой орхидеи и прерывисто вздохнула.

— Чай, — Иван выглянул из кухни.

— А… да… чай…

— Ты какой будешь?

— Белый?..

— Хорошо. Я тоже его люблю.

Пока он заваривал чай, Лана зашла в уборную помыть руки и проверить, чтоб ничего не отвалилось.

Вроде бы ничего. Конечно, немного кажется, будто замазала прыщики, но ничего. Кому прыщики мешали влюбиться?

Вспыхнуло лицо того давнего Егора, о котором нельзя было забывать, и тут же сгинуло усилием воли.

Лана стряхнула воду с рук — вытирать полотенцем было несподручно — и тут же намазала их смягчающим кремом. Казалось, это какое-то время помогало. Но скоро точно придётся ходить всё время в перчатках.

— Осторожно, горячий, — Иван поставил чашку на стол, и Лана уселась на табуретку. Всё ту же, с клетчатой сидушкой и еле заметным пятнышком от варенья.

Она поджала губы и приказала слезам уйти.

Не до страданий.

Иван сел напротив со своей чашкой с изображением какой-то травы и надписей на латыни, потом тут же вскочил.

— Ой, у меня же печенье есть! И вот тут тортик, — он нырнул в холодильник. — Ну как тортик?.. Пирожное. Держи.

Лана наблюдала, как он заботливо поставил перед ней тарелку и выложил брусочек «Наполеона». Она так его любила. Мама всегда готовила его по поводу и без. Магазинный, конечно, не то, но всё же.

— Я в этой новой кофейне беру — там хорошо пекут, — он чуть пододвинул тарелку ближе к Лане и достал коробку с печеньем — в таких все обычно хранят нитки или прочую мелочь.

Лана вроде хотела пошутить об этом, но Иван был таким трогательным, что она дала слабину. Быстро опомнилась, но шутка уже была не к месту — он открыл коробку и засунул в рот одну из печенек.

— Я смотрю, у тебя всё такие же джунгли, — Лана осторожно отпила чай, оглядывая заросли фикусов и орхидей.

— А… ну да, — Иван пожал плечами и глянул на Лану так, будто пытался понять, плохо это или хорошо.

— У меня, кстати, твой цветок так и растёт. Первый в жизни, который пережил мою заботу, — она посмеялась и взяла «Наполеон».

Он был таким сочным и мягким, что казалось, мама испекла его своими руками. Катала коржи, заваривала крем, остатки которого Лана всегда доедала ложкой. Последний раз она ела его перед тем днём рождения, когда у неё появился Егор.

А потом мамы не стало.

И Лана знала, что это её вина.

— А ты используешь то удобрение? — Иван так оживился, что Лана мигом переключилась на настоящее, забыв о тягостных воспоминаниях.

— Да-да, конечно. Каждый месяц.

— Класс!

После насыщенного разговора о цветах и уходе наступила вязкая тишина. Слышны были разве что тихие чавканья от пирожного и печений. Лана разглядывала цветочные обои, слегка пожелтевшие от влаги и миллионов приготовленных блюд. Потолочный вентилятор ждал своего летнего часа, а деревянный кухонный гарнитур по-прежнему создавал тихий уют, в котором хотелось гонять чаи и говорить о рассаде.

— Ну как ты вообще?

— Я?.. — Иван дожевал печенье, проглотил, закивал. — Я нормально. Кандидатскую защитил. Летом ездили на полевой практикум на Урал. Я за главного был.

— Ух ты! И как?

— Ну так… хорошо… — Иван не смог сдержать улыбку. — Честно говоря, офигенно! Там один паренёк думал, что новый вид нашёл, а это гроздовник ланцетный был. Нет, ну краснокнижников-то надо же знать! Ботаник называется!

Лана расхохоталась. Иван был таким открытым в своём возмущении. Беззлобном, растерянном. И почему ей не могли нравиться какие-нибудь козлы?

Когда чашки опустели, он с надеждой спросил:

— Ещё подлить?

И Лана без раздумий согласилась. Она пила и потихоньку ела печенья, давно прикончив «Наполеон». Иван увлечённо рассказывал о своей научной деятельности и походе на Урал. И она представляла, как в какой-нибудь другой жизни было б возможно пойти в этот поход с ним и разглядывать травки и цветы на склонах, равнинах и возле озёр.

С потемневшим уличным светом кухня ярче окрасилась в лиловый от заботливых фитоламп. И они сидели вдвоём на этой кухне, переплетаясь словами, как два вьюна.

Сегодня заснуть было ещё тяжелей. В голове продолжали крутиться разговоры. Ясные глаза Ивана светились, и Лана знала, что должна была их погасить навсегда.

Ну почему он? Почему именно он, а?!

— Ланочка, ты в порядке? — начальница покосилась на её правую щёку. — Не думала сходить к дерматологу?

— Да это так, ерунда, — Лана расторопно глянула в зеркало и тут же схватилась за пудру.

— Угу… эта ерунда не заразна? А то, знаешь ли, клиентов ещё нам заразишь — потом исков не оберёшься.

— Да нет, что вы — просто аллергия. И всё.

— Ну смотри… — начальница с подозрением окинула её оценивающим взглядом и постучала по столу нарощенными ногтями. — Ты у меня на карандаше.

В иной день это стало бы поводом для переживаний, но сейчас проблемы с начальством было меньшим из зол. Как хорошо, если бы можно было думать о простых бытовых вещах. Жизнь была бы, считай, беззаботной.

— Мне так нравятся твои стрелки, — очередная клиентка опустилась в кресло и разложила свои окольцованные пальцы на подлокотниках. — Сделай мне такие же, а? Только тени какие-нибудь повеселее. Хочу сегодня сиять.

— Важный день? — Лана взяла ватный диск и мицелярную воду.

— О-о-о, ты даже не представляешь! Сегодня корпорат будет, а начальник развёлся! Нет, ну ты прикинь! Шанс — один на миллион лет!

Лана слушала вполуха и очищала жирную кожу клиентки. Скоро все чёрные точку попрячутся под слоем тонального крема, и её начальник, окосевший от возлияний, точно потащит её в постель. Может, на офисный стол, или — на худой конец — в туалет.

Клиентка всё говорила и говорила, пока Лана не дошла до скульптурирования.

— А сейчас надо, чтоб вы не шевелились, а то всё будет перекошенным.

Клиентка замерла, но не выдержала и минуты и стала пытаться говорить, еле шевеля губами.

— Не двигайтесь, пожалуйста.

В иной раз наступившая тишина сошла бы за благо, но теперь вместо нескончаемой болтовни в голове разорялись тошнотворные мысли. Лана торопилась закончить быстрей, но то и дело ловила себя на отрешённости, будто оказывалась не здесь, а в самых ужасных моментах прошлого и скорого будущего.

Егор. Мама. Иван.

— Зачем ты назвала его Егором?!

— Потому что ты не должна забывать. Поняла? Никогда не должна забывать.

— Ой, Ланочка, спасибо, — клиентка послала ей воздушный поцелуй и бросила под зеркало тысячу на чай. — Если сегодня у меня всё срастётся, я тебя озолочу!

Больше она не приходила. Оно и хорошо. Лана старалась не поддерживать связей. Слишком уж тянуло её к людям. Слишком хотелось дружить, любить и быть рядом. Но она помнила мамины слова. Помнила Егора. И помнила, что никто не должен узнать.

— Ты совсем с ума сошла?! — мама прижала ладони к щекам. — Зачем ты ей это рассказала?!

— Мам… — Лана плакала и расчёсывала руки до крови.

— Прекрати! — мама шлёпнула её по ладоням. — Ты хоть понимаешь, что натворила? Теперь все поймут! Все!

— Да нет, мам, Катя никому не расскажет. Она же моя лучшая подружка. Как я могла от неё это скрывать?

— Я же тебе сказала, что никому! Ни-ко-му! Ты совсем глупая, да?! Совсем без мозга?!

Мама никогда раньше такого себе не позволяла. Ни разу Лана не слышала от неё бранного слова. А тут, впервые за двенадцать лет, она разорялась, тряслась от злости и ужаса, и будто бы из последних сил сдерживалась, чтобы не ударить родную дочь.

— Дело же не только в тебе! Как ты этого не понимаешь?! Все догадаются, что это ты. Все! Даже если она сейчас и смолчит, то после… — она обрушилась на диван и скрылась в потемневших ладонях. Руки её сжались в кулаки, и она начала себя бить.

— Мамочка, нет! Прекрати! — Лана пыталась её остановить, хватала за запястья. И на её руках оставались тонкие шкурки слезающей кожи.

На следующий день Лану встретили в школе перешёптываниями за спиной и откровенными смешками.

— Да ты ж поехала, дура!

Каждый считал своим долгом отмочить казавшуюся ему остроумной шутку. И Лана с горечью поняла, что мама была права. Что дружба — это не то, что о ней пишут в книгах.

Кате хватило и дня, чтобы разболтать самый большой и страшный секрет, который ей доверила Лана.

И тогда она для себя поняла, что больше никогда и никому не поверит.

— Сходим в кафешку после работы? — Валя отчаянно присосалась к третьей кружке кофе. — Так хочется просто расслабиться и почувствовать себя человеком, а не обслугой. Бесят! Просто достали! Какого чёрта они считают, что могут мне тыкать с порога и обращаться со мной как с дворнягой?! У меня, вообще-то, две вышки и красный диплом! Я, блин, пять лет отпахала прокурором! Они даже не знают, кого я сажала! — она грохнула кружку на стол, и кофе расплескался на неубранные кисти. — Чёрт!

Лана тут же подхватила кисти и сунула их под струю воды.

— Присядь, — она погладила Валю по спине и расторопно вытерла разлившийся кофе.

— А тебя не бесит, что они тыкают, а? Разве не бесит?

Лана пожала плечами.

— Там я была, блин, Валентиной Степановной, а тут — Валечка! Ва-а-алечка!!!

— Да, Валь… давай сходим в кафе… хорошо…

— Тебя реально не бесит?

— Ну… — Лана хохотнула. — Я-то Валентиной Степановной не была…

Валя замялась, немного поубавила пыл.

— Да просто, блин, все говорили, что я пожалею. Что там перспективы, карьерный рост. А у меня вот здесь уже всё это сидело. Вот здесь, понимаешь?! Думала, расслаблюсь, никаких тебе нервяков. Ага! Как же! Расслабилась!

— И чё это тут за истерика? — начальница вошла тихо и грозно. — Не нравится? Кто тебя держит-то? Валентина Степановна.

Валя поджала губы, опрокинула в себя остатки кофе и выпрямилась.

— Уже и поистерить нельзя?

— Истерики будешь закатывать у себя дома мужу своему. А у меня тут — приличное место. Поняла?

— Ага, — Валя вытаращилась в зеркало и подправила макияж. — Поняла.

Начальница окинула обеих взглядом и удалилась в свой офис.

После окончания рабочего дня и почти всех довольных клиенток, Лана потягивала горячий шоколад в тихой кофейне. Валя продолжала бухтеть про свою нелёгкую жизнь и ненависть к каждой, кто зовёт её Валечкой.

Лана слушала, кивала, пожимала плечами, когда Валя удивлялась, как только её всё это неуважение не бесит, и держала язык за зубами. Такой же ошибки, как с Катей, она больше не допустит никогда.

Лана пыталась совсем без людей. Закрыться ото всех. Избегать. Прятаться. Но это было сильнее её. Ей хотелось видеть улыбки, болтать, чувствовать себя причастной. Пускай и больше молчать, чем говорить, но быть рядом. Среди людей, которые могли её назвать не подругой, так хоть приятельницей.

— Ой ладно, выговорилась, — Валя растеклась по диванчику и улыбнулась. — Но ты меня, слушай, конечно, вообще удивляешь. Как ты этой балде малолетней кисточку в глаз не вставила, а?

Лана только махнула рукой. Ну не понравился девочке макияж. Ну не хотела она за него платить. Мелочь какая — по сравнению с тем, что предстояло.

— Я бы её просто урыла! Но Дмитриевна молодец — тут она за тебя глотку грызла. И не слушай вообще никого! Ты — реальный профессионал!

— Спасибо, — Лана даже на немного забыла обо всех ужасах и позволила теплоте комплимента согреть дрожащую душу. Начальница и впрямь за неё заступилась и заставила девушку заплатить по полному прайсу — даже скидку зажала.

— Знаем мы, блин, таких! Начитаются всякой мути, типа все им будут бесплатно жопы лизать, если они бложик дурацкий ведут — ага, щазззз! Я ей там уже в камментах насрала, — Валя загоготала и показала Лане экран.

С него таращилась та самая девушка в её макияже, а под фото был разгромный пост — якобы и кисточки у них грязные, и у визажистов руки не из того места растут, и кофе у них подают невкусный.

— Да ты смотри! Смотри, что я этой дуре-то написала! Кофе! Кофей ей, блин, наш не понравился! Так поди не кофейня-то, а! И она, нет — ну ты посмотри, врёт же, что не такой макияж заказала — нормально?

— Да уж… — Лана нахмурилась. В груди сжало. И ради вот этого Егор и Иван?..

И ради таких, как тот ушлый торгаш?

Нет. Нет, нельзя так думать. Не Ланино это дело судить.

Её дело другое.

— Эй, ну ты чего? — Валя спрятала телефон. — Не загоняйся. Больше она не придёт. А придёт — так я ей устрою!

Лана поджала губы, утихомирила внутреннюю войну, тяжело вздохнула. Тяжело… боже мой, ну как же хотелось всё рассказать! Как же хотелось поделиться хоть с одним человеком! Но урок двенадцатилетней давности был выучен хорошо, и Лана сдержалась.

С неба сыпали снежные хлопья. Ложились на выпадающие ресницы. Лана смотрела на их танец в свете уличного фонаря и думала о том, как было бы хорошо просто волноваться о будничных мелочах, о карьере и тяготах выбора.

У неё выбора не было. У неё был только один путь.

Когда-то она верила, что могла выбирать. Что могла стать кем-то… кем только захочет. Но всё было предрешено. Она просто должна была выполнить то, что нужно было выполнять каждые двенадцать лет. Так делала её мать.

Так делала её бабушка.

Так делали все женщины в её роду с незапамятных времён.

И только это могло сохранить человечество.

— Ты пойми, — мама гладила её растрёпанные волосы. Лана тогда только узнала, кто… или что она. И что ей уготовано сделать, — так надо. Так устроен мир, и не нам это судить или искать виноватых. И уж не брать на себя за это вину. Понимаешь?

— Нет! Нет, не понимаю!

— Тише, тише. А я вот тебя понимаю. Слышишь? Я же тоже думала, что… что так нельзя… что… но только так и можно… только так…

И вот Лана снова и снова возвращалась в события двенадцатилетней давности, будто заново проходя весь тот ужас девочки, которой к своим двенадцати предстояло отвечать за весь мир.

Вместо того, чтобы пойти домой, она поднялась на этаж выше и позвонила в Иванову дверь. Послышались шаги, шум замка.

— Привет! — он улыбался.

— Привет… — Лана тоже попыталась.

— Ты что-то хотела? Или просто на чай?

— Хотела на чай.

Они опять сидели на кухне и говорили о ботанике. Иван так был помешан на своих цветах и растениях всего мира, что Лана потихонечку влюблялась в каждый лепесток и тычинку. Он рассказывал настолько увлекательно, что невозможно было поверить, что в этом мире существовало что-то прекрасней крестоцветных или голосеменных.

Заболтались так, что уже и таймер отключил лиловые фитолампы, а чай всё не кончался, и Лана никак не могла заставить себя уйти.

Пусть хоть дни, минуты, мгновения, но она попробует быть обычной девушкой, которая влюбилась. Обычной двадцатитрёхлетней девушкой, которой так хотелось любить.

— А ты не хотела бы попробовать орхидею?

— Съесть, что ли?..

— Да нет! Выращивать. Раз у тебя с фикусом получилось. А я, если что помогу.

— О… ну не знаю… давай?..

— Отлично! Как тебе эта? Это Фаленопсис Джихо Саммер Лов.

— Лов?

— Хэ… ну да, — Иван тут же опустил голову, засуетился.

— Символ любви? — Лана осторожно положила руку ему на плечо.

Он замер, с трудом сглотнул и осторожно посмотрел на пристально глядевшую на него Лану. Цветы, символ любви, аромат чая. Лана положила вторую руку ему на грудь и потянулась губами к его губам.

Она ждала этого так давно. В своих фантазиях не раз целовала его губы и гладила на удивление мягкие волосы. Даже порой, чего греха таить, торопила время, чтобы ей уже пришлось это сделать.

Но он отшатнулся.

— Почему?..

— Что? — Лана отступила назад. Вот уж нет. Такого быть не должно.

— Ну… ты тогда так отстранилась… нет, я, конечно же, рад, что мы опять стали общаться, но в прошлом году ты просто…

— А… прости, — она передёрнула плечами.

Да, они могли быть вместе уже в прошлом году. И всё это время могли целоваться, обниматься и заниматься любовью.

Чтобы потом было ещё больней.

Чтобы было нечеловечески сложно.

— Просто я тогда… я была не готова… мы как-то так с тобой хорошо стали общаться, и я… м… испугалась?

— Испугалась чего?

— Ну… что всё станет серьёзно…

— Хм… — Иван задумался. — А… это страшно?

— Очень…

Он перебирал в голове полученную информацию, и Лана, не выдержав, просто притянула его к себе и наконец-то ощутила его тёплые губы. Он целовался осторожно и нежно, будто боялся ей навредить. А Лана задыхалась от вдруг напавшего голода и всё настойчивей проталкивала свой язык в его рот. Кожа будто бы шелестела, ногти зудели. Она узнавала эти ощущения, и ужас того, что ждало впереди, боролся с невозможностью остановиться.

Он так невыносимо сладостно пах. Так аппетитно. Лана чувствовала, как бьётся кровь в его венах, как стучит его сердце.

Нет!

Она резко оторвалась.

Ещё рано.

И он ещё не готов.

— Я, наверно, пойду.

— О… — Иван растерянно потрогал свои губы. — Я что-то сделал не так?

— Нет-нет, всё отлично. Я просто… я слишком тороплюсь.

Она направилась в коридор, а он продолжал стоять в своей кухне и наконец, когда Лана распахнула входную дверь, крикнул:

— Ты же опять не пропадёшь?!

— Нет! Не надейся…

Он должен тебя любить. Любить, поняла?

Лана ворочалась и мусолила мамины слова.

Но как я пойму?

Поймёшь, поверь мне.

И Егор, как назло, разбушевался. Всё никак не мог угомониться и лазил туда-сюда по террариуму. Будто знал, в чью честь был назван, и вместе с Ланой о нём вспоминал.

Она влюбилась в него с первого взгляда. Только такой и могла быть любовь, говорила мама. Мы сразу чувствуем их. Сразу.

Я так же влюбилась в твоего отца.

Он перевёлся в их школу в конце учебного года. Высокий, худощавый, с длинной чёлкой и обвешанным значками портфелем. Мальчишки стали его задирать, а он знай себе их игнорировал. Игнорировал, пока один не отвесил ему пинка. Тогда Егор повернулся, опустил свой портфель под гогот тупых одноклассников и отвесил шутнику такого леща, что его родителей вызывали к соцпедагогу.

Тогда Лана ещё не знала, что любовь эта будет роковой.

Встала она разбитая, но нужно было торопиться на выездное мероприятие. Она представляла их салон «Бижу» на конкурсе визажистов.

Быстро-быстро перепроверила свой чемоданчик. Так, всё на месте. Всё здесь. Приняла душ без мочалки и, не жалея тоналки, нанесла макияж.

— Тц… — она осторожно слущила кожицу с предплечья и пониже натянула рукав.

Ничего, ещё неделька и — отпуск. Можно будет прятаться ото всех.

Ну или почти ото всех.

Она взяла такси, чтобы не опоздать, но такси в Москве утром — это почти гарантия опоздания. Через полчаса стояния в пробке она выбежала к метро и спустилась в толкучку.

В тесноте, но хоть успею.

Только бы не задели лицо.

Лана прижимала к себе чемоданчик, надеясь, что его не повредят. Ну или не повредят её, вдавив в неё его острые углы.

— Уступите беременной! Тоже мне — мужчины нашлись! — бойкая дамочка протискивала хрупкую девушку в пуховике с выдающимся животом. — А ну жопы подняли! — и под шумок отжала местечко себе.

А то и полтора. Беременная кое-как ютилась на освободившейся половинке, а женщина-героиня растеклась рядышком и то и дело напоминала ей, кому стоит быть благодарной.

Лана смотрела на торчащий живот и представляла, как внутри копошится малыш. Ей такого никогда не испытать.

Она просто не может поступить с невинным существом так, как поступила с ней её мама.

Лучше уж она будет скитаться годами, менять фамилии и города, но ни за что не подвергнет своего ребёнка мучениям.

Когда мама умерла, Лану забрали в детский дом. Всё случилось так быстро, что она почти не знала о слухах, которые стали ходить по району.

— Это она!

— Точно она!

— И Егора, и мать свою! Собственную мать укокошила!

Громче всех кричала Катя:

— Говорю вам, она чокнутая! Вы бы видели её рожу, когда она мне всё это рассказывала!

«Всё это» знали теперь все, но, конечно, никто не воспринимал эти бредни всерьёз — решили, что она сумасшедшая, потому и пошла на убийства.

Но Лане только исполнилось двенадцать. Психиатрическую экспертизу она прошла и ни слова не сказала о том, что недавно поведала Кате.

Осталось два висяка.

А Лана — в детдоме.

— Пропустите! Пропустите! — Лана проложила себе путь к выходу чемоданчиком.

Люди плющились и ругались, но в час пик в метро — свои собственные законы.

После душной подземки холод зимы обжёг ноздри, и Лана натянула давно не нужную маску на лицо. По крайней мере, от холода она точно спасала.

Украшенный в новогоднее убранство город казался сказочным и уютным. Если бы только Лана не ненавидела новый год, она бы любовалась ёлками и растяжками, игрушками и огнями.

Её дом был тоже украшен, но то было мистическим действом, подготовкой к обряду. Веселья в этом не было почти никакого. По крайней мере, ей не хотелось его признавать. Не хотелось помнить тот ажиотаж и радость, с которыми она подбирала фигурки драконов, а потом развешивала по всем углам, включая ванную и туалет.

Было в этом что-то ужасное. Будто она не просто должна была выполнить миссию, но и могло статься так, что получала от неё удовольствие.

Тело Егора так и не нашли. А как говорится, нет тела — нет дела. И что бы там ни думали и ни говорили, он навсегда остался пропавшим без вести.

Только Лана и её мама знали, что на самом деле произошло.

— Что?! — Лана резко отдёрнулась от крошечной игуаны, которую мать протянула ей в своих слабых когтистых руках. — Егор?! Зачем, мама?! Ты издеваешься?!

— Нет… ты просто должна это помнить… всегда… поняла? Возьми. На, бери же.

Конец ознакомительного фрагмента.