Алмазная пыль

Анастасия Логинова, 2019

В 1913 году в Петербурге живет маленькая Надя, которую изводят монстры, видимые только ей. Никто девочке не верит, особенно родной отец – он держит дочь взаперти и никого к ней не пускает, кроме гувернантки. А в 2018 году в Петербурге живу я, Марго. Страсть в моей жизни только одна – старинные куклы, на которых я трачу большую часть зарплаты. Покупка одной из них и стала фатальной… Загадочные Ордэне почему-то считают, что у меня есть дар, и я одна сумею помочь Наде. Я в это не верю, но, кажется, мне все равно предстоит побывать в прошлом и стать Надиной гувернанткой.

Глава 2. Брат и сестра

— Она умрет? Умрет? Гришечка, пожалуйста, скажи, что она не умрет! Ох, Господи, я этого не вынесу…

— Она не умрет.

Вслед за слухом, проснулось мое обоняние, и от резкого запаха прямо под носом (видимо, нашатырь) я тотчас открыла глаза. Голова раскалывалась на части, и я долго не могла сфокусировать зрение на лицах, склоненных ко мне.

Их было двое. Блондинка лет двадцати пяти, хорошенькая, с аккуратным вздернутым носиком и заплаканными небесно-голубыми глазами. Второй — мужчина постарше. На его лице — резком, грубом, с изломанной линией носа и тяжелым небритым подбородком — я не нашла и намека на мягкие, привлекательные черты девушки. И все-таки, пока они горячо спорили над моей головой, прежде всего подумала: брат и сестра.

Слишком светлые, прозрачно-голубые глаза мужчины смотрели на меня хмуро и выжидающие. Что-то мне подсказывало, что заботит его вовсе не мое здоровье. А жаль: красавцем мужчина не был, но что-то заставляло меня возвращаться взглядом к его лицу снова и снова.

— Это вы на меня наехали? — хрипло спросила я у него. Больше желая проверить, могу ли еще говорить, чем услышать ответ.

Но он и не ответил, а дамочка-блондинка, всхлипнув еще раз, пискнула:

— Это я… Простите. Ради бога простите, я уже поклялась Грише, что в жизни больше не сяду за руль авто.

— Ты уже пять раз клялась, Кики, — отмахнулся ее брат.

— Вы переехали пятерых?

— Нет-нет, вы первая! Раньше я сбивала только цветочные клумбы…

Я откашлялась, прогоняя хрипоту, и попыталась сесть, чтобы получше осмотреться в комнате. Увы, мне и удар головой о мостовую не помог: это по-прежнему была не комната, а зала с обитой парчой мебелью и шелковыми стенами. Правда… то ли мне вспомнилась дорога, по которой меня везли в бессознательном состоянии, то ли шестое чувство проснулось, но я вдруг явственно поняла: это не тот дом, где я была прежде.

— Куда вы меня увезли? — почему-то испугалась я. — Зачем вы меня увезли?!

Брат с сестрой переглянулись, и на этот раз заговорил мужчина:

— Успокойтесь. — Голос у него был под стать лицу: резкий, грубоватый — но неожиданно приятный уху. — Вы у меня дома, и вам ничего не грозит. Позвольте, как я могу к вам обращаться?

— Марго.

— Так вот, Марго, мне показалось, вы не хотели оставаться в особняке фон Гирса, — он подозрительно прищурился. — Вы были босиком и, простите, в ночной рубашке, когда выбежали из ворот. И торопились так, словно за вами черт гонится.

— Ну да… — признала я нехотя.

А мужчина будто этого и ждал — навис надо мной, опершись на спинку софы, и еще крепче вперился в меня взглядом:

— Он силой вас удерживал?! Похитил и не давал уйти? Его здесь нет — мне вы можете сказать правду! Я журналист и помогу вам, если скажете правду!

— К-какую правду?..

— Ох, Гриша, ты совсем запугал бедную девушку! — вступилась блондинка. — И, право, какие глупости ты говоришь: будто Георг кого-то похищал. Я даже слушать этого не стану!

— Меня никто не похищал, — вынуждена была признать я.

Ответ мужчине не понравился, и он, резко перестав играть в благородство, гаркнул:

— Тогда почему вы оказались на улице в таком виде?! Зачем вы его покрываете? В следующий раз он просто убьет вас — этого добиваетесь?!

— Гриша, Гриша… — оттащила его сестра. — Что такое ты говоришь, прекрати! Георг никого не убивал и не собирается убивать! Но правда… — она повернулась ко мне, — отчего вы оказались на улице в таком виде? И кто вы? Я никогда прежде не видела вас у Георга.

И снова они оба смотрели на меня и молчаливо требовали ответа. А что я могла им сказать? Я бы и сама не отказалась узнать, что за чертовщина здесь творится — и где я, и как я здесь оказалась.

А еще у меня невыносимо болела голова…

Я поерзала на месте, удивляясь, до чего же удобная мебель в этом странном мире, облизнула пересохшие губы — и решилась сказать правду. Будь что будет!

— В общем… — начала я.

И меня прервал неторопливый стук в дверь.

— Простите ради бога, Григорий Николаевич, — в комнату сунулась голова девицы в чепце, — там в передней господин. Вас спрашивает.

— Какой еще господин? — наорал Григорий Николаевич на горничную. — Гони его к черту, некогда.

— Да я бы и прогнала, но он говорит, что, ежели не впустите, то он в полицию пойдет жаловаться. Говорит, барышне, что вы нынче в свои апартаменты привели, — она многозначительно скосила глаза на меня, лежащую на софе в одной ночной рубашке, — приходится родным братом.

— Чего?! — не сдержалась я.

В Магнитогорске остались две моих младших сестры — но братьев у меня нет даже двоюродных.

Новых знакомцев факт наличия брата у «барышни» в неглиже тоже немало удивил. Григорий Николаевич нахмурился еще суровей, прошелся вокруг моей софы, заложив в карманы брюк крепкие жилистые руки, и велел, наконец.

— Зови сюда. Поглядим, что там за брат.

— Да, поглядим, — согласилась я и перед встречей с родственником даже натянула сорочку на порядком оголившиеся ноги.

А когда «брат» вошел, стремительно распахнув дверь, я и вовсе лишилась дара речи. Я сошла с ума. Я точно сошла с ума: говорила мне мама, не сидеть столько времени за компьютером. Господи, что же будет со всеми моими куклами, когда меня сдадут в психушку?..

— Ну слава богу, Маргарита, ты жива — я все больницы в округе оббежал! Я же говорил, милая, ты больна еще, и не следует тебе пока выходить на улицу. Напугала всех до смерти!

Этот Яков, парень с бургером, который продал мне Доротею, теперь был одет как какой-нибудь доктор Ватсон из советского фильма — и вел себя так, будто мы знакомы сто лет.

Нависнув над софой, он по-отечески погладил меня по голове, а потом скорее снял пиджак, чтобы прикрыть мои плечи.

— Я бесконечно признателен вам, господа, что позаботились о Маргарите. Как я могу вас отблагодарить?

Спасители мои (или похитители — пока не разобралась) смотрели на Якова почти так же подозрительно, как я. Кики с затаенным в глазах страхом; Григорий Николаевич — свысока, надменно скрестив на груди жилистые руки. К слову, он на английского джентльмена не походил совсем: рукава мятой рубашке закатаны по локоть, сюртука вообще нет, соломенного цвета волосы взлохмачены, на лице щетина.

Да и манеры оставляли желать лучшего.

— Драгомиров. Журналист, — наконец, представился он и качнул головой в сторону блондинки. — Екатерина Николаевна Вишнякова, моя сестра. А вы… с кем имею честь?..

Названый братец понимающе поклонился:

— Я не представился, простите… Лазарев Яков Иванович, врач. Моя бедная сестра была сильно простужена, а едва пошла на поправку — как видите, снова ей сделалось дурно.

Я все еще не могла вымолвить ни слова, только глупо крутила головой от одного мужчины к другому. Григорий же Николаевич был полон скепсиса.

— Я видел, что ваша сестра выбежала из ворот особняка фон Гирса, — с обычным своим подозрительным прищуром сообщил он.

— Разумеется, — быстро нашелся «братец», — ведь Маргарита — новая гувернантка дочери господина фон Гирса. Господин фон Гирс был так любезен, что позволил Маргарите остаться, покуда она больна.

Драгомиров-журналист вопросительно оглянулся на сестру:

— Это правда, Кики? Она гувернантка?

— Ах боже мой, я не знаю, Гриша… — всплеснула она руками. — Что прислуга, что гувернантки меняются у Георга чаще, чем мода на фасоны шляпок! Марго, милая… — Кики присела на край софы и заботливо взяла меня за руки, — скажите, дорогуша, вы и правда новая гувернантка Наденьки?

Ну вот — теперь внимание всех троих было обращено на меня, и молчать дальше было б совсем уж глупо. Чего доброго, и правда примут за умалишенную. Но что же мне сказать?! Правду — что я не знаю никакой Наденьки и работаю веб-дизайнером, а не гувернанткой?

Этот Яков, самозваный братец, стоял за спинами у всех, и, даже не встречаясь с ним глазами, я знала — сожрет меня на месте как тот бургер, если я скажу свою чертову правду.

Ужасно — но в этом диком мире он единственный мой союзник. Значит, надо подтвердить его ложь…

И я кивнула.

— Да. Я новая гувернантка Наденьки. Видимо, от лекарств мне стало дурно… я плохо помню, что произошло, и как я оказалась на улице.

Яков шумно перевел дыхание. Выходит, и правда переживал о том, что я скажу. Зачем я ему понадобилась, интересно?

— И этот господин действительно ваш брат? — спросил на сей раз грозный Григорий Николаевич.

Маленькая ложь всегда тащит за собой среднюю, средняя — большую, и так до бесконечности. Пока не окажется, что ты завралась настолько, что сама уже начинаешь верить в вымысел.

— Да, — удивительно легко ответила я. — Этот господин — мой брат, я зову его Яшей. А сама я — Маргарита Ивановна. Да. И всю свою жизнь я мечтала стать гувернанткой у Наденьки, так что теперь безмерно счастлива. А теперь можно мы с Яшей уйдем? Кажется, мне пора принимать мои лекарства…

Удерживать нас не стали. Кики любезно подарила мне пару тесноватых ботинок, потому как на улице осень, а я босиком; и Яков, крепко держа меня под руку, поскорее увел. Я даже не сопротивлялась, когда он усадил меня в закрытый конный экипаж. И сама не понимала, почему так спокойна. А потом совершенно некстати усмехнулась:

— Маргарита Ивановна? Серьезно?

Яков пожал плечами:

— Я сказал первое, что на ум пришло — ситуация экстренная, не было времени подготовиться. Напрасно вы, Марго, удалили мой телефонный номер, я ведь предупреждал.

— Как будто здесь есть мобильная связь… Или, может, антенна «Теле-2» притаилась вон там, на крыше той трехэтажной высотки?

— Здесь нет мобильной связи, но, поверьте, я бы с вами связался.

Спорить смысла не было: если уж ему удалось перенести меня сюда из XXI века, то что говорить о связи.

— Где я нахожусь, хотя бы?

— Санкт-Петербург. 1913 год, ноябрь. В марте Романовы отпраздновали трехсотлетие своего дома, в апреле вышел первый номер марксистской газеты «Правда», а Малевич недавно начал работу над своим «Черным квадратом». Кстати, вам несказанно повезло, Марго, нынче вечером премьера кинематографической комедии «Домик в Коломне» — по Пушкину. Совершенно очаровательная вещь.

— По Пушкину… — Вот тут-то терпение мое и достигло предела. Я покусала губу в последней попытке себя сдержать — а потом плюнула на все и гаркнула: — Что за чертовщина здесь происходит?!

Яков поморщился. Поднялся, чтобы плотнее закрыть окошко кучера, потом сел напротив и долго с осуждением смотрел мне в глаза. Напрасно: я чувствовала только злость, а не стыд за истерику.

— Вы уже виделись с девочкой, Марго.

— Странная девчонка, которая видит монстров?

— Да, она. Ей нужна помощь, Марго. Ваша помощь.

— Почему моя?

По минутному замешательству Якова я догадалась, что он и сам этого не знает толком. Однако нашелся быстро:

— Потому что у вас есть дар.

— Какой? — я скептически изогнула бровь.

— Подробностей я не знаю: моей задачей было лишь найти вас и доставить к девочке. Они сказали мне, что вы сами все знаете. Или поймете очень скоро.

Бред какой-то… Я не придумала, что ответить на такое заявление и не меньше минуты просто смотрела в окно, на бурлящий жизнью Петербург 1913 года. А мысли мои метались в голове в безумном сумбуре. Если бы не многочисленные рекламные вывески с «ятями» за окном, я бы точно решила, что этот Яков — сумасшедший, от которого нужно держаться подальше.

— Нет у меня никакого дара, — устало вздохнула я и потерла ломящие от боли виски. — Я самая обыкновенная неудачница, уже разведенная в свои двадцать семь, играющая в куклы и ненавидящая свою работу. Они — кем бы они ни были — ошиблись. Я не смогу помочь этой девочке, даже если б хотела.

А Яков вдруг снова пересел ко мне. Серьезно посмотрел мне в глаза и, не успела я даже ойкнуть, поднес руки к моим вискам. Немного прижал теплые ладони к коже.

Странное это было ощущение… Легкий гул, то нарастающий, то стихающий. И я практически видела, как боль из ушибленной головы густой тягучей массой перетекает через руки — к нему. Причиняя ему мучения все те же, что чувствовала я. Я резко отстранилась. Боль не ушла совсем, но стало значительно легче.

— Они не ошибаются, Марго, поверь мне.

— Кто — они?

— Для тебя и так слишком много новостей на сегодня. Я и не думал, что ты ударилась головой так сильно: отвезу тебя в дом фон Гирса, до вечера ты должна поспать и прийти в себя. А часов в восемь я зайду за тобой — сходим в синематограф. Там и поговорим.

Я упрямо мотнула головой.

— Сегодня вечером я собиралась съесть свои суши и посмотреть новую серию «Теории большого взрыва». Все!

— Прости. Испортил тебе вечер.

— Я не собираюсь тебя прощать! — Я сама поднялась и принялась стучать ладонью в окошко к кучеру, требуя, чтобы тот остановился. — Ты меня сюда отправил, ты и возвращай назад! Какое право ты или эти твои «они» имели вмешиваться в мою жизнь?! Я этого не просила! И дара никакого не просила! Верни меня домой сейчас же — я с места больше сойду!

А когда экипаж все-таки остановился, тотчас спрыгнула на мостовую с твердым намерением и правда не сходить с места. Только не учла, что этот мужлан раза в три был сильнее меня: грубо схватил за локоть и через дорогу потащил куда-то в совершенно неприглядную темную питерскую подворотню. Открыл буквально первую попавшуюся дверь и толкнул меня внутрь.

И я обмерла…

Не думала, что способна так обрадоваться своей маленькой квартирке-студии. Я действительно оказалась дома: крохотная прихожая, слева сразу шкафы с куклами — чтобы увидеть их первым делом, как войду. Вот коробка из-под роллов, что ела я накануне, вот стол с ноутбуком и блокнот с набросками по последнему заказу. А Доротеи в кресле уже нет. Или еще нет — не знаю…

Смотреть в сторону кровати я себе запрещала. Боялась. Набравшись храбрости, все-таки повернула голову — сперва на прикроватную тумбу, где замерли на часах красные цифры «3:10». А потом — на кровать.

Марго, то есть я, крепко спала, укутавшись в пестрое одеяло и зарывшись в подушки. И она не дышала.

Сперва я подумала, что мне показалось, и подошла, чтобы прислушаться, приложить пальцы к губам. Ничего. Она и правда не дышала! И пульса не было, хотя кожа казалась теплой.

— В этом мире время для тебя остановилась, — ответил Яков, когда я в панике на него оглянулась. — Посмотри на часы.

Горящие в темноте цифры по-прежнему показывали «3:10». И не мигали даже, будто сломаны.

— Я что — умерла?.. — спросила я, едва ворочая языком от ужаса. — Это так происходит на самом деле?

— Нет, — заверил Яков, хоть и после некоторой заминки, — для тебя время замерло в прямом смысле. И пойдет снова лишь после того, как ты сделаешь, что должна. Ты проснешься в своем мире как обычно — вернешься к своим заказам, сериалам и куклам. Ты даже помнить не будешь ничего, что с тобой произошло здесь.

— Как будто это все сон?

— Да, как будто сон.

Пожалуй, это меняет дело: я люблю сны. Тем более, такие красочные и правдоподобные. Это даже здорово — во сне пройтись по Невскому проспекту начала XX века.

Пока я немного успокаивалась, Яков вдруг по-свойски прошел по моей квартире — в сторону ванной:

— Раз уж мы здесь, тебе нужно приодеться, — сказал он, — негоже второй раз появляться в доме фон Гирса в одном исподнем.

И толкнул дверь. А за ней — я обмерла второй раз, потому что за ней была не привычная моя душевая кабина, а огромная гардеробная, битком набитая самыми разнообразными нарядами этой эпохи. Внизу столь же впечатляющая полка с обувью, а наверху — шляпки невообразимых фасонов.

Самое интересное, что свет Яков зажег, щелкнув моим выключателем.

— Хорошо, я приоденусь, раз ты так просишь, — я с благоговением погладила шелковую насыщенно-малиновую ткань одной из юбок. — Но только в интересах дела — запомни.

— Ну, не буду тебе мешать, — хмыкнул Яков и собрался уже закрыть дверь ванной — но вдруг устало вздохнул: — что ты делаешь?!

А я, взяв свою сорочку-парашют за нижний край, намеревалась наконец-то от нее избавиться.

— Раздеваюсь… Или мне надевать шелковое платье на это безобразие?

— Именно! Постой, ты понятия не имеешь, как одевается дама нашей эпохи, да?

Я неловко пожала плечами, признавая очевидное. Откуда бы мне это знать? В школе по истории у меня была пятерка исключительно потому, что я лучше всех закрашивала контурные карты. В этом я сильна, да.

Яков был в замешательстве — пока я грубовато не прикрикнула:

— Ну что ты там стоишь, помоги мне! Ты-то наверняка знаешь, что за чем надевать и куда крепить вот эту штуку.

Мне показалось, или Яков немного смутился?

— Брось… — разозлилась я. — Не знаю, что у вас там за тайная организация, но только не говори мне, что ты ни разу не видел голой женщины.

Яков кашлянул и счел важным заметить:

— Я видел голых женщин.

— Рада за тебя, милый, — потрепала я его по щеке. — А теперь помоги мне одеться.

Возиться со слоями одежды пришлось долго. Теперь я понимаю, что многочисленные горничные порхают вокруг барышень в романах вовсе не для красного словца, а потому что самой затянуть на себе корсет или застегнуть двадцать четыре (двадцать четыре, черт возьми!) мелких пуговки на спине совершенно невозможно!

Зато когда Яков закончил с этими пуговками, то даже я, вечно недовольная своим отражением, признала — выгляжу шикарно. Хотя Яков и заставил выбрать достаточно простое, до самого подбородка закрытое серо-голубое платье, а не малиновое с открытым декольте, как хотела я. Мол, ты гувернантка, Марго, а не жена хозяина дома, будь скромнее, бла-бла-бла… Но выглядела я все равно отлично. Корсет все утянул, где надо, и приподнял тоже, где надо; а серый цвет самым выгодным образом оттенил мои рыжие волосы. Они у меня как раз отросли до плеч и вились от природы, так что даже получилось соорудить приличную прическу.

Хотя косметика бы конечно не помешала…

Не успела я подумать, примут ли меня за проститутку, если я чуть-чуть подкрашу губы, как за спиной грозной тенью возник Яков.

— Лак с ногтей я бы на твоем месте смыл, — посоветовал он.

— Может, мне еще татуировку свести? — огрызнулась я, пряча помаду в карман.

Брови у бедного Якова взлетели вверх, и он совершенно жалко спросил:

— У тебя есть татуировка? Где?

— Показать?

— Не надо, — он снова смутился. — Татуировку можешь оставить — ее не увидят.

— Это еще как дело пойдет, — вздохнула я задумчиво. К сожалению, и правда уже очень давно не было никого, кто мог бы посмотреть на мою татуировку.

И второй раз вздохнула, когда снова оглядела на себя в зеркале.

— Теперь-то ты понимаешь, что они ошиблись: я не та, кто вам нужна. — Сказала я уже вполне миролюбиво. — Я даже одеться сама не смогу. И по-французски знаю только «Je ne mange pas six jours²!». Ну какая из меня гувернантка для девочки-дворянки?

— Они не ошибаются, Маргарита. Выходи. Скоро уж темнеть начнет, а тебе нужно вернуться в дом раньше хозяев.

Примечания

2

Фраза Кисы Воробьянинова из к/ф «Двенадцать стульев»: «Я не ем шесть дней» (прим.)