Рассказы и сказки о странном и страшном

Анастасия Компанцева

Анастасия Компанцева, Яна Полей и Катерина Скобелева приглашают: «Добро пожаловать в нашу реальность! Тут живут маленькие и большие чудовища, герои и злодеи – мифологические и не очень, пара драконов, вампир на диете, столичная фея (по совместительству – коллектор долгов), а также несколько очень-очень странных девочек… В общем, с этими персонажами не соскучишься. У всех – свои страхи и своя история. Рассказы про них рекомендуется читать темной-темной ночью, но и днем саспенс вам обеспечен!»

Яна Полей

Чудовищный ребенок

Ритка ребенка хотела так, как другие хотят выйти замуж, как беременные хотят пива, как мужики с работы рвутся на футбол, как малыши рвут родительские кошельки, чтобы им купили заветную игрушку. Я не хотела. Никогда не хотела. Мне нравилось детей рисовать. Мне нравилось с детьми разговаривать, но когда представляла себе жизнь с ребенком целый день, то приходила в ужас: вещи перемещаются и пропадают неизвестно куда, деньги тают в мокрых памперсах мгновенно. Капризы, вопли, сопли. Нет-нет! У моей соседки — ребенок. Я измучилась, пока он рос до пяти лет. И сейчас продолжаю мучиться. Сначала он орал двадцать пять часов в сутки. Затем научился стоять и швырять вещи из своего манежика. Он швырял их целыми днями с безумным грохотом. Бам-с — полетела пирамидка прямо по моим нервам. Бам-с — на них же повисли звонкие удары мячиков или еще какой-нибудь игральной дребедени. А мне так нужна тишина. Я не могу работать иначе.

Недавно встретила его бабушку. Она с гордостью сказала, что у внучка явно удивительные музыкальные способности (это я сдуру сказала ей, что мои работы будут участвовать в весенней выставке в ЦДХ). Мало того, что их крикливое, шумливое чудовище не давало мне покоя пять лет жизни, так ему еще собираются купить скрипку или пианино… Есть риск сойти с ума.

А тут еще моя подруга детства Ритка стала чудить: хочет ребенка — и все тут. Почему-то она за шесть лет общения со своей большой любовью ни замуж за него не вышла, ни ребенком не обзавелась. И пошли все эти разговоры, мол, как ужасно не выполнить свой материнский долг. По детским домам куча всяких детей. Ах-ах! Если б каждый взял по ребенку, то мир стал бы намного лучше!

— Пусть мир становится лучше без меня, — сказала я ей. А когда она принялась бросать на меня тяжкие, как картины Гойи, взгляды и скорбно нудеть, что вот, как можно быть такой недоброй, я не выдержала и сказала:

— Я не добрая. А я и не говорю, что добрая. Но с каждой выставки, с каждой продажи этим твоим детям перечисляю хоть пару тыщ.

— А я с тобой согласна, — сказала рыжая Машка. Они с мужем порой заскакивали к Рите. Если честно, это были не самые лучшие знакомые Риты, и я старалась за ними приглядывать. — Эти дети… Они такие несносные. Да, Петенька? — ее Петенька что-то невразумительно пробубнил, пытаясь проглотить кусочек третьего бифштекса. Это была бездетная пара, причем жена была одержима идиотскими идеями насчет здорового образа жизни, а Петенька, здоровенный, откормленный красивый парень, почему-то загнавший себя преподавать историю в обычную школу, полностью был подчинен своей женушке. — Особенно из всяких приютов.

— Гм-гм… — Петю, как всегда, больше интересовало содержимое тарелки.

— Маша! — глаза у Риты стали круглыми от негодования.

— Из… откуда ты сказала? — мягко спросила я. — А чем плохи такие дети?

— Ой, ну, это всегда потомство всяких маргиналов, личностей неполноценных… — Маша размахивала бокалом, как флагом, и мило улыбалась, гадина. Я не стала отвечать, повернулась, подхватила дубленку и вышла.

Уже на улице я услышала возмущенное Риткино:

— Маша, как ты могла? Ларису усыновили.

— Удочерили, — тихо заметил Петя.

— Какая разница?.. Уже в большом таком возрасте, лет в пять… Это моя лучшая подруга.

У меня потеплело на сердце. Ритка — дура, но добрая дура.

— Она знаешь какая талантливая? У нее знаешь картины какие дорогие?..

— Ой, ну я не знала, — разочарованно протянула Маша. — Это вот и есть твоя подруга-художница?

И тут раздался торжествующий смешок обычно безгласного Пети:

— Ну, теперь твоя мечта о портрете, дорогая моя, развеялась прахом могильным, ха-ха-ха.

Дальше мне было неинтересно, и я пошла быстрее. Обычно на расстоянии ста метров я тоже все слышу, но при желании — хуже.

Прошло еще немного времени. Я готовилась к одному интересному международному проекту, который сулил в случае удачи и приятную щекотку для творческого самолюбия, и достаточную финансовую стимуляцию. Незаметно промелькнуло полгода, и когда вдруг раздался звонок от Ритки, совесть слегка меня куснула — не вспомнить ни разу о подруге! Боюсь, я действительно не самое эмоциональное существо на Земле. Все мои чувства остаются в моих картинах.

— Привет, Рит, прости, я пропала, но рада тебя слышать…

— Я тоже! Я тоже рада! Не извиняйся, ты же была так занята! Но теперь ты должна заскочить ко мне в гости! Я такая счастливая!

Голос у нее действительно звенел и искрился, как маленькая радуга, которая словно бы выскакивала из трубки и окрашивала все вокруг в цвета счастья. Ну, что ж — я поехала к ней. От «Октябрьской» до «Калужской» было недалеко, в принципе. Купила по дороге большую коробку любимых Ритиных конфет, ликер и симпатичного игрушечного зверя, похожего на енота. Я решила что-нибудь такое сказать, мол, от мужчин ничего нежного никогда не дождешься, вот тебе пушистый зверек, а когда-нибудь он пригодиться по назначению. Ну, будут же у нее дети? Может, и усыновит кого-нибудь. Мама говорила, что Ритка ей всю душу вымотала зимой, мол, как к этому вопросу подступиться.

Дура Ритка! Вот нет у меня детей — и не надо, хотя маме я благодарна на всю жизнь. Но все равно она для меня вроде любимой, заботливой, но тети. Я так всегда и фантазировала, что это какая-нибудь сестра мамы, хотя не представляю свою маму… и была ли она у меня?

Итак, я доехала до Ритки: охи-ахи, поцелуи. Вручаю ей конфеты и ликер.

— Ой, Ларочка, зачем? И праздника-то нет.

— Ну, как это? Давно не виделись, вот и праздник нашей встречи. — Я принюхалась и поняла, что Ритка пахнет по-иному, но в чем дело, не разобралась.

— У тебя духи новые?

— Нет. Я вообще теперь духами не пользуюсь, — засмеялась подруга. — Идем.

Мы прошли в комнату. На ходу я пыталась достать из сумки енотика.

— Что ты там копаешься? Садись давай, сейчас пообедаем нормально. Я даже язык отварила.

— Сейчас-сейчас, сей… час… Я тут еще принесла тебе… Ой, — я удивленно посмотрела на кухню.

У Риты большая комната плавно перетекает в кухню, которая поэтому прекрасно просматривается из коридора. Под барной стойкой сидела девочка и увлеченно что-то громоздила из кубиков.

— Да. Это мы! — радостно воскликнула подруга.

— Рита, это… Это то, про что я думаю?

— Это Леночка! Леночка, иди сюда. Это тетя Лариса.

Я переварила свое превращение в тетю и достала треклятого зверя, который растопырил лапки и никак до этого не хотел вылезать из сумки.

— Хм. Ну, тогда, Леночка… Ты любишь енотов? Кажется, это все-таки тебе. — Леночка вцепилась в енота, царапнув меня взглядом из-под светлой челки.

— Леночка, — тихо и мягко намекнула Рита.

— Спсиб, — пробормотала девочка. Было ей года три, как мне показалось.

— Лар! Ты — гений! Ты такая тонкая, такая чувствительная! Как ты догадалась?

— Да не догадалась я! Тебе зверика везла… думала подбодрить, мол, будут же детки когда-нибудь.

— Ну, я и говорю, что только ты могла предчувствовать… как творческая личность…

— Рита, я сейчас зарычу! Давай чай пить. Ненавижу все эти разговоры о тонко чувствующих личностях.

Мы сидели уютно и спокойно, как могут сидеть женщины, когда остаются одни. Правда, рядом присутствовала девочка — загадочное и непонятное существо. Но, кажется, Леночка обладала спокойным и удобным нравом. Она мне понравилась. Девочка смирно возилась с игрушками, уложила енота спать на диванную думку, накрыла его пледом, как нормальный домашний ребенок. Меня, помнится, мама учила играть в игрушки.

— А ты… когда?

— Да летом еще… Просто мы из Москвы уезжали. Да и новости о тебе доходили. Зачем дергать-то? Ругаться будешь? — она вытянула губки хоботком, и я улыбнулась.

— Да нет. Молодец! Я не говорю, что это плохо. Просто я никогда не рожу и чужого ребенка не приемлю.

— Это тебе так кажется, — промурлыкала Ритка.

— Нет. Не кажется. Ну, давай за Леночку, за то, чтобы мечты сбывались. Каждому — свое. — Мы чокнулись и выпили.

— А с духами что не сложилось?

— Ну, — Ритка как-то повела плечами… — Ты знаешь, у Леночки…

— Аллергия? — я понимающе кивнула.

— Нет, не аллергия… — Рита помялась. — У нее такое чувствительное обоняние… как у тебя, только еще хлеще.

— Хлеще? — я засмеялась. — Да ладно… — Я могла учуять сорт сигарет, которые человек курил три дня тому назад и отделить этот запах от запаха других сигарет, которые он курил позже. Покупая хлеб, я могла рассказать, что ела на завтрак продавщица, по какой улице ехала машина с этими булками, когда последний раз принимал душ водитель. Жизнь моя из-за этого была немного сложнее, чем у прочих, но с другой стороны — я редко покупаю хлеб. И сметану. А уж при выборе свежего мяса мое чутье мне, наоборот, помогает. А я очень люблю мясо…

— А как? — я многозначительно подняла бровь, не решаясь при ребенке озвучивать некоторые особенности Риткиной жизни.

— А что он… — усмехнулась та. — У него своя жизнь, у меня своя. У него нет недостатка в детях. Скорее наоборот. Он мне и помог ускорить процесс, все эти бумаги, то да сё. Может, решил, что успокоюсь…

— А, — махнула я рукой. — Давай выпьем за тебя, мамочка, и за Леночку. Чтобы все у вас было хорошо.

Мы сидели и болтали. Я сделала набросок Лениной головы в блокноте. При заурядной внешности девчушка обладала притягательностью: округлый, аккуратный лоб, выразительные, немного навыкате глаза, легкие волосы, сами собой укладывающиеся в хорошенькие прядки, чуть надутые губки… В карандаше получилось неплохо, потом можно будет попробовать что-то сделать. И Ритке приятно, и я свое полугодовое молчание заглажу. Потом, что это я чужим мамочкам рисую их детенышей, а подруге не могу? В общем, пока сидели, я твердо решила сделать портрет Лены.

Лена вдруг подняла голову, посмотрела на меня.

— А ты что делаешь? Ты меня рисуешь? А зачем?

Я удивилась, что она так хорошо говорит и что углядела, чем я занимаюсь.

— Да, рисую. Тебя. Ты умеешь рисовать? — я протянула ей блокнот и карандаш.

— Я не умею, — малышка насупилась.

— Научу. Круг можешь нарисовать?

— Да… — она нарисовала круг, который я легко превратила в кошачью мордочку. Девочка тихо засмеялась. Голос у нее был хрипловатый, неожиданно низкий.

— Лена! Спать-спать! — сказала Рита. — Мы сейчас. Я ее помою… Поскучаешь?

— Поскучаю, конечно, — согласилась я.

Рита с Леной ушли в ванную, а я налила себе еще кофе и стала осматривать квартиру. Что-то неуловимо изменилось. Что-то истрепалось, а кое-где, наоборот, появились новые вещи. Я одобрила новый цвет стен, но меня заинтриговали свежие царапины возле окна. Для Лены было высоковато, для Риты низковато. И вообще, что это — вилками царапали? Как будто кошка скреблась…

— Рит, а сколько Лене? — спросила я подругу, когда она вернулась в комнату.

— Пять.

— Ого, я думала меньше.

— Она миниатюрная, — улыбнулась Рита.

— Ну и хорошо. Девочка должна быть миниатюрной.

— Ри-и-ит, — послышался низкий хрипловатый голосок. — Возле стола появилась девочка и серьезно смотрела на нас чуть выпуклыми глазами. — Я есть хочу.

— Ой, опять? Сейчас, Леночка, — подруга виновато посмотрела на меня и, щедро отрезав говяжьего языка, сделала Лене два гигантских бутерброда с майонезом, солеными огурцами и ломтиками сиреневатого вкуснющего мяса. Я была уверена, что это многовато для маленькой девочки, но она их проглотила в мгновенье ока.

— Ух ты, какой голодный ребенок, — засмеялась я. — Я бы тоже от такого бутербродика не отказалась. — Ритка и мне соорудила.

— Зубки почисти, — крикнула она вслед Лене.

Та, проглотив последний кусочек, кивнула нам и быстро-быстро засеменила к себе в комнату.

— Да, Рита.

— Она тебя по имени зовет?

— Ну, да… Я бы хотела, чтобы мамой, но большая уже, видимо. Рита — и все тут.

— Я смотрю, наголодалась девчонка…

— Ты знаешь, — Ритка смущенно улыбнулась, — у нее вот такой вот обалденный аппетит. Вот перед тобой только поела. Ест, как взрослый мужик: проходит полчаса — и опять есть хочет. Да мне не жалко. Бедный ребенок, она и не ела, наверное, нормально. Я, правда, боялась, что глисты там или еще чего, а врачи сказали, что просто такой обмен веществ. В общем, я смело ее кормлю столько, сколько она хочет. Может, хоть вес нормальный наберет. Смотри, какая худенькая.

— Я вот тоже всегда есть хочу, — виновато сказала я, отрезая себе еще колбаски и сыра. — Без мяса жить не могу.

— Вот-вот! — Ритка засмеялась. — Я теперь мясо покупаю. Правда, сначала казус вышел. Может, не видела никогда, может, очень голодная была… В общем, в первые дни купила я мяска — думала, запеку или суп сварю — надо же ребенку нормальную пищу делать, никаких диет… Положила на мойку, пока продукты разгружала… Эта красавица, наверное, четверть кусочка съела.

— Сырого мяса? — Я поставила чашку, чтобы не расплескать кофе.

— Ага.

— Это какие же зубы надо иметь? — Вообще-то я сама могу запросто недоваренный кусок мяса съесть, мясо по-татарски обожаю. Но я-то — взрослый человек.

— Ну, вот-вот! Я ей: «Леночка, рыбка моя, подожди, я хоть приготовлю…» Ну, впрочем, меня предупреждали, что первое время у нее могут быть странные вкусы.

— А помнишь, у нас в классе девчонка была, известку колупала и ела?

— Ага, — засмеялась Рита. — В общем, котлеты и бифштексы поселились у меня надолго… Везде пишут: каши, фрукты… Ну, не ест она все это! Что мне, насиловать ребенка?

— Правильно, — согласилась я, — это лучшая политика. А ты? Так сама на колбаску перейдешь!

— Ни за что! Я свой выбор никому не навязываю, но мяса есть не буду.

— Убийца помидоров, — свирепо прорычала я, и мы обе рассмеялись. Я всегда немного подсмеивалась над вегетарианством Риты, но, к ее чести, она никогда не морщилась при виде шашлыка и не закатывала глаза, когда мы ели ветчину, колбаски, копчушки и все такое. Я лично без мяса не могу. Просто с ума схожу. Настроение портится: я становлюсь злой, угрюмой… всё и все вызывают у меня раздражение. А кусок мяса побольше, да не сильно испорченный готовкой, дарит мне не только сытость, но и благодушие.

— Ты еще про малышку расскажи. — Почему-то мне было интересно слушать Риткин лепет про ее новые будни. Как они играют, как Лена привыкала к новому жилью.

У Риты все было по-другому, чем у меня с мамой. Что-то проще, что-то тяжелее. Если Леночке что-то не нравилось, то было бесполезно ее уговаривать. Нет — и все тут.

— Смотрит исподлобья, — рассказывала Рита, — а чувствуешь себя при этом амебой примитивной и глупой. Зато, если что-то по нраву, скачет, радуется, обнимается. Никогда не целуется. Ее целовать можно, терпит, но может ускользнуть… Любит под столом сидеть. Или залезет на дерево и сидит там долго. Однажды больше часа просидела… — Рита немного беспокоилась — нормально ли это?

Я слушала все это и зачем-то запоминала… Я любила устраивать логово, как папа это называл. Натаскаю одеял, ковриков за диван или под стол, зароюсь и сижу там. Поэтому сказала бодро:

— Да нормально! Ты почитай, что там про детей пишут на форумах. Я тоже любила в норке сидеть. Да помнишь, мы вместе с тобой шалашики строили…

— Шалашики, это да… Не знаю, как тебе сказать, Ларис, в общем, она просто сидит. Не моргает — смотрит, как в засаде.

— Ну, в засаде, наверное, играет, будто она тигр.

— Наверное, — задумчиво протянула Рита.

Краем глаза я увидела, что дверь Лениной комнаты чуть приоткрылась и в щелке заблестел чей-то любопытный глаз. Я сделала вид, что ничего не заметила. Рита досыпала в вазочку печенье, потом закопошилась возле мойки… Мне показалось, что мимо меня мелькнуло что-то длинное, и одно печенье исчезло. Я решила, что устала, а девочка просто быстро пробежала туда и обратно. Ну и пусть. Подумаешь, стащила одно печенье?

Я ушла от них совсем поздно. Пришлось такси заказывать. Ехала и покачивала головой: ну надо же… ну, Ритка! Молодец, что и говорить! Самое странное, я ей не завидовала, не испытала тут же желание родить, найти, усыновить. Нет. Я просто считала, что Ритка — молодец, что Лене повезло. И еще меня безумно интересовала эта девочка. Почему, я не могла объяснить.

***

Я еще к ним приехала в гости. Потом мы вместе выбирались в кино и в кафе. Я учила Леночку рисовать. Вернее, пока просто приучала ее к карандашу, ластику, фломастерам. Леночка всегда сначала говорила, что не умеет, потом выяснялось, что она все схватывает мгновенно. Когда мы встретились через неделю после первого раза, она уже сама нарисовала с десяток кошачьих, собачьих, тигриных и прочих мордочек, отталкиваясь от круглой заготовки, которую я ей показала. Стала рисовать деревья. Еще через пару месяцев она рисовала так, будто с ней плотно занимались год.

Я осторожно, с разрешения Риты, стала пробовать на Лене некоторые свои идеи — все думаю когда-нибудь создать свою студию для детей. Лена неохотно рисовала дома, и у нее хуже получались человеческие лица, зато в целом движения, пластика тел — великолепно. Бегущий мальчик со спины вообще был как живой. Порой мне казалось, что во всех ее рисунках присутствовала тревожность, но Рита очень разумно мне пояснила, что у ребенка были какие-то психотравмы. Подруга уверяла меня, что я тоже рисовала в детстве все мрачное и страшное. Мы решили — со временем Леночка изживет в рисунках свои страхи. То же самое сказала психолог, к которой Рита возила дочку пару раз в месяц. Рита, глядя, как я не на шутку заинтересовалась Леночкой, шутя сказала, что у Лены не было ни одной мамы, зато теперь — сразу две.

Все было б хорошо, если бы не возрастающая гиперактивность Лены. Она иногда по нескольку часов носилась вокруг нас, не уставая. Могла спать не более четырех часов в сутки. А могла устроить сонный марафон часов на пятнадцать. Это пугало Риту. Ей казалось, что она не справляется, особенно когда на площадке к ней подлетали разъяренные мамаши других детей, предъявляя разбитых и поцарапанных жертв Лениной активности. Не то чтобы она дралась, но ее игры были весьма динамичными. Она и нам предлагала: «Теть Ларис, давайте поиграем в хищ-щ-щных зверей!»

«Хищ-щ-щных!» — это означало, что она сядет под барную стойку и будет оттуда выпрыгивать, хватая меня и Риту за ноги. Еле-еле договорились не хватать никого с горячим чаем в руках.

Когда получалось, мы ходили в какие-нибудь кафе и брали с собой Лену. Девочка в целом вела себя хорошо, а если и расходилась, то ее можно было отвлечь веселой игрой или едой. Поесть она любила, хотя впрок это не шло — оставалась такой же худышкой, как и при первой нашей встрече.

Прошло лето, а осенью я стала реже общаться с Ритой — прибавилось заказов.

Однажды Рита мне позвонила вечером. Была уже зима, за окном было темно, неуютно. Голос у Риты дрожал.

— Ларисочка, ты… ты занята?

Я была занята. Я рисовала, я думала. Обычно отключаю телефон, чтобы никто не мешал, а тут почему-то забыла. Но у Риты был такой голос…

— Нет, Рита, нет, конечно… Что случилось?

— Ты могла бы приехать? Ларис, ты моя самая близкая… Я такси оплачу. Пожалуйста! Если у тебя никакой личной жизни сегодня нет, — она попыталась засмеяться, но смешок прозвучал жалобно. — Пожалуйста… — прошептала она.

— Сейчас приеду. Что случилось? Вы здоровы?

— Не уверена, — сказала она. Послышался какой-то яростный вопль. Рита ахнула и бросила трубку. Я схватила дубленку, сумку и побежала ловить машину.

***

Начался жуткий снегопад. Ветер сбивал с ног. Я еле нашла ненормального, согласного отвезти меня до Ритиного дома. Добралась я уже очень поздно, в двенадцатом часу. Меня встретила Рита с опухшим поцарапанным лицом и заплаканными глазами. Судя по всему, произошло что-то действительно жуткое. Полквартиры было просто разгромлено: карниз оборван, обои содраны. Книги, игрушки, статуэтки валялись на полу. Меня сразу напряг какой-то знакомый неприятный запах. Запах… мочи. Слабый, но для меня ощутимый.

— Что случилось? Вас ограбили? Где Лена?

— Спит, — вяло сказала Рита. Одной рукой она пыталась взять у меня дубленку, из другой не выпускала тряпку. Я сама повесила одежду.

— Пошли. Что случилось?

Произошло что-то странное. Рита не замыкалась на роли примерной матери, и у нее была личная жизнь. И Леночка про это знала. Она холодно, но все-таки общалась с другом Риты, снисходительно принимала от него подарки, отпускала иногда Риту на свидания. В такие редкие дни я иногда брала девочку с собой — побродить по выставкам или к себе в студию, где мы рисовали. Или Рита приглашала няню, которая помогала ей с девочкой.

В этот раз Рита ходила со своим другом в ресторан. С Леной оставалась няня. Со слов няни, Лена отлично поужинала, они немного посмотрели мультики, поиграли в куклы, девочка помылась и рано легла спать. Рита отпустила няню, но вот друг никак не хотел отпускать Риту. Видимо, не торопился, против обыкновения, домой. Проводил ее до квартиры. Мол, у тебя давно не был, да интересно, как ты сделала ремонт, да кофеек из твоих ручек… Рита и не отказывалась.

— Ничего такого, — всхлипывала она, — мы просто пили кофе. Болтали…

— Ну, ладно, не буду ничего говорить. — Мне не нравился этот человек, и я считала, что Рита дура, а он пользуется этим. С одной стороны, он баловал ее, помогал разрешить все проблемы, с другой — Рита была его тайной, без права на признание, без общего дома, и у него была своя семья. Это меня и бесило.

— Ну, а потом что? Это он устроил?

— Не-ет… — она всхлипнула пару раз. — Лена.

— Лена?

— Она проснулась. Вышла в комнату. Мы не сразу ее увидели.

— Вы… целовались? — осторожно предположила я.

— Да нет же! Разговаривали… Ну, может, он руку мою держал… Но мы разговаривали… про все… как дальше… я не знаю, что она услышала… сколько она стояла. Стояла в пижаме своей и смотрела не мигая… словно привидение.

— Я и не знала, что ты часто общаешься с привидениями, — попыталась я пошутить, но Рита всхлипнула громче и уткнулась в мое плечо.

— Она сказала: «Уходи». Я ей — «Леночка, так некрасиво, надо поздороваться». Она опять — «Уходи», знаешь, таким спокойным ровным голосом. Ну, а он ей тоже спокойно — «Леночка, я сейчас уйду, мы с мамой только кофе допьем», улыбнулся ей. Тогда она мне сказала, что хочет есть. Я достала ветчину, стала резать, делаю ей «чудовищный» бутерброд. Вдруг смотрю, у меня с мойки куда-то исчезла миска, в которой печень размораживалась, и слышу, он говорит: «Лена, ты что?!» Оборачиваюсь, а она поставила миску на стол, села напротив него, на мое место, и ест эту печень…

— Сырую?

— Ага, ест, ы-ы-х… вся перемазалась, кусает, улыбается и смотрит на него. Я печень отобрала, умыла Лену, дала ей бутерброд. Момент уже испорчен, он еще что-то бормочет, я этой паршивке говорю: «Все, иди спать». Ушла. Мы еще поговорили немного, но уже не так… Он все-таки понял, что надо уйти. Вышли в коридор, а там, Лариса! Там! — тут Рита взвизгнула.

— Что там?

— Она описала его обувь… и пальто… сбросила на пол, мы не видели. И когда успела?

— Ну, при желании она умеет быстро двигаться, — заметила я. — Очень скандалил?

— Не то слово. Орал, сказал, что это моя дурацкая идея была… что я дебилку или психопатку взяла какую-то, неизвестно, кто ее родители, чтобы я ее отдала завтра же обратно.

— Ублюдок.

— Были еще эпизоды…

— Еще эпизоды?

Рита вздохнула. Снегопад стих, за окном было темно, впрочем, как и в квартире; лампа над столом не могла рассеять этот мрак. Я с молчаливого согласия Риты достала из бара коньяк и накапала ей в чай, а еще налила в маленькую рюмочку из коричневого стекла.

— А себе? — вяло спросила подруга.

— Хорошо. И себе. — Я повторила процедуру.

— Она иногда начинала разбрасывать вещи. Чуть-чуть. Иногда царапалась… После занятий это все стихало, но иногда повторялось.

— Как в это раз?

— Нет. В этот раз, не успела я его проводить, как Лена опять выскочила и стала все вокруг громить. Но так она еще никогда не делала. Она визжала, кусалась… я ее пыталась по хорошему, обнимала, она вырвалась и ударила меня по лицу… — Рита опять заплакала. — Я ей часто стригу ногти, утром только стригла, но они так быстро отрастают, все время отрастают! Наверное, я плохая, наверное, поэтому у меня и нет своих детей — я не справляюсь…. Я ударила ее, Ларис! Я ее всего лишь пару раз до этого ее шлепнула, а тут ударила больно. Мне захотелось это сделать, мне так было больно, что я ответила ей в полную силу. А она же маленькая! Я не должна была так делать, не должна… Наверное, я что-то не так сделала. Может, она обиделась, что я его в дом пригласила. Но я не выдержала, эта моча, эти ее когти, этот ее визг — я сама чуть не завизжала, я кричала.

— Что ты ей сказала?

— Ужас что. Я ее назвала дрянью… Зачем я так сказала, Лариса? Я сама дрянь! Она же ранимая такая, ей и так нелегко в жизни…

— Рит, не мне судить, но знаешь, любой родитель может сорваться. Все ровно и гладко только в книгах бывает. Ты хорошая мать, ты все время стараешься. Я думаю, завтра надо будет позвонить твоему психологу. Но сначала ты попросишь у Лены прощения, а я ей скажу, чтобы она тоже попросила. Ты все не убирай, чуть-чуть оставь, чтобы мы вместе могли. Мне кажется, Лене будет полезно самой восстановить то, что она разрушила.

— Ты так думаешь? А может, лучше все убрать и сделать вид, будто ничего не было? Я на нее уже не сержусь…

— Не сердишься или пытаешься загнать свою злость внутрь? У тебя тут было очень славно, ты потратила много сил и денег, чтобы сделать этот дом милым, уютным и пригодным для обитания с маленькой девочкой. А она все испортила, опозорила тебя перед твои любовником, изгадила его вещи и ваш домик. Испугала тебя и оцарапала. Ты на нее не сердишься?

— Я…я… Но она же не специально!

— Не специально? Мне показалось, что все делалось специально. Она была недовольна и показала это. Она велела уходить неприятному для нее человеку, он не ушел, а ты не поддержала ее. Она наказала тебя. Этот хаос был устроен нарочно. Спе-ци-аль-но.

— Да, да, я согласна с тобой, но обижаться на нее не буду.

— Тогда она сядет тебе на шею, — фыркнула я. — Поверь мне. Любовь не означает, что надо дуть в задницу. Если бы я такое устроила, мама меня бы просто отшлепала, что она и сделала, когда я на чердак убежала в девять лет. А знаешь, как мне влетело, когда сломала твою куклу, помнишь?

— Нет, — Рита уже не плакала, но ей явно надо было лечь спать.

— А влетело здорово. Но я маму любить меньше не стала, хотя тогда и злилась. По-любому, я права. Уже поздно, ты устала, и убирать все это придется с утра.

— Да, — сказала подруга серым, тусклым голосом. Мы с ней разложили диван и легли спать. Я обняла Ритку и немного покачала ее, чтобы она уснула. Я, если честно, не могу спать на диванах и кроватях. У меня дома есть диванчики, но сплю я в гамаке. Ну, такая я чудачка, творческая натура, как говорит Ритка. С другой стороны — ну, не посплю одну ночку — ничего страшного. Когда на меня находит желание поработать, я могу не спать неделями. Я лежала и думала, что делать… Ничего не надумала. Меня отвлекало какое-то шевеление в Лениной комнате. Девочка явно не спала.

Потом она мгновенно как-то оказалась возле нас. Во тьме ее глаза блестели необычайно ярко. От слез, видимо.

— Здравствуй, — прошептала я. Она не ответила.

— Ты что тут натворила? — Она отвернулась и быстро ушмыгнула в свою комнату, закрыла за собой дверь. Но дело в том, что я тоже умею при желании двигаться очень быстро. Помню, учительница физкультуры все пыталась меня соблазнить карьерой бегуньи. Не соблазнилась. Что я, леопард — быстро бегать? На пропитание себе можно заработать по-другому. Я уже стояла впереди Лены, вернее, присела на надувной мяч перед ее кроватью.

— Лена, — сказала я строго. Она зашипела. — Тебе не стыдно? Смотри, мама так и заснула — плача… Тебе не нравится этот тип? Мне тоже. Но мама Рита-то мне нравится. И даже если тебе кто-то очень не нравится, писать в его ботинки — это… — Я засмеялась, хотя, наверное, так делать было нельзя. Но я же не умею разговаривать с детьми. — Писают только кошки. А ругаются и ломают вещи только бандиты. Можно просто говорить с человеком особым голосом, можно… можно быть с ним вежливым, но не дружить с ним. Этого достаточно. — Лена мне ничего не ответила, просто упрямо опустила голову и покачивалась немного.

— А мама тебя ударила… ну, она не права тоже, но попробуй встать на ее место — она испугалась и разозлилась. Так-то она добрая и хорошая мама. У меня такая же мама. И ты такой же будешь и есть уже. Мы все можем немного злиться и вести себя неправильно, но лучше так не делать. Я, когда злюсь, рисую то, что меня бесит, и мне становится легче. Может, порисуем?

— Да! — вдруг выдохнула девочка и прижалась ко мне. Она действительно плакала. Ненавижу быть жилеткой. У меня своих проблем хватает.

— Только я есть хочу, — тихо сказала девочка.

— Ну, пойдем, — сказала я. Мы прокрались к холодильнику, и я покормила малышку, вытерла ей подбородок салфеткой. Лена перестала всхлипывать, глаза ее закрывались.

— Давай завтра порисуем? Ты уже спишь.

— А Рита разрешит?

— Разрешит, конечно. Ты же попросишь у нее прощения?

— Да… — Лена вздохнула. — Я не хотела. Я просто разозлилась.

— Знаю, — я погладила ее по голове. Бедный ребенок. Все так сложно, все очень сложно, а особенно для нее. Я сама через это прошла, тяжело адаптировалась к нормальной жизни.

Утро было солнечным и свежим. Я еще подумала: хорошо, что сегодня никаких встреч нет, надо уговорить девочек пойти погулять. Можно взять лыжи или пойти на каток, только надо их помирить.

Мы с Ритой знаем друг друга с детства, давно уже как сестры стали, хотя очень и очень непохожи. Я разрешаю ей готовить на моей кухне и спокойно ориентируюсь у нее. Решила приготовить омлет, а то печени совсем не осталось. Я ж ночью кормила малышку.

Омлет получился шикарным — с сыром, ветчиной, помидорами и зеленью. Пышный, сытный, вкусный. В одну половину я ветчину не положила, чтобы порадовать Риту.

Чай с лимоном, бутерброды с маслом и сыром, Ритке быстро салат настругала овощной — уф, можно и девочек будить. Лишь бы удалось все плохое оставить в прошедшем дне и помирить их. Не могу я талантливую ученицу терять. И видеть, как подруга страдает. У меня не так уж много друзей, принимающих меня такой, какая есть.

— Вставай, Ритуль, — я наклонилась над диванчиком и увидела, что Рита уже не спит. Она улыбнулась мне. Лицо ее еще оставалось опухшим от слез, но глаза понемногу оживали.

— Пойдем завтракать или обедать…

— А Леночка? Она, наверное, кушать хочет, что ж я засоня-то такая. — А Лена уже стояла возле нас, одетая в любимую юбочку, которую Рита ей купила после просьбы «хочу такую же, как у тебя!», волосы под ободок убраны — феечка, а не скандалистка.

— Леночка! — Рита подбежала к ней, присела на корточки. — Леночка, прости меня, я не хотела…

— И ты меня прости.

Я ненавижу всякие сопливости и, чтобы они не разнежились, скомандовала:

— Так, ну-ка все за стол!

Потом мы быстро убрали остатки вчерашних безобразий и пошли гулять.

Конфликт был исчерпан.

Через пару недель Рита позвонила опять. На этот раз Лена устроила представление в торговом центре. Звонила Рита уже из дома, за ее спиной слышались визг и животный вой озверевшей девчонки. Я опять поехала к ним, чертыхаясь и злясь на себя за податливость. Рита, когда принимала решение об удочерении, должна была знать, что ребенок вряд ли будет простым, что могут быть трудности, и должна была рассчитывать на себя, а не на друзей. Но все-таки я поехала.

Когда приехала — они уже сами пытались помириться. Я вошла, дверь была распахнута — заходи кто хочешь. Они сидели на ковре, обнимались и тихо так ревели.

— Ну, а теперь-то что? — проворчала я, садясь неподалеку.

Рита, поглаживая Лену по плечу, вытаращила глаза и попыталась ими что-то мне показать. Я ее не поняла и решила просто замолчать.

— Давай Ларису накормим? — спросила Рита.

— Давай. — Лена пошла ставить чайник.

Рита шепотом сказала:

— Там был дед Мороз на празднике для детей. Он подходил ко всем детям, ему рассказывали что-нибудь, он дарил всякие пустяки. Подошел к нам. Он просто взял ее за руку и немного так к себе подтащил. Знаешь, сколько кровищи было!

— Укусила? — переспросила я. Рита кивнула.

Я почувствовала на себе взгляд. Подняла голову и увидела, как мелькнули Ленины волосы, как будто она крутанула головой. Как же ловко она двигается! Ей бы на танцы походить или ритмикой позаниматься. Можно подумать, что она умеет голову на сто восемьдесят градусов разворачивать, как птица.

— Рита, я понимаю, праздники и все такое, но ваш психолог в Москве? Лена или испугалась, или опять протестовала — но это не дело так протестовать. Мне тоже иногда хочется покусать заказчика или какого-нибудь критика, но я сдерживаюсь.

— Ни один психолог не поможет, — заныла Рита, — я все делаю неправильно, все!

— Готово, — громко сказала Лена, — идите чай пить.

Чай пили молча. Мрачно мигала елка, Лена не поднимала глаз, Рита смотрела, как сломанная кукла круглыми глазами, прямо перед собой. Расшевелить их мне не удалось. Лена даже порисовать не согласилась. Н-да, не удались праздники.

— Ты постоишь со мной? — устало спросила подруга. Я не поняла сначала, а потом до меня дошло.

— Ты куришь?

— Да так… — последний раз Рита курила еще в институте, бросила сознательно и даже в самые тоскливые дни не вспоминала об этой привычке. Я не люблю, когда дымят, но вышла постоять с ней на лестничную площадку.

— Ларис, я плохая мать?

— Что ты говоришь? Просто у вас кризис. Психолог поможет, вы справитесь. Ты думаешь, у меня с мамой все было идеально? У-у, а тогда психологов не было. И дралась я пару раз, и сбежала однажды. Правда, недалеко, на чердак. — Я улыбнулась. — Ничего, выжили… Я стала человеком и живу неплохо. И мама у меня чудесная. Думаю, немало ей седых волос добавила, но мы любим друг друга. Папу я люблю… И он меня. А ведь я ему однажды испортила важные документы.

Рита недоверчиво посмотрела на меня. Дым вокруг нее вился, смазывая черты лица… Я подумала, что это было бы красиво — нарисовать ее так, в дыму, с блестящими, испуганными глазами.

— Может быть… может быть… но твои родители были сильные люди, а я слабая, слабая… Она мне иногда кажется чудовищем, маленьким чудовищем, которое появилось в моей жизни, чтобы мучить меня. Ужасно так думать. Я не справляюсь!

— Ты справишься.

— Нет. Она не испугалась, нет. Просто мы должны на днях уехать в санаторий. Новый год там встретить.

— Вдвоем?

— Втроем. Он своих отправил в Египет… А Лена мне уже сказала пару раз, что не поедет с ним. — Мы услышали какой-то шорох, я приоткрыла дверь, но там никого не было… Я посмотрела наверх. По потолку метнулась тень. Когда в квартире приглушен свет, а гирлянда меняет режим горения — всякое может померещиться. Я вернулась на лестничную площадку.

— Послушай, Рита, у меня возникла отличная идея!

— Да?

— Лена мне доверяет. Она ведь никогда со мной не устраивала ничего подобного. Мы устраиваем каникулы. Я давно хотела нарисовать маслом ее большой портрет, а не эти наброски. Лена поживет у меня пару недель, а ты… а ты поедешь отдыхать. Хотя я и против того, чтобы ты продолжала с ним общаться. Но вдруг тебе это поможет.

— Поможет?

— Да, Лена отдохнет, ты отдохнешь. Я порисую. А ты наконец решишь — нужен ли тебе человек, который называл твоего ребенка идиоткой, тебя дурой и всю твою жизнь превратил в какую-то дымку, когда ты живешь от праздника до праздника, от одних украденных выходных до других.

Рита закашляла.

***

Мы так и сделали. Рита через пару дней уехала в санаторий. Мы с Леной поехали ко мне. Она никогда не была в моей квартире.

— Зачем это? — спросила она, глядя в угол моей спальни, где стоял ствол дерева с полусодранной корой. Я долго объясняла дизайнеру, что хочу. Меня не понимали. Потом плюнула, сама нашла в лесу подходящее дерево, и простой пьющий, но талантливый мастер сделал мне то, что я хотела. От дерева возле потолка отходила толстенная ветвь, на ней висел мой гамак. Все. Для надежности и ствол и ветвь были укреплены красивыми металлическими скобками.

— Это мое дерево. Для красоты и для удобства, — сказала я.

— Ух ты! А где ты спишь?

— И сплю здесь…

— А я где буду?

— М-м, хочешь — на диванчике, а хочешь, я тебе такой же гамак повешу, у меня есть еще один. Он поменьше…

— Хочу. — Лена улыбнулась.

После ужина я помогла ей залезть в гамак. Залезла в свой.

— Здорово?

— Ага… — и тут же жалобно добавила: — А я опять есть хочу…

— Это нормально, ты же растешь… Все дети хотят есть. Ты хочешь мяса — или обойдешься печеньем?

— Печеньем.

— Ну, возьми, пачка возле телевизора…

— Я не вылезу — я утонула, — прошептала девочка и захихикала. Эти гамаки такие, с непривычки из них сразу не выбраться, тем более — наши висели под самым потолком. Мне было лень вылезать, и я проворчала:

— Ну, достань как-нибудь. Чтобы дотянуться до нужного — не обязательно вылезать. Можно протянуть что-нибудь… длинное.

— Что длинное? — спросила Лена.

— Твой длинный болтливый язык, — сказала я.

— Язык? — удивилась девочка. — Я языком не могу.

— Можешь. И не притворяйся, что нет. — Я услышала вздох, а когда приподняла голову, то увидела, как Ритина дочка выстрелила своим длинным розовым языком в пятнышках шоколадного цвета в сторону коробки с печеньем. У меня хорошая квартира, и комнаты в ней просторные. Я в Ленином возрасте не могла утащить что-либо дальше трех метров. Так я и знала, так я и думала. Девочка намного способнее меня.

Она захрустела печеньем.

— Когти можешь точить о кору. Только, умоляю, не с утра. В аквариуме мышки… на завтрак, если проснешься раньше…

— Ура! — раздался ультразвуковой вопль.

— Тихо! У меня был трудный день, и я хочу спать. — Я уже почти заснула, как вдруг услышала тихий шепот:

— Ларисочка!

— Что еще?

— Мне очень нравится мой гамак, но можно я сегодня у тебя посплю, под бочком?

— Ну-у…

— Ну пожалуйста!

— Ладно.

Я помогла Лене перебраться в мой гамак. Свернулась вокруг нее.

— Ларис…

— Что еще?

— Ларис, а можно я у тебя на все время останусь?

— А как же Рита?

Лена засопела.

— А к Рите я буду ходить в гости…

— Посмотрим, спи, — сказала я и вздохнула.

— Ларис!

— Что?

— А можно… можно я тебя мамой буду звать?

— М-м, посмотрим… — Я попыталась уснуть.

***

Леночка осталось у меня. У нас с ней похожие привычки. И судьбы почти похожие: неизвестно, кто ее родители, неизвестно, кто мои, нас обеих с разницей в тридцать лет подкинули в одно и то же отделение милиции. Это я выяснила, осторожно расспрашивая Риту.

Прошло время. Лена больше не устраивает истерик, никого не кусает и вообще ведет себя, как примерная девочка. В прошлом году ее работа «Портрет Риты» заняла первое место на школьном конкурсе, а портрет под названием «Мама», где я нарисована с хвостом и крыльями, но хотя бы с человеческим лицом, поехал на городской конкурс. К Рите Лена с удовольствием ходит в гости. Скоро у Риты должен родиться малыш, а Лена пристает ко мне, что тоже хочет братика или сестричку. Моя мама тоже хочет, чтобы я родила все-таки своего ребенка, раз уж решилась на удочерение. Но… Я уже сказала, у нас почти похожая судьба. Моя мама так и не узнала, как я однажды сбежала из закрытой квартиры с одиннадцатого этажа и просочилась на закрытый чердак. Я до сих пор не решаюсь рассказать маме, как это здорово — летать. И как я вылетаю из окна, только не вниз, а вверх. И до сих пор не могу объяснить маме, что для того, чтобы родить своего ребенка, надо встретить подходящего мужчину. А где в нынешние времена найдешь такого, чтобы летал, имел десятисантиметровые втяжные когти, двойной позвоночник и желудок, способный переварить сырое мясо? Мужчину, которому бы понравилась женщина, вынужденная прятать чешую и шерсть под тоненькой кожей? А учитывая, что современные мужчины такие изнеженные… Ну найду я такого, а вдруг он не согласится на романтическое общение с самостоятельной современной женщиной? Тем более, не все мужчины любят встречаться с женщинами, у которых есть дети. А я свою доченьку ни на кого не променяю. Лене будет немного легче, ведь мне не надо объяснять ее необычность и умения. Я ее еще и другому научу. Например, по снам ходить. А пока мы рисуем.

Конец ознакомительного фрагмента.