Волчье логово

Анастасия Ивановна Кравец, 2015

История в духе европейского романтизма, при этом скрыто говорящая о проблемах современности. В глухом монастыре Фландрии XIV века ведет печальную жизнь талантливый художник по витражам отец Жозеф. Монах трагически отличается от окружающих многими чертами: цветом кожи, образом жизни и странным характером. В поисках вдохновения Жозефу суждено встретить на своем пути удивительные чувства, с какими он еще не сталкивался. Возможно ли сохранить искры страсти и вдохновения в мире, полном скуки, феодальной вражды и предрассудков? Возможно ли сохранить возлюбленную, столь же сильно, как и он, чуждую окружающему миру?

IV. Неожиданный визит

Оба некоторое время молчали, придавленные тяжестью своих переживаний: он — обезумев, она — отупев.

Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»

Was wir nicht hassen,

Das lieben wir nicht.

Gott ist tot. Tanz der Vampire

То, что мы не ненавидим,

Мы просто не любим.

«Бог мертв». Мюзикл «Бал вампиров»

После вечерни аббат знаком подозвал к себе Жиля и произнес:

— Дорогой мэтр, я вижу, что и вас уже одолела наша деревенская скука. Ничего. Скоро у вас появится возможность ее рассеять. Завтра в монастыре соберутся все наши уважаемые сеньоры: барон де Кистель, сеньор де Сюрмон и даже сам граф де Леруа. Они приедут, чтобы изложить вам суть нашей давней и печальной тяжбы, ради которой вы и прибыли сюда.

Это известие обрадовало Жиля, ему не терпелось приступить к исполнению своих обязанностей.

Однако, не успел он поблагодарить настоятеля, как был бесцеремонно прерван братом Ватье, доложившим:

— Там та женщина.

— Сколько раз я просил вас не вмешиваться в чужой разговор! — раздраженно воскликнул отец Франсуа. — Что случилось? Какая женщина?

— Ну та… из замка.

— Из вас не вытянешь ни одного порядочного и толкового ответа!

И, извинившись перед Жилем, аббат отправился взглянуть, кто пожаловал к нему с визитом.

Вернулся он очень скоро, и, подойдя к брату Жозефу, тихо сказал ему:

— Это мадам де Кистель. Она хочет поговорить с вами.

Странная тень пробежала по лицу сарацина, но, овладев собой, он спросил с искренним удивлением:

— Поговорить со мной? Зачем?

— Мне это неизвестно. Прошу вас, не заставляйте даму ждать.

— Женщинам запрещено входить в монастырь, — строго сдвинув брови, сказал брат Ульфар.

— Бог мой, о чем вы вспомнили? — изумился настоятель. — По-вашему, я должен был оставить благородную даму дрожать на морозе?

— Никто не просил ее приезжать сюда…

Брат Жозеф не стал дожидаться конца скучного спора и направился в приемную монастыря. Он отворил низкую, старую дверь и переступил порог. В маленькой, тесной комнате не было ничего, кроме небольшого деревянного стола и лавки. Бледные лучи солнца все еще освещали холодное, неуютное помещение.

Посреди комнаты стояла блестящая дама в изящном и богатом наряде, вид которой настолько не вязался с убожеством окружающей обстановки, что она казалось случайно заброшенным сюда прекрасным цветком или редкой птицей. Она была одета в роскошное синеватое платье, расшитое сверкающей нитью, и темный плащ небрежно наброшенный на ее хрупкие плечи. Рыжеватые, отливающие огненным оттенком, заплетенные в косы, пышные волосы, словно корона, украшали ее гордую голову. Женщина была очень красива. На первый взгляд она казалась значительно моложе стоявшего перед ней брата Жозефа. Но, приглядевшись как следует, можно было заметить, под густым слоем румян и белил, первые морщинки и нездоровую бледность ее лица. Большие, серые глаза смотрели проницательно и пристально, красивые, ярко накрашенные губы, были недоверчиво и плотно сжаты. Изящными белыми руками она придерживала полы плаща. Во всей позе женщины чувствовалось странное волнение и напряженность.

Некоторое время замершие в неподвижности люди молча и долго смотрели друг на друга.

Наконец, не дождавшись приглашения со стороны монаха, баронесса медленно подошла к столу и села. Как только она опустилась на лавку, ее стройная спина мгновенно согнулась и ссутулилась как бы от сильной усталости.

— Садись, — произнесла женщина тихим, чуть хриплым от волнения голосом.

Брат Жозеф отрицательно покачал головой и прислонился к стене.

— Что тебе нужно, Сесиль? — спросил он спокойно и просто.

— Ты слышал, графский бальи написал письмо сеньору де Леруа… Он хочет знать, что здесь творится. Он хочет положить конец нашей тяжбе. Он даже послал в наши края своего помощника.

— Я знаю, — невозмутимо отвечал монах. — Этот легкомысленный и глупый горожанин теперь живет у нас. Что же дальше?

— Тебя не пугает решение, которое он может вынести?

— Чего мне бояться? Неужели ты думаешь, что этот вековой спор под силу распутать какому-то жалкому судье, когда и несколько поколений не смогли его разрешить? Безумие! Ты сама прекрасно знаешь, никто и не подумает исполнять его бестолковые приказы. В наших краях не действуют чужие законы.

— А если в дело вмешается сам великий граф д’Эно? — с тревогой спросила мадам де Кистель.

— Граф д’Эно, епископ Льежский… Мне плевать на их высокие титулы. Я сказал тебе, что мне нечего бояться.

Баронесса умолкла. Она собиралась с мыслями. Вдруг, как бы решившись на что-то, она быстро подняла блестящие глаза на брата Жозефа, и горячо произнесла:

— Подумай в последний раз, Жозеф… Время истекает. Быть может, завтра уже нельзя будет ничего изменить. Еще не поздно. Уступи Волчье Логово мне по доброй воле. Увы, завтра оно может не достаться никому.

Монах взглянул на женщину с глубоким удивлением.

— Я не верю своим ушам! О чем ты просишь меня, Сесиль? Сейчас не время для шуток. Неужели ты думаешь, что я десять лет непрерывно вел эту изматывающую борьбу, чтобы сегодня подарить Волчье Логово тебе?

Он горько усмехнулся.

— Время меняет людей, — задумчиво произнесла мадам де Кистель. — Я не понимаю твоего невероятного упрямства! Зачем тебе эти несчастные, проклятые Богом, земли? Что ты будешь делать с ними? Взгляни вокруг, — она жестом своей тонкой, белой руки указала на голые, серые стены комнаты. — Ты добровольно похоронил себя в этом черном, удушливом склепе. Разве ты можешь надеяться возродиться к жизни? Отсюда нельзя выйти. Печать этого жуткого места навсегда останется на твоей душе…

— А ты, Сесиль, — перебил ее Жозеф, — зачем эти владения тебе?

В уставших и потухших глазах женщины вспыхнул живой огонек.

— О, у меня есть сокровище, которое имеют немногие! — произнесла она взволнованно и проникновенно. — Мой драгоценный Робер! Он станет моим наследником и будет владеть всеми богатствами рода де Кистелей. Но разве твоему холодному и очерствевшему сердцу о чем-нибудь говорит нежный детский голосок? Господь не дал тебе детей. Ты одинок и покинут всеми… Разве ты сможешь понять, что чувствует мать, обнимая своего обожаемого сына, прижимая его к груди, целуя его непослушные волосы?..

— Я знал одну такую мать, — внезапно прервал ее брат Жозеф. Его голос дрожал, на глазах выступили слезы. Несколько мгновений он боролся с собой, судорожно закусив губу и отвернувшись, потом продолжал: — Где она теперь? Где ее добрые слова, где чудесные волосы, с которыми играл ее мальчик, где ее нежные ласки?! А ее сын… Кто узнает ее маленького, прелестного сына в этом обезумевшем, опустившемся человеке, в этом одиноком изгнаннике в черной одежде, который стоит перед тобой?!

Оба опять замолчали. Монах резко вытер широким рукавом сутаны непрошенные слезы. Баронесса рассеянно теребила пальцами край своего черного плаща. Каждый сосредоточенно глядел в пустоту.

— Как это странно.., — наконец проговорила мадам де Кистель. — Ты мой самый заклятый враг, Жозеф… но только с тобой я могу говорить так откровенно…

— В таком случае, ты счастливее меня. Я не могу открыть свою душу никому в этом мире. Ты не можешь себе представить, как тяжек этот груз! В час заката я вижу мертвых. Они приходят и смотрят на меня своими пустыми глазами… Они требуют от меня ответа. Увы, что я могу им сказать?..

При этих словах Жозефа баронесса вскочила с места. Ее глаза пылали, губы дрожали.

— Я ненавижу тебя, Жозеф де Сойе! — в бешенстве воскликнула она. — Если бы ты знал, как я тебя ненавижу! Ведь это ты, ты разрушил мою жизнь… Это ты…

— Ты меня ненавидишь! — резко выкрикнул он, и черты его исказились от жестокой, нестерпимой муки. — Слышишь, Сесиль, ты ненавидишь! Ты еще можешь ненавидеть, ты еще можешь чувствовать! Ты жива, Сесиль! А я? Я больше не могу ненавидеть… Посмотри на меня, я больше ничего не чувствую, я жалкий труп… Где это жаркое пламя ненависти, которое сжигало меня десять лет назад? Внутри меня зола…

Он задыхался. На мгновение он снова прислонился к стене и закрыл глаза.

— До завтра, — бросила Сесиль, быстрыми и решительными шагами направляясь к двери. — Я буду молить Бога, чтобы лучи рассвета осветили твой жестокий позор и поражение…

— Проклятое завтра! — исступленно крикнул Жозеф ей вслед. — Пусть завтра обвалятся своды этого несчастного монастыря! Мне отвратительны теплые лучи рассвета! К чему Бог создал это бесполезное солнце? Чтобы оно освещало мои муки?! Когда они закончатся эти проклятые, новые дни?..

Дверь громко захлопнулась. Последних слов Сесиль уже не слышала. Он остался один.

Тогда Жозеф медленно съехал вниз по стене и сел на пол.

Бледные закатные лучи погасли. В маленькой комнате давно стало темно. А он все продолжал неподвижно сидеть на месте и невидящим взором созерцать скользящие, зыбкие тени на голой, холодной стене…