Пятеро

Анастасия Девятченок

Странным образом герой оказывается в помещении, напоминающем склеп, и знакомится с пятью людьми, общение с которыми приближает его к истине. Но так ли очевидно все на первый взгляд?

***

Очнулся я под той же тканью, в том же кресле, в том же складском помещении, напоминающем склеп. Вокруг никого не было. Все куда-то ушли. Потерев веки, я попытался вспомнить свое имя, но тщетно. Оставив свои жалкие попытки, я решил осмотреться, вот только едва я встал, как мир в глазах потух, голова закружилась, в изнеможении сел обратно в кресло.

— Не перетрудись, работяга, ― раздался задорный, хриплый, старческий голос. ― Чай, упустишь всю нить воспоминаний. Растрясешь.

И тут передо мной оказался старик. Он сел напротив меня. В его взгляде уже не было скупости, жажды к обогощению. Теперь Уиксеус весело приговаривал какую-то песенку. Я запомнил, только одну фразу: «Кто из дому, кто в дом, кто над кукушкиным гнездом».

— Откуда я вас знаю? ― сонно спросил его я. Он усмехнулся и вытащил из кармана пальто колоду карт.

— Ты, милок, оставь эти прихоти дамам. А мы с тобой лучше по дружбе, как в старые добрые. Сыграем? ― Уиксеус прищурился и стал раздавать карты.

Я долго колебался. Не мог понять, что мне ему ответить, как заговорить. Но он ждал от меня чего-то. Не знаю, что было бы, если бы я так и продолжил молчать. Хотя, быть может, в какую-то из наших встреч именно так все и было. Я не был в этом уверен, поэтому позволил первой мысли, возникшей у меня в голове, выскользнуть из уст.

— В переводного? ― произнес я.

— Вот! ― Весело протянул старик. ― Вот это уже другое дело. По-нашему, чай, будет.

Пока он раскладывал карты, я смотрел на него в упор. Мне хотелось выведать какие-то тайны, которые он, так или иначе, прятал глубоко в себе. То он улыбался, то сжимал губы в тонкую линию, и казалось, что их вообще нет. Он вдохновленно перетаскивал колоду, отдаваясь этому делу всем нутром. Уиксеус испытующе держал в руке бубнового валета, оказавшегося козырем. В его руке была власть, с которой пришлось быстро распрощаться. Он ощущал ее на метафизическом уровне. Ему не нужно было для этого смотреть на карты, лишь с уверенностью воткнуть в меня свой жесткий и холодный взор. Вот только затылком я чувствовал чей-то взгляд, однако стоило мне обернуться, как я ничего не обнаруживал. Это ощущение долго меня не покидало. Мне было некомфортно. Сконцентрировавшись только на нем, я боялся сделать какое-либо движение, потому что тот взгляд обязательно бы меня осудил.

— Голубчик, ты чего замялся? Твой ход, ― спокойно произнес Уиксеус.

Все это время мы играли, а я и не замечал. Только после его слов понял, что половина карт лежит в стопке «бито». Это было странно. Даже слишком странно. Осознавать странность этого места спустя столько времени, проведенного здесь? Тоже странно.

Не думая, я отбил его ход.

— Ты бы поменьше мозгами крутил, да все больше бы делал что-то, а то так и перегоришь, как я в свое время, ― ломано сказал Уиксеус и откинулся на спинку кресла. ― Я в твоем возрасте уже знал всю колоду не то чтобы вдоль и поперек, ― он тягуче оценивал ситуацию на столе, ― не глядя на карту, я мог понять, что за масть у меня в руке. Я чувствовал их, понимаешь? А ты, сынок, что-нибудь чувствуешь?

И как назло ощущение пристального взора на спине исчезло.

— Так я и знал. Ты всегда был слишком погружен в себя. Не мог порой совладать со своими эмоциями и зарывал их в свое потаенное местечко. Да что уж там. Тебе даже женщина не смогла помочь. Хотя она та еще красавица, я прав?

— Я ничего не… ― И тут меня словно током ударило. В моей голове проскочил женский силуэт. Я не видел очертания лица, тонкие и хрупкие руки, заложенные за спину, аккуратные бедра и красивые стопы. Все возникло фрагментами, кадрами, словно фильм, и исчезло.

— Откуда вы?..

— Откуда я, что? Знаю все о тебе? ― он с сочувствием посмотрел на меня. ― Потому что я видел тебя, раньше, ― с долей сожаления произнес Уиксеус. ― Я знаю тебя столько, сколько себя помню, сын мой.

— Вы?..

— Да? ― он с надеждой посмотрел в мои глаза, и я заметил, что их цвет изменился. Раньше они были такими мутными, туманными, а теперь стал кристально чистыми. ― Давай же. Я тебя внимательно слушаю.

— Нет, это бессмыслица какая-то. Вы же не можете быть моим… Моим… ― «отцом» ― хотел я сказать, но это слово не шло из меня. Как только я хотел его произнести, оно испарялось с моих уст, так и не выйдя наружу.

— Хорошо. Ты просто еще не готов, по всей видимости. Но ничего. У нас же полно времени. Чай, чего-чего да выловим из тебя.

Не успел я опомниться, как карты исчезли из моих рук, из рук старика. Теперь он разглядывал какую-то картину, висевшую справа от него.

— Вряд ли ты помнишь ее. Иначе это бы походило на сон, скажи же? Эту картину написала моя жена. А потом через год она умерла при родах. Но меня всегда поражало, с какой воинственностью она день ото дня делала свою работу. Что ни день, что ни ночь она садилась за мольберт и творила. Откровенно говоря, иногда я ревновал ее к картинам. С такой любовью она их творила, конечно же. Ужас! Но оно того не стоило.

И тут меня словно бы парализовало. Я хотел было подняться, но тело было мне не подвластно. Не подавая виду, я спросил старика:

Конец ознакомительного фрагмента.