Посмертные мытарства

Анастасия Боронина

Художественное произведение, православное фэнтези на тему посмертной участи души человека.Послушник Никодим внезапно умирает и переносится в загробный мир, где дальнейшая участь его души решится на Страшном Суде по итогам 20 различных испытаний.

Глава 6

Очнулся недобитый послушник на тёплой твёрдой постели. Над ним склонился Рафаэль, который выглядел так, будто и не было никакой драки и голова его никогда не встречала яростного удара тяжёлой дубинки. Он держал в руках чашку с водой и радостно улыбался своему пациенту.

— Видишь, какая трудная у нас, Ангелов, работа! — проговорил он. — Порой нам даже приходится становиться частью испытания!

— Я снова всё испортил? — жалобно простонал поколоченный Никодим, хотя боли он не чувствовал.

— Ты победил! — с гордостью провозгласил спасенный Ангел. — Сначала мне показалось, что ты снова всё испортишь, но потом — помнишь Евангелие: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»²! Ведь ты встал на мою защиту, прикрыл собою моё тело!

Никодим с облегчением выдохнул.

— Я даже и не думал об этом… Просто само так получилось!

— Вот именно! Твоя душа на деле доказала сочувствие и любовь к ближнему, а большего для спасения и не требуется! Ты успешно прошёл мытарство «гнева».

— Ох, а я-то после приключения с Сатаной думал, что мы неприкасаемы в этом мире, что никто не может нас и пальцем тронуть! — разочарованно просипел Никодим, осторожно пытаясь подняться и ощупывая конечности.

— Так и есть! Взгляни, ты цел и невредим! Видишь ли, твоя неприкасаемость имеет одно важное условие: она действует, пока это угодно Господу! — пояснил Ангел. — Я очень надеялся, что меня это условие не коснётся, но — увы! — я ошибся. — И он ещё раз потрогал голову, чтобы удостоверится, что всё уже позади.

— А где мы теперь?

— В местной гостинице! Я перенёс тебя сюда, когда драка закончилась! — ответил Рафаэль. — Внизу можно поесть, если это тебя подбодрит.

— Если честно, — нерешительно проговорил Никодим, — и раз уж я провалил мытарство «чревоугодия», то я бы сейчас с удовольствием выпил кружечку холодного пива!

Рафаэль неодобрительно покачал головой, но затем махнул на него рукой и согласился:

— Пьянство — смертный грех! Но, по правде сказать, я бы и сам сейчас выпил!

Тут уж настал черёд Никодима округлить глаза.

— А что? — с вызовом уставился на него Ангел. — Если они считают приемлемым бить Ангела дубинкой по голове, то пусть потом не удивляются, что и Ангелу приходится снимать стресс.

И они вместе спустились по скрипучей, кривой лестнице вниз, где их ждало обычное грязноватое помещение с барной стойкой и подвешенными стаканами, а так же с рядами колченогих столов и стульев, расставленных в зале как попало. На стенах даже висели картины, правда самого уродливого и похотливого содержания. Какие-то обнажённые тела на них сплетались то ли в любовном экстазе, то ли в предсмертной агонии на фоне мрачных корявых деревьев или вообще посреди пыточных камер средневековой инквизиции. Здешний бармен больше походил своим рылом на пивной бочонок с краном вместо носа. Он презрительно хрюкнул при их приближении, ожидая заказа.

— Местного розлива не бери, — посоветовал со знанием дела Рафаэль, — от него потом неделю живот будет крутить. Возьми земного бутылочного.

— Снова Божественное вдохновение? — уточнил Никодим, заметив, что и другие гости местное пиво не жаловали, а все брали только земные бутылки.

Рафаэль кивнул и, забрав свой заказ, направился к самому дальнему столику, где можно было спокойно поговорить. Никодим последовал за ним, когда уродливый бармен протянул ему бутылку своей грязной когтистой лапой.

И вот, сидя в тёмном углу, паломник и его провожатый спокойно попивали пиво и разговаривали.

— Был у меня один подопечный, — вспоминал Ангел, — который жизнь почти праведную прожил: и заповеди соблюдал, и даже в храм ходил чуть не каждое воскресенье. Вот умирает он и оказывается на мытарствах. Я с ним иду, как водится, всё подсказываю. Он первые испытания легко проходит — на гневные провокации не поддаётся, к блуду равнодушен, чревоугодием не страдает, — а мне-то известно было, что один серьёзный изъян в нём крылся: обиды прощать не умел. И вот как ловко сам себя оправдывал! «Чисто по-христиански, — говорит, — я его, конечно, прощаю! Но чтобы как прежде с ним общаться — на это я не готов! И не просите!» Ну, так бесы ему вот что придумали: поставили его перед широкой рекой, на другом берегу Рай уж виден, и вот причаливает к берегу лодка, а паромщиком сидит его давний обидчик, который прежде него на тот свет отправился. И говорит: «Садись в лодку, друг! Я тебя в Рай перевезу!» А мой подопечный ни в какую: «Нет, подайте другого! С этим не поеду и всё!» Паромщик его и так и эдак уговаривал, но всё напрасно. «Не желаю я, — говорит, — жить в одном городе с тем, кто меня двадцать пять лет назад предал! Лучше здесь останусь! Мне рядом с ним и в Раю тошно будет!» Вот так и остался в Аду, — многозначительно закончил Рафаэль.

Благодушное настроение Никодима несколько поувяло после этого рассказа. Он снова встревожился по поводу собственных перспектив и спросил:

— Рафаэль, скажи, а есть ли в твоём арсенале истории со счастливым концом?

— Я ещё не так давно работаю, — тут же насупился Ангел и опустил глаза. — Не каждому Хранителю выпадает честь пачками поставлять праведников Раю!

— Ты что, хочешь сказать, что за пятьсот сорок лет ни одна вверенная на твоё попечение душа так и не добралась до Рая?! — взорвался негодованием Никодим.

— Не моя вина в том, что у вас на Земле сплошной грех и разврат! Мы, Хранители, всю жизнь вас от бед бережём, на праведный путь натаскиваем, в Церковь чуть не за уши тянем, но вы, люди, свой дар свободной воли используете в каких угодно целях, но только не согласно с волей Божьей! Знал бы ты, сколько раз я тебе жизнь спасал! Бывало, что по восемнадцать раз за день от смерти избавлял! Помнишь, как ты на последнюю электричку опоздал, когда от друзей возвращался, — тебя бы в ней зарезали ещё до обращения во Христианство! А помнишь, как отравился купленною на рынке селёдкой и в отпуск не поехал? Это я тебя от дизентерии спас, которую ты бы на своём Гоа подхватил и помер нераскаянным, если бы не моё заступничество!

— Так это всё твои благодеяния? — изумился Никодим. Ангел надулся ещё больше. — Ладно, ладно, не горячись! — попытался успокоить его послушник. — Я не хотел тебя обидеть!

— «Не хотел, не хотел…» — ворчал Ангел. — Вот все вы такие — благодарности никакой не дождёшься! Всё, устал я, пойду наверх спать! А ты тут не засиживайся долго, как допьёшь — пулей в комнату. Вас же, как детей, ни на миг оставить нельзя без присмотра! — И с этими словами Ангел поднялся из-за стола и важно удалился вверх по лестнице.

Никодим с сожалением поглядел ему вслед, ему стало даже немного жалко этого добродушного, но такого несчастливого Хранителя. Должно быть, ему самому было непросто поверить в благоприятный исход для своего подопечного после стольких лет неудач. Никодим сделал последний глоток и обвёл взглядом полупустой зал. За соседними столиками кое-где болтали какие-то черти, подметая хвостами пол. У барной стойки спиной к нему сидела какая-то девица с пышными формами. Когда Никодим остановил на ней свой взгляд, она будто почувствовала его и тут же обернулась, безошибочно определив, кто её рассматривал. Девица была просто красавицей — настоящая земная женщина лет двадцати пяти, тёмно-каштановые локоны спускались до пояса, макияж скромный, неброский, из плотно обтягивающего корсета соблазнительно выпирали упругие белые груди, белая блузка, пастельно-розовая юбка до колен плотно облегала тугие бёдра, туфли на высокой шпильке. Никодим прямо-таки смутился и хотел отвести взгляд, но не смог себя заставить этого сделать и ненароком встретился глазами с девицей. Та улыбнулась, чуть приподняла бокал и сделала крошечный глоточек своего «Мартини». Никодим еле заметно улыбнулся и опустил глаза. Но было уже поздно. Девица ещё пару минут повертелась у стойки, потом неспешной, томной походкой приблизилась к столику Никодима.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Ин.15:13.