Двойная экспозиция

Анастасия Астафьева, 2015

Двойная экспозиция может быть как намеренным художественным приёмом, так и техническим браком, когда плёнку при перемотке заедает в фотоаппарате или кинокамере. Результат в обоих случаях непредсказуем. Нередко кадр оказывается просто испорченным. Но иногда из случайного наслоения одного изображения на другое выходит нечто – как неожиданно прекрасное, так и совершенно нереальное. Книга из серии проекта «Том писателей» (Вологодское отделение Союза российских писателей).

Беглец

Пашка Груздев в очередной раз сбежал из тюрьмы. Весь посёлок был взбудоражен этим известием. К родственникам Пашки приезжал участковый, сухо и равнодушно расспрашивал о нём, затем обошёл дворы и, осмотрев все подозрительные места, уехал обратно в райцентр.

Вечером в клубе ребята только и обсуждали эту тему:

— Третий раз уже сбегает, — говорил Алёшка, сын председательши, сидя на перилах клубного крылечка. — По-первости его за кражу посадили. Пашка тогда почти весь срок отсидел, месяца два каких-то осталось, а он взял и сбежал. Дня три в лесу поскрывался и сдался милиции, ему срок добавили. Через полгода снова сбежал, та же история. Теперь, интересно, сколько промотается?

— Что же там за тюрьма такая, если из неё без конца сбегать можно?! — возмутилась я.

— А, шарашкина контора, — отмахнулся Вовка, сын доярки-алкоголички. — Лет пять назад оттуда сразу четырнадцать человек сигануло. Двоих до сих пор найти не могут, где-то в лесах живут.

— Врёшь! — воскликнула Таня-почтальонка. — Чтоб четырнадцать человек сбежало, это же скандал целый! И пять лет скрываться в лесу никому не под силу, с голоду перемрут.

— Честное слово, — настаивал Вовка, — папка с мужиками говорил, я слышал.

— Твой папка за бутылкой и не такого наплетёт!

— Да пошла ты! — обиделся парень. — Спроси у него, если не веришь!

— Берегись, Танька, — подмигнул почтальонке Сашка, по кличке «Райкин», сын продавщицы Раи. — Одна в лес ходишь не боишься? Хватанут тебя беглецы за фигуристую заднюю часть, все грибы растрясёшь!

В подтверждение своих слов Сашка сам шлёпнул девушку по заду.

— Дурак! — хлестнула она его по руке веточкой, которой отмахивалась от комаров.

— Чего ещё Пашке делать? — вернул Алешка разговор в прежнее русло. — Он, в общей сложности, полжизни просидел, работать не умеет, на зоне человек свой, а здесь пропадёт.

— Может, он специально и сбегает, чтобы вообще на свободу не выходить? — предположила я.

— Конечно. На зоне его хоть кормят, на воле теперь работы не найдёшь. А матери на шею — зачем он?

Все замолчали. Ребята дымили папиросками. Две маленькие девчонки гоняли на велосипедах вокруг клуба, поглядывая на взрослых ребят и глупо хихикая.

— Пашка хоть не нападёт? — продолжала я выпытывать.

Ребята засмеялись.

— Обязательно нападёт, на куски разрежет, в мешок сложит и домой подбросит, — хохмил Сашка-Райкин.

— Тебе всё шуточки, а мне два километра одной в темноте топать.

— Ничего он не сделает, хлеба только попросит да, может, телогрейку для тепла.

— А помните, пацаны, — весело хихикнул Вовка, — как в прошлый побег он бабку Симу напугал? Ха-ха! Спрятался на сеновале, а бабка ночью на двор захотела, и ему тоже как раз приспичило. Сима, как в теми мужика-то разглядела, так от страха, ха-ха, в штаны напрудила.

Вовка заливался, и все ребята подхватили его веселье.

Откуда-то издалека стал приближаться треск мотоцикла, он становился всё громче и громче, а через несколько минут к крыльцу на большой скорости подрулил Ромка Соловьёв. Он так резко затормозил, что заднее колесо мотоцикла повело в сторону. Ромка быстро сдёрнул с головы шлем и выпалил:

— Пашка Груздев с братом Колькой в Суршине Ваньку Чёрного избили и поросёнка у него зарезали! Пока менты из города ехали, их и след простыл!

— Вот тебе и тихоня, — проговорил кто-то.

— Пьяные, что ли, были? — спросил Алешка.

— Ясно, что не трезвые.

Маленькие девчонки, услышав криминальную новость, испуганно зашушукались и, тревожно побрякивая велосипедами, в мгновенье ока разъехались по домам.

— Чего на крыльце торчать, комаров кормить, — сказал Сашка-Райкин, — по телеку фильм интересный, пойду, посмотрю лучше.

Сашка сбежал с крыльца.

— И правда, — подхватил Алёшка, спрыгнув с перил. — Я тоже пойду. Комары чёртовы зажрали, — шлёпнул он себя по щеке.

Потихонечку все засобирались к своим телевизорам.

— А меня кто же домой проводит? — расстроено спросила я.

— Сама дойдёшь. Вон, какая здоровая, — усмехнулся Ромка и, обдав меня вонючим облаком от мотоцикла, умчался.

Я осталась на крыльце клуба совсем одна.

Давно уже село солнце, и темнота густой пеленой медленно наступала на посёлок. Я невольно поёжилась, почувствовав, как мятный холодок страха пополз по спине.

Посёлок будто вымер, только кое-где в окнах светились экраны телевизоров. Не сидели перед сном на лавочках старики, не прогуливались парочки, не слышалось музыки и смеха. Далеко-далеко перелаивались собаки, а одинокий фонарь посреди улицы подозрительно помигивал лампочкой. Я почти бегом заспешила к своей деревне. До неё не больше двух километров, но полтора из них составляла глухая лесная дорожка. Днём по ней ходили за хлебом старухи из нашей деревни — она была просторная и светлая, но сейчас показалась мне бездонной дырой среди замерших деревьев.

Фонарь за спиной мигнул ещё пару раз и… потух. Я чуть не заплакала от досады и стала ворчливо ругать мальчишек, не пожелавших проводить меня, погасшую лампочку и отсутствие луны в небе… Злой не так страшно было идти. Мои кроссовки моментально намокли от ночной росы. Кусты жуткими фигурами переплетались в темноте, а стволы елей превратились в гигантских чудовищ. Было совсем тихо, даже собаки умолкли, только где-то вверху, над головой, тревожно шелестела листочками осина, такая же перепуганная, как и я.

Я шагала и шагала, иногда спотыкаясь о корни, выползшие на тропинку, боясь оглянуться, уверенная, что меня преследуют и сейчас набросятся, изуродуют!.. Я резко обернулась. За моей спиной была такая же плотная темень, как и впереди, она словно давила на меня, не давала дышать…

Я шагала и шагала. На фоне чернильно-чёрного неба высветлилась одинокая худенькая берёзка, нависшая над дорожкой. Это была половина пути, за ней поворот, а там, среди сплошной стены стволов и кустарников, появится просвет и жёлтый фонарь над нашей деревней. Я обнадёженно встрепенулась и ещё быстрее устремилась к дому.

Ветки берёзы шёлковыми листьями погладили меня по лицу. Я немного расслабилась и чуть посмеялась над своим глупым страхом: половина пути позади!

Оглушительный треск сучьев раздался вдруг совсем близко, и из кустов, всполошено хлопая тяжёлыми крыльями, взлетела птица. Я застыла, как вкопанная, и совершенно реально почувствовала, что волосы на голове встали дыбом. Чьё-то частое сбитое дыхание раздалось у самого моего уха, и в ладонь ткнулось что-то мокрое и холодное.

Ошалев от кошмара, не понимая ничего вокруг, я бросилась бежать. Недосягаемо далеко прыгал жёлтый фонарь, жёсткая трава хлестала меня по ногам, кто-то неизвестный всё так же дышал около.

На крыльцо я влетела, не чувствуя под собой тверди. С грохотом захлопнув дверь, долго не могла трясущейся рукой вставить в скобу крючок.

На крыльцо кто-то зашёл. Я затаилась за спасительной преградой. Кто-то шевелился и дышал за дверью и, наконец, в щель у косяка просунулся чёрный кожаный нос, мокрый, с рыжей шерстью вокруг. Он шумно посопел и нетерпеливо скульнул.

Тут мой взгляд упал на белую кроссовку, измазанную жирной грязью. А я даже не заметила, что где-то вступила в лужу! Расхохотавшись, я откинула крючок, и громадный, но глупый и добродушный пёс Портос радостно набросился на меня. Я сидела на ступеньках и бесконечно вздрагивала от разбиравшего меня смеха. Портос рьяно бил хвостом по брякающей двери и лизал меня липким слюнявым языком.

Когда я успокоилась и выпихала лохматого провожатого из сеней, он утробно побрехал в темноту, а затем, шумно зевнув, разлёгся на крыльце.

* * *

Вечером следующего дня я опять засобиралась в клуб. Мать, смеясь, напомнила мне ночное приключение и посоветовала взять фонарик. Но он так оттянул карман, что я всё-таки оставила его дома.

Ребята притащили в клуб магнитофон, который громыхал на весь посёлок, но никто не танцевал, все толпились на улице.

— Живая? — поприветствовал меня Сашка.

— Не съели! — откликнулась я. — Только напугали.

— Не поседела? — хохмил Сашка.

Я подумала, что ребята не поймут моего приключения, а только обсмеют, и рассказывать не стала.

Недалеко от клуба остановилась машина, и скоро к крыльцу подошли два милиционера.

— Гуляем, ребята? — спросил один.

— Гуляем, — вразнобой ответили все.

— Водочкой балуемся?

— Что вы! — воскликнул Вовка, заметно в этот вечер подогретый. — Даже не нюхаем!

— Тебе-то и посмотреть хватит, — усмехался второй милиционер. — Ничего подозрительного не видели?

— Если встретим, сразу доложим, — отдал честь Вовка.

— Ладно, — пошли милиционеры от клуба. — Долго не шатайтесь.

Они скрылись за деревьями.

— Ваньку Чёрного в больницу увезли, — сообщил Алешка, — говорят, они ему башку проломили.

— Мать сказала, они и в Залыве покутить успели, — подхватила Танька, — магазин взломали, ящик водки взяли. Дорвался Пашка.

— Теперь ему на полную катушку срок отмотают, — подвёл итог Ромка.

Ребята выключили магнитофон, и заведующая, закрыв клуб, ушла. В посёлке снова стало тихо, только занудно пищали комары, толпящиеся над клубным крыльцом.

— Сегодня даже кино никакого по телеку нет, — тоскливо сказал Сашка.

Неожиданно все мы услышали топот нескольких человек, бегущих по асфальтовым дорожкам возле клуба, раздались крики, кто-то грубо заматерился.

— У нас тут свое кино! — воскликнул Алешка, и ребята сыпанули с крыльца — смотреть, что происходит за деревьями.

Мы успели увидеть, как пять милиционеров повели к «газику» двоих мужиков. Это были Пашка и Колька Груздевы. Их подтащили к машине, распахнули дверцы, затолкали туда старшего брата, а Пашка вдруг завырывался. Его ударили несколько раз дубинкой, сбили с головы шапку, а когда стали запихивать в машину, он на весь посёлок пьяно заорал:

— Не забуду мать радную-у-у!..

Хлопнули дверцы, и «газик» увёз нарушителей общественного порядка на заслуженный отдых.

— Наша передача подошла к концу. До новых встреч, — паясничая, помахал им вслед Сашка-Райкин.

Ребята направились обратно к клубу, а я, выйдя на дорогу, увидела в луже что-то тёмное, отпихнула ногой — это была Пашкина шапка. Мне стало не по себе, и я грустно побрела к дому.

Фонарь посреди улицы горел ярко и уверенно, громко лаяли собаки, две старухи сидели на лавочке около одного из домов. Мы кивнули друг другу. Ко мне подбежал Портос, ткнулся в ладонь мокрым носом.

Я медленно шагала по лесной дорожке, а пёс верно провожал меня. Шёлковые листья берёзы погладили меня по лицу, впереди зажелтел фонарь. Я обошла лужу рядом с калиткой и поднялась на крыльцо. Портос остановился в неуверенности около, покачал хвостом.

— Спасибо, что проводил, — поблагодарила я его. — Теперь иди домой.

Собака стояла.

— Печенюшку хочешь? Сейчас принесу…

И тут у сарая промелькнула чья-то тень. Я заскочила за дверь и трясущейся рукой накинула крючок. На крыльцо зашёл Портос, сунул нос в щель между косяком и дверью. Я затаилась.

Пёс глухо полаял в темноту и, громко зевнув, развалился на крыльце.

1995 год