Повести и рассказы

Амирхан Еники

В книгу вошли избранные произведения выдающегося татарского писателя Амирхана Еники в переводе на русский язык.

Воспоминания Гуляндам

I

Осенний вечер. За окном ветер, дождь. Что-то шуршит, громыхает, стонет. Время от времени эти странные звуки, затихая, смолкают. Я в испуге, прервав чтение книги, начинаю прислушиваться. Что это? Или к нашим воротам подошли люди? Времена ведь теперь тревожные. По городу ходят страшные слухи. Говорят, ограбления, даже убийства случаются. Боже, сохрани! Этот восемнадцатый год очень уж тревожным оказался! Но вот сейчас тревога моя напрасна: похоже, это злой, немилосердный ветер сходит с ума, из-за него берёза во дворе стонет и, стуча-ударяясь, царапает голыми ветвями стены дома. Вон, в падающем из окна свете видно, как из стороны в сторону, будто чьи-то корявые руки, качаются чёрные ветки.

Успокоившись, я снова склоняюсь над книгой. К тому же эта книга очень интересная, «На берегах Дёмы» называется. Только сегодня я её принесла от Каримы. На этой мягкой постели, подобрав под себя ноги, опёршись о подушку, я читаю её не в силах оторваться. Про неизвестную мне далёкую реку Дёму. Про то, как потрясающе прекрасны её берега… Именно здесь жила семья старого мурзы по имени Исхак. У них в доме жила девочка-сирота Фарида. Короче, великолепная природа, богатая жизнь, красивые люди, но при этом роман и о несчастной любви тоже. Это открывается по мере чтения. Удивительно, какой роман ни читаешь, он всегда повествует о несчастной любви… Интересно, почему это? Или на свете не существует счастливой любви?

Прервав моё сладостное чтение, в комнату вошла Сабира, девушка-домработница.

— Барышня, вас зовёт ваш папа!

— Зачем опять?

— Показать вас одному парню.

— Оставь свои бессмысленные шутки…

— Сами увидите, — равнодушно ответил Сабира и тут же вышла.

Я, конечно, не поверила её словам. От нашего папы не дождёшься, чтобы он показал меня парню. Но раз позвал, надо идти. Нехотя я сменила обувь, надела мягкие чувяки, взглянув в зеркало, поправила причёску и стала спускаться по узкой лесенке. На мне было простенькое ситцевое платье… В таком виде я вошла в зал.

При входе, как будто ударившись о невидимую стену, я резко остановилась. Оказывается, не шутила Сабира! Рядом с папой в мягком кресле сидел молодой человек. Почему-то в этот момент я успела обратить внимание на его большие глаза, тонкие соболиные брови и бело-мраморный лоб. Естественно, от такой неожиданной встречи я смутилась, мои щёки, покраснев, начали пылать.

Похоже, папа понял моё состояние и, слегка усмехаясь, встав со своего стула, просто сказал:

— Доченька, это господин Салих!

Молодой человек встал и молча поклонился мне. Я тоже поклонилась и быстро перебросила косу за спину. Затем папа, глядя на парня, произнёс:

— А это наша дочка Гуляндам.

Парень ещё раз слегка поклонился. После этого папа мне сказал:

— Дочка, я пригласил господина Салиха давать тебе уроки музыки. Мы уже обо всём договорились. Господин Салих милостиво согласился на малое. Теперь, доченька, дело за тобой: Иншалла^[24], верю, что ты всеми силами постараешься как можно больше узнать от господина музыканта.

— Спасибо, папа, — сдержанно ответила я.

— Но только одно условие, — добавил он, обернувшись к господину Салиху, — во время занятий вы мне позволите сидеть в сторонке… Я безумно люблю наши мусульманские мелодии, искренне!..

— На ваше усмотрение, — ответил господин Салих, слегка улыбнувшись краешком рта.

Похоже, он не очень поверил в папину «безумную любовь к мусульманским мелодиям». Однако папа и в самом деле очень любит музыку, безгранично любит, если бы не любил, так не стремился бы обучать меня музыке. Но очень возможно, его пожелание «посидеть в сторонке во время урока» исходило не столько из любви к музыке, сколько из необходимости не спускать с нас глаз.

Господин Салих, судя по его давешней улыбке, именно так это и понял. Конечно же, мне стало очень неловко за папу. На самом деле, высказанное им условие иначе понять невозможно. Ученица — девушка, достигшая возраста невесты, учитель — молоденький парень — разве можно их оставить без надзора?

Господин Салих спросил у папы разрешения поговорить со мной. Получив папино согласие, он, глядя на меня, мягко спросил:

— Барышня, вы давно научились играть на пианино?

Я слегка растерялась от прямого взгляда его ярко-синих глаз, непроизвольно снова покраснела и смущённо ответила:

— Нет, недавно.

— У кого учились?

— Сначала сама.

Господин Салих, кивнув в сторону нотных тетрадей, лежавших на пианино, сказал:

— Похоже, вы и по нотам можете играть.

— Да, играю… немного.

— Нотам кто научил?

На его вопрос поспешил ответить папа.

— У нас по соседству жила женщина-еврейка, когда она узнала, что у нас есть пианино, стала заходить к нам. Она оказалась увлечённой музыкой женщиной. Мало того, что дама, будучи в настроении, играла сама, она взялась учить музыке и Гуляндам. «У вашей девочки музыкальный талант, её надо учить по-настоящему», — говорила она. Мы не возражали, особенно её мама… Гуляндам изучила ноты. Ничего не скажешь, постаралась еврейка!

— Кто она, как её фамилия?

— Как её звали, дочка?

— Маргарита Яковлевна Зель… Зельберг…

Господин Салих задумался:

— Зельберг?.. Нет, не знаю, к сожалению!

— Эту даму, когда началась германская война, выслали из Петербурга, — добавил папа. — В любом случае она в нашем городе была временным человеком, когда наступила свобода, она куда-то уехала.

Господин Салих снова обратился ко мне:

— Позвольте ознакомиться с вашими нотами!

Я кивнула в знак согласия. Он принялся по очереди просматривать ноты.

— Скрябин… Шопен… Ладно, это хорошо… А это кто? Гурилёв! Теперь это один из самых исполняемых композиторов… Вот эту его вещь не смогли бы вы, барышня, сыграть?

Мне волей-неволей пришлось взять в руки протянутые ноты. Это был романс «На заре туманной юности». Нельзя сказать, будто бы я это произведение не играла, но меня испугало, что я должна такую трудную вещь исполнить перед господином Салихом. Но раз это просьба моего будущего учителя, хочешь не хочешь пришлось сесть за пианино. Я раскрыла ноты, стараясь не волноваться, не спеша, осторожненько начала играть. Господин Салих, поодаль от меня, опершись на пианино, слушал с большим вниманием. До сих пор никто, тем более ни один музыкант, стоя рядом со мной, специально не слушал меня. Я даже не почувствовала, как сыграла.

Когда я закончила, господин Салих сказал лишь одно слово:

— Хорошо!

А что «хорошо» — то ли моё исполнение, или то, что я завершила, я так и не поняла.

После этого господин музыкант (как его назвал папа) велел исполнить какую-нибудь любимую мною мелодию без нот.

— Татарскую? — спросила я.

— Конечно, — ответил он.

Вот это, надо сказать, к моему стыду, было для меня самым трудным делом. До сих пор я по-настоящему не учила ни одной нашей мелодии. Правда, раньше некоторые наши мелодии я неплохо играла, но, начав учиться играть по нотам от Маргариты Яковлевны, я те мелодии забыла. Маргарита Яковлевна почему-то не любила такое исполнение. «Сначала надо выучиться играть по нотам, а только потом выучить произведение наизусть», — говаривала она.

А где найти ноты татарских мелодий?!

Наконец, я, смущаясь, вынуждена была сказать ожидающему господину Салиху:

— Извините, я не умею играть татарские мелодии.

— Совсем? — спросил он удивлённо.

Я не знала, что ответить.

— Нет, вы умеете, — произнёс он, пытаясь воодушевить меня. — Ну-ка, ну-ка! Давайте! Мне ведь надо только послушать вас.

Конечно, было бы некрасиво спорить. Но, Боже, что и как исполнить? Вот так мучительно размышляя, я вспомнила когда-то знакомые мне мелодии и очень осторожно начала играть. Это была песня «И весна придёт…», она звучала у меня в душе… Наконец, сыграла.

— Ну вот, получилось ведь! — сказал с улыбкой господин Салих. — Не могу похвалить ваше исполнение, но мелодию вы умеете чувствовать. А это — самое нужное, самое важное для музыканта!..

В этом месте опять включился папа:

— Нашей целью, господин Салих, не является сделать из дочки музыканта. Если она научится красиво исполнять наши мелодии, мы бы этим остались вполне довольны. С вашей помощью, конечно!

Господин Салих сначала поклоном поблагодарил меня и только после этого перешёл к папе.

— Ахметжан-абзый, Гуляндам непременно выучится красиво исполнять татарские мелодии, — заверил он папу, а возможно, даже станет настоящим музыкантом, всё зависит от её дарования и вашего желания.

Папа согласился:

— Верное слово! — сказал он. — Но это будущее покажет, если суждено!

— Да, будущее покажет! — повторил господин Салих. — А уроки начнём на следующей встрече. Когда вы разрешите приходить?

— Как мы договорились раньше, вы должны будете приходить два раза в неделю. Сегодня вторник, какой следующий день будет для вас удобен?

— Кроме пятницы, мне подходит любой день.

— Пятница — день богомолья, поэтому вы в этот день не хотите заниматься мирскими делами, господин Салих, не так ли?

Скорее всего, папа задал этот вопрос в шутку, но господин Салих, не растерявшись, очень интересно ему ответил:

— Наоборот, Ахметжан-абзый, у меня в этот день много святых дел. Например, днём я играю для детей в клубе «Восток», а вечером должен играть в оркестре театра «Сайяр».

— А, вот как, а я совсем забыл о ваших служебных делах. Извините! Тогда какой день будет самым подходящим для вас? Если в четверг, то между двумя уроками будет мало времени… Может, суббота?

— Я согласен. Только с пяти до семи вечера. Днём я не смогу освободиться.

— И для нас это очень удобное время, — сказал папа. — Дочка, ты слышала, господин Салих придёт в субботу давать урок?

— Слышала, — ответила я.

Папа начал было ещё что-то говорить, но заметив, что я смотрю на них (вернее, на господина Салиха), прервал свою речь и вежливо обратился ко мне:

— Дочка, на сегодня ты свободна!

И я тоже, понимая, что такое приличие, опустив голову, чтобы не было видно, как я покраснела, вышла из зала. А они ещё остались беседовать.

* * *

Когда я вернулась к себе, мне не удалось быстро успокоиться. Не хотелось даже браться за книгу, которую я читала с таким увлечением. Почему-то эта неожиданная встреча меня очень взволновала… Салих… Господин Салих!..

Ладно, почему неожиданная?.. В нашей семье уже давно шла речь о приглашении учителя музыки. Прежде всего я сама этого очень хотела, мама также хотела, постепенно и папа согласился… Здесь надо отметить, что моя мама по тем временам была женщиной, очень стремящейся к культуре. Она родилась и выросла в Симбирске, а Симбирск — это не Казань, а чисто русский город. Несмотря на то, что она была дочерью ахун-хазрата^[25] и на самом деле получила мусульманское воспитание, ей довелось общаться с русскими девочками, осваивать их язык, привычки, наблюдать их домашнюю семейную жизнь.

Конечно, всё это не могло не повлиять на неё. Например, мама никогда не скрывала своё лицо от мужчин, а также никогда не носила, как жёны многих состоятельных людей, вышитые позументом камзолы и сапожки без каблуков. Она любила одеваться по-европейски и заказывала платья у русских портних. И, разумеется, мама старалась воспитывать меня по-своему. Меня отдали учиться в школу Лябибы-ханум, считавшейся в Казани самой передовой. В этой школе для девочек наряду с другими предметами велось обучение русскому языку и различным рукоделиям. (Я уже перешла в четвёртый класс этой школы, но, к сожалению, нынче во время большого летнего пожара наша школа сгорела.) Затем, заметив во мне кое-какие способности к музыке и пению, она, несмотря на отнекивания папы, заставила его купить пианино. И вот теперь приглашение специального учителя — это, конечно же, мамина работа. Что касается моего папы, он, честно говоря, человек с очень устаревшими взглядами. Особенно на то, что касается воспитания. Он почему-то считает, что девочкам не нужно много знаний. Видишь ли, слишком много знающая девочка становится независимой, а в будущем, научившись независимости, она начнёт забывать свои обязанности. То есть она не сможет быть мужу послушной женой, а детям хорошей матерью. (Почему не сможет? Сама я этого никак не пойму.) Хорошо ещё, у папы есть «мягкая» сторона — он во многих случаях вынужден соглашаться с мамой. (Мама по происхождению и воспитанию намного выше его, папа же — из «мужиков», и только благодаря своей сметливости и старанию стал доверенным лицом больших богачей.) Вот и в случае приглашения учителя для меня всё так и было: мама сказала «надо», а папа… Благо, в этом случае большого спора не было, потому что, как я уже говорила, папа и сам очень любил музыку. И всё же удивительно, что он пригласил в учителя такого молодого и красивого парня, как господин Салих. Такого я не ожидала. Видно, какой-то авторитетный человек его очень похвалил и предложил папе. (Мол, он не только музыкант, но и очень воспитанный, приличный и надёжный молодой человек: видели, как он у папы спросил разрешения поговорить со мной?) И при этом господин Салих будет приходить к нам и обучать меня в присутствии родителей. Так что не будет причины излишне опасаться! Не так ли?

Так-то оно так, только почему я, увидев господина Салиха, так сильно оробела. Смущение и какая-то радость одновременно охватили мою душу в это мгновение — почему это, почему? По причине нежданного появления передо мной красивого парня?.. Да, не скрою, как только я вошла в зал, его красота бросилась мне в глаза: очень чистое белое лицо, ямка на подбородке, в меру полные губы, небольшой, но правильный нос, особенно гладкий бело-мраморный лоб с падающими на него каштановыми волосами — всё это вызывало восхищение. Я уж не говорю о его ярко-синих глазах. Я только взглянула на него, и тут же эти глаза то ли глубиной, то ли задумчивостью будто поглотили меня.

Однако теперь, успокоившись, я была удивлена: неужели красота этого парня Салиха с самого первого взгляда стала причиной моего волнения?.. Если так, то я ведь и раньше видела красивых парней, однако никто из них никогда не вызывал такого волнения и не заставлял испытывать такую необычную радость!

То есть секрет здесь не в его красоте. Конечно, нет! А в чём же?..

Скрытую тайну этого состояния я пока не знаю, не знаю… не знаю… только одно знаю: кроме красоты ещё… как бы это сказать? Не могу подобрать слова, Бог мой!.. Подожди, кажется, нашла: утончённость! Да, да, утончённость!.. Знаете, во всём облике господина Салиха, во внешности, в манере держать себя, даже говорить, чувствовалась присущая только благородным людям утончённость.

Он утончённый человек!.. Вот к какой личности Всевышний меня неожиданно направил.

II

В назначенный день, в условленное время господин Салих пришёл давать мне первый урок. Тут я скажу вот что: перед его приходом я старалась разрешить очень важный для меня вопрос: что мне делать — спуститься в зал пораньше и ждать его или только после его прихода? Как ученица, я должна ждать его на своём месте, то есть за инструментом. Но в то же время я ведь всё же барышня, то есть я должна спуститься после того, как господин Салих появится, это вполне извинительно… Так даже правильнее будет. И я в этот раз так и сделала — появилась в зале только после его прихода. Мы поклонились друг другу. Папа был уже там, и они, стоя, беседовали. Господин Салих, соблюдая приличия, не спешил подойти ко мне, только через некоторое время спросил у папы разрешения начать урок. «Пожалуйста!» — сказал папа и уселся в своё жёлтое бархатное кресло. До конца урока он будет сидеть, слушая нас. Трудная ситуация!.. Особенно неудобно перед господином Салихом — кто-то будет сидеть, уставившись тебе в спину!..

Однако господин Салих, не удивляясь этой ситуации, спокойненько подошёл ко мне, положил на пианино свёрток и предложил мне сесть. Сам, взяв стул, устроился несколько поодаль.

Я жду его первого слова — с чего мой учитель начнёт урок?.. Конечно, сначала скажет несколько слов о музыке вообще. Но он начал очень просто:

— Барышня, — сказал он, — вы уже ноты знаете и на пианино прилично играете. Поэтому хочу начать сегодняшний урок прямо с изучения наших народных мелодий. Вы ведь не будете против?

Мой учитель так у меня спрашивает — это удивительно! Я робко ответила «нет».

— Ну тогда я вам сыграю. Разрешите!

Я отодвинулась подальше, он пересел к инструменту. Начав играть, он сказал следующее:

— У татар очень много мелодий. В основе всех их — пятинотный лад, а мелодии друг от друга отличаются. Есть «Тәфтиләү» — «Лира», «Алмагачлары» — «Яблони». Обе созданы в пентатонике, но какая разница между ними! В первой — глубокая печаль, в другой — энергия, радость. Такая у народа душа, барышня, — умеет найти мелодии, песни, чтобы выразить самые тонкие переживания! Мы будем разучивать разные из них. А пока, чтобы играть, выберем полегче. Например, «Родной язык»! Она вам, наверное, знакома… Во всех школах её поют на слова покойного Габдуллы Тукая.

— Мы тоже пели её хором, — сказала я, осмелев.

— Вот и хорошо… Прежде эту мелодию называли «На могиле матери». Когда стали петь на слова Тукая, можно сказать, мелодия родилась заново. Из мелодии тяжёлого горя она превратилась в мелодию светлого духа. И название: «Родной язык»!

И правда, вот как, оказывается!.. Даже то, как господин Салих произнёс это с какой-то детской радостью, показалось мне особенно удивительным. Я невольно обернулась к нему, а он, как будто этого ждал: широко раскрытыми глазами смотрел на меня! На секунду мы оба как будто смутились. Затем он спокойно сказал:

— Теперь слушайте! — и приготовился играть.

Он остался на том месте, где сидел, распрямился, поднял голову, глядя вверх, немного задумался и, как-то странно тряхнув плечом, положил руки на клавиатуру. Вот тут я обратила внимание на его руки! Пальцы не очень длинные, однако в меру тонкие. Вот он красивым движением немного приподнял руки и начал не спеша, мягко и легко играть. На свои руки совсем не смотрит, они как крылья чайки лишь задевают клавиши, а при этом мелодия потекла ровно, непрерывно, то затихая, то замедляясь в нужных местах.

Вот он завершил исполнение, музыка смолкла, а песня, вот удивительно! — как будто всё продолжалась. Господин Салих и сам, прислушиваясь, немного приостановился, затем осторожно убрал руки с клавиатуры, слегка вздохнув, сказал: «Вот так!»

Мне очень сложно давать оценку его игре, потому что не имею права, но только одно хочу сказать: Господин Салих очень естественный, очень непосредственный человек, вероятно, поэтому он играл так проникновенно. Даже папа, который тихо сидел, не смог не сказать:

— Прелестно! Прелестно, господин Салих!

Господин Салих, усмехаясь и, чтобы не оставить без ответа, сказал:

— Спасибо! — И, повернувшись ко мне, продолжил свою речь. — Каждый музыкант, барышня, исполняет по-своему, потому что он по-своему слышит мелодию, поэтому я не могу вас заставить играть, как я. Но мелодию вы должны усвоить правильно. Поэтому сначала нужно играть, глядя в ноты, надо будет играть по нотам… Вот я вам принёс ноты «Родного языка», которые записал сам.

Он развернул свёрток, который лежал на пианино, вытащил ноты и один лист протянул мне:

— А теперь вы попробуйте сыграть!

Я села поближе, раскрыла и поставила перед собой двухстраничные ноты.

— Не спешите, сначала хорошенько просмотрите, — сказал господин Салих.

Я прошлась глазами по нотным знакам — мелодия была «читаема». И когда я, собираясь играть, положила руки на клавиатуру, господин Салих ещё добавил:

— Локти не прижимайте к себе. Вот так. Вообще, когда играешь, надо сидеть естественно.

Это мне всегда говорила и Маргарита Яковлевна, как правильно ставить пальцы, правильно двигать ими — всё это она показывала мне. Ведь и сама знаю и при этом всё время прижимаю локти к бокам. (Или это привычка застенчивых девочек!) Я так волновалась, что не могла начать. Господин Салих, почувствовав это, тихонько напел: «Ля-ля-си-ля-фа-диез…» И я отчаянно начала. Мелодия была очень простая, очень знакомая, поэтому я, вроде бы ничего не испортив, сыграла её до конца… Однако господин Салих попросил внимательно повторить её снова. Только после этого он сказал:

— Так, вроде правильно играете, барышня. Только прислушивайтесь к течению мелодии. Старайтесь играть так, как написано в нотах. Точно сохраняйте ритм. Это вам понятно?

— Понятно, — ответила я.

— Конечно же, надо много раз повторять. До следующего урока старайтесь играть её с душой. Это будет моё первое задание. Ещё вот что хочу сказать: чтобы совершенствовать технику игры, вы не должны забывать старые упражнения. Видимо, та ханым вас заставляла играть различные упражнения. Вот их снова надо повторить. Знаете, добиться музыкального мастерства можно только постоянными беспрерывными упражнениями. Иначе не получится… А у вас есть «Этюды» Черни?

— Нет, я не смогла их найти.

— Тогда я вам их принесу… Это будет очень полезно для обогащения техники… А теперь я ещё раз сыграю «Родной язык»… Как я говорил, не ради того, чтобы мне подражать, а чтобы правильно услышать… В некоторых местах плавно, помедленнее, в некоторых местах повыше, посильнее — обратите на это внимание!

…Да, совсем по-другому!.. Когда он играет, мелодия как будто сама находит своё естественное, правильное звучание — кажется, что играть по-другому невозможно. Кажется, что это очень открыто, очень точно и очень легко… И после него хочется сыграть — возможно, получится как у него… Ладно, это самообман. Разве настоящего музыканта можно повторить?! Даже сильнее его мастер не смог бы этого сделать. И всё же, когда снова повнимательнее сыграла, не так сильно волнуясь, господин Салих удовлетворённо воскликнул:

— Вот видите! — обрадовал он меня. — На этот раз сыграли и правильнее, и точнее. То есть то, что исполняешь руками, оказывается, слушать надо душой, барышня!

Хоть это было сказано только в утешение, но настроение моё поднялось. Не знаю, как в других делах, но в музыке чрезвычайно важно обнадёживание, ведь тому, кто обучается музыке, как воздух нужна вера в себя…

Так прошёл наш первый урок. Господин Салих, наказав мне ещё раз как следует поучить «Родной язык» и вообще почаще повторять упражнения, встал, чтобы уйти.

Папа тоже поднялся со своего места:

— Господин Салих, не спешите-ка. Сейчас готовят чай. Перед уходом попейте чаю!

— Спасибо, Ахметжан-абзый! — вежливо ответил господин Салих. — Мне пора идти.

Когда папа снова начал: «Нет, ну правда», он, как бы говоря: «не принуждайте», поднял обе руки, ещё раз поблагодарил, обернувшись ко мне поклонился:

— До свидания, барышня!

И лёгкими шагами направился к выходу. Папа пошёл его провожать.

* * *

Я вернулась в свою комнату. Настроение было прекрасное. Сегодняшний урок, по-моему, прошёл очень успешно. По крайней мере я довольна, очень довольна!..

Всё сказанное господином Салихом было легко для понимания, всё сказанное каким-то образом через душу впитывалось в память. Ко мне и учительница была очень внимательна — ни разу она не выразила беспокойства или огорчения.

Кроме того папа, сидевший специально, чтобы слушать, думаю, остался доволен. Ведь господин Салих держал себя очень воспитанно и тактично!.. Причём не нарочито, а очень естественным образом — надо полагать, это была его манера держаться.

Утончённый человек! Однако эта утончённость не только в его внешности и манере держаться, но, видимо, она есть в его внутреннем мире, в его природе — вот что я почувствовала сегодня. И хотя он такой молодой, как он свободно и на равных держит себя с моим папой, даже в разговоре чувствовалось некоторое превосходство!

Моя мама любит анализировать родословные. Она делит людей на «благородных» и «неблагородных» в зависимости от того, кто их родители и какая у них родословная. Вот и я думаю: кто родители этого красивого парня, из какой он семьи, кто его воспитывал. Родственник какого-нибудь хазрата, сын большого богача или дитя учителя? Однако он не должен быть сыном хазрата или богача, потому что мама бы давно об этом узнала и мне бы сообщила, что это сын такого-то купца или такого-то хазрата. А кроме того, трудно поверить, чтобы парень из такой семьи был бы музыкантом или работал в театре. Может быть, он из рода какого-нибудь мурзы^[26]?.. Нет, едва ли, этому моя душа не верит. Ладно, ни к чему голову ломать, какое значение это имеет?.. Чей бы сын он ни был, господин Салих, когда появился на этом свете, он родился как само благородство, по-моему… Словом, я ему удивляюсь, восхищаюсь и… радуюсь, и сама ясно не знаю, чему радуюсь.

III

Время проходит. Вот третий… пятый, шестой урок прошёл. Таким образом, наши уроки шли по известной колее. Господин Салих приходит два раза в неделю, ни разу не опоздав ни на минуту. И как только заканчивается урок, не задерживаясь ни на минуту, уходит. Папа пару раз после урока пытался уговорить его остаться на чаепитие, но он всегда говорил «нет времени, много работы», и, поблагодарив, отказывался остаться. Конечно, работы немало, наверное, всё-таки, кроме игры в оркестре, он вместе с артистами посещает различные места, особенно казармы, участвуя там в концертах, но истинная причина того, что он не остаётся, по-моему, не в этом. Я думаю, господин Салих считает, что приходящему учителю неприлично у нас есть и пить. В этом настоящая причина. Я думаю, что на его месте я так же поступила бы — человек ведь должен знать свой уровень!

При этом мы постепенно сильно привыкли друг к другу… Во время уроков мы стали держаться естественнее и проще. Я уже излишне не волнуюсь и стараюсь держать себя свободнее и даже как-то бесцеремонно… Признаки таких изменений мне неожиданно привелось обнаружить. На одном из последних уроков я, собираясь что-то сказать, начала с «господин Салих», в этом месте он меня резко прервал:

— Барышня, ради Бога, не называйте меня «господин Салих».

Возможно, из-за того, что сказано это было очень категоричным образом, я удивилась:

— Почему? Или нельзя, или это запрещённое слово?

— Нет, — сказал он, усмехаясь, — декрет о запрете ещё не выходил… только я сам этого не хочу.

— Почему?

— Видите ли, — произнёс он, всё так же усмехаясь, — я ведь человек, не успевший стать «господином». Поздновато родился!

Действительно, а не верно ли он говорит? Господа обычно были большие, почтенные люди. А у этого даже усы ещё как следует не появились… И мне самой обращаться к нему — молодому парню «господин» казалось странным и стыдным. И всё же в то время обращаться иначе было невозможно.

Немного растерявшись, я несмело спросила:

— А как нужно обращаться?

— Теперь, сами знаете, ко всем людям обращаются «товарищ», — ответил Салих… господин Салих. — Однако я не дерзну сказать вам: «Обращайтесь ко мне так же». Сказать так было бы не совсем прилично, особенно барышне. В крайнем случае можете обращаться ко мне «абый». А если будете говорить просто «Салих», будет ещё лучше.

И верно, почему не говорить просто «абый». Он ведь старше меня на несколько лет. Казанские девушки, если им понравился парень помоложе их, говорят «абый, душа моя». Только я боюсь, что это не понравится папе. Ещё подумает что-нибудь. Слово «господин» как бы отдаляет людей друг от друга, а «абый» напротив — сближает… Нет, я так поступлю: в присутствии папы я буду говорить «господин Салих», а когда мы будем только вдвоём, от души буду называть его «Салих-абый», а только для меня одной он будет «Салих». Это имя мне очень нравится, оно ему очень подходит, пусть он только для меня останется «Салихом»!

Да не покажется, что я хвалюсь, занятия наши, к счастью, проходят очень успешно. После «Родного языка», я научилась красиво играть «Хэмдию», «Асылъяр», «На берегах красавицы Белой», «Галиябану»^[27]. Оказалось, господин Салих (не господин, а Салих!) особенно любит «Галиябану». В конце восемнадцатого года, после того, как в Казани впервые игралась музыкальная драма «Галиябану», мелодии из неё быстро распространились среди татарского народа. Сейчас, наверное, не встретишь человека, который бы не напевал: «Галиябану, красавица моя нежная»… Салих говорит, что успех этого произведения, то, что оно живёт, обеспечила мелодия. Говорит, что в этой народной музыке поразительно глубоко и мелодично раскрывается самая чистая, самая светлая, стыдливо-искренняя любовь татарской девушки и юноши; даже их несчастливая любовь открывается как удивительно глубокое, великое, благородное чувство. При каждом случае Салих не перестаёт восхищаться Эшрэф-ханым Синаевой. Говорит, своей фигурой, мелодичным голосом, всей своей утончённостью она точно, как живая Галиябану. И ещё Салих говорил, то, что песенная музыка стала исполняться на сцене, — это очень обнадёживающее, совсем новое явление. Со временем появятся песни и мелодии, созданные музыкантами на основе народной музыки специально для сцены. Он произносил это с такой верой, так вдохновенно!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

24

Иншалла — Бог даст.

25

Ахун-хазрат — мулла, священнослужитель, эта должность соответствует сану архиерея в православной церкви.

26

Мурза — человек, принадлежащий к привилегированному классу.

27

Названия любимых татарским народом песен.