Я с тобой развожусь

Амелия Борн, 2020

Я с тобой развожусь. Услышав эти слова из уст любимой жены, я готов сделать все возможное, чтобы не допустить расставания. Даже пойти на участие в проекте, который до этого считал полной ерундой. Сейчас же ставки слишком высоки. Особенно теперь, когда я обнаружил в ванной положительный тест на беременность, и гадаю, почему жена вместо признания в моем скором отцовстве заявила о желании разойтись. Или она беременна не от меня? Впрочем, в любом случае эту женщину я не отпущу… Содержит нецензурную брань.

— Сделать кондей поменьше? — задаю вопрос жене, глядя прямо перед собой на дорогу.

Пальцы чуть сильнее сжимают руль, как будто получить ответ на ничего не значащий вопрос — очень важно.

— Мне все равно.

Ей все равно. Это я уже понял. И именно поэтому мы направляемся туда, где, возможно, удастся спасти наш брак.

Сука, я даже не думал, что когда-нибудь докатимся до подобного.

Все же убавляю поток прохладного воздуха. Скашиваю взгляд на жену. Глаза, помимо воли, опускаются на ее совершенно плоский живот.

О том, что я в курсе беременности Маргариты, она сама не знает. И пока не узнает. Так нужно.

Тест с двумя полосками я обнаружил в нашей ванной с неделю назад, и когда уже собрался задать вполне закономерные вопросы, жена обезоружила меня фразой из четырех треклятых слов.

Я с тобой развожусь.

Именно это Марго и заявила мне, когда я сидел в гостиной в компании бокала виски и смотрел ничего не видящим взглядом на экран огромной «плазмы».

Размышлял в этот момент о том, в какой именно момент наша жизнь полетела к херам собачьим. Когда мы стали настолько далекими друг для друга, что даже за сраным завтраком у нас не находилось хоть пары слов о предстоящем дне?

Я запал на нее, едва увидел. Маленькая, хрупкая, но с огромными глазами, которые восторженно смотрели на мир вокруг. А эти веснушки на носу? Она их пыталась тщательно скрывать, я же — как последний идиот кайфовал от вида каждой из них.

Между нами были страсть, жажда друг по другу и разница в возрасте. В то время, как я готовился отмечать сорокалетие, Рита едва-едва переступила двадцатипятилетний юбилей.

Но и мне, и ей было плевать на все. На все нюансы, на то, что вылезало раз за разом в заголовках масс-медиа. Так было до недавнего времени. До дня, когда жена пришла ко мне и рассказала вместо новостей о беременности, что желает со мной развестись.

— Марго… мы сейчас поедем в одно место, — осторожно говорю, убрав руку с руля и потянувшись к пачке сигарет.

Я ненавижу это ее имя. Марго. Какое-то чужое настолько, что меня от него трясет. И все же сейчас готов сделать все по максимуму, чтобы только жена не обозлилась еще больше.

В следующий момент раздумываю курить. Дымить при ребенке, пусть даже он и окажется не моим, не собираюсь.

— В какое? — настороженно уточняет жена, повернувшись ко мне.

— Тебе там понравится.

Я старательно растягиваю губы в улыбке, но, наверно, получается плохо. Рита прищуривается, и ее взгляд начинает метаться по салону.

А ей ведь действительно понравится там, куда мы едем. Этот идиотский проект, который я спонсировал от нечего делать, поначалу казался мне верхом идиотизма.

Несколько пар на грани развода станут жить бок о бок в шикарном особняке. Будут встречаться — друг с другом и с психологами. Говорить о причинах скорого расставания. Пытаться спасти брак.

Черт, я ведь еще пару месяцев назад, когда отдавал указания перевести первый транш на это сомнительное действо, даже не задумывался, что сам добровольно стану участником подобного.

Но основополагающим фактором стало то, что я знал — жене действительно там понравится. В этом белоснежном доме, среди беспрестанного внимания по отношению к нам. И в то же время в месте, где не будет бесконечных звонков, моих совещаний, необходимости сорваться среди ночи на деловую встречу.

Где мы просто будем вдвоем. Ну, или втроем, хотя Рита и ни слова не сказала о нашем ребенке.

— Где понравится, Ян? — спрашивает она с опаской.

— Там, куда мы едем, — вновь увиливаю от ответа.

Рита недовольно морщится. Осматривается пристальнее, поворачивается ко мне и щурится. Мне не нравится ее взгляд, но все же удается натянуть на лицо лишенную эмоций улыбку.

— Григорьев, только не говори мне, что это будет тот самый проект, — с неверием шепчет Рита.

— Именно он, — признаюсь в задуманном.

Просто потому, что скрывать и дальше то, во что мы уже совсем скоро окунемся, поздно. Перед нами — большой особняк из белого кирпича. Обнесен забором, как будто мы не на шоу приехали, а в тюрьму собираемся сесть. Впрочем, я готов ко всему, лишь бы попытаться исправить случившееся.

— Не верю, что ты это делаешь, — растерянно продолжает жена, стоит мне остановить Кадиллак рядом с приветливо распахнутыми воротами.

— Я и сам не верю, — отвечаю с нервными смешком.

Рита хмыкает, и в этом проявлении эмоций ясно читаю затаенную боль. Черт бы все побрал! Мне очень хочется понять, из-за чего же мы все же разводимся. Не потому ли, что у жены уже давно другой, с которым она успела зачать ребенка?

Это злит настолько, что я впиваюсь в руль с такой силой, что чувствую боль в костяшках пальцев. Да уж… а ведь совсем недавно думал, что буду готов принять потомство чужого мужика.

— То есть, ты хочешь сказать, что готов выставить нашу жизнь напоказ? — недоверчиво уточняет Рита.

А мне ее к себе на колени перетянуть хочется. Впиться ртом в эти губы, с которых слетают слова с привкусом холода. Наказать за все, что с нами происходит.

— Готов, — киваю вместо этого.

Жена вдруг запрокидывает голову и смеется. Коротко и зло.

— Хорошо. Но у меня слишком мало нарядов, чтобы показаться перед публикой достойно.

— Что ты имеешь ввиду? — с непониманием хмурюсь в ответ.

Рита делает глубокий вдох и закатывает глаза. Чувствую себя полнейшим идиотом.

— Те вещи, что я взяла с собой на эти пару дней — их слишком мало, — отвечает раздельно.

— И?

Нет, я все же чертов идиот, раз мне это кажется проблемой.

— И ничего, — пожимает плечами жена.

Выходит из машины. Я — следую за ней.

Когда подхожу, вижу, как Рита запрокидывает лицо навстречу солнцу. Обычно она так не делает. Наносит на кожу солнцезащитный крем, чтобы только не было веснушек. А мне всегда хочется сказать ей, что не стоит. Что каждый поцелуй солнца я готов стереть своими губами.

— Идем? — спрашиваю у жены, кивая на особняк, в котором нас уже ждут.

А ведь этот момент я совсем не продумал. И если сейчас Рита просто покачает головой, сорвется с места и сбежит, последнее, что сделаю — догоню и помимо воли потащу на проект.

Но жена, после некоторых раздумий коротко кивает и, с чуть насмешливым выражением на лице, направляется в сторону распахнутых ворот, оставив меня тупо смотреть на то, как покачиваются ее шикарные бедра в такт тем шагам, которые могут вернуть мне единственно важное в моей жизни.

Вспышки камер на мгновение ослепляют. Вздернув подбородок, растягиваю губы в приветливой улыбке. Той, за которой посторонним никогда не понять, что чувствую сейчас на самом деле.

Навстречу нам тут же спешит радостно щебечущая блондинка — вероятно, ведущая всего этого мракобесия. Невольно обращаю внимание на то, что она именно такая, какая могла бы понравиться моему пока-еще-мужу. Возможно, он выбирал ее на эту должность лично. Возможно, она…

Нет. Сейчас совсем не подходящее время, чтобы об этом думать. Запихиваю отравляющие мысли куда-то поглубже, продолжая улыбаться дежурной искусственной улыбкой, от которой сводит скулы. Но я привыкла. За время в браке с Яном Григорьевым научилась этой публичной фальши в совершенстве. И где-то за ее бесчисленными слоями потеряла саму себя.

— Мы рады приветствовать вас на шоу… — доносится до меня восторженный лепет ведущей.

Мне удается улыбаться и кивать во всех нужных местах, хотя слушаю ее вполуха. Весь мир, кажется, сосредотачивается сейчас в той точке, где Ян берет меня за руку. Его прикосновение — властное, собственническое — вызывает внутри резкий взрыв полярных эмоций. По телу попеременно бегут мурашки и волны отвращения. Мне хочется одновременно вырвать руку и попросить его не отпускать. Но я понимаю — все эти прикосновения сейчас — наверняка рассчитаны на публику. И это то, о чем мне следует постоянно помнить.

Официальная часть шоу подходит к концу. Когда мы оказываемся в отведенном нам номере, с губ срывается потайной вздох облегчения. Прислоняясь спиной к двери, пробегаю по мужу быстрым взглядом. Не позволяю себе задержаться — кажется, что в этом случае просто сорвусь. Кажется, что он сразу прочтет меня, как очередной деловой документ, который лишь со стороны выглядит набором непонятных формул и который совершенно ясен для него одного.

Может, в этом и есть моя проблема? Я была с ним слишком открытой. Слишком доверчивой. Стала покорным приложением к богатому успешному мужу. А что такое я сама? Не потому ли он потерял ко мне всякий интерес, что вся моя жизнь вертелась вокруг него одного?

Снова чувствую себя той самой простушкой, каковой и являлась до встречи с Яном. Нелепая веснушчатая девчонка, ненавидящая каждый свой изъян. Наивная настолько, что действительно думала, что мы с ним — раз и навсегда.

Между нами сейчас лишь несколько метров и сотни невысказанных слов. Это расстояние — такое короткое и вместе с тем совершенно недосягаемое, вдруг начинает душить. Порывисто выскакиваю за дверь, пытаясь скрыться от этих ощущений. Сильная рука перехватывает мое запястье раньше, чем мне удается сделать еще один шаг.

— Куда ты? — спрашивает требовательно и от этого тона пропасть между нами, кажется, становится еще шире.

— За покупками. Мы ведь, вроде бы, не в тюрьме?

Ответить удается спокойно. Тем давно заученным скучающим тоном, каким приходится переговариваться на светских раутах.

— Я тебя отвезу, — говорит уже мягче, но в каждом слове слышится скрытая безапелляционность.

— Нет, я вызову такси, — отрезаю сразу.

Кажется, что он собирается открыть рот, чтобы поспорить, но неожиданно просто покорно кивает. И только когда отступаю на шаг, замечаю мелькнувшее в его взгляде подозрение. И остается только гадать, что кроется сейчас в мыслях некогда самого близкого человека на свете.

— Ты чо, рофлишь? — выдыхает удивленно Элеонора, когда я рассказываю ей об этом затеянном Яном шоу.

По ее манере речи можно подумать, что рядом со мной сейчас стоит подросток, но нет. Элеонора — моя бабушка по материнской линии. И она из тех, кто категорически не сдается перед возрастом. И в рамках этой борьбы в ход идут абсолютно любые средства, включая молодежный слэнг. Порой мне приходится даже лезть в гугл, чтобы понять, о чем она мне говорит. И в такие моменты я чувствую себя так, будто мы поменялись ролями и это я при ней — великовозрастная матрона, а вовсе не наоборот.

Хотя в каком-то смысле все так и есть.

— К сожалению, я не шучу, — откликаюсь на ее вопрос.

Элеонора выражает изумление одними лишь глазами — она тщательно следит за своей мимикой. И это тоже часть ее бесконечного освободительного движения против морщин. Ее целеустремленности в этом деле мог бы позавидовать любой революционер.

— Офигеть! — выносит бабуля свой вердикт и вдруг заговорщически мне подмигивает:

— А с другими участниками шоу ты уже виделась? Может, там есть кто-то дико сасный? И ходить далеко не надо — подберешь прямо горяченьким!

— Ба! — морщусь в ответ с укоризной, но она тут же шипит в ответ:

— Не называй меня так на людях! И не морщи нос — будут заячьи морщины! Они плохо поддаются уколам!

Последнее, о чем мне хочется сейчас думать — это об уколах и морщинах. Обо всем том поверхностном и наносном, когда куда более серьезные, непоправимые трещины расползаются сейчас глубоко внутри меня.

— А ты не говори ерунды, — парирую в ответ, но бабуля ничуть не смущается:

— Это не ерунда! Я всегда говорила, что этот старпер тебе совершенно не подходит!

— Он зрелый мужчина…

— Перезрелый он! — гнет свое Элеонора. — Вот поживи с мое и поймешь — мужчин надо заводить куда моложе себя. Они такие горячие, когда еще не испорченные…

— Ба, избавь меня!

— Еще раз назовешь меня «ба» — и я не избавлю, а избавлюсь! — возмущается она.

— Прости, Элеонора, — вздыхаю покорно. — Но давай не будем затевать старый спор.

— Ладно уж, — великодушно соглашается она и вдруг, обернувшись ко мне, едва не подпрыгивает на месте от восторга:

— Слушай, так я смогу делать обзоры на ютубе на каждый выпуск этого шоу!

Улыбка сама касается губ при виде того, как загораются ее глаза. Я даже завидую ее увлеченности тем, что она делает. Бабуля — живой пример того, как надо прожить жизнь, чтобы породить зависть у других. В свои шестьдесят с лишним лет — она успешный блогер, который умеет со вкусом хайпануть на чем угодно. В свои двадцать пять я завидую ее свободе мыслей и поступков.

— Давай все же сосредоточимся на моем гардеробе, — перевожу тему и, кивая на платье в витрине, уточняю:

— Как тебе это?

— Зашкваааар, — протягивает она недовольно, но тут же оживляется, увлекая меня за собой:

— А вот этот голубой комбинезончик — то, что надо!

— Как съездила?

Ян задает этот вопрос, как только я вхожу в нашу общую гостиную, что отделяет его спальню от моей. Прямо как в лучших домах Лондона! Встретились, перепихнулись и — до свидания!

— Нормально, — ограничиваюсь коротким ответом.

Ян отрывает глаза от ноутбука и вдруг окидывает меня таким взглядом, что я вмиг чувствую себя голой. Появляется даже инстинктивное желание прикрыться, как бы ни было это нелепо рядом с тем, кто знал мое тело до мельчайших черт.

— Может, продемонстрируешь? — интересуется вкрадчиво, плавно поднимаясь на ноги.

Я невольно отступаю.

— Кажется, мы здесь не за этим.

— А за чем же?

— Это ты мне скажи!

Я действительно хочу знать. Не думает же он на самом деле, что это шоу способно решить наши проблемы? Нет, наверняка с его стороны все это — лишь очередной пиар-ход. Один из спонсоров громкого шоу переживает проблемы в браке и готов решать их напоказ! Что может быть более завлекательным?

От этой мысли становится слишком горько. Как и от понимания — для меня все уже решено. Рядом с ним меня держит вовсе не надежда склеить то, что склеить невозможно. Нет. Мой путеводный маяк — глухая боль, копошащаяся внутри, словно клубок змей на дне пустого колодца — то затихающая, то безжалостно жалящая, выродившаяся в отчаянную потребность услышать от него добровольную правду.

Вот и все, что мне было нужно.

— Я думал, что это понятно. Я хочу все исправить, — доносится до меня голос мужа.

Исправить… как поломку в технике. Но отношения — не схематичный механизм, который можно наладить, заменив пару вышедших из строя деталей. Наш брак — как прохудившееся полотно, которое как ни штопай, а оно все равно продолжает ползти в тех местах, где случились разрывы.

— Ясно, — отвечаю отстраненно и вздрагиваю, когда сильные пальцы впиваются в мои плечи.

— А вот мне ни черта неясно! — выдыхает сквозь сжатые зубы. — Где ты была? С кем?

Смотрю на него потрясенно. С губ срывается неверящий смешок.

— Ты это серьезно?!

Порывисто подхватив с пола бесчисленные пакеты, кидаю их в Яна. Яркая ткань одного из платьев вспыхивает в воздухе, как резкий всполох пламени и тут же оседает к его ногам, затихая так же, как моя внезапная ярость.

— Можешь сам все примерить, — холодно подытоживаю, прежде, чем уйти в свою часть апартаментов.

Сомнения охватывают меня уже в тот момент, когда мы с Ритой устраиваемся напротив женщины с короткими волосами. Она смотрит на нас вроде как дружелюбно, но я хорошо знаю этот взгляд. При случае, психолог будет блюсти свои интересы и интересы проекта прежде всего. Будь я хоть трижды спонсор. Что ж, напомнить о том, за чей счет этот банкет, — никогда не поздно.

Моя жена напряжена, хоть и пытается это скрыть. После того инцидента, вследствие которого в меня полетело разноцветное новоприобретенное тряпье, мы вроде как общаемся. Но с такой натяжкой и холодом в каждом произнесенном слове, что у меня позвоночник леденеет.

Особенно от понимания, что мы действительно можем разойтись в самом обозримом будущем.

— Рита, Ян, — обращается к нам психолог. — Я — Марта. Сегодня мы проведем первую встречу без камер. Мне важно будет узнать о вас как можно больше.

Она дежурно улыбается, переводит взгляд с меня на Риту и обратно. Сомнения в том, что поступил верно, притащив сюда жену, захлестывают с головой.

— Если важно — узнавайте, — говорю, пожимая плечами, прежде чем Маргарита выскажется.

В этих словах — лишь желание защитить. Защитить от того, во что сам ее и втянул.

— Инициатором развода является Марго, я верно понимаю? — уточняет Марта.

Рита опаляет меня быстрым ядовитым взглядом. Поджимает губы и отворачивается. Чувствую себя предателем.

— Да, я хочу с ним развестись, — чеканит жена.

Не с Яном. Не с мужем. С ним. Вот так вот.

— Почему? — склоняет голову набок психолог.

— Почему? — вторю ей.

Впиваюсь взглядом в лицо Риты. На нем такая растерянность, словно она впервые сама задала себе вопрос — почему же она хочет со мной развестись. И на него у нее нет ответа.

— Просто хочу и все, — наконец пожимает она плечами.

Вновь надевает на лицо ту маску, которую я знаю досконально. Это не моя Маргарита. Не та женщина, которая с ума сходила по мне, и от которой у меня самого срывало крышу каждый раз, когда она просто была рядом.

— То есть, причины нет? — уточняет Марта, записывая что-то в лежащем перед ней блокноте.

— А желание разойтись — это не причина? — хмыкает Рита.

Мы оба, как по команде, поворачиваемся к ней. Не знаю, что там в голове и ощущениях психолога, я же чувствую сейчас, как по позвоночнику пробегает ледяной озноб. Настолько отстраненно говорит жена о том, что для меня является самым настоящим триггером.

— Оно в любом случае не должно было возникнуть из ниоткуда, Марго, — тихо, но все с той же дежурно-приклеенной улыбкой поясняет Марта. — Значит, о причине вы не знаете?

Да, бл*! Я хочу знать именно это — причину. И имею на это полное право, черт бы все побрал!

Смотрю на профиль жены. Она крутится в кресле, скрестив ладони перед собой в защитном жесте.

Туда-сюда, туда-сюда.

— Я. Просто. Хочу. Развестись! — наконец выдыхает Рита и, поднявшись на ноги, направляется к выходу.

Мы успеваем обменяться с Мартой короткими взглядами. В глазах психолога вижу то, что меня ужасает. Она — не понимает, что делать дальше, но соль не в этом. Суть в том, что это является отголоском того, что чувствую я сам.

Беспомощность.

Так не бывает.

Женщина, ради которой готов хоть на край света, просто не способна ни с того, ни с сего вести себя так. Даже если она беременна от другого.

— Рит!

Перехватываю жену на подходе к нашим апартаментам. Рядом никого. Да, Марта ведь сказала, что первый день мы проведем без камер. Это хорошо. А как будет уже завтра — не знаю.

— Что? — вскидывает жена брови.

Разворачивается ко мне лицом и вновь отстраняется в этом своем защитном жесте. Как будто отгородиться от меня — означает возможность выжить.

— Если ты не хочешь здесь оставаться — мы уедем, — заверяю ее, понимая, насколько неподъемным может стать этот проект, если стал его частью помимо воли.

— Отчего же не хочу? — подергивает плечами Маргарита. — Очень даже хочу.

Впиваюсь в ее лицо взглядом. В этом — что-то сродни мазохизму.

— Уверена? — уточняю шепотом.

Разве она не видит, что сейчас я уязвим, как никогда?

Растерян, нуждаюсь в ответах на те вопросы, что мучают изнутри.

— Уверена, — кивает Рита и скрывается за дверью, ведущей в наши апартаменты.

Самые комфортные из всех, чтоб их!

Вхожу за ней через пару минут. Слышу, как жена принимает душ. Сам же просто сажусь на диван и, сцепив руки в замок, смотрю на них ничего не видящим взглядом.

Правильно ли сделал, что довел до подобного? Не знаю. И дело совсем не в том, что теперь мы под прицелами камер и на виду у миллионов. Разве эта плата не минимальна за то, чтобы вернуть себе возможность дышать?

Дело в комфорте Риты. В том, что она должна чувствовать себя защищенной в первую очередь. Но, кажется, именно в этом аспекте я обосрался на все сто.

Поднявшись, запираю дверь, словно опасаюсь, что в нее начнут ломиться извне, и иду на кухню. Завариваю себе крепкий кофе, хотя вместо него хочется выпить виски.

Завтра — первый день шоу, к которому я совершенно не готов. К которому в еще большей степени не готова моя жена. Но это наш единственный шанс.

Сука… совсем недавно я и предположить не мог, что в решении самых важных вопросов я стану полагаться на тех, кто к ним не имеет совершенно никакого отношения…

— Приветствую всех на первом выпуске нашего телешоу!

От новой порции радостного щебета ведущей у меня, кажется, сводит зубы. Когда нас объявляют, мы с Яном, как и все прочие, устраиваемся на одном из диванов, стоящих по всему периметру комнаты, приспособленной под студию. В этот момент я чувствую себя до тошноты глупо, будто участвую в какой-то пошлятине вроде «давай поженимся» или «пусть говорят».

— Для начала давайте познакомимся с участниками! — продолжает, тем временем, блондинка. Как выясняется чуть позже, зовут ее Алиса. — Наша первая пара — Ян и Маргарита!

Она подскакивает к нам и я вскидываю на нее взгляд. Наблюдаю, как она устраивается рядом и, подаваясь ко мне, интересуется:

— Нам всем очень интересно, с чего же началась ваша история, Рита…

— Марго, — поправляю ее безапелляционным тоном.

Я ненавижу, когда меня называют Ритой. Наверно, почти также, как Элеонора ненавидит, когда я зову ее на людях бабушкой. Это имя — простое и безыскусное — словно отбрасывает меня куда-то назад, к той нелепой девчонке, которую я в себе похоронила. Именно она была Ритой, неуклюжей и нескладной. Я же теперь — Марго, светская львица и жена одного из самых влиятельных людей города.

Пока еще жена. И до тех пор, пока я нахожусь в данном статусе, старая добрая Рита совсем не вписывается в эту надоевшую до скрипа зубов жизнь.

— Да, Марго… — поправляется ведущая и, скрывая неловкость под белоснежной улыбкой, просит:

— Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с мужем.

Уголок губ невольно содрогается в кривой улыбке. Я прекрасно понимаю, к чему это все идет.

— Мы познакомились в ресторане, где я работала официанткой, — отвечаю умышленно коротко и безэмоционально. Потому что четко сознаю — нами пытаются манипулировать. Пробудить те воспоминания, после которых все участники дружно должны воскликнуть: «ах, как прекрасно мы жили! И зачем мы вообще разводимся?»

Но ключевой момент здесь — прошедшее время. И я не намерена позволять себе той слабости, на которую сейчас так бесцеремонно пытаются надавить. Я боюсь того, что за этим последует — сомнений в принятом мною решении. Сомнений, которых нельзя допускать.

Кажется, Алиса обескуражена моим лаконичным ответом. Она смотрит на Яна, ожидая от него, что он добавит к сказанному мной что-то еще. И в этот момент я испытываю какое-то иррациональное желание услышать от него нечто сентиментально-глупое. Вроде того, что когда наши глаза впервые встретились, его мир перевернулся с ног на голову… Я и сама не знаю, почему это вдруг становится таким важным, но потребность увидеть его эмоции вспыхивает болезненным пожаром. Я даже вскидываю на мужа глаза в ожидании его комментария, но он в итоге произносит лишь:

— Ну да, что-то вроде того.

Мне хочется резко рассмеяться. В первую очередь — над собой и своей глупостью. Я ведь заранее знала, что именно так он и ответит. Зачем ждала чего-то несбыточного?

Возможно, ему вообще стыдно вспоминать историю нашего знакомства. Может, он стесняется, что его жена была простой официанткой? И уж тем более ему вряд ли хочется рассказывать, как в тот день я неловко опрокинула на него содержимое тарелки, не донеся ее до стола.

Но ведущую наша неразговорчивость, похоже, уже не смущает. Глядя на меня, она говорит восторженно:

— Так это же настоящая история Золушки! Ну разве не миииило?

На ее риторический, в целом, вопрос, другие пары послушно аплодируют. Мне же все это вовсе не видится милым. Подобные истории кажутся таковыми лишь в детских сказках, а в реальности такое положение — скорее унизительно. Но в том, что я так и не стала представлять из себя нечто большее, чем аксессуар Яна Григорьева, я могу винить лишь саму себя.

Ведущая переходит к другим парам и я сосредоточиваюсь теперь лишь на том, чтобы дотерпеть до конца съемки. Хотя происходящее в какой-то степени даже забавляет. В глаза сразу кидается то, насколько неловко на этом шоу чувствуют себя практически все мужчины. Словно хищники, которых посадили в клетку и дразнят на потеху алчущей публике.

— А теперь у нас для вас сюрприз! — провозглашает наконец Алиса. — Вы все наверняка помните свое первое свидание? Мы поможем вам пережить его заново!

Я понимаю, что могу нормально дышать лишь когда выскакиваю из импровизированной студии в коридор. Шагаю так быстро, будто за мной кто-то гонится. Впрочем, это вдруг оказывается не так уж и далеко от истины.

— Маргарита! — окликает меня кто-то и я поворачиваюсь так резко, что следующая за мной женщина едва в меня не врезается. Узнать ее оказывается нетрудно — это одна из участниц шоу, которая, судя по прошедшим съемкам, была весьма разговорчива. Даже, пожалуй, чрезмерно.

— Да? — откликаюсь вежливо и на это единственное короткое слово она тут же расплывается в улыбке и заявляет:

— Я вот подумала — а почему бы нам не познакомиться поближе? Все-таки под одной крышей живем!

На мой взгляд, это вовсе не повод меня преследовать, но от ее живого взгляда возражения как-то сами застревают в горле.

— Наверно, вы правы, — отвечаю уклончиво. — Думаю, у нас позже будет для этого время.

Отстраненно улыбнувшись, я продолжаю путь к своим апартаментам, но женщина явно не понимает намека, потому что упорно идет следом.

— Меня Маша зовут, — говорит она, стараясь идти в ногу со мной.

— Да, я запомнила.

— О…

Это ее «о» так и повисает в воздухе. Мы доходим до апартаментов и она внезапно говорит:

— А почему бы нам не посидеть по-дружески прямо сейчас? Мы с Вовчиком привезли с собой из дома колбасу нашего собственного производства! Я сама ее коптила, этими самыми руками! Да что тут рассказывать? Сейчас принесу и угощу!

Она исчезает также быстро, как появилась, оставляя меня лишь недоумевать над тем, как легко и непринужденно напросилась на эти самые дружеские посиделки.

Усмехаясь этим мыслям, я вхожу в свою гостиную, оставляя дверь приоткрытой в качестве приглашения. Хотя новая знакомая, кажется, вовсе не нуждается в подобных церемониях.

Маша возвращается спустя пять минут. И в руках у нее — о Боже! — действительно палка колбасы.

— Ничего себе! — присвистывает Маша, проходя в гостиную. — Вот это хоромы! Похоже сильно тебя любит муж, Ритка!

Мне снова хочется рассмеяться. И даже не знаю, от чего больше — от этого панибратского «Ритка» или от предположения, что Ян меня любит?

— Ты так считаешь? — уточняю с усмешкой и Маша смотрит в ответ с искренним удивлением:

— Конечно! У нас-то комнатушки куда скромнее!

— То, что мужчина тратит на тебя деньги — вовсе не значит, что он тебя любит, — вырывается у меня с неожиданной горечью.

— Разве? — снова изумляется Маша. — А я тебе, подруга, так скажу — не станет мужик вкладываться в то, чем не дорожит! Даже копеечки не потратит! Знаешь, было у меня раз такое… жили мы тогда с Вовчиком совсем бедно, студентами еще были. Перебивались, можно сказать, еле-еле. И вот восьмого марта приносит Вовчик мои любимые тюльпаны! Сказал, что сэкономил те деньги, что на проезд, чтобы меня побаловать… Понимаешь? Уж сколько лет прошло, а ничего более ценного, чем те тюльпаны, мне никто никогда не дарил!

Я поджимаю губы, потому что они неожиданно начинают дрожать. Конечно, я ее понимаю. Вот только глупо сравнивать бедного студента с Яном Григорьевым, который может позволить себе абсолютно все.

— Ну а как же те, кто содержит любовниц для собственного удовольствия? — возражаю ей, когда ком в горле рассасывается. — Разве это любовь?

Маша ничуть не смущается:

— Конечно! Зачем же ему иначе тратиться? А ты колбасу-то ешь, ешь…

От запаха этой самой колбаски, которую Маша уплетает за обе щеки, меня начинает подташнивать. Но обижать новую знакомую вовсе не хочется, поэтому я говорю:

— Прости, что-то аппетита нет. Я лучше нам чаю заварю, а ты мне расскажешь, как вы вообще оказались на этом шоу? Кажется, что и у вас и так все хорошо. Колбасу вон вместе делаете, — усмехаюсь невольно.

— Да только колбасу и делаем, — вздыхает она неожиданно тяжело. — А так — больше никаких совместных дел и не осталось… И я вот подумала — а почему бы нам не сходить на эту передачу? Глядишь и вспомним, как это — жить как супруги, а не просто соседи…

Она продолжает говорить и я вдруг ловлю себя на том, что ее бесхитростная болтовня помогает мне расслабиться. Кажется, этот непринужденный разговор и чашка гречишного чая — все, что мне сейчас нужно.

Но где-то на задворках сознания беспокойно мельтешат мысли об обещанном организаторами свидании. Точь-в-точь таком же, как наше первое. И от этого я испытываю нечто странное. Те самые полярные желания, разрывающие душу в ошметки.

И впервые за время, что мы здесь находимся, задаюсь внезапным вопросом — а так ли все просто в мотивах моего мужа, как мне то представлялось?

— Ян Александрович, сегодня мы побеседуем с вами наедине. Это — часть нашей задумки. Когда рядом нет жены, вы станете пребывать в наименьшем стрессе, и…

Подняв ладонь и давая понять Марте, чтобы она замолчала, я с мрачным удовлетворением вижу то, чего и ожидал. Психолог поджимает губы, прищуривается. Но это длится ровно долю секунды. Следом она расплывается в улыбке и кивает, давая мне понять, чтобы я высказал то, что вертится на языке.

Черт, а мне ведь совсем не нравится чувствовать себя дрессированным псом.

— Не нужно объяснять мне, что и зачем происходит. Если так нужно — действуйте.

Покосившись на оператора с камерой, я мысленно закатываю глаза. Понятно, что у них тут свой регламент, с которым я априори соглашался, идя на это шоу. Но сейчас понимаю одно — раз уж они тратят на это добро мои бабки, пусть и прислушиваются к тому, чего желаю я.

— Скажите, Ян… как вы сами считаете, в чем причина того, что вы с Марго оказались здесь?

— С Ритой.

— Что, простите?

На лице Марты появляется искреннее недоумение. Приходится объяснить.

— Я оказался здесь с Ритой. И во время таких встреч, если они предполагаются и впредь, прошу называть мою жену именно так. Когда мы наедине, имею ввиду.

Скашиваю насмешливый взгляд на оператора с камерой. Наедине, ну-ну.

— Так в чем причина того, что вы с Ритой оказались здесь, Ян?

Марта очень быстро берет себя в руки. С одной стороны, это подкупает. С другой — снова чувствую тот сонм сомнений, который уже испытывал. Правильно ли поступаю? Не рушу ли в данный момент то, что у нас с Ритой еще осталось?

— Причина — в моем желании сохранить наш брак.

— Только в вашем?

— Надеюсь, что не только.

Подернув плечами, кручусь в довольно удобном кресле. Хороший вопрос психолога. Ведь я пока видел лишь потребность Риты поставить под документами о разводе свою подпись. И на этом — все.

— Исходя из нашей предыдущей встречи, я поняла, что желание Риты развестись вполне осознанное. Но мне и взаправду очень хочется понять причину. Поэтому спрошу у вас — вы даже не подозреваете, в чем она может заключаться?

— Нет!

Это слово произношу довольно громко, оператор отпрыгивает от камеры. Впрочем, быстро возвращается на исходные позиции. Отстраняюсь, встаю на ноги. Подойдя к окну, закладываю руки в карманы брюк.

Марта озвучила то самое, что и является для меня причиной полной расфокусировки. И именно с этим в первую очередь мне и придется работать.

— Хорошо. У меня встреча с вашей женой прежде чем вы отправитесь на свидание. Кстати, вы уже продумали, что именно озвучите администрации?

В голосе Марты — улыбка, на что резко поворачиваюсь, забывая о камере.

— Озвучу администрации? — не сразу понимаю, что именно Марта имеет ввиду.

— Да. Как и куда вы поведете свою жену?

Видимо, я не совсем понимаю условия проекта, потому что сейчас чувствую себя полнейшим дебилом.

— Разве не нужно воспроизвести наше первое свидание? — приподняв бровь, уточняю я, мысленно гадая, а не стоит ли послать все к херам и не увезти ли отсюда Риту прямо сейчас?

— Ну… да, нужно, — с явным сомнением в голосе произносит Марта.

— Тогда в чем проблема? — не понимаю я.

— Вы… помните о вашем первом свидании?

Она действительно шутит? Конечно, я помню. Даже вкус нашего первого поцелуя ощущаю сейчас, как будто он случился мгновение назад. Помню, в каком платье была жена, тогда еще будущая. Помню аромат ее духов. Не вычурных, не дерзких, а нежных, мягких, как и она сама.

— Я озвучу организаторам все, что мне понадобится для того, чтобы снова побывать с женой на нашем первом свидании, — чеканю я, после чего просто выхожу из кабинета психолога.

И надеюсь на то, что теперь все точки над «i» в вопросах того, нужно ли мне все это на самом деле — расставлены.

Наше первое свидание было… в парке аттракционов. Сам не знаю до сих пор, почему пригласил Риту именно в такое место. Наверно, после нашего знакомства, во время которого жена вылила на меня тарелку чего-то вроде буйабеса, она ожидала, что мы пойдем в дорогой ресторан. Рассчитывала на это…

Черт, почему сейчас меня посещают такие мысли? Рита никогда ни толикой своего поведения не дала понять мне, что находится рядом в первую очередь ради денег. Зачем же сейчас позволяю себе усомниться в этом факте?

Так вот — наше первое свидание было в парке аттракционов. Сейчас, стоя на балконе наших апартаментов и глядя на сад, весь в огоньках крошечных светильников, я осознаю, почему именно мы поехали туда.

Рита была такой юной, наивной, восторженной. Я же чувствовал себя лет на пятьдесят старше, хотя разница в возрасте между нами и не была настолько фатальной. И мне хотелось окунуться в то, что было в моем детстве. И чтобы Маргарита стала этой частью.

— Ты готова? — спрашиваю у жены, когда направляемся по дорожке, ведущей к воротам забора, окружающего особняк.

— Разумеется, — подергивает плечами жена.

Она напряжена. Она делает то, что, по ее мнению, и должна была делать все это время. Выглядит холодной, отстраненной. Старается соответствовать тому статусу, который занимает.

Мы устраиваемся в машине. Я гадаю о том, что же за разговор тет-а-тет был у Марты и Риты совсем недавно. А может, стоит хорошенько встряхнуть всех организаторов, воспользовавшись своим статусом, и вытребовать ответы на все интересующие меня вопросы?

— Как беседа с психологом? — интересуюсь, когда мы направляемся в парк.

На переднем сидении машины сидит оператор с камерой и раздражает меня так, словно это надоедливый комар, жужжащий над ухом ночью.

Рита тут же ощетинивается.

— Разве тебя это касается?

Да, любовь моя. Меня это касается. До тех пор, пока не поверю в то, что ты действительно ко мне охладела. Или что ты носишь под сердцем не моего ребенка. Хотя, и в этом случае я сделаю все, чтобы ты осталась со мной.

— Меня касается все, что касается тебя, — произношу безапелляционным тоном, но когда Рита хмыкает, поясняю: — Я хочу, чтобы тебе было комфортно. И если ты не готова к подобным условиям проекта, мы просто с него уйдем.

Что будет в этом случае — не представляю. На него возложены все мои надежды, хоть это и корежит. Я надеялся, что смогу решить свои проблемы с женой самостоятельно. До недавнего времени.

Впиваюсь взглядом в лицо Риты. Она поджимает губы и смотрит прямо перед собой. Я знаю — хочет ответить мне и тщательно подбирает слова. Но вместо этого восклицает:

— Ян! Ты это… серьезно?

Только теперь понимаю, что машина остановилась перед воротами, ведущими в парк аттракционов. И сейчас прямо перед нашим взором — то самое колесо обозрения, где мы уже были. Огромное, подсвеченное яркими огнями.

— Совершенно серьезно, — заверяю я Риту, после чего, покинув машину, быстро обхожу ее и, распахнув дверцу для жены, подаю ей руку: — Приглашаю тебя снова на наше первое свидание… Марго.

— Не думала, что ты помнишь…

Голос скатывается куда-то в шепот. Ловлю себя на том, что стою, как дурная, перед воротами парка и не могу сделать ни единого шага вперед. Это — как перейти очерченную собой же грань, за которой — те самые эмоции, которых не должна допускать. Потому что вспоминать, как хорошо было когда-то — это значит пройтись по собственным нервам раскаленной железякой. Совсем не то, что нужно в моем нынешнем положении.

— Я помню все… — раздается над ухом шепот и по телу вихрем несутся непрошенные предательские мурашки. Чувствую, как дыхание Яна касается моей шеи и ничего не могу поделать с тем, как тело в одночасье капитулирует перед его близостью. Тело, но не разум.

Он вдруг делает вдох, глубоко втягивая в себя воздух, и я оборачиваюсь, вопросительно на него глядя. Странно, но он в ответ лишь улыбается. Какой-то той, давно забытой открытой улыбкой, от которой у меня сейчас, как и когда-то, годы тому назад, подкашиваются колени.

— Я помню, например, что на нашем первом свидании на тебе были именно эти духи, — выдыхает он хрипло, а я вдруг ощущаю, что стремительно краснею, будто меня поймали на чем-то дурном.

Действительно не думала, что он вспомнит. Скромная, достаточно бюджетная «Флора» осталась где-то далеко в прошлом, вместе с моей прошлой жизнью. В то время она была для меня настоящей драгоценностью, потому что даже небольшой флакончик туалетной воды сильно бил по карману. Впрочем, не меньшей ценностью «Флора» обладает для меня и сейчас. Она — как эмоциональный проводник в те времена, когда я была счастлива. И все эти годы, пылясь на полке среди высокомерного общества весьма недешевых «Амуажей», она осталась для меня самыми дорогими духами на свете. И сегодня я поддалась этой эмоциональной слабости — нанести ее на себя, позволить прикоснуться к коже интимным шепотом, повествующим обо мне прежней.

Не могу отказать себе в том, чтобы внимательно посмотреть на мужа. Этот тонкий запах чуть припыленных цветов между нами с головой окунает в воспоминания, действуя лучше всяких слов. Ответный взгляд Яна, кажется, буквально пылает. Я вдруг с содроганием понимаю — он тоже видит во мне сейчас ту девчонку, что впервые встретил. И следом приходит осознание — он смотрит на меня сейчас точно так же, как на том первом свидании — жадно, почти восторженно. Как не смотрел уже давно. Как не смотрел никто и никогда до него.

— Идем, — произносит он почти одни губами и я понимаю, как близка была мгновение назад к тому, чтобы забыть обо всем на свете. Обо всем, что нас разделяло.

— Идем, — киваю царственно и, сделав глубокий вдох, шагаю в объятия вечернего парка..

Беглый осмотр помогает понять — здесь все действительно точно так же, как было тогда. Ни единой души вокруг, словно весь мир вымер, кроме нас двоих. Гирлянды-сердца, свисающие с ветвей деревьев. Легкая, ненавязчивая музыка, доносящаяся словно бы издалека. Эту мелодию я безошибочно узнаю сразу.

— Strangers in the night, — выдыхаю удивленно и снова не могу сдержать дрожи. Все это оказалось куда сложнее, чем я думала. И как мне теперь сопротивляться очарованию этого вечера и притягательности мужчины рядом? А может, и не нужно вовсе всему этому противиться?

Завтра мы еще успеем снова стать молчаливыми противниками в схватке, где я упрямо жду его признания, а он — делает вид, что ничего не происходит. Завтра… а сейчас, быть может, следует позволить себе побыть прежними? И не портить наше первое свидание, воспроизведенное с такой точностью, почти… любовью?..

Ян следует рядом бесшумной тенью. Даже это молчание, в котором мы двигаемся на блеск огней колеса обозрения, напоминает тот первый раз. Кажется, Григорьев никогда не был любителем зря болтать языком. Он — человек действия, прочесть которого можно лишь по его поступкам.

Когда мы подходим к колесу, Ян с удивительной легкостью, словно мальчишка-подросток запрыгивает в него первым и галантно протягивает мне руку:

— Разреши тебя пригласить, Марго.

— Рита, — вырывается в ответ как-то само собой. Удивленная собственным порывом, я добавляю:

— Хочу побыть сегодня просто Ритой.

— Рита… — повторяет Ян с улыбкой и я неуверенно, словно действительно в первый раз, вкладываю свою ладонь в его.

Колесо медленно трогается с места, а я неожиданно ощущаю такую легкость, словно вместе с отрывом от земли с души слетает вся тяжесть, делая меня саму какой-то воздушной и невесомой.

— Знаешь, что мне всегда в тебе нравилось? — неожиданно спрашивает Ян.

Он стоит позади меня. Мы не соприкасаемся ни в единой точке, но его голос звучит так глубоко, так интимно, что мне кажется, будто все пространство кабины заполнено им. Как всегда был им одним заполнен мой мир.

— И что же? — спрашиваю, стараясь говорить ровно.

— Твоя непосредственность. Простота. Свежесть, которую ты привнесла в мою жизнь.

Я резко оборачиваюсь к нему. Возможно, он хотел сказать нечто приятное, но его слова обжигают, как кипяток.

— То есть все то, чего во мне не осталось? — уточняю с усмешкой. — Что ж, это многое объясняет.

Тяжелые, но удивительно нежные руки опускаются на мои плечи, властно сжимают. Он уверенно чеканит в ответ:

— Осталось. Просто ты сама об этом забыла.

Опустив голову так, что волосы падают на лицо, скрывая его от постороннего взгляда, я негромко смеюсь. Огромного труда мне стоит не задать вопрос, который буквально прожигает язык своей горечью.

— Ты бы и сам не хотел, чтобы рядом с тобой была неуклюжая простушка, — отвечаю Григорьеву, снова поворачиваясь к стеклу кабинки, за которым проплывает в вечерних огнях панорама города, зеркально отражающаяся в речных водах.

— Я полюбил именно эту простушку, — говорит он обезоруживающе. Но следующая фраза все портит:

— Меня трогало в тебе все. Даже твоя наивность…

Мои ладони отчаянно впечатываются с размаха в стекло. О да, я могла представить, как его устраивала моя наивность! Как легко было мне лгать и знать, что поверю всему. Как легко манипулировать моей слепой преданностью!

— Я сказал что-то не то? — уточняет он и в голосе слышится тревога.

Резко начавшийся дождь избавляет меня от необходимости отвечать. Он остервенело молотит по стеклу, порождая внутри какую-то отчаянную тоску и чувство полной безнадежности, от чего хочется выть в голос, но глаза остаются болезненно-сухими.

— Спасибо за вечер, — говорю, когда колесо останавливается.

Ян не отвечает. Молча выходит из кабинки, помогая мне спуститься. И только когда влажная от дождя трава касается ног, Григорьев ловит мой взгляд и произносит:

— Это еще не конец.

От обещания в его глазах снова прошибает дрожь. Инстинкт самосохранения буквально бьет тревогу, но та самая наивная Рита внутри меня его игнорирует. Принимая протянутую руку, я доверчиво следую за Яном в неизвестном мне направлении. Снова.

Но жалеть об этом стану только завтра.

— Кажется, во время нашего первого свидания мы ужинали… картошкой-фри и чизбургерами, — склоняет голову набок Рита, когда мы добираемся до накрытого на двоих столика.

В ресторане никого, его закрыли по особому случаю — для съемок передачи, в которой участвует сама чета Григорьевых.

Но сейчас не хочу об этом думать. Даже оператор уже не кажется назойливой мухой, раздражающей одним своим наличием.

Слова жены откликаются внутри тем, от чего в груди начинает печь. Все же эта задумка с первыми свиданиями, надо сказать, определенно неплоха. Я как будто там, в прошлом, где мы действительно ели картошку-фри и чизбургеры вместо того, чтобы пойти в ресторан средиземноморской кухни. Потому что этого захотела Рита.

— Ну, совсем необязательно же ехать в макавто, — пожимаю плечами, довольно улыбаясь и отодвигая для жены стул. — Нам приготовили самый лучший фастфуд в самом лучшем ресторане.

Замечаю мелькнувшую на лице Риты тень. Но она исчезает так же быстро, как и появилась. Черт… может, взаправду стоило поехать именно в макавто? Выкинуть по пути оператора, сделать заказ. Набрать как можно больше всякой несусветной, но безумно вкусной гадости и уминать ее вдвоем?

Впрочем, ответа на этот вопрос я не узнаю, потому что уже этого не сделал.

— Знаешь, что сейчас испытываю? — спрашиваю у Риты, когда мы, в полном молчании, приканчиваем порцию довольно сносной картошки.

— Не знаю, — честно признается жена.

Смотрю на нее и ловлю себя на мысли, что тоже не умею читать ни ее эмоций, ни ее настроения. А ведь раньше все было иначе. Я просто… разучился.

— Что машина времени — вполне себе реальное изобретение.

Рита хмурит брови, берет чизбургер, разворачивает его, но, немного подумав, откладывает в сторону. Гадаю, что тому причиной — нежелание портить фигуру, или токсикоз. В последний момент удается сдержаться и не задать тот вопрос, который тревожит больше остальных.

— Что ты имеешь ввиду? — спрашивает она.

— Что вот такие моменты и возвращают нас в прошлое.

— И тебе нравится в этом прошлом?

— А тебе?

Смотрим друг на друга несколько бесконечных секунд. Рита не выдерживает прямого взгляда первая. Отводит глаза, чуть опускает голову.

— Перестань отвечать вопросом на вопрос, Григорьев.

— Да, мне очень нравится в нашем с тобой прошлом, — признаюсь откровенно, и Рита вновь смотрит на меня этими своими безумно красивыми глазами. — И все же, ответь и ты.

Жена прикусывает нижнюю губу, как будто тоже едва сдерживается, чтобы не сказать то, что само просится наружу.

Быстро кивает, и делает вид, что увлечена стаканом сока, который вертит в руках.

— Ты… не изменила своего желания? — вдруг выпаливаю я, даже не успев обдумать того, о чем спрашиваю.

Рита втягивает в себя кислород двумя рваными вдохами. Сначала кажется, что она произнесет те слова, которых так жду.

Что я прогоню к херам оператора, мы просто поговорим, после чего пообещаем друг другу начать все с начала и больше не допускать тех ошибок, которые привели к этому краху.

Но следом на лице Риты появляется уже знакомое мне выражение — с привкусом холода. Она уверенно мотает головой.

Это злит, но злость приходится сдержать.

— Давай возвращаться, — говорю отстраненно, поднимаясь на ноги и мгновением позже отодвигая стул Риты.

Хочется услышать, что она бы хотела остаться на нашем «первом» свидании, но жена просто идет к выходу, давая понять, что согласна — нам нужно возвращаться.

Правда, всего лишь на шоу.

— Ян Александрович, сегодня мы снова поговорим с вами наедине.

Вроде бы, к этому начинаю привыкать, хотя, мне всегда казалось, что на подобную терапию супруги должны ходить вдвоем. Но здесь, на этом реалити, видимо, свои правила. И организаторы будут думать прежде всего о рейтингах и зрелищности. Об этом ни мне, ни Рите забывать не стоит.

— Я слушаю, Марта.

— Как впечатления от вашей с Ритой поездки? — дежурно улыбается мне психолог.

— Хорошие.

— И вам, и вашей жене все понравилось?

— Более чем.

Марта поджимает губы. Видимо, недовольна моими односложными ответами. Впрочем, мне плевать.

— Скажите, Ян… вы любите Риту?

Вопрос даже не ошарашивает. Обескураживает настолько, что я сижу и какое-то время с непониманием смотрю на психолога.

— Моя жена была у вас на таком же разговоре? — отвечаю вопросом на вопрос, подаваясь к Марте.

Снова вижу недовольство, но, учитывая тот факт, кто платит за весь этот балаган, психолог умудряется его скрыть.

— Была.

— И что ответила на такой же вопрос?

Марта снимает очки, протирает их, не глядя на меня. Вновь водружает на нос и, чуть улыбнувшись, теперь уже более тепло, признается:

— Ей этот вопрос мы не задавали.

Понятно. Не хотят услышать то, от чего у меня самого позвоночник холодом сковывает. Что чувств со стороны Риты больше нет.

— Я люблю свою жену, — отрезаю глухим тоном и поднимаюсь из-за стола. — Если бы не любил, меня бы здесь не было.

Не дождавшись ответа, выхожу от Марты. Нужно будет крепко задуматься о том, не стоит ли прекратить все это, смирившись с обстоятельствами и непониманием.

Хотя, кажется, вот-вот грядет тот самый разговор, который и должен расставить все точки над «i». Когда и я, и Рита обнажим то, что тщательно скрываем. А уже после…

Что будет после, в данный момент я даже боюсь представлять.

— Рита, если вы будете так уклончиво отвечать на все мои вопросы, ничего не получится.

Марта смотрит на меня с молчаливым осуждением. Наверно, не будь Ян спонсором этого шоу, и психолог уже давно прекратила бы попытки со мной поговорить, сопроводив их на прощание напутствием на чистом русском. Но зная, кто платит за этот бал, она терпеливо ждет и это вызывает у меня приступ отвращения. Не к ней, нет. К собственной жизни, где люди ищут контакта с тобой не из-за того, что ты им нравишься, а только потому, что твой муж чертовски богат. Бесконечный круг лицемерия, в котором я верчусь, как запертая наглухо белка.

— Марта, послушайте, — решаю начать разговор прямо. — Вы делаете свою работу, но я хочу сказать вам честно — я не намерена обсуждать те вопросы, на которые вы пытаетесь получить ответы.

— Но это часть шоу и вы согласились в нем участвовать, — возражает она, наклонив голову и изучающе на меня глядя. — Для чего тогда вы здесь, Рита?

Для чего я здесь? Хороший вопрос, который я и сама себе задаю. И раз за разом понимаю — первоначальная цель дождаться от мужа честности сейчас перетекает в нечто совсем неожиданное. В потребность понять Яна и его мотивы. Понять саму себя.

— Мой муж решил участвовать и я последовала за ним, как поступила бы любая хорошая жена, не так ли? — отвечаю психологу и губы сами собой изгибаются в горькую усмешку.

— А вы считаете себя хорошей женой?

Снова вопрос прямиком по больному месту. Считаю ли я себя таковой? Я сделала, кажется, все, чтобы быть идеальной. Но сейчас все чаще понимаю, что чем более безупречной пыталась быть, тем дальше это оказывалось от понятия хорошей жены. Такой, какой хотела бы являться на самом деле.

— Нет, — признаюсь хрипло.

— А почему?

Господи, каким же глупым все кажется сейчас, когда говорю с этой посторонней женщиной. Глупым и простым одновременно.

— Потому что я не такая, какой хотела быть.

— И что вам помешало?

Она ловко ведет меня к тому, о чем следовало подумать уже давно. Подумать и — переоценить. С нарастающим чувством тревоги я покорно следую по пути, проложенному психологом. Хочу и одновременно боюсь прийти к выводам, теперь кажущимся весьма очевидными.

— Помешали мои молодость и глупость, — усмехаюсь устало. — А главное… моя внушаемость.

— Поясните, — мягко просит Марта.

— Моя… свекровь, — слова даются тяжело, словно каждое — неподъемная гиря, которую пытаюсь с себя скинуть. Это настоящая добровольная пытка, но я продолжаю:

— Она никогда не одобряла наш брак. Считала, что я не их круга и была абсолютно права. А я… я так боялась, что со временем Ян поймет, насколько я не вписываюсь в его жизнь, что сделала все, чтобы стать его достойной. Чтобы доказать этой женщине, что заслуживаю быть рядом с Яном.

— И у вас получилось?

— Измениться — да, — выдыхаю с болью. — Заслужить ее одобрение — нет.

— Рита, ваши отношения с мужем ведь постепенно ухудшались? Вы не думаете, что это может быть связано с переменами в вас?

А я не думаю, я уже в этом уверена. По позвоночнику ползет холодок ужаса. Что, если я сама виновата во всем, к чему мы теперь пришли?

— Что я натворила? — шепчу в ужасе и в ответ слышу успокаивающее:

— Вы забыли о важной вещи, Рита. Ян полюбил вас такой, какой вы были.

«Меня трогало в тебе все. Даже твоя наивность…»

Не дождавшись реакции, психолог продолжает:

— Скажите, вы довольны своей нынешней жизнью?

И тут я уже не выдерживаю:

— Нет! — буквально выкрикиваю в ответ, вскакивая с места. — И на этом с меня довольно!

— Никогда не поздно все изменить, — последнее, что доносится мне в спину.

Весь ужас ситуации постепенно доходит до меня, ввергая в глухое отчаяние. Вернувшись к себе, запираю дверь на ключ, не желая сейчас никого видеть. Слишком многое нужно обдумать. Слишком со многим попытаться примириться.

Я потратила годы на то, чтобы заслужить чужое одобрение. Я позволила убедить себя в собственной никчемности. Я допустила, чтобы мои мечты и цели отошли далеко на второй план. Я посвятила мужу всю жизнь, хотя он об этом вовсе не просил. Возможно, я своими же руками разверзла ту пропасть, в которую мы скатились.

Но разве мое чувство вины способно оправдать его молчание? Если все пошло совсем не так, почему он не дал мне понять, что мы движемся вовсе не в том направлении? И почему он пошел самым простым путем решения проблем, в то время как я ради него перевернула вверх тормашками всю свою жизнь?

Эти мысли мучают меня всю ночь. А наутро я делаю наконец то, что следовало сделать давно.

Впервые за годы брака, поднимаясь с постели, я не бегу покрывать свое лицо штукатуркой в отчаянной попытке замазать эти совсем не аристократичные веснушки. Я просто умываюсь и, не нанося косметики, выбираю самую удобную одежду из того, что у меня есть. К черту дорогостоящие бренды и дресс-код! Я облачаюсь в простую белую рубашку и беспородные джинсы, подвязываю волосы платком и, прихватив то, к чему не прикасалась годами, выхожу в сад.

Стоит еще совсем раннее утро. Стрелки часов едва подползают к шести. Я с молчаливым удовольствием вдыхаю свежий, влажный после дождя воздух и, расстелив плед, плюхаюсь прямо на траву, не заботясь абсолютно ни о чем.

Положив перед собой альбом, дрогнувшими пальцами его раскрываю. Годами я душила в себе то, к чему шла с раннего возраста. Свекровь считала, что профессия художницы совсем не соответствовала статусу ее сына. Только сейчас я, кажется, начинаю понимать — возможно, она боялась того, что я стану что-то из себя представлять. Что мое имя станет чего-то стоить само по себе, без приставки в виде влиятельной фамилии Григорьевых. Ведь самодостаточным человеком куда сложнее манипулировать.

Впрочем, я допустила это все сама. Но Марта права — еще не поздно это исправить.

Первый штрих выходит неловким и неуверенным. Но постепенно рука инстинктивно вспоминает все, что когда-то умела. Я и сама не замечаю, как карандаш, скользя по бумаге, воссоздает в рисунке одно из самых теплых воспоминаний. Еще один эпизод из прошлого, когда была по-настоящему счастлива.

— Ты снова рисуешь? — раздается внезапно надо мной голос и, вздрагивая, я делаю неверный штрих.

— А ты против? — ощетиниваюсь мгновенно, вскидывая глаза на Яна.

— Нет.

Он чуть медлит, словно ждет от меня возражений, потом аккуратно присаживается рядом. В его глазах стоит задумчивое выражение, причину которого спустя мгновение он озвучивает:

— Я часто задавался вопросом, почему ты бросила рисовать.

— Почему же не спрашивал? — интересуюсь вскользь, делая вид, что полностью погружена в рисунок.

— Думал, что тебе так понравилось вести светскую жизнь, что это отошло на второй план.

Я оказываюсь не в силах сдержать горький смешок. Не давая себе времени задуматься, быстро бросаю в ответ:

— Интересно, о чем еще ты думал?

Его рука ложится на мою и требовательно ее сжимает. Подчиняясь этому жесту, я поднимаю на него взгляд и тогда Ян говорит:

— Главное, о чем я всегда думал — это о том, чтобы тебе было хорошо.

У меня внутри образуется какое-то мучительно-тянущее чувство. Хочется откинуть голову назад и издевательски рассмеяться. От понимания того, как самые лучшие побуждения порой способны увести в совершенно неверную сторону. Ведь разве не хотела и я сама того же? Чтобы ему было хорошо? Но, кажется, выбрала совсем не те способы достижения цели. Я тянулась к запредельным высотам, пытаясь стать равной Яну, в то время как мне следовало быть прежде всего — собой.

Замечаю, как взгляд мужа спускается к альбому в моих руках. Он удивленно поднимает брови:

— Это же…

— Это мы, — заканчиваю отрывисто.

Да, это действительно мы, образца пятилетней давности. На рисунке нет лиц, лишь два силуэта под одним зонтом, стоящие на Карловом мосту в Праге. Надежно скрытые за пеленой дождя, как за ширмой, отрезающей нас от всего мира.

— Как мы это допустили, Рита? — тяжело выдыхает Ян, не отводя взгляда от рисунка.

Он не уточняет, но я прекрасно понимаю, что имеет в виду. Вдруг начинает казаться, что оба мы — заложники своих демонов, но вместо того, чтобы бороться с ними сообща, только мучаемся поодиночке.

— Куда важнее, что мы будем теперь делать, — отвечаю едва слышно.

И вдруг улавливаю какой-то шум из кустов. Оттуда резко выныривает голова оператора, а следом за ней — рука, и он одобрительно показывает нам большой палец:

— Кадр — во!

Это вмешательство разом портит все. Вскакивая на ноги, я прижимаю к себе альбом, словно так могу удержать внутри чувство единения с той Ритой, что осталась на мосту в Праге, и слышу, как следом за мной поднимается на ноги муж.

Чуть ли не бегом направляясь в дом, я задаюсь лишь одним вопросом — неужели он не понимает, что этот проект нам не поможет? Неужели все, ради чего он притащил меня сюда — это рейтинги проклятого шоу?..

Наверно, мне стоило закончить все в тот момент, когда я вновь почувствовал наше с Ритой сближение. Возможно, оно было придуманным мною. Вероятнее всего — уже завтра мы бы вернулись туда, с чего начали, но мне взаправду нужно было попросту увезти жену с этого проекта. Поставить перед ней те вопросы, что выворачивали меня наизнанку. Решить все вдвоем, а не под прицелами видеокамер.

Да, мне стоило поступить именно так, но я, с отчаянием отбойного молотка, продолжал действовать совсем не так, как подсказывало сердце.

— Родительский день! — объявляет ведущая наутро, когда мы с Ритой в компании других участников заканчиваем завтрак в столовой. — А вечером… нас всех ждет кульминация этого шоу! Догадываетесь, какая?

Ведущая произносит эти слова жизнерадостным тоном, оборачиваясь к оператору, который неотступно следует за ней с камерой.

Как же быстро я привык к тому, что мы с женой находимся в окружении чьих-то жадных, но равнодушных взглядов. Хотя, слова ведущей и ввергают меня в ступор.

Родительский день? Это то, о чем я думаю?

Мои глаза встречаются с глазами Риты. Я быстро пожимаю плечами, давая жене понять, что совершенно не в курсе того, что будет происходить дальше. Но когда смотрю на вход в столовую, в которую царственно вплывает моя мама, хочется выругаться так, что уши завяли бы даже у сапожника.

— Ян! — чуть нараспев говорит мама, подходя к нам.

Вижу все то же, что и обычно. Как ей важно преподнести себя в самом удачном свете. Она скорее инстинктивно, чем зная, куда именно поворачиваться и как выгодно встать, занимает позу в отношении оператора.

— Мама… какой приятный сюрприз, — лгу я, делая вид, что наличие родительницы — это то, чего я и ждал сегодня.

— Для меня тоже. Довольно интересное шоу. Хотя, я и была удивлена, когда узнала, что вы с Марго участвуете в нем. Развод, ну надо же, — хмыкает она, переводя взгляд на Риту.

В этот момент мне хочется встать перед женой и закрыть ее собой. И конечно, вновь появляются мысли о том, что нужно бежать с этого проекта как можно скорее.

— Поговорим об этом потом, — веско говорю я, на что мама качает головой.

Теперь уже ловлю растерянность в ее взгляде, с которой она оборачивается к камерам. Понятно, значит, у нее свои задания от ведущих.

— Нет, Ян, поговорим об этом сейчас. Здесь есть зимний сад, мне сказали. Отправимся туда.

Она вновь выплывает из столовой с видом королевы. Я уже собираюсь сообщить Рите, что в этой беседе совершенно нет нужды, но она направляется следом за моей мамой, гордо вскинув подбородок.

Нехорошее предчувствие, что этот день закончится чем-то неприятным, скребется внутри.

Мы оказываемся в зимнем саду. Я обгоняю жену и все же встаю между нею и матерью. Напряжение такое острое, что впивается в кожу иглами. Мама всегда была против того, чтобы я женился на Рите. Она, по ее мнению, была совсем не нашего круга. Была слишком простой, и ее нужно было «многому учить». А я если и хотел научить жену чему-то, то совсем не тому, что имела ввиду моя мать.

— Ты слишком просто одета, Марго, — тихо говорит мама, надевая на лицо холодную улыбку. — Думаю, мне стоит приехать сюда еще раз, чтобы мы с тобой отправились в салон красоты. И на шопинг.

Рита держится прекрасно, несмотря на то, что сейчас ее свекровь произнесла эти слова на многомиллионную публику.

— Я не думаю, что это хорошая идея, мама. Потому что этот наряд мы с Ритой выбрали вместе, — просто пожимаю плечами прежде чем жена что-то ответит.

Достаточно и того, что я чувствую — она уже заведена.

— Вот как? — удивленно хлопает глазами мама. — Хорошо…

Она делает тяжелый вдох, как будто несет в данный момент на своих плечах непосильную ношу. Хотя, не верю этому ни на грамм.

— Значит, вы разводитесь, — говорит, приложив руки к груди.

Сама же вновь встает так, чтобы ракурс на экране был наиболее выгодным.

— Нет, мама, мы не разводимся, — тихо, но с нотками предостережения отвечаю я.

— Но зачем же вы на этом шоу? — искренне, как мне кажется, удивляется мать.

Конец ознакомительного фрагмента.