Вторая жизнь Мириэль Уэст

Аманда Скенандор, 2021

Захватывающая история о мужестве, стойкости и переосмыслении жизни, действие которой происходит в Лос-Анджелесе 20-х годов XX века, основана на реальной истории о единственной в Америке колонии для прокаженных. Когда врач диагностирует проказу у богатой и эгоцентричной светской львицы, Мириэль Уэст, она считает, что это просто ошибка. Ведь такая болезнь встречается разве что на страницах книг или журналов! Но в одночасье ее жизнь меняется: ее забирают у мужа, маленьких дочерей и всех удобств, к которым она привыкла. Сначала она надеется, что ее изгнание будет недолгим, но те, кого отправили в Карвилл – лепрозорий в Луизиане – скорее заключенные, чем пациенты. Теперь она должна найти новую цель в этих стенах, борясь с невыбранной судьбой. Ей предстоит пройти все стадии неизбежного – от отрицания до принятия, приобрести новый опыт и измениться. Ведь даже в самых мрачных обстоятельствах есть свет и жизнь.

Глава 15

Снаружи аптека выглядела как один из домов для пациентов: длинное одноэтажное строение, примыкающее к дорожке. Но вместо кроватей, тумбочек и диванов в гостиной она была заставлена шкафами, весами и булькающим оборудованием.

Мириэль задержалась в дверях, наслаждаясь странными звуками и запахами. Именно такое место рисовало ее воображение, пока она находилась в тюрьме. Именно в таком месте они могут найти лекарство.

Она представилась старшей медсестре по имени Беатрис, и, как цыпленок, следовала за женщиной по пятам, пока та показывала Мириэль помещение. Миксер промышленного размера стоял на прилавке, взбивая мазь. Дезинфицирующее средство пузырилось в пароварке неподалеку. На скамье у противоположной стены стояли банки для фильтрации с бледно-желтой жидкостью. В задней части комнаты до потолка тянулись открытые полки, заставленные бутылочками с лекарствами.

— Над чем мы сегодня работаем? — спросила Мириэль. — Что-то новенькое?

— Почему бы и нет. Присаживайтесь, а я принесу все необходимое.

Мириэль схватила табурет и села за большой стол с мраморной столешницей в центре комнаты. Если бы Vanity Fair брали у Мириэль интервью о том, как она, скромная пациентка, нашла лекарство от проказы, именно такую фотографию они разместили бы на обложке. Она сидела там же, где и сейчас, повернувшись к камере, держа мензурку и улыбаясь. Как бы Чарли гордился ею тогда!

Униформу, конечно, придется снять. Ей понадобится стрижка и, возможно, перманент. Будет нетрудно убедить косметолога посетить колонию, как только все излечатся.

В тот момент, когда сестра Беатрис подошла к столу со стопкой железных подносов, появилась Айрин, которая тоже работала в аптеке.

— Извините, я опоздала, — запыхалась она. — Мне нужно было уладить небольшой конфликт в доме.

Пенни против доллара, что это было связано с какой-то шуткой, которую Жанна сыграла с кем-то из соседей по дому. По крайней мере, Мириэль была не единственной, кого терроризировала девочка. Она вспомнила вчерашний рассказ Фрэнка об отце девочки. Каким бы жестоким ни было письмо Чарли, он, по крайней мере, не забыл ее.

Айрин уселась за стол рядом. Белая хлопчатобумажная униформа смотрелась на ней хуже, чем на Мириэль. Ткань натянулась на ее широких бедрах и морщила, а пуговицы на груди угрожали вот-вот расстегнуться. Вот вам и одежда фабричного производства, большие размеры и тому подобное.

Сестра Беатрис переключила внимание Мириэль на железные подносы. Каждый из них был выложен неглубокими отверстиями. Формы для капсул, объяснила она. Затем принесла электроплитку и поставила на нее кастрюлю с желатином. Как только он таял, женщины должны были заливать каждую форму горячей жидкостью.

Работа оказалась гораздо менее эффектной, чем представлялось Мириэль. Не раз она обжигала пальцы расплавленным желатином, не сразу осознавая, что сделала это, пока не обнаруживала, что ее кожа покраснела и покрылась волдырями. Ее громоздкий гипс постоянно мешал. Айрин не ошпарилась ни разу. Она безостановочно болтала в процессе, почти не глядя на формы, и все равно получала более ровное покрытие, чем Мириэль.

Айрин рассказывала истории о своей жизни. «Я помню, как однажды, когда…» или «В мои молодые годы…». Между повествованиями не было четкой хронологии или связи, и Мириэль было трудно поспевать за ходом ее мыслей. Иногда Айрин останавливалась на середине рассказа и поворачивала в совершенно новом направлении. В других случаях она делала паузу на середине предложения, стучала по гипсу Мириэль и говорила: «Осторожно, детка! Берегись этих капель!», и Мириэль, посмотрев вниз, обнаруживала новый ожог.

К тому времени, когда они покончили со всеми подносами, Мириэль уловила достаточно фрагментов из рассказов Айрин, чтобы собрать воедино ее историю. Она выросла на ферме где-то в восточной части Техаса. Рано вышла замуж. У нее был сын. Потеряла мужа на какой-то войне. Не на Великой войне^[24]. Куба? Филиппины? Мириэль не смогла разобраться. После его смерти Айрин с сыном переехала в город. Она снова вышла замуж. Развелась. За одного она вышла замуж по любви. За другого, «настоящего сукина сына», — из-за денег. Но Мириэль не была уверена, кто есть кто и в каком порядке это было. В конце концов, Айрин и ее сын вернулись в Восточный Техас, на этот раз со средствами, чтобы купить и обрабатывать собственную ферму. Это был «классный финал». До болезни.

Когда желатин остыл и затвердел, сестра Беатрис принесла большую банку масла чаульмугры. Запах протухшей рыбы, который Мириэль сразу узнала, распространился по комнате в ту же минуту, как она сняла крышку.

— Я думала, мы сегодня работаем над чем-то новым, — разочаровано протянула Мириэль.

Сестра Беатрис улыбнулась и продемонстрировала банку какао-порошка.

— Так и есть.

— Какао-порошок может быть ключом к борьбе с болезнью?

— О, я сомневаюсь в этом, — ответила женщина, — но оно может облегчить прием чаульмугры.

— И, надеюсь, поможет ей оставаться внутри, — пробормотала Айрин себе под нос.

Сестра Беатрис вручила Мириэль и Айрин по стеклянной пипетке. Она проинструктировала их, как наполнить капсулы маслом и класть сверху щепотку какао, прежде чем запечатать их каплей горячего желатина. Айрин сразу же принялась за работу, но Мириэль отложила пипетку и закрыла лицо руками.

— Что случилось, детка?

— Какао?! Какао! — Она стукнула гипсом о стол, пожалев об этом через мгновение, потому что острая боль пронзила ее руку. Банка с маслом чаульмугры зазвенела, пипетка покатилась к краю. Айрин поймала ее прежде, чем она успела упасть на пол и разбиться вдребезги. — Я думала, что сегодня мы будем делать что-то важное.

— Мы и делаем. Сколько раз тебя рвало таблетками от чаульмугры и твоим обедом вместе с ними? Черт возьми, половина жителей колонии предпочла бы смазывать волосы этой дрянью, чем глотать ее.

— Это все еще не лекарство. Ничто из того, что я делаю — ни здесь, ни в лазарете, ни в этой ужасной перевязочной клинике, — не способствует моему возвращению домой.

— Это не так.

Мириэль повернулась к Айрин лицом и здоровой рукой сжала ее ладонь.

— Мне нужно вернуться домой. Ты же мать. Ты понимаешь.

— Ты сдашь двенадцать отрицательных тестов и получишь досрочное освобождение.

— Я не могу ждать так долго. Это займет год, может быть, дольше. А некоторые люди никогда не добирают до двенадцати. Что, если я одна из них? Лекарство — единственная надежда.

— Все не так просто. И это не произойдет в одночасье. А пока то, что ты делаешь, достаточно важно.

Мириэль отпустила руку Айрин, взяла свою пипетку и погрузила ее в банку с маслом.

— Что за важность в наполнении капсул, смене постельного белья или отметке имен в журнале учета?

— Во-первых, если ты хоть в чем-то похожа на меня, а это так, ты сойдешь с ума, если не будешь чем-то занята.

Мириэль отсчитала десять капель и перешла к следующей капсуле. Айрин ошибалась. Они нисколько не похожи друг на друга. И дело не в том, что у Айрин отсутствует чувство стиля и не в ее жизнерадостном характере. Мириэль ничего не знала о том, что такое быть занятой, если не считать маджонг днем и танцевальную вечеринку вечером. И она, конечно, не понимала желания быть занятой. Последние четыре дня были самыми напряженными в ее жизни, и все, что она хотела сделать сегодня по окончании работы — это забраться в свою постель и проспать неделю. Занятость приводила к морщинам, преждевременной седине и нервному смеху.

— Может быть, я не создана для… работы.

Айрин резко обернулась.

— Ты хочешь сказать, что никогда не работала? Ни одного дня за всю свою жизнь?

— Во время войны я устраивала благотворительный обед для Красного Креста.

— Детка, это не считается работой. Я доила коров и собирала яйца из-под кур еще до того, как научилась ходить. После моего первого замужества я пять лет подряд подавала еду в закусочной в Далласе. Это определенно лучше, чем убирать сарай. Тем не менее, тамошние клиенты порой распускали руки.

— Ты была официанткой в закусочной?!

Айрин пожала плечами.

— Что из того? Девчонки хотят есть так же, как и парни. И мне нужно было заботиться о сыне. Ты хочешь сказать, что не надела бы униформу и не подавала бы мужикам завтрак, если бы только так смогла бы прокормить своих девочек?

— Конечно, я бы это сделала, — ответила Мириэль и дернула свой ужасно растянутый и колючий воротник. — Я ведь теперь ношу форму, так? Просто… я все еще не понимаю, как это помогает.

— Форма?

— Нет, все это. — Она махнула пипеткой, как указкой, в сторону нагроможденного перед ними какао-порошка, масла и желатина.

— Послушай, каждый должен найти свой собственный смысл в том, что он делает. Для одних людей это работа. Для других — это служение Богу. А некоторые просто пытаются выжить.

Мириэль уставилась на мраморную столешницу. Она напомнила ей о туалетном столике дома. Завитки черного и серого сквозь сверкающий белый камень. Как она здесь оказалась? Чего бы она только не отдала за то, чтобы погрузить пальцы в пудру для лица, а не в какао, ощутить аромат любимых духов eau de la violette вместо тухлого масла чаульмугры.

Айрин легонько подтолкнула ее локтем.

— Я не говорю, что однажды ты не поможешь найти лекарство, которое освободит всех нас и вернет тебя домой. Но между этим моментом и тем, когда ты покажешь себя, пройдет чертовски много дней, детка, и не все они будут приятными. Лучше всего, если у тебя есть какая-то причина вставать утром, иначе в один из этих дней ты просто перестанешь о чем-либо беспокоиться. Они не зря называют это болезнью живых мертвецов.

Мириэль медленно кивнула, затем выпрямилась и снова окунула пипетку в масло.

— Я хочу доказать, что сестра Верена ошибается. И мой муж тоже. Они оба думают, что я ни на что не способна.

Айрин одарила ее заговорщической улыбкой.

— Это хорошее начало.

14 апреля 1926 года

Дорогой Чарли,

Как поживают Эви и Хелен? Пришли еще один рисунок Эви со своим следующим письмом, хорошо? И ты должен написать в тот момент, когда Хелен начнет ходить или произнесет свое первое слово. Мне грустно думать, что, когда я вернусь домой, она будет болтать и топать, а я пропущу все эти драгоценные первые мгновения. Ты научишь ее говорить «мама», правда?

Очень скучаю по всем вам, но ты будешь рад узнать, что я ужасно занята благодаря тому, что много работаю. Но работа занимает мои руки, в то время как вы занимаете мои мысли. В течение нескольких часов каждый день я нахожусь рядом с медсестрами и врачами, спасая жизни таких же пациентов. Все это очень важно и волнующе. Мне сказали, что я быстро учусь и привношу ощущение бодрости и стиля в это заброшенное заведение.

Чахотка и пневмония являются здесь более серьезными убийцами, чем сама болезнь, хотя она, безусловно, наносит свою долю вреда. Кстати, конечности у людей просто так не отваливаются. Это просто чушь собачья. Многие пациенты получают травмы рук и ног из-за повреждения нервов. Без тщательного ухода такие травмы могут загноиться и закончиться ампутацией пальцев на ногах, руках или даже всей ноги. Есть пациенты, которые страдают мышечной слабостью или порой даже слепнут. Но не волнуйся, я все еще в полном здравии. Ни одного нового пятна или симптома с тех пор, как я приехала сюда.

Я могла бы долго писать обо всем, что делаю, но у меня просто нет времени. Обнимаю и целую девочек. Если кто-нибудь из наших друзей захочет написать, пока я буду ухаживать за своей больной тетей, пожалуйста, убедись, что сможешь это проконтролировать.

Твоя жена,

Мириэль

Примечания

24

Первая мировая война.