Дом в небе

Аманда Линдаут, 2013

В 2008 г. канадская журналистка Аманда Линдаут и австралийский фотограф Найджел Бреннан отправились в Сомали, чтобы готовить репортажи из этой «горячей точки» Африканского континента. По дороге в лагерь беженцев недалеко от Могадишо они были захвачены в плен вооруженным отрядом исламских фундаменталистов. После освобождения Аманда в соавторстве с Сарой Корбетг издала мемуары о выпавших на ее долю испытаниях. Это горький рассказ о 460 днях страданий и насилия, но также преодоления страха и боли. Книга получила широкую прессу и горячий читательский отклик по всему миру.

Глава 2. «Дринк»

Когда мне исполнилось девятнадцать, я переехала в Калгари. Любой, чье детство прошло в Альберте, уверен, что Калгари — это большой город, полный возможностей, стоящий в кольцах хайвеев под лесом из стеклянных башен. Еще это город-нефтяник, где биржевые маклеры и менеджеры энергетических компаний день и ночь качают и продают нефть, огромные запасы которой находятся в земле у них под ногами. Я приехала в 2000 году, в самое тучное для города время. Цены на нефть росли как на дрожжах: в течение года они удвоились, а под конец утроились. Калгари процветал. Повсюду шло строительство, наперегонки открывались шикарные рестораны и магазины.

Мой бойфренд Джеми, выросший на ферме к югу от Ред-Дира, приехал со мной. Он был годом старше меня. Мы начали встречаться восемь месяцев назад. Темноглазый и темноволосый, он был красавчик в стиле Джонни Деппа. Мне казалось, что он даже симпатичнее. У него были узкие плечи и сильные руки, которые помогли ему освоить профессию плотника.

Мы любили бродить по секонд-хендам, покупая одежду, которая, как мы считали, подчеркивает нашу индивидуальность. Джеми носил ковбойские рубашки с перламутровыми пуговицами, а я — все блестящее и вдобавок огромные серьги. Джеми умел играть на всех инструментах, от губной гармошки до банджо и скрипки. Он распевал любовные песни под гитару. Когда нужны были деньги, он нанимался на стройку, но чаще всего сидел дома, рисовал или музицировал. Я была от него без ума и верила, что в Калгари ему удастся записать CD или даже заключить контракт на несколько дисков. Я считала, что город даст нам новый старт, но вот только для чего — я пока не представляла.

Мы сняли однокомнатную квартиру в грязной многоэтажке в центре. Кроватью нам служил матрас на полу. Джеми покрасил стены в ванной желтой краской, я расставила на подоконнике горшки с цветами. Жизнь в один момент переменилась — стала городской, взрослой. Но и чертовски дорогой. Я нашла работу в магазине одежды, в той же сети, где работала, будучи ученицей старших классов. Джеми, который хотел устроиться на стройку, временно пошел мыть посуду в «Джой Томатоз» — модный ресторан в молле «Ю-Клэр Маркет». Наших совместных доходов едва хватало на оплату квартиры.

В один из дней, вскоре после нашего приезда в Калгари, я надела зимнее пальто — то есть винтажный кожаный пиджак с огромным меховым воротником — и вышла на улицу, держа под мышкой конверт с кучей резюме. Я хотела попытать удачи в должности официантки. Я никогда не работала в ресторане, но, увидев девушек из «Джой Томатоз», почувствовала смешанное чувство зависти и восхищения: они рассекали по залу на шпильках. Джеми говорил, что они зарабатывают много денег.

День был холодный, дул пронизывающий ветер, и первое место, куда я зашла — просто думая немного согреться, — был японский ресторан с черным блестящим суши-баром и люстрами в виде фонарей. Стояло послеобеденное затишье. В динамиках тихо пульсировала музыка техно. В дальнем углу сидели несколько человек, собравшихся, по-видимому, на деловой ланч. На столе перед ними были разложены бумаги.

Я робко подала свое резюме грациозной японской официантке, промычав, что я в городе недавно, поблагодарила ее и повернулась, чтобы уйти, уверенная, что мне откажут.

— Эй, постойте! — вдруг окликнули меня.

Ко мне подошел один из мужчин, сидевших за столом в углу, лет тридцати на вид, с выдающейся челюстью и квадратным подбородком, как у Супермена.

— Вы ищете работу? — спросил он.

— Э-э… да, — ответила я.

— Считайте, что нашли.

Это был Роб Свидерски, менеджер ночного клуба «Дринк», который находился в нескольких кварталах от японского ресторана и принадлежал тому же ресторатору. Роб предложил мне разносить коктейли. Я заколебалась. Нет, я была польщена его предложением — друзья, бывавшие в Калгари на вечеринках, говорили мне, что «Дринк» — дорогое и модное место, — но я хотела работать в ресторане, а не в клубе. Считалось, что ресторан престижнее.

Когда я отказалась, Роб рассмеялся:

— Выходит, деньги вам не нужны? Попробуйте поработать хотя бы неделю, даже одну смену. Не понравится — уйдете.

Мы договорились, что я приду на следующий вечер. Он даже не спросил у меня резюме.

«Дринк» занимал угол квартала, с рестораном и пятью барами, предлагавшими сорок видов мартини. С высокого потолка свисали горящие, как созвездия, люстры. Посреди бара был деревянный танцпол и лестница, ведущая в огороженную бархатными канатами ВИП-зону. Посетителей обслуживали двадцать официанток, все красотки в туфлях на высоких каблуках и в стильных платьях. Они разносили напитки на маленьких круглых подносах с резиновыми накладками, чтобы стекло меньше скользило. Несколько девушек представились, прочие лишь взглянули на меня довольно холодно. Вскоре я узнала, что тут конвейер из официанток, потому что многие не справляются с выполнением заказов, проливая напитки, а другие не способны соответствовать имиджу заведения, который Роб определял на рабочих собраниях раз в неделю как «стиль и секс».

— Если вы выглядите дешево, то до свидания.

Под командой Роба «Дринк» превратился в самый модный клуб города. По вечерам сюда стремился весь корпоративный Калгари, смешиваясь с более гламурной, отвязной публикой, активно практикующей пикап. Сюда после матчей приходили игроки НХЛ, заезжие рок-звезды, нефтяные бароны швырялись тут деньгами. По выходным у входа образовывалась очередь пятеро в ряд, длиной в целый квартал.

В первую ночь я работала с десяти до двух. Я надела туфли на шпильках, длинные золотые серьги и свое лучшее платье. Мне дали поднос, объяснили, как принимать заказы и печатать чеки, и поручили для начала обслуживать тихий уголок у дальней стены бара. Я бегала туда-сюда, между баром и пятью столиками, нося охлажденные мартини и толстые бокалы виски. Мои клиенты — с виду бизнесмены — вежливо благодарили и протягивали свои кредитки. В конце смены коллега по имени Кейт показала мне, как на компьютере вычитать из оплаты мои чаевые. За четыре часа я заработала пятьдесят долларов, в дополнение к жалованью, и была на седьмом небе от счастья. Вот только Джеми, узнав, что я работаю официанткой в баре, разозлился. «Ничего, — думала я, — пусть привыкает. Деньги есть деньги, и не важно, где их зарабатываешь».

— Ну, как успехи? — поинтересовалась Кейт, заглядывая мне через плечо. — Ой, — болезненно поморщилась она, увидев общую сумму выручки, — сурово.

Я не поняла, что это значит.

Так я разбогатела за одну ночь. Во вторую ночь мне снова поручили этот мертвый угол, но вскоре там появилась группа шумных брокеров, которые начали заказывать «Кристал» ценой три сотни за бутылку. Домой я вернулась под утро, заработав пятьсот долларов чаевых. В течение следующих месяцев я выросла до обслуживания крупных секций при большом наплыве посетителей. Я купила красивые туфли и несколько элегантных коктейльных платьев. В хорошую смену я получала семьсот долларов, а в самую лучшую — тысячу. Банкноты я прятала в жестяную коробку в кухонном шкафчике, а когда коробка заполнилась, стала совать их в морозильник. Пока одна официантка не сказала мне, что воры первым делом ищут деньги в морозилке. Тогда я завела счет в банке.

Я подружилась с другими девушками, научилась у них профессиональным хитростям — например, как улыбками и знаками внимания заставить клиента раскошелиться на чаевые. Особенно меня тянуло к Присцилле, которая зарабатывала больше остальных. Деньги она тратила на путешествия в экзотические страны. Когда мы с ней познакомились, она как раз вернулась из Таиланда — мне казалось, что это невообразимо далеко. Присцилла показала мне, как приручить группу постоянных посетителей — хороших клиентов, которые будут заказывать напитки только у тебя, — как обслуживать их по ВИП-разряду, придерживая для них столики и подавая им напитки не в пластиковых стаканчиках, а в тяжелых стеклянных бокалах, принесенных из бара наверху.

Первое время я наслаждалась свободой, которую дарят деньги. Я уволилась из магазина. Джеми изредка подрабатывал на стройках, но чаще оставался дома, чтобы побыть со мной в мое свободное время. Иногда он выступал в соседнем кафе, где был свободный микрофон, и всегда срывал аплодисменты. Он смирился с тем, что я работаю в «Дринке», но не хотел сходить посмотреть на меня.

Наши дни проходили однообразно. Приготовив ужин, я на час зависала перед зеркалом, пока Джеми в соседней комнате читал или музицировал. Я готовилась к рабочей смене, точно мне предстояло выйти на сцену в театре. У меня был целый гардероб черных платьев и не меньше тонны косметики. Это было несложно. Надеваешь самые высокие шпильки, делаешь высокую прическу, красишь глаза и губы. Ты должна выглядеть не просто привлекательно, а сногсшибательно, чтобы все мужчины хотели тебя, а все женщины завидовали, пусть ты всего лишь играешь роль. Дабы набить себе цену, некоторые девушки несколько месяцев откладывали чаевые и делали операцию по увеличению груди, но я прибегала к старому проверенному трюку — я надевала два бюстгальтера: один с чашками на подкладке, а поверх еще пуш-ап. Было ощущение, что грудь мне сдавливает железный обруч, но своей цели я добивалась.

После работы многие девушки отправлялись в другие клубы, где развлекались до утра, а я торопилась домой, лечь под бочок к спящему Джеми. Утром мы выходили на прогулку, чаще всего выбирая маршрут по набережной вдоль Боу. Если Джеми не надо было на работу, мы обедали в дорогом ресторане. Я нашла букинистический магазин неподалеку от нашей квартиры и скупала там дешевые книжки в мягкой обложке. Впервые в жизни у меня появился собственный банковский счет и довольно денег, чтобы оплатить год учебы в университете. Мне было девятнадцать лет. Наверное, следовало начать строить карьеру — составить амбициозный план на будущее и, обложившись учебниками, приступить к его выполнению. Но меня это не интересовало. Я не хотела стать как те типы в скучных костюмах, что каждое утро шагают по нашей улице на работу в офисы, а десять часов спустя собираются в «Дринке». Им едва за двадцать, а они держатся и выглядят как пятидесятилетние. «Боже, ну и дерьмовый день был сегодня, — стонут они, плюхаясь в кресло, — принесите мне скорее «буравчик».

Из дома пришли хорошие новости: последний мамин бойфренд — садист по имени Эдди, с которым она жила в Ред-Дире, — получил тюремный срок за вымогательство. Я и братья восприняли это известие с облегчением. Рассела мама бросила, еще когда мне было двенадцать, но ее по-прежнему тянуло к неуравновешенным мужчинам. Поэтому я, учась в старших классах, почти все время жила у отца и Перри, купивших дом в Силван-Лейк. Марк снимал жилье в складчину с друзьями, и только Натаниэл оставался с мамой. Мы все ее любили, и всякий раз, когда у нее появлялся новый друг, очень волновались.

Маме было уже за сорок, но в ее темных волосах не было и намека на седину. После того как Эдди посадили, я раз в несколько недель навещала ее, приезжая из Калгари на автобусе. Она сняла небольшой домик в Ред-Дире и нашла приличную работу в приюте для трудных подростков, опекаемым одной из благотворительных католических организаций. Она читала книги по самопомощи и училась медитировать. Говорила, что копит деньги на путешествие, что начинает новую жизнь. Мы с Джеми, бывало, шутили, что мое детство — идеальная тема для ток-шоу Джерри Спрингера: мать, которую тянет к мужчинам дурных наклонностей, отец — один из первых открытых геев в городе, верующие бабушка и дедушка, склонные впадать в религиозный экстаз, братья, имеющие проблемы с наркотиками. Тут хватит сюжетов не на одну передачу, а на целый сезон. У меня тоже были проблемы. Я часто морила себя голодом, чтобы оставаться стройной. Помешалась на подсчете калорий. Делила порцию на две части, на четыре части и съедала только половину. Так продолжалось довольно долго, но потом я срывалась и наедалась до отвала, после чего приходила в ужас и искусственно вызывала рвоту. Типичный случай из учебника по проблемам неблагополучных семей.

И все-таки мы старались. В тот год, когда Эдди упекли в тюрьму, папа решился позвонить маме и пригласить ее к себе на Рождество. Они стали терпимее относиться друг к другу, смягчившись за годы вынужденного общения по поводу школьных уроков и покупки одежды и обуви для детей. Кроме того, отец и Перри были, можно сказать, давно и счастливо женаты, как обычная семейная пара, и мама наконец смирилась.

И вот утром накануне Рождества она переступила порог их дома, где над дверью был венок из мишуры и атласный красный бант, и стала с улыбкой извиняться, что не смогла купить нам подарки. Но она принесла кое-что другое. Это были письма, старательно набранные на компьютерной почтовой бумаге, с цветными рождественскими гирляндами на полях. И каждому, включая отца и Перри, она дала по письму. Я развернула свое письмо и стала медленно читать. В письме мама вспоминала несколько лучших моментов своей жизни, счастливых беззаботных мгновений, например, когда мы с ней дурачились перед зеркалом, лохматили друг другу волосы в нашей подвальной квартире в Силван-Лейк. Она выражала свою любовь и надежду на то, что мне в жизни повезет и что меня ждут большие приключения. Не знаю, что она написала остальным. Но только все мы молчали, и кое-кто даже всхлипнул.

С тех пор мы стали на Рождество собираться вместе. Мы не были дружной семьей, но, несомненно, по-своему любили друг друга.